Люськин ломаный английский - Ди Би Си Пьер 7 стр.


Людмила помогла поднять тело с ковша и положить его на промерзшую землю у забора. Она возилась с пальто, а когда Макс отвернулся, быстро стянула его и бросила за спину. Лицо Александра по-прежнему приводило ее в ужас.

Солнечный маслянистый свет заливал лачугу, пока Ирина, Ольга и непривычно тихая Киска наблюдали, как трактор подпрыгивает среди облаков и впадин тумана, направляясь вниз по холму к дороге. Ни Людмила, ни Макс ни разу не оглянулись. Их мать стояла, болезненно моргая, пока они не пропали из вида. Через четыре минуты плотный воздух Иблильска, в котором слова и запахи висели неподвижно с осени до весны, поглотил трактор без остатка.

- Семья распалась, - проскрипела Ольга, поворачивая к лачуге. - Дай мне ваучер, Ира. Если я его сейчас подпишу, ты еще успеешь сбегать на склад.

- "Лэнд-Крузер" или "Ниссан-Патрол"! - рявкнул Макс, перекрикивая двигатель трактора. - Самые лучшие. Длинная колесная база, окна с электроподъемниками. Думаешь, это только для жирных богатеев? Я прям щас такой достану.

Тигриные полосы янтарного света слепили через голые деревья у дороги. Людмила не увидела даже следа инспектора, идущего вверх по холму. Она прищурилась и посмотрела вперед, в темноту, где лежало ее будущее. Она ощутила себя странницей, ушедшей в свои ощущения, взвешивающей невесомые краски, набирающей эмоциональный багаж, который не выразить словами. Никто никогда не заподозрит в ней таких настроений, потому что они надежно прикрыты маской отчужденности.

Вскоре показался знакомый деревянный телеграфный столб, а за ним пришедший в негодность и заброшенный зерновой элеватор. Людмила дважды моргнула, нахмурилась и повернулась к Максу.

- И какой же дорогой мы едем?

- Например, - проорал Макс, - в последней битве за Грозный "Ниссан-Патрол" заставил почти что целый батальон русских обосраться и визжать как баб!

- Максим!!! - Людмила дала ему подзатыльник. - Мы едем не той дорогой!

- Нет, я еду абсолютно той дорогой, - сказал Макс, уклоняясь от сестры.

- Но ты меня привез в деревню - я из Иблильска никуда не доберусь!

Макс пожал плечами:

- Именно сюда мы и приехали, о Дитя Света.

- Ага, а когда ты слишком быстро вернешься домой без топлива, ты расскажешь старухам, что до Кужниска и обратно тебя донес ветер.

- Мы в Кужниск и не собирались.

- Я уже поняла. Я поняла это потому, что ты привез меня в эту дебильную деревню!

- Лозаныч тебя отсюда подвезет. - Макс легко переехал воронку на дороге.

- Да, конечно, прям щас. Ведь все годы, что я его помню, он в задумчивости сидел в своей комнате, мечтая отвезти меня в романтический Кужниск.

Яростно вдохнув, Макс втянул из носа сопли и могучим плевком послал этот снаряд в дорожный знак.

- Нет, - ответил он, - просто я его об этом попрошу. А теперь заткни свою вонючую пасть. Заебла ты меня своим бабским визгом.

Людмила сидела, нахмурившись, пока трактор не сделал гусеницами девять поворотов. Затем снова заорала:

- Я должна найти работу в городе! Ты должен продать трактор! Да подумай ты хоть раз своей усратой башкой, Макс!

- Лозаныч купит трактор. А Кужниск - не город, и не пизди.

- Ага, тот самый Пилозанов, который пропил свое бабло и здоровье вместе с моим отцом и который теперь волшебным образом доставит меня в город, хотя у него за всю его долгую жизнь даже и машины-то не было?

- У него будет трактор, - пожал плечами Макс. - И Кужниск - не город.

Надежда Крупская остановилась на углу у склада. Она поставила сумку и выдохнула клубы пара, словно паровая машина, глядя, как трактор едет по деревне, скорее даже - деревушке, с тех пор как населения в ней осталось меньше тридцати человек.

Надежду частенько можно было увидеть на дороге, с того дня как год назад случайный снаряд пробил крышу ее дома и устроился в полу кухни. Он не разорвался, и это означало, что она не только выжила и сможет осуществить свой медленный и шумный путь к могиле - путь, к которому стремились все ибли и к чему относились ревностно и с уважением, - но еще и получила огромный потенциал для бесконечного отчаяния, а также повод как можно чаще уходить из дома и выносить свои страдания на всеобщее обозрение. В сочетании с усиливающимся склерозом, если не помешательством, ее репертуар на тот момент представлял собой доведенный до совершенства монолог, настоящий праздник для мучеников.

И все же дела шли не так уж и гладко: снаряд встал под углом к дверце плиты, что сделало кухонные обязанности особо утомительными. А если припомнить дыру в крыше, то неудивительно, что в конце концов ей пришлось переехать в крошечный сарай. Теперь она по-прежнему жила в зоне вероятного взрыва, но все же подальше от эпицентра бедствия, коим она до этого наслаждалась.

Людмила глядела на нее, не здороваясь, пока оплывшая фигура на дороге, похожая на тряпичную бабу для чайника, не сменилась серым панельным домом советских времен, состоящим из тридцати шести квартир - все были заброшены. Это было самое оптимистичное строение в деревне все с тех же советских времен. Казалось, что Иблильск, кроме этого жуткого сооружения, органически вырос из грязи, разбросанный мусор пустил корни и превратился в несколько зданий, стоящих неподалеку от развалин заброшенного завода по изготовлению двигателей. На фасаде пяти сооружений вдоль дороги осталось несколько букв от названия завода, а на одном из них даже можно было прочитать целое слово - "двигателей".

Шум радио разносился по дороге. Играла электрическая гитара, которая визжала и скрипела, как брошенная в воду пригоршня пуль. Вопили два отчаянных голоса - женский и мужской. "Obsession" - единственное слово, которое можно было понять из песни. Песня, звучащая в сердце Иблильска, придавала романтический ореол драматическому отъезду, своего рода томное тропическое желание, которое пронизывало Людмилу с головы до пят. Она знала, что дело не просто в уходе из дома. Здесь замешана разбитая любовь.

Трактор проехал мимо безликой груды одежды и лужицы блевотины в снегу (постель и завтрак, как называл это отец Людмилы) к задворкам, где жил Виктор Пилозанов. Дом был под номером двенадцать и отличался от прочих зеленой дверью. Пилозанову как-то раз пришлось съездить в город, где продавалась зеленая краска, он потратил на нее нехилые деньги, а затем любовно обмазал дверь несколькими слоями. Именно это вызвало первую волну слухов о том, что он спивается. Следующим диагнозом стал холостяцкий маразм, поставленный после того, как он купил красной краски и нарисовал номер двенадцать, и оказалось, что это единственный дом с номером в радиусе девяноста километров. Он утверждал, что такие символы способствуют сохранению цивилизации и что только благодаря им родное гнездо останется теплым до лучших времен.

Дверь дома Лозаныча была нараспашку. Оставив трактор фырчать, Макс спрыгнул вниз и пнул ее:

- Лозаныч!

Огромный нос Пилозанова показался в проеме, и за ним появилось его покрытое оспинами красное лицо с редкими усиками.

- Чего? - спросил он.

- Я приехал за стволом. А вот твой аппарат - только что заправленный до краев, как и условились.

Пилозанов бочком вышел из двери. Людмила слезла с трактора, глаза ее метали искры.

- Ты за это в аду будешь гореть, - прошипела она Максу.

- Лозаныч, ей нужно в Кужниск, пока дорога не падет, - сказал Макс, наподдав Людмиле, чтобы заткнулась. - Давай быстро закончим наши дела, чтобы тебе не пришлось долго жечь фару по дороге.

- И что, блядь, по-твоему, ты хочешь сказать, "фару"? У трактора ведь две фары, так?

- А по скольким, блядь, дорогам ты собираешься ехать одновременно? Одна дорога, одна фара. Если тебе, на хуй, моя "Тойота Лэнд-Крузер" нужна с дополнительной подсветкой, нужно было раньше говорить.

- Ха! Да нет у тебя "Тойоты Лэнд-Крузер".

- Послушай, приятель, пока мне это не надоело и я не разбил ничего, подозрительно похожего на твою башку, - где ствол, согласно нашему уговору?

- Ствола здесь нет, - ответил Лозаныч, задумчиво оглядывая дорогу.

Людмила злобно стрельнула глазами в брата. Макс знал, что ей не понравилось слово "ствол". Не вдаваясь в объяснения, он заглушил трактор. Когда его грохот затих, он задрал ухо в сторону крыши и показал пальцем. Через туман доносился треск выстрелов. Грохнула артиллерия. Он злобно уставился на Людмилу, словно ставя точку в разговоре.

- Я не знаю, удастся ли мне получить ствол, - сказал Лозаныч. - Гнезвары вчера плотину взяли. Завтра здесь будут. Каждый дурак хочет ствол.

Макс резко выдохнул в лицо мужчине.

- Лозаныч, - прошипел он, - я твои яйца к разным поездам привяжу. Между нами и гнезварами стоят горы. И запомни, ты разговариваешь с самым выдающимся полировщиком воздушных пропеллеров по эту сторону Каспия. Где ты найдешь лучшего защитника с оружием?

- Ха! Да я больше поработал сейчас, подойдя к двери, чем любой полировщик пропеллеров за последние два года в этом районе.

- Хорошо, тогда до того, как я тебе оторву башку голыми руками, - как насчет другого, более важного дела?

- Тут все в порядке. - Лозаныч лениво расстегнул шинель, чтобы почесать подмышку через свитер. - После того как Любовь закроется, сюда придет человек. Он знает, что они для тебя.

- Ты хочешь сказать, что с собой их у тебя нет?

- Да за кого ты меня, на хуй, принимаешь? Ты думаешь, мне охота здесь еще раз твою рожу видеть? И выслушивать жалобы, что товар у меня в доме от сырости испортился? Они попадут прямо тебе в руки, и меня обвинить будет не в чем.

Слова Лозаныча ускорили момент, самый важный в любой местной сделке, когда мужчины стоят лицом к лицу и в их глазах читается взаимный смертный приговор. Такой взгляд являлся своего рода первым взносом, потому что ни одна действительно жестокая месть не могла быть оправдана, если человек не мог сказать, что враг обманул его, глядя в глаза.

Лозаныч смотрел в глаза Максу. Взгляд Макса внимательно прошелся по усам Лозаныча, считывая признаки жуткой, абсолютно оправданной смерти.

- Ты оставил меня здесь ни с чем, Пилозанов. Ты получил мой трактор и оставил меня здесь, у этой блядской зеленой двери, с одним только хуем в руке.

Лицо Лозаныча скривилось:

- Я стою рядом с тобой, так на что ты намекаешь?

- Поэтому ты немедленно везешь мою сестру в Кужниск на тракторе. - Макс медленно поднял указательный палец, символически разрезая человека от паха к груди. - И помни, Виктор Ильич Пилозанов, - мои глаза следуют за тобой. А теперь пиздуй, пока я тебя не убил, но позволь мне войти в твой дом с этой ебаной дверью, мать ее, и пождать, пока не привезут другую часть нашего уговора.

Макс схватил за руку сестру, запихивая ее в трактор. Он приблизил губы к ее уху.

- Смотри за ним. Не позволяй никуда завозить себя по пути в Кужниск. Я серьезно. И смотри, чтобы он поехал по увильской дороге, тебе придется заправляться. Деньги у него есть.

- Ты в аду сгниешь после того, что сделал с нашими старухами. Я верну им трактор и расскажу, что ты сделал.

- Это ты будешь гнить, сладкая моя божья ягодка.

- Ха! - сказала Людмила.

- Хо! - ответил Макс.

Он пристально смотрел на сестру долгим взглядом. Затем выпятил подбородок с видом знающего человека.

- Послушайте только, какие горькие слова я должен выносить от тебя, после того как пошел на риск и нашел для тебя прощальный подарок!

- Ха! Подарок - смотреть, как твоя задница исчезает вдали?

Макс недовольно хмыкнул, полез во внутренний карман пальто и выудил пропавшую перчатку Людмилы, по-прежнему скользкую от слюны Александра.

- Возьми, согрейся, - сказал он, тяжело глядя на нее из-под бровей.

Он добил ее, снова выпятив подбородок, повернулся и пошел прочь, плюнув напоследок.

Лозаныч пожал плечами и полез в трактор.

- И как его, блядь, заводить?

Глаза Людмилы наполнились слезами. Она прикусила губу, втискиваясь в сиденье, и потянулась через Пилозанова, чтобы нажать на стартер. Двигатель чихнул и завелся. Макс исчез, захлопнув зеленую дверь.

Свет фары рассекал туман, висящий над дорогой. Казалось, из Иблильска нужно выбираться через облака чая с молоком. Людмила завернулась в пальто, съежилась в клубок за сиденьем водителя. В ее горле застрял комок, словно скользкий кусок мяса.

- Ха! Я молодец, ха-ха-ха! - орал Пилозанов, когда деревушка осталась позади. - Большего идиота и представить нельзя! Я оставил его там ни с чем. У меня его трактор, а у него остался только хуй в руке! - Плечи Пилозанова дрожали от смеха. Он повернулся и прищурился на Людмилу. - Ты теперь в безопасности, котенок. Тебе больше не придется горбатиться на свою семью.

- Не путай свою семью с моей.

- Ха! Но давай признаем очевидный факт: ни один дом, где есть мужик или собака, ни на минуту не остался бы сухим от такой сочной девки, как ты.

- А ты видел хотя бы одно монгольское лицо или хотя бы одну монгольскую черточку в моей семье? Нет! Так что заткни свою вонючую пасть.

- Ну, у твоего брата дебильных черт сколько хочешь! - Лозаныч рассмеялся еще раз, повизгивая от радости настоящего момента. Затем просунул руку между ног и вытащил кончик полутвердого члена. - Я просто горжусь, что наконец смогу дать тебе почувствовать настоящего мужика, какого заслуживает такая сочная девка. Давай. Иди к доброму Виктору.

8

Пять кошек важно прошествовали по грязи на углу Скомбартон и Миллинер. Три из них были черные. Всех притягивал подвал дома 16а.

Близнецов лихорадило от надвигающегося визита контролера. Зайка пытался по возможности не втягиваться в эту истерию, он сгорбился, как старуха, между раковиной и скамейкой. На нем были обычный костюм-тройка, деловые ботинки и носки и большие солнцезащитные очки из "Балорамы". Вдова бедуина, да и только. Свет в комнате был тускло-коричневым; его голос нащупал соответствующую тональность.

- Нет, ты послушай. Самый вероятный сценарий - это что мы к завтраку вернемся в "Альбион". Лучше подготовься заранее, сынок, - хуй его знает, что им наплела Ники. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что они не стали бы посылать к нам контролера в субботу вечером, чтобы просто притаранить нам пивка. Нет, это будет настоящая проверка. - Зайка посмотрел на лампочку, светившую над гостиной, словно звезда, и тихонько улыбнулся про себя.

- Ты лучше эти ебаные тарелки домой, - послышался приглушенный голос Блэра.

Его ноги торчали из серванта за лавкой, черные брюки обтягивали ягодицы.

Зайка изменил направление взгляда и оглянулся через плечо.

- Тебе принести платок и бигуди? Жаль, что у меня, блядь, фотоаппарата нет, - представляешь, что скажут ребята в "Альбионе", увидев, как ты чистишь сервант? Представляешь, что скажет Глэдди?

- Глэдстоун слепой и страдает аутизмом, - проскрипел Блэр.

- Он всегда болтает со мной. Он уссытся, когда я ему расскажу.

В ответ раздался скрип зубов.

Еще несколько минут слышались приятные постукивания и звон, обычно предвещающие сытный ужин. Затем Зайка замер и положил тряпку, прикусив губу.

- Кажется, я чувствую приближение джина, - сказал он. В перерывах между его словами слышалось яростное шипение. - Разве ты не чувствуешь надвигающийся тонизирующий можжевельный дух?

Лицо Блэра высунулось из серванта.

- Да шевелись же ты, мать твою, этот чувак щас уже придет.

- Не трынди, я не буду убираться в костюме, мать его.

- Знаешь, блядь, таращиться на чашки - не значит убираться.

- Нет, ты послушай, хуй тебя побери, ты ж не соображаешь, что несешь. Ты говоришь, что это даже не контролер, что он просто придет и пожурит нас, а сам намываешь тут все, как ебаная уборщица. - Зайка выудил еще одну чашку из раковины. - Нет, ты послушай, я считаю, что контролера не должно ебать состояние нашего серванта. Ты правда считаешь, что они пришлют контролера по сервантам? Или что у них есть подразделение по уборке?

- Слушай, Зайка, просто заткнись. Мне насрать на тебя. Делай ты что хочешь, а я буду делать, что хочу я. Когда этот чувак придет, я собираюсь притвориться, что мы - отдельные файлы.

- А разве это не так?

- Ну, если ты задумаешься хотя бы над половиной того, что происходит вокруг, ты поймешь, что наше освобождение - огромная административная и правовая ошибка. Видишь, что в паспортной службе сказали по поводу наших свидетельств о рождении.

- Но это не означает, что мы не можем их получить, они просто не сумели вот так сразу найти справку. Это бюрократия, Блэр.

- Нет, это самая обычная симптоматика. Вся наша жизнь - больничная запись, Зайка. Мы живем и умираем по этой записи. Ради бога, как ты думаешь, почему я только что сказал тебе "отъебись"? Я что, правда похож на чувака, который хочет с тобой жить? А теперь просто заткнись. Ты теперь - отдельный файл.

- Да уж, - хмыкнул Зайка. - Слушай, а может, уговорим этого парня с нами в лото сыграть и посмотрим, кто заработает больше очков. Постой, я знаю, когда он придет, почему бы тебе не обсудить с ним отчаяние от нашего совместного проживания? Я расскажу о королевском ребенке.

- Не подъебывай, Заяц.

Зайка замолчал и упер руки в бока, покачиваясь из стороны в сторону. Потом прогнулся, дернул плечами вверх и вниз, хмыкнул и потянулся к бутылке с джином.

- Ты сам на себя поставил, так? Жаль, у меня денег нет, чтобы поставить на то, что это будет контролер.

Голова Блэра резко высунулась из серванта.

- Слушай, если ты, блядь, так уверен, почему бы не держать на это пари до конца месяца? Если он утащит нас обратно, ты будешь устанавливать правила три следующие недели в "Альбионе". Но если, Зайка, этот визит обернется для нас чем-либо другим, если он просто отведет нас в "Витаксис", - я буду устанавливать правила здесь, мать их.

- Шутишь - с хуя ль тебе такая почесть?

- Ну, я тебе, ублюдок, это уже объяснил.

- Чо, оборзел?

- Оборзел.

Зайка мрачно хмыкнул:

- Завелся. Слушай, налей мне джина.

- Слушай, заткнись, а? И не говори со мной. - Блэр исчез в следующем отсеке серванта.

Зайка несколько минут изящно скользил по кухне, прежде чем в задумчивости снова опустился на лавку. Он положил руку на спинку и уставился вперед.

- Как ты думаешь, а куда в таком случае делся наш банк? То есть там ведь только автоответчик отзывается.

Нет ответа.

- Как ты думаешь, Рэй Лэнгтон вернется в "Коронейшн-стрит"? Неужели они и правда имитировали его смерть?

Нет ответа.

Зайка откинулся на спинку. Один глаз опустился вниз, как щупальца у улитки.

- И что, у нас теперь всегда так будет?

- Делай что хочешь.

Зайка поднял чайную чашку и протер ее полотенцем.

- Да, - задумчиво произнес он. - Классная задница у нашей Ники. Как на ней только форма не расходится? Я тебе не говорил, что она там духами брызгает?

Блэр бросил на него убийственный взгляд из серванта.

- В такой, блядь, грецкие орехи можно колоть, ты как думаешь? - пробормотал Зайка.

Блэр откинулся назад и уставился на брата неприязненным взглядом:

- Тебе ж девки вообще не нравятся, так что отстань от нее.

Назад Дальше