На башне Сен-Мерри пробило десять часов, а кругом по-прежнему было тихо. Двое студентов с ружьями и карабинами в руках сидели молча у лазейки между домами и баррикадой и прислушивались, стараясь уловить самый отдалённый и глухой звук шагов. Вдруг среди жуткой тишины с улицы Сен-Дени донёсся звонкий, весёлый юный голос. Он распевал на мотив известной народной песенки:
…У них мундиры синие
И сабли на боку.
Огонь по линии,
Ку-ка-ре-ку!
– Это Гаврош, – сказал один из студентов.
– Он подаёт нам знак, – ответил другой.
Торопливый топот нарушил тишину; легко, как акробат, вскарабкался Гаврош на омнибус, спрыгнул внутрь баррикады и, запыхавшись, закричал:
– Где моё ружьё? Они идут!
Словно электрический ток пробежал по баррикаде. Слышно было, что все схватились за оружие.
– Хочешь, возьми мой карабин? – спросил один из революционеров.
– Нет, я хочу настоящее ружьё, – ответил Гаврош и взял ружьё полицейского.
Почти в одно время с Гаврошем на баррикаду вернулись двое часовых с теми же вестями. На посту остался только один часовой, со стороны мостов. Очевидно, там ещё было тихо. Все защитники баррикады заняли свои боевые позиции.
Сорок три человека, в том числе и Гаврош, стояли на коленях внутри баррикады. Просунув дула ружей и карабинов в щели между булыжниками, как в бойницы , все молча ждали сигнала к бою. Шестеро человек с ружьями на прицел заняли окна в обоих этажах кабачка.
Прошло ещё несколько минут.
Наконец послышался мерный тяжёлый топот множества ног. Неторопливый, грозный и чёткий, он нарастал непрерывно и неумолимо. И вдруг он смолк. Теперь в конце улицы слышалось дыхание большого скопища людей. Однако никого не было видно, только вдали среди густой тьмы смутно мерцало множество металлических нитей, тонких, как иглы. То были штыки и дула ружей, слабо освещённые отблеском факела.
Снова наступила тишина, как будто обе стороны чего-то выжидали. Вдруг из темноты раздался голос, особенно зловещий потому, что казалось – это говорит сама мгла:
– Кто идёт?
В ту же минуту послышалось бряцание ружей.
– Французская революция! – ясно и гордо прозвучал ответ начальника баррикады.
– Огонь! – раздалась команда.
Над баррикадой прогремел страшный залп; красное знамя упало. Залп был настолько сильный, что срезал древко. Пули, отскочившие от карнизов домов, попали в баррикаду и ранили несколько человек.
Начало было грозное, оно заставило призадуматься самых храбрых. Очевидно, было, что против баррикады выставлен целый полк.
– Товарищи, – крикнул начальник баррикады, – не тратьте зря порох! Подождём, пока они подойдут ближе. А прежде всего поднимем знамя! – прибавил он.
Он сам подобрал знамя, свалившееся к его ногам. Снаружи слышался стук шомполов : солдаты снова заряжали ружья.
Гаврош, не покидавший своего поста, заметил, что к баррикаде крадучись приближаются солдаты, и крикнул:
– Берегись!
Но было уже поздно. Раздалась беспорядочная стрельба, солдаты бросились на баррикаду. Вскоре им удалось занять почти две трети её, но пробираться дальше они не решались, боясь попасть в ловушку. Они заглядывали внутрь тёмной баррикады, как в логовище льва. Свет факела освещал только их штыки, мохнатые шапки и нерешительные, злые лица.
Многие из осаждённых засели у окон второго этажа и чердака, откуда им удобнее было стрелять. Другие, более смелые, бесстрашно стояли у стен домов, напротив солдат, взобравшихся на баррикаду.
Офицер с большими эполетами поднял шпагу и крикнул:
– Сдавайтесь!
– Огонь! – скомандовал начальник баррикады.
Одновременно грянули два залпа, и всё потонуло в чёрном, едком дыму. Только слышались слабые стоны раненых и умирающих.
Когда дым рассеялся, стало видно, что ряды солдат и защитников баррикады значительно поредели. Но те, что остались на ногах, не тронулись со своих мест и спокойно заряжали ружья.
Внезапно раздался громкий голос:
– Убирайтесь прочь, не то я взорву баррикаду!
Все обернулись в ту сторону, откуда слышался голос. Начальник баррикады вошёл в кабачок, взял там бочонок с порохом и, укрываясь в дыму, наполнившем баррикаду, быстро проскользнул к тому месту, где был укреплён пылающий факел. Он в один миг схватил факел и водрузил на его место бочонок с порохом.
Офицеры и солдаты, застыв от неожиданности, смотрели, как начальник баррикады с выражением отчаянной отваги на гордом лице поднёс пылающий факел к бочонку с порохом и громовым голосом крикнул:
– Убирайтесь прочь, не то я взорву баррикаду!
На баррикаде вмиг не стало ни души. Побросав убитых и раненых, нападающие в беспорядке и замешательстве отступили к самому дальнему концу улицы и скрылись в темноте.
Бегство было паническое. Убедившись, что баррикада очищена, защитники её расставили часовых и принялись перевязывать раненых. Начальник баррикады подозвал Гавроша. Мальчик радостно подбежал к нему.
– Хочешь оказать мне большую услугу?
– Любую! – с готовностью ответил Гаврош.
– Возьми вот это письмо. Уйди сейчас же с баррикады.
– А завтра утром отнесёшь письмо. Тут сказано куда. Это совсем недалеко.
Юный герой почесал за ухом:
– Отнести-то я могу… Но вдруг за это время возьмут баррикаду, а меня не будет?
– Не беспокойся. До рассвета они вряд ли опять пойдут на приступ. А взять баррикаду им удастся только днём.
– Можно мне завтра отнести ваше письмо? – спросил Гаврош.
– Нет, это будет поздно: баррикаду успеют окружить со всех сторон и выйти тебе не удастся.
Возразить было нечего. Огорчённый Гаврош постоял несколько минут в нерешительности, снова почесал за ухом, наконец встряхнулся по-птичьи и взял письмо.
– Ладно, будет сделано, – сказал он и бегом помчался выполнять поручение.
Ему пришла в голову счастливая мысль, которую он не решился высказать, опасаясь возражений начальника. Но про себя он решил: "Сейчас около полуночи, улица эта недалеко, я успею отнести письмо и вернусь вовремя".
Гаврош отнёс письмо и поспешил назад. Но обратный его путь не обошёлся без приключений. Он усердно бил все попадавшиеся ему по дороге фонари, а потом затянул бойкую песенку. Распевая, он на ходу гримасничал, корчил страшные рожи. По этой части его изобретательность была неистощима. Жалко только, что у него не было зрителей и он понапрасну тратил свой талант.
Вдруг Гаврош остановился.
– Прервём наше представление, – сказал он сам себе.
В воротах какого-то дома его зоркий глаз заметил ручную тележку и спавшего на ней человека. Оглобли тележки упирались в мостовую, а голова человека – в край тележки, ноги же его свешивались до земли.
Опытный в житейских делах, Гаврош смекнул, что человек пьян.
"Вот как полезны летние ночи, – подумал Гаврош. – Пьяница заснул в тележке. Тележку заберём для республики, а хозяина её оставим монархии. Тележка очень пригодится нашей баррикаде".
Пьяница сладко храпел. Гаврош потянул тихонько тележку в одну сторону, а её хозяина потянул за ноги в другую; не прошло и минуты, как пьяница по-прежнему невозмутимо храпел уже на мостовой. Тележка была свободна. Гаврош порылся у себя в карманах, нашёл клочок бумаги, потом огрызок красного карандаша и написал:
РАСПИСКА
Твоя тележка получена для нужд Французской республики.
Бумажку засунул в карман плисового жилета пьянчуги, сам ухватился обеими руками за оглобли тележки и с победным грохотом понёсся рысью по направлению к баррикаде.
Эта затея оказалась небезопасной. Гаврош позабыл, что на его пути находится Королевская типография, а в ней караульный пост, занятый отрядом солдат. Солдаты насторожились: треск разбитых фонарей, переливы звонкой песенки – всё это было слишком непривычно для мирных улиц, где жители с заходом солнца отправляются на покой. Уже целый час мальчуган жужжал в этом тихом квартале, точно муха в банке. Офицер, начальник караула, стал прислушиваться, но, как человек осмотрительный, решил выждать. Грохот тележки окончательно всполошил его, и он отправился на разведку.
– Здесь их целая шайка! – сказал он, осторожно выглядывая из караульни, и тут же лицом к лицу столкнулся с Гаврошем.
Увидя офицера в мундире, в кивере и с ружьём, Гаврош остановился как вкопанный.
– Привет, общественный порядок! – бойко сказал он.
Его смущение длилось недолго.
– Куда идёшь, бродяга? – рявкнул офицер.
– Гражданин, – ответил Гаврош, – я ведь не обзывал вас буржуем, за что ж вы-то меня оскорбляете?
– Куда ты идёшь, прохвост?
– Сударь, – снова заговорил Гаврош, – возможно, что вчера вы были умным человеком, но нынче утром вас разжаловали.
– Отвечай, куда ты идёшь, головорез?
– Вы очень милы, – ответил Гаврош. – Вам никак не дашь ваших лет. Послушайте моего совета: продайте свои волосы по сто франков за штуку. Получите пятьсот франков.
– Скажешь ты наконец, куда идёшь, разбойник?
– Ой, как вы грубо выражаетесь, генерал!
– К оружию! – заорал офицер.
Гаврош в одну минуту принял мудрое решение. Тележка навлекла на него беду – пусть тележка его и выручает.
Когда офицер начал наступать на Гавроша, мальчик мгновенно превратил тележку в метательный снаряд. Тележка налетела на офицера. Он упал в лужу, а ружьё выстрелило в воздух.
На крик начальника из караульни выбежали солдаты, раздался залп, за ним второй и третий…
Пальба вслепую длилась около четверти часа; немало оконных стёкол пострадало от неё.
Тем временем Гаврош, отмахав без остановки пять улиц, присел на тумбу отдохнуть. Переводя дух, он прислушался к ружейной трескотне и, повернувшись в ту сторону, откуда она слышалась, показал "нос".
"Ну да! – сейчас же спохватился он. – Я тут насмехаюсь, потешаюсь и забавляюсь, а всё-таки с дороги-то я сбился, и придётся сделать порядочный крюк. Только бы вовремя поспеть на баррикаду!" И, затянув свою песню, он вихрем помчался по направлению к баррикаде.
Обстрел баррикады
Наступил рассвет, но окна и двери оставались закрытыми. Природа проснулась, а люди не подавали признаков жизни. Войска, занимавшие конец улицы Шанврери, были сняты; пусты были и окрестные улицы. Особенно страшным казалось это безлюдье при ярком свете дня. Не видно было ни души. Зато слышны были какие-то неясные звуки. Где-то вдалеке происходило таинственное движение. Очевидно, приближалась решительная минута. Как и накануне вечером, часовые покинули свои посты и вернулись на баррикаду.
После первого штурма баррикаду успели привести в порядок и ещё лучше укрепили её.
В той стороне, откуда ждали нападения, мало-помалу воцарилась зловещая тишина.
Начальник баррикады дал приказ занять боевые посты. Сразу же смолкли все разговоры. Теперь был слышен только сухой треск – это заряжали ружья.
Ждать пришлось недолго. Звяканье цепей, лязг металла о мостовую, глухой и грозный гул – всё возвещало приближение артиллерии.
Вскоре показалась первая пушка. Зажжённый фитиль дымился.
– Огонь! – скомандовал начальник баррикады.
Раздался дружный залп. Дым густой лавиной окутал людей и пушку; через несколько секунд дым рассеялся, снова стали видны и люди и пушка. Канониры спокойно и неторопливо устанавливали её перед баррикадой.
– Зарядите ружья! – скомандовал начальник.
В то время как защитники баррикады перезаряжали ружья, артиллеристы заряжали пушку. Пушка выпалила, раздался грохот.
– Здесь! – прозвучал весёлый возглас.
И одновременно с ядром на баррикаду влетел Гаврош. Он произвёл больше впечатления, чем пушечное ядро. Оно только разбило колесо омнибуса и доломало старую телегу, а само застряло в груде обломков. На баррикаде рассмеялись.
– Отлично, продолжайте! – крикнул один из рабочих артиллеристам.
Все обступили Гавроша. Но начальник не дал ему сказать ни слова и отвёл его в сторону:
– Зачем ты сюда явился?
– За тем же, зачем и вы! – как всегда задорно, ответил мальчуган, и глаза его сверкнули весёлой удалью.
– Кто тебе позволил вернуться? – строгим голосом продолжал начальник. – А письмо ты отнёс по адресу?
– Гражданин, я отдал письмо привратнику. Он обещал передать.
Отправляя письмо, начальник преследовал двойную цель: он хотел послать прощальный привет своей невесте и спасти Гавроша. Пришлось примириться с тем, что выполнена только половина его намерения.
Меж тем Гаврош успел шмыгнуть на другой конец баррикады.
– Где моё ружьё? – крикнул он.
Ему отдали его ружьё. Тогда Гаврош сообщил товарищам, что баррикада окружена со всех сторон.
– Прошу вас задать им перцу.
Начальник, стоя у своей бойницы, сосредоточенно вслушивался.
– Пригнитесь, прижмитесь к стене. Станьте на колени вдоль баррикады! – приказал он.
Защитники баррикады, покинувшие свои боевые посты при появлении Гавроша, дружно бросились к баррикаде, но раньше чем они успели выполнить приказ начальника, раздался вой картечи. Выстрел был направлен на выход с баррикады и рикошетом попал в стену. Двоих убило, а трёх человек ранило. При таком обстреле баррикада не могла долго устоять.
Обстрел продолжался. Ружейные залпы чередовались с картечью. Солнце уже высоко стояло в небе. Как раз в это время артиллеристы подкатили вторую пушку и поставили её рядом с первой. Это предвещало близкую развязку.
Через несколько минут оба орудия открыли стрельбу прямой наводкой по баррикаде; артиллерию поддерживал ружейный огонь пехоты.
– Надо во что бы то ни стало утихомирить их пушки, – сказал начальник и скомандовал: – Огонь по артиллеристам!
Все давно стояли наготове. Баррикада с ожесточённым рвением принялась палить по артиллеристам. Один за другим последовали семь или восемь залпов; улицу сплошь заволокло густым дымом. Когда же через несколько минут огненный туман чуть-чуть рассеялся, обнаружилось, что две трети артиллеристов лежат под колёсами пушек.
Оставшиеся в живых артиллеристы продолжали обслуживать орудия, но стрельба стала значительно реже.
– Здорово! – сказал один из студентов. – Блестящий успех!
Начальник покачал головой:
– Ещё четверть часа такого успеха – и на баррикаде совсем не останется патронов.
Должно быть, Гаврош услышал эти слова.
Маленький герой
На баррикаде вдруг заметили, что Гаврош стоит на улице прямо под выстрелами.
Гаврош взял в кабачке корзинку для бутылок, вышел через лазейку за баррикаду и преспокойно принялся высыпать в корзину патроны из патронташей убитых солдат.
– Что ты делаешь? – закричали мальчику с баррикады.
Гаврош поднял голову:
– Наполняю корзинку, граждане.
– Ты что, не видишь картечи?
– Вижу, дождик идёт! Ну и пусть его идёт! – ответил мальчик.
– Сейчас же вернись, слышишь! – кричал начальник.
– Сию минуту! – отвечал Гаврош и в один миг очутился на середине улицы.
Десятка два убитых лежало вдоль всей улицы на мостовой. Два десятка патронташей – хорошая пожива для Гавроша, солидный запас патронов для баррикады.
Всё кругом было застлано дымом, точно густым туманом. Дым рассеивался и снова сгущался. От него среди белого дня стояла мгла, и противникам с одного конца короткой улицы до другого почти не было видно друг друга.
Эта темнота была на руку Гаврошу. Дымовая завеса и маленький рост позволили ему пробраться не замеченным довольно далеко. Первые шесть или семь патронташей он опорожнил, почти не подвергаясь опасности. Он полз на животе, передвигался на четвереньках, держа корзинку в зубах, скользил, извивался, как змея, крался от одного мертвеца к другому и продолжал наполнять корзинку патронами.
От баррикады он был ещё недалеко, но никто не решался его звать – из страха привлечь к нему внимание солдат.
А он пробирался всё дальше и дальше и дополз до места, где дым уже рассеялся.
Солдаты, залёгшие за стеной из булыжника, и те, что сгрудились на углу улицы, заметили какую-то точку, передвигавшуюся в дыму.
В то мгновение, когда Гаврош очищал патронташ лежащего у тумбы убитого сержанта, в труп попала пуля.
– Что за чёрт! – воскликнул Гаврош. – Моих покойников убивают!
Вторая пуля выбила искры из мостовой подле него, а третья опрокинула его корзинку.
Гаврош огляделся и увидел, что стреляют с перекрёстка. Он встал, выпрямился во весь рост, тряхнул головой и, устремив насмешливый взгляд на стрелявших в него солдат, весело и задорно запел песенку. Затем поднял корзинку, собрал все выпавшие патроны и, подойдя ближе к стрелкам, стал опоражнивать ещё один патронташ. Мимо прожужжала четвёртая пуля, а Гаврош продолжал петь. И на пятую он ответил песенкой.