Дорогая ЛЮБА, категорически запрещаю тебе тратить деньги на тряпки! Тряпок у тебя столько, что нам их хватит на десятки лет!
А про панику, о которой ты пишешь, просто смешно было читать.
В Москве про новые деньги никто такую чушь не говорит. Это только у вас могли подобное выдумать, а потом себя же перепугать!
Сохрани каждый заработанный рубль!
В Москве нам дорога будет каждая копейка!
Приедешь, поедем все вместе в "Детский Мир" и купим нашей Гале шерстяной костюмчик, а маленькой Люсе - теплое зимнее пальто.
Мне и тебе пока ничего не будем покупать.
Хватит нам и того, что у нас имеется.
Постарайся купить канистру подсолнечного масла нового урожая.
В таком количестве его нам хватит на всю зиму.
Погрузи канистру аккуратно, с хорошо притертой пробкой, в контейнер, а в вагон захвати с собой подушки и теплые одеяла. Они нам прежде всего понадобятся в Москве до прибытия контейнера.
Если на рынке появятся дешевые яблоки, купи их килограммов шестьдесят и тоже погрузи в контейнер.
Захвати побольше грецких орехов, фасоль и чеснок.
Дорогая ЛЮБА, меня удивляет, что у тебя, как ты пишешь, совершенно нет времени, чтобы купить на рынке сочные груши и отправить их мне посылкой…
Просто смешно об этом читать!
Ведь все рядом - и рынок, и почта.
Далеко только доброе сердце и искреннее желание…
Сердце у тебя есть, сама мне на него стала жаловаться, а если появится желание, испеки мне, пожалуйста, два-три пирога с яблоками, только положи, прошу тебя, в тесто побольше масла!
Мазь, которую ты просила для своей мамы достать, я еще не достал, ее нет в аптеках.
Будет - куплю и отправлю бандеролью.
А еще - очень тебя прошу - все мои письма привези в Москву!
Не выбрасывай их и не оставляй в пустой комнате!
Не хочу, чтобы их читали потом чужие люди, чтобы даже задним числом они узнали о наших семейных делах!
Порядочный человек, если увидит чужие письма, никогда их не станет читать. Но даже и на порядочных надеяться сейчас нельзя!
Даже порядочные способны на подлость!
Поэтому все мои письма обязательно привези.
Смотри, чтоб ничего не пропало!
11 ноября
Письмо № 1
Шестого ноября получил твою посылку. Большое тебе спасибо за присланные угощения!
Правда, груши твои оказались "не ахти".
Такие в августе продавались у нас по пять рублей за килограмм, но москвичи их не брали.
Не думай, что в Москве все хватают!
Здесь все еще имеются люди, которые неплохо разбираются в том, что - хорошее, а что - плохое…
Самое лучшее, что ты прислала - сладкий лук!
В магазинах у нас есть лук по четыре рубля, но он не такой.
Его совершенно невозможно есть просто с хлебом!
Очень мне понравилось твое повидло.
Оно густое, такого в Москве не купишь.
Если ты его сама варила, значит, становишься, наконец, хорошей хозяйкой! Кое-что уже умеешь как следует приготовить!
Если такого повидла уже накопилось килограммов двадцать, то на зиму, думаю, его нам вполне хватит.
Сядем всей семьей за стол, заварим любимый мой индийский чай и будем все вместе кушать повидло!
Оно особенно хорошо, когда хлеб украинский, сливочное масло, а сверху - повидло!
Это очень вкусно - повидло с украинским хлебом!
Сперва намазать на хлеб масло, а потом - повидло!..
11 ноября
Письмо № 2
Дорогая и милая моя ЛЮБА, еще раз большое тебе спасибо за твое внимание ко мне и угощения, присланные к празднику Великой Октябрьской революции!
В конце октября я тоже хотел отправить вам небольшую посылку, но был сбит с толку твоими письмами, ожидая твоего приезда со дня на день.
Я был уверен, что 7 ноября ты будешь в Москве…
Но если надеяться на твой приезд, читая твои письма, вся жизнь пролетит, пройдут все праздники, а я так и не увижу ни тебя, ни детей, ни самой жизни!
Разве это жизнь?
Разве так живут семейные люди?..
С 4 октября пошел третий год, как мы стали мужем и женой, с 8 декабря юридически начнется третий год нашей совместной жизни, у нас появилась крошка Галя, а что толку?!
Даже "клоун", когда заходил ко мне в мае, и тот смеялся:
"Муж в Москве, а жена - черти-где! Ха-ха-ха!"
Своим поведением мы сами себя осрамили.
И перед кем?
Перед людьми, которые хуже нас во много раз!
Получается все просто как-то глупо.
Я всю жизнь хотел иметь семью, а заимел ее только на бумаге.
Я же не пьяница, не вор, не развратник какой-нибудь, люблю семью, люблю детей, люблю обедать и вообще питаться только дома…
Терпеть не могу всякие там столовые и закусочные!
Пусть туда "клоун" хоть каждый день ходит, если его жена дома совсем не кормит!..
Да и ты, как я догадываюсь, любишь то же, что и я.
Почему же у нас все так получается?
Казалось бы: живите тихо и мирно, радуйтесь, берегите и экономно расходуйте каждую копейку, воспитывайте детей, приобщайтесь к культуре!..
А на самом же деле - мы перед всеми на свете людьми с тобой осрамились!
Это просто некрасиво: иметь жену, иметь мужа, а жить - врозь!
Многие мои знакомые со мной даже здороваться перестали.
"Что за человек такой?! - думают они. - Жил один, собирался жениться, заиметь детей, а теперь имеет жену, имеет детей, но все равно продолжает жить один!
На что это похоже?.."
Думаю, что и ты в таком же положении.
То один тебя оставил с ребенком, но он - подлец и развратник!..
А сейчас, наверное, многие думают, что и "второй" оставил…
Но это - подлая ложь!
Я ложусь и встаю с одной только мыслью: когда же, наконец, увижу я жену и детей?..
Больше года ведь уже вас не вижу!
Пора положить всему этому конец.
Всему есть свой предел, ибо уходят годы, наши лучшие годы!
Не заметишь, как и вся жизнь пролетит, а мы с тобой за это время нигде еще вместе ни разу не были.
Ни в кино, ни в театре.
Даже по улице и то хорошенько не погуляли!
Разве мы хуже других?
Мы люди скромные и сумеем жить не хуже других!
Просто обидно становится, когда люди, которые живут в Москве каких-нибудь два-три года, получают себе здесь новые комнаты и даже отдельные квартиры в современных домах.
Они добиваются этого тем, что у них - дети!..
А у меня - 8 квадратных метров, двое детей, но я ничего не могу добиться, ибо прописан на этой жилплощади один - в этом моя беда!
Поэтому, дорогая моя ЛЮБА, прими надлежащие меры, чтобы поскорее все сделать и в ближайшие же дни ко мне переехать.
В смысле получения нового жилья нам дорог тут каждый день, каждый час!
Если бы я был твердо уверен, что у тебя всем нам будет лучше, тогда бы я сразу же к тебе переехал.
Но в том-то и дело, что нам у тебя надеяться совершенно не на что.
Поэтому жить надо там, где можно хоть на что-то надеяться, где можно думать и о хорошей работе, и об улучшении жилищных условий, а главное - о будующем своих детей!
Жить нужно только в Москве!
11 ноября
Письмо № 3
Дорогая и милая моя ЛЮБА, эти письма я писал тебе глубокой ночью с 10 на 11 ноября. Поэтому написаны они неразборчиво, но ты читай их внимательно и все поймешь.
Сегодня - пятница.
Сегодня я решил пообедать днем дома, поэтому ушел с работы пораньше и увидел такую картину.
Из нашего жилого корпуса в новый восьмиэтажный дом, который выстроили тут, пока тебя не было, переезжали в новые квартиры две семьи.
Они жили в таких же маленьких комнатах, что и я.
Одна семья - мать и дочь, которая выглядит ровесницей маленькой Люси - получила комнату площадью 18 квадратных метров. Такую же комнату получила и другая семья - мать и сын, только что вернувшийся из армии.
Интересно отметить: когда переселялся мой бывший сосед, проживавший в комнате, которую занимает теперь с дочерью Зина (можешь меня поздравить, своего "шакала" она наконец-то из дома выгнала), то ему на четверых дали 18 квадратных метров, а сейчас дают столько же, но уже - на двоих!
Тут по радио выступал председатель Моссовета и, говоря о развернутом жилищном строительстве, о возрастающей с каждым годом заботе партии и правительства об улучшении условий жизни всех советских людей, сообщил, что со временем в Москве будут давать по комнате на человека!
Я глубоко в это верю.
Наши дети - а я имею в виду вообще всех советских детей - обязательно до этого доживут!
Москва растет не по дням, а по часам!
И мне очень обидно, что во всех наших корпусах по маленьким комнатам остались жить только одинокие старушки, а из людей помоложе - один только я.
Мне стыдно иметь жену, иметь детей и быть связанным по рукам и ногам!
В Москве так заведено: если ты стучишься в дверь, то обязательно чего-нибудь добьешься…
А я абсолютно не могу ничего добиться, ибо прописан на своей жилплощади совершенно один!
8 ноября подошла ко мне во дворе одна соседка, которая давно уже знает меня, и говорит: "Адам Абрамыч, все переезжают жить в новые дома, а вы? Вы живете в этом доме четверть века, имеете жену, имеете детей, работаете не покладая рук, почему же вы не хлопочете?!.."
Что мог я на это ответить?
Не мог же я рассказать, в какое глупейшее положение попал вместе со всей своей семьей!..
Никита Сергеевич Хрущев, выступая весной на открытии новой сверхмощной гидроэлектростанции, очень и очень правильно отметил, что самое дорогое для человека - это время, ибо упущенное время ни за какие деньги не воротишь…
ЗОЛОТЫЕ СЛОВА!
Сказано это в связи с разработкой новой Программы КПСС, а поэтому и всех нас касается, ибо мы упустили годы, самые лучшие свои годы, и потеряли очень многое.
Вот тебе факты, одни только факты.
Я потерял инвалидность - раз.
Пенсию - два.
Ждал, что ты приедешь, и не работал.
Думал, вот-вот приедешь, а ты в ответ присылала одни лишь торжественные обещания…
Два года терял я право на получение жилья!
Но самое главное - потерял лучшие годы жизни!
Женился, а жены и детей совершенно не вижу - разве это жизнь?
Самые лучшие годы уходят!
Разве можно жить отдельно?
Мы же не в разных странах живем, не на разных языках говорим.
Почему же у нас с тобой такое взаимонепонимание?
А вдруг что-нибудь случится?!..
Вот у нас в жилищной конторе одна женщина воспитывала двенадцатилетнего сына, 7 ноября внезапно заболела, а 10 ноября скоропостижно умерла.
Прожила всего-навсего 37 лет и очень бедно, ибо муж ее бросил, а зарплата была 360 рублей.
Администрация выделила на ее похороны двести рублей.
Служащие конторы и знакомые жильцы собрали по подписному листу еще тысячу рублей.
Я дал десять рублей.
Решили на одну часть этих денег купить все необходимое для похорон, а на остальную часть приобрести ее сыну одежду и обувь.
Говорят, после похорон его возьмут на воспитание в детскую школу-интернат.
Вот как коротка бывает человеческая жизнь!
Всего прожила очень мало, но была очень тихая и вежливая со всеми работница.
Дорогая моя ЛЮБА, разве можно жить отдельно?
Когда же станем жить вместе?
Когда же перестанем писать друг другу все эти письма?..
И у тебя, и у меня - никого нет.
Вдруг еще заболеешь, и некому будет стакан воды подать!
Хорошая квартира, хорошая одежда, хорошее питание - еще не все.
Люди умирают и в хороших квартирах!
Главное - жить вместе.
Пусть будет черный хлеб, но мы будем кушать его вместе, и тогда он покажется нам вкуснее, чем белый!
В этом отношении "клоун" с подругой умнее и лучше нас.
Они живут вместе и все свои трудности переживают вместе…
(1968)
Вместо послесловия
Двадцатичетырехлетним, сочиняя "Чужие письма", я и думать не думал о том, что характер их персонажа предопределен историческими и обусловлен социальными, исковеркавшими ему жизнь причинами…
Но помнится, что однажды, как никогда прежде, почувствовал я, выпускник филологического факультета, насколько многовластна в нашей жизни повседневная пошлость. И где-то даже вычитал, что вера в такую жизнь может стать универсальной религией человечества.
Откуда эта пошлость, спрашивал я себя?
Почему советские люди, которым так или иначе предстоит умирать, вовсе не думают об этом?
Поначалу я просто-напросто из любопытства следил за разнообразнейшими проявлениями этой пошлости, подбирая, например, всякий исписанный человеческой рукой бумажный листок, а потом всерьез начал склоняться к мысли, что пошлость жизни - это нечто неизбежное и почти неизлечимое, что именно в ней проявляется сокровенная основа любой человеческой натуры - ее ничтожество.
Чтобы жизнь возымела какой-либо смысл, нужно избавиться от пошлого самодовольства, на которое человек не имеет ни малейшего права, ему необходимо во что-либо верить, потому что одна лишь вера одухотворяет бытие. Я понял, что пошлая жизнь - это прежде всего жизнь неверующая, наполненная мелочами, удовлетворяющаяся ничтожным и забывающая о существеннейшем - хотя бы о смерти…
Поздней осенью 1968 года, когда "Чужие письма" были написаны, я показал их своему университетскому учителю, к прискорбию, ныне уже покойному литературному критику Владимиру Турбину, и тот посоветовал мне отнести их в "Новый мир", сопроводив запиской к заместителю главного редактора журнала, к сожалению, ныне тоже уже покойному литературному критику Владимиру Лакшину.
Записка та сохранилась: "Володя (тезки-критики были сокурсниками по филологическому факультету), мне очень хотелось бы, чтобы ты и Игорь Виноградов ознакомились с небольшой повестью нашего выпускника Саши Морозова "Чужие письма": вещь эта, насколько я могу судить, очень "новомирская"; мне она нравится, хотя я как-то не представляю себе, что кто бы то ни было отважился ее напечатать. Но все-таки посмотрите ее вы оба, вам виднее, вдруг вы сочтете возможным трансформировать ее как-то так, чтобы и существо дела не изменилось, и с точки зрения некоего собирательного критика повесть не оказалась бы столь опасной…"
"Вы схватили самый нерв идиотизма нашей жизни", - говорилось в редакции. Но на страницах "Нового мира", пытавшегося именно в ту пору опубликовать "Раковый корпус", повесть не появилась и какое-то время кочевала по редакциям других столичных журналов, вызывая их возмущение тем, что "герой" этой повести и сквалыга, и квартирный склочник, и вздорный моралист, и безвольный путаник.
"Трудно понять, - недоумевали штатные рецензенты, - из каких тараканьих щелей выползло на свет сие существо, в котором нет ни единого признака нормального советского человека…"
"Характер, несомненно, любопытен, но, к сожалению, он доведен до таких гротесковых форм, что воспринимается как явление исключительно редкое, нетипичное…"
"Ваш герой, если уж говорить прямо, интересен только тем, что ждешь - до какой еще низости он может опуститься, на какую подлость способен…"
"Ваш герой есть ничтожество - отвратительное, глупое, злое. И в главные герои он никоим образом не годится…"
Во утешение авторского самолюбия приходилось довольствоваться историко-филологическими изысканиями утверждения собственной правоты и прав моего персонажа на литературную жизнь.
И оно нашлось.
"Одна из причин жадности, с которой читаем записки великих людей, есть наше самолюбие: мы рады, ежели сходствуем с замечательным человеком чем бы то ни было, мнениями, чувствами, привычками - даже слабостями и пороками. Вероятно, больше сходства нашли бы мы с мнениями, привычками и слабостями людей вовсе ничтожных, если б они оставляли нам свои признания".
Эти прозорливые пушкинские слова стали эпиграфом ко всей созданной мною позднее эпистолярной тетралогии "Прежние слова".
Читая чужие письма
Юрий Лощиц
Наверное, сегодня не только у меня при чтении повести Александра Морозова "Чужие письма" возникнет ощущение, что где-то или от кого-то нечто подобное было уже прочитано или услышано… Но, оказывается, ощущение это совсем иного свойства, нежели когда говорят: ну, да тут обыкновенное заимствование, из такого-то или из таких-то источников…
Однако же в ту пору, когда повесть была написана (1968 год), у Александра Морозова и при большом желании не оказалось бы возможности прибегнуть к литературному заимствованию. По той простой причине, что тогда никто из его писателей-сверстников или авторов более старшего поколения так, о таких людях и про такие их житейские передряги еще не писал.
Если же говорить о заимствовании как о сознательном равнении на высокий литературный образец, то на страницах "Чужих писем" несомненно высвечивается проза Федора Михайловича Достоевского с его "Бедными людьми".
Александр Морозов и сам подсказывает - эпиграфом к "Чужим письмам" - тот высокий адрес русской литературной традиции, свое творческое равнение на которую он совершенно не скрывает.
Но узнаваемое теперь всем миром полифоническое слово Достоевского в повествовательной ткани "Чужих писем" присутствует вовсе не в качестве законодательной, всех и вся подминающей силы. Это, скорее, легчайшее, едва уловимое дуновение освежающего ветерка…
Откуда же тогда эта наша читательская почти уверенность, что с прозой Александра Морозова мы давно уже знакомы? Да просто ее автор очень властно заставляет современных читателей и особенно тех, кому сейчас за пятьдесят - за сорок, вспомнить целый пласт их жизни в шестидесятые-семидесятые годы, вспомнить, перебирая в памяти, ее многочисленные подробности, обескураживающие и встряхивающие читательское сознание.
Поначалу кажется, что повесть излишне переполнена ими, но каждое слово ее героя-повествователя содержит, при всей своей мелочной внешности, весомую символическую нагрузку. Ну, разве не символ, например, пространные перечни бытовых вещей, столь необходимых персонажу "Чужих писем"? Разве не угадывается в них поступь неумолимой материализации всех уровней нашей тогдашней жизни?
Если б невзначай, по чьему-то недогляду или какому-то недоразумению, повесть Александра Морозова появилась в печати именно тогда, когда была написана, ей, несомненно, был бы вынесен махрово-облыжный приговор: "клеветническая стряпня", "идеологическая диверсия", "рецидив реакционной достоевщины". Ее автора вполне можно было подвести под статью 190-прим - "клевета на советский строй".
Теперь же, после всего с нами случившегося, повесть многими может быть воспринята, скорее, как некая ностальгия по тому лучшему, что прежде имелось в людских душах вопреки калечащим их внешним обстоятельствам.