* * *
Андрей и Митя, так же как и большинство других молодых строителей высотных зданий, жили в общежитиях, километрах в пятнадцати от Москвы. И каждый день, часов с семи до десяти вечера, в широкие вагоны электрических поездов, стоящих у Киевского вокзала, шумной ватагой влетали весёлые парни и девушки и, не обращая внимания на недовольную воркотню дачников, пробирались к окнам, теснились в проходах, занимали места для опаздывающих приятелей или бесцеремонно усаживались на чужие занятые места. Девушки устраивались вместе, вынимали вязанья, шушукались о своих делах, читали друг другу письма, полученные из дому, и, обычно проехав полпути, засыпали, уронив головы на плечи подружек или незнакомых соседей. Парни хохотали на весь вагон, донимали девчат солёными шутками и, услышав голос продавца: "А вот брикет, рубль двадцать пять штука - твёрдый, как лёд, сладкий, как мёд", - покупали сразу по шесть штук и щедро наделяли своих приятельниц. Контролёры по каким-то им одним известным признакам безошибочно узнавали строителей, не спрашивали у них билетов и на последнем перегоне будили заспавшихся. Впрочем, многие не нуждались в этом и за пять минут до выхода просыпались сами, как от звонка, торопливо поправляли кепки, платки и причёски, засовывали в сумочки рукоделие, загибали углы в книжках, доставали папиросы "Беломор" или "Ракету" и в затылок друг другу выстраивались в проходе.
Собрание по поводу договора на социалистическое соревнование затянулось, и комсомольцам пришлось ехать домой одним из последних ночных поездов. Пассажиров было немного. В темноте проплывали освещённые окна невидимых домом и фонари подмосковных станций. Митя скучал в одиночестве. Потомившись немного, он встал и отправился к соседней скамейке, где, надвинув на глаза кепку, дремал Андрей. Против Андрея сидела Нюра и вязала салфетку. Митя часто видел Нюру в этом же, третьем от хвоста, вагоне, на этом же месте, за этим же рукоделием.
- К пятьдесят четвёртому году довяжете? - спросил Митя, усаживаясь рядом с ней.
- Если бездельщики со счёту сбивать не будут, довяжу, - ответила Нюра.
- Подумаешь, она разговора не переносит! Если бы я тебя за нитку дёргал, а то, гляди, разговоры ей помешали! Вот ты послушай, как мы, сварщики, работаем.
- Восемь, девять, десять… - шептала Нюра.
- Позавчера, утром шестнадцатого, собрался я наверх, косынки приваривать, - продолжал Митя. - Надел монтажный пояс, зацепил карабин за кольцо, цепь, как шашка, по боку стучит. Вдруг слышу, зовут: "Товарищ Яковлев". Я, конечно, правое плечо кругом. Гляжу - стоит наша "техника безопасности" в новом комбинезоне, кармашки белой ниткой прошиты - ровно собралась сниматься на карточку. "Сейчас, думаю, начнёт проводить среди меня воспитательную работу". Так и есть! "Простите, говорит, товарищ Яковлев, подойдите, пожалуйста, сюда". А сама стоит, вот так вот, как от нас до двери. "Так, думаю, сейчас очки проверять будет". А у меня, как нарочно, двое очков в кармане: одни для себя, другие для Андрея Сергеевича. И так я заторопился от радости, что номер у неё не пройдёт, да побег, что нога в цепь попала, - я и кувырк ей в ноги. Ну, встаю. Она говорит: "Как вы думаете, товарищ Яковлев, отчего это у вас получилось?" Я говорю: "Ноги у меня короткие. Это, говорю, у меня с детства: живот растёт пропорциональный, руки тоже, а ноги не растут. Наверное, говорю, от сидячей жизни".
- Восемь, девять, десять, - шептала Нюра.
"Нет, товарищ Яковлев, - говорит "техника безопасности", - это получилось оттого, что вы не зацепили карабин закольцо, как положено по инструкции". И тут начала читать лекцию, что, мол, если бы я так забрался наверх, да пошёл бы по ригелю, да зацепился бы за цепь, да загремел бы на низ… Разговаривает она разговоры, разыгрывает строгость, а время идёт, и работа, между прочим, стоит. Я слушал её, слушал, а конца всё нет. "Ну что вы к нашей бригаде прилепились? - говорю. - Хотите, мы все вам расписку дадим, что, мол, в смерти просим технику безопасности не винить?" Она как крикнет: "Товарищ Яковлев!" Я цепь в кольцо - и ходу наверх, как мартышка. Это к чему я говорю? Да! Вот ты распыхтелась, что тебе разговоры мешают петли считать, а тут нам план не дают выполнять, на низу держат - мы и то ничего… Вот к чему я говорю!
- Это ты про Нину Васильевну? - спросила Нюра.
- Про неё. Она, конечно, ещё молодая, нигде не работала. Ну, вот на нас и учится. Конечно, каждому охота свою зарплату оправдать… Одни строят, другие ломают, третьи работать мешают. Кому что назначено. Много она нам навредила. Одно дело - план не выполняем, а другое - получка не га. В эту получку мне триста шестьдесят три рубля вывели. И всё из-за неё… Как тут с ней быть, прямо не знаю!..
- Вы шарахаетесь от неё, ровно она заразная. А ты попробуй заведи с ней дружбу - вот тебе и вся техника безопасности кончится.
- Ты что, смеёшься?
- Никакого тут смеха нет. Пригласил бы её по-культурному в кино или на танцы… Бестолковые вы тут все.
- Я думал, ты чего-нибудь деловое предложишь, - с досадой сказал Митя. - Разве она со мной пойдёт? Первое дело - рыжий. Второе - ноги коротки, ростом ниже её. Танго, например, прикажет танцевать - разве у меня получится танго?
- Не обязательно танго, - сказала Нюра. - Рассказывал бы ей что-нибудь. Когда не надо, так голова шумит от твоего разговора.
- Разговор у нас тоже с ней не выйдет. Она такие слова произносит, что и не поймёшь не пообедавши. На собрании сегодня сказала "апломб". А ты знаешь, что такое апломб?
- Апломб - это когда дурак считает себя сильно умным, - вдруг сказал Андрей.
- Вот кому с ней надо дружбу завести, - встрепенулся Митя. - Правда, Андрей Сергеевич. Парень ты рослый, слова знаешь…
- Ты это всерьёз? - спросил Андрей.
- Конечно, всерьёз. Андрей Сергеевич, мы всем нашим коллективом будем тебя просить.
- Прекрати эти разговоры, - оборвал его Андрей и ещё ниже надвинул на глаза кепку.
Но разговор в вагоне Андрею пришлось вспомнить через несколько дней, когда постройком организовал культпоход молодёжи в цирк. Строителей пошло много, и когда стали рассаживаться, получилось так, что места Андрея и Нины оказались рядом. Было ясно, что перед выдачей билетов Митя провёл солидную организационную работу. "Ладно, завтра я с ним поговорю!.." - подумал Андрей.
Представление началось. На арене бегали сытые лошади, гулко стуча ногами о парапет и забрасывая зрителей первого ряда опилками. Дирижёр махал палочкой, смотря вниз, и в паузах музыканты переворачивали валторны и вытряхивали из них слюни.
Андрей рассеянно смотрел то на оркестр, то на людей в униформе, то на рыжую голову Мити, сидевшего далеко, во втором ряду, чувствовал запах духов, исходящих от Нины и настойчиво молчал.
- Что вы такой хмурый? - спросила она.
- Есть с чего хмуриться: заваливаем план. К этому трудно привыкать… - сердито ответил он и снова замолк.
На арену вышел человек во фраке и сказал: "Антракт". Нина сразу поднялась и пошла к проходу. "Наверное, совсем уходит, - подумал Андрей. - Не надо бы мне так грубить". Минут через пять подошёл Митя и нахально спросил: "Ну как?" - "Никак", - ответил Андрей, и Митя, хитро ухмыльнувшись, удалился. Прозвучал первый звонок, потом второй, а Нины всё не было. Наконец, когда дали третий звонок, она появилась, держа в руках белый фунтик. Добравшись до своего места, она улыбнулась и сказала:
- Будем есть прямо из кулька. Хорошо?
В фунтике оказались конфеты - клюква в сахарной пудре. Андрей съел несколько штук, чтобы показать, что он перестал сердиться.
- Вы тоже живёте в общежитии? - спросила Нина.
- Да.
- Учитесь?
- На втором курсе заочного. Скоро сопромат начнётся. Говорят, самый трудный предмет. Остальное всё ерунда.
- Когда я училась, наши студенты говорили: "Кто сдал сопромат, тому можно жениться", - и хотя она сказала это без всякой задней мысли, Андрей почувствовал, что ей вдруг стало неловко, и разговор потух. Так они молчали до самого конца представления, и, только глядя, как крутятся на никелированных трапециях мужчины в матросских костюмах, Нина проговорила: "Интересно, часто ли здесь проверяют подвеску тросов?" И Андрею стало жаль её.
Когда они вышли на улицу, Андрей спросил:
- Можно я провожу вас?
Они пошли по Цветному бульвару. Держа её под руку, Андрей чувствовал, какая она лёгкая, и ему казалось удивительным, как это её не сдувает ветер с узких ригелей. Они молча свернули на Садовое кольцо. Над домами темнело беззвёздное небо. У большого дома министерства, во всех окнах которого горел свет, наискосок к тротуару стояли лакированные "ЗИМы" и "победы". Дожидаясь полуночных своих начальников, шофёры настроили приёмники в машинах, распахнули дверцы и слушали последние известия. Кравцова жила в переулке недалеко от площади Маяковского. Переулок был тёмный, и только над воротами светились жестяные фонарики, в которых были прорезаны номера домов.
- Что это за ящик висит? - спросила Нина.
- Это постовой телефон, - ответил Андрей. - По субботам у нас в общежитии самодеятельность. Приезжайте.
- Приеду как-нибудь. А зачем постовой телефон?
Андрей понимал, что они разговаривают только потому, что неудобно всё время идти молча, и Нина чувствовала, что он понимал это, и оба ощущали неловкость.
Дом, в котором жила Нина, был старенький, трёхэтажный, с облупившейся штукатуркой. На первом этаже помещалась прачечная.
- Когда отходит ваш поезд? - спросила Нина.
Андрей посмотрел на часы.
- Через час двадцать минут приблизительно. Сейчас электричка ходит редко.
- Ну так заходите ко мне. Зачем вам столько времени сидеть на вокзале?
- А можно?
- Если вас приглашают, значит, можно, - назидательно сказала она.
В комнате, куда они вошли, под абажуром со стеклянными слёзками горела яркая лампочка, освещая накрытый для ужина круглый стол. На свежей скатерти симметрично стояли три тарелки и на подставочках лежали ножи и вилки. На самой середине стола блестела ваза с яблоками. "Вон как люди-то живут!" - подумал Андрей, увидев возле каждого прибора салфетку, продёрнутую в кольцо.
- Ниночка, ты одна? - раздалось из соседней комнаты.
- Нет, у меня гость, мама. В дверях показалась маленькая седая женщина и, ещё не видя Андрея, но уже улыбаясь, стала отыскивать его близорукими глазами.
- Меня звать Ирина Максимовна, - проговорила она радостно. - Хотите вымыть руки? Сейчас будем пить чай.
Вслед за ней появился только что вернувшийся с работы отец Нины, Василий Яковлевич, высокий и мрачный, ничему не удивляющийся мужчина в расстёгнутом коверкотовом кителе с железнодорожными погонами. Он сел за стол, отодвинул локтями тарелки, ножи и вилки, сразу нарушив красивую симметрию, и спросил Андрея отрывисто:
- Вместе с ней работаете?
"Видно, строгий у Нины Васильевны батька. Если бы знал, что она у нас творит, здорово бы ей досталось", - подумал Андрей и ответил осторожно:
- Вместе, да не рядышком. Она наше начальство.
- Ну и как она? Действует? - снова спросил Василий Яковлевич так, словно Нины не было в комнате.
Нина с беспокойством посмотрела на Андрея.
- Ещё как действует! - ответил он, успокаивая её своим взглядом. - У нас в Сибири про таких говорят: не согнёшь, не сломишь…
- Слава богу, хоть отца не подводит, - сказал Василий Яковлевич.
- Она у нас всегда хорошо училась, - заметила из соседней комнаты Ирина Максимовна.
- Довольно, мама, - раздражённо проговорила Нина, и Андрей с удивлением заметил: в её характере есть отцовская непреклонность. - Диплом и производство разные вещи… Почему вы из Сибири уехали, Андрей Сергеевич?
- Учиться хотел, а бабка не велела. Книг не велела покупать. Бывало, куплю книжку, номерок поставлю, будто из библиотеки взял - тогда ничего… А потом и про это догадалась и всё пожгла, только "Спутник сварщика" оставила. Переругался я с ней, зашил деньги в подкладку, стащил на кухне буханку хлеба и пошёл на станцию.
- Правильно сделал, - сказал Василий Яковлевич, разламывая яблоко пополам сильными пальцами.
- Ну, пришёл на станцию - до Москвы нормальных билетов нет. Есть одни мягкие. Распорол подкладку - все деньги на билет отдал.
- У вас решительный характер, - сказала Нина. - Вам, наверное, нравится там, наверху?
- Каждого человека характер направляет на свою работу. Ведь вам почему достаётся? Потому что ваш характер под нашу работу немного не подлаживается.
- А всё-таки достаётся? - усмехнулся Василий Яковлевич.
- Бывают и у неё, как и у всех, недостатки, - поправился Андрей. - Но ведь её работа тяжелей нашей. У неё совсем особая работа. Вот мы недавно брали обязательства, чтобы план выполнить - у нас о плане забота, а она взяла такое обязательство, чтобы мы ни разу на гвоздь не напоролись. Кому - план, а кому - гвозди.
- Как же вы всё-таки в Москву без денег ехали? - спросила Нина, стараясь увести разговор от неприятной темы.
- Так я же сказал, - у меня буханка хлеба была. Ну а потом пассажиры помогли. Утром просыпаюсь, слышу, внизу беседуют: вербовщик жалуется на свою профессию. Спрыгнул я вниз, вижу - сидит вот такой дяденька, кабачковые консервы зубами открывает. А вечером, когда я "Спутник сварщика" достал, он сразу понял, что я за птица, и стал меня в свою организацию привлекать. Златые горы сулил. Не то что хлеба давал - кипяток сам носил. И так до самой Москвы. Но я не пошёл к ним. Уж больно здорово расписывал. Думаю: чего-нибудь здесь не так. Ну, приехал в Москву… - Чайку, пожалуйста, - проговорила Ирина Максимовна, входя в комнату с чайником.
Тут только Андрей вспомнил про поезд, посмотрел на часы и заторопился.
Нина проводила его до двери.
- Через порог не прощаются, - сказал Андрей.
- Да всё равно, - махнула рукой Нина, - хуже не будет.
"А всё-таки трудно ей живётся, - подумал Андрей, - хоть и салфетки в кольцах".
- А вы не теряйтесь, - проговорил он, переступив обратно в коридор. - Никакой беды в этом нет. Хорошая работа, как хороший конь, - не сразу к человеку привыкает. Ну, до свиданья!.. А за своими ребятами я сам стану приглядывать.
Нина заперла за ним и стояла в коридоре, удивляясь внезапно нахлынувшей на неё непонятной тоске, стояла до тех пор, пока не замер стук шагов по ступенькам, пока не хлопнула тяжёлая парадная дверь. Потом она вошла в столовую, принялась за ужин и, дождавшись, когда родители легли спать, уселась на подоконник, на своё любимое с детства место, и, глядя в чёрное небо, украшенное редкими разноцветными звёздами, задумалась. В комнате было тихо, только тоненько позвякивали слёзки абажура, когда проезжал грузовик, да на стене тикали часы, медленно и солидно. Время шло. Чтобы отвлечься, Нина решила составить проект приказа, который Роман Гаврилович просил представить ему завтра. Она села за письменный столик, за которым когда-то зубрила таблицу умножения, плакала над задачками, не сходящимися с ответом, делала курсовые проекты, обмакнула ручку в фарфоровую "непроливайку" с переводной картинкой, написала: "…во время уборки мусора в цокольном этаже центральной части здания произошёл несчастный случай с бригадиром разнорабочих", задумалась и вдруг поняла причину своего плохого настроения. "Ну, конечно, это оттого, что Арсентьев сегодня пожалел меня и из-за этой жалости лгал отцу, будто я хорошо работаю. А я своим молчанием поощряла и одобряла эту ложь. Теперь он станет думать, что я только трусливая девчонка и больше ничего… И правильно станет думать". И Нина почувствовала приближение одной из тех минут отчаяния, когда ничто не мило на свете.
- Ну а мне-то какое дело, что он обо мне будет думать? - сказала она вслух. Но хотя сказано это было очень решительно, Нина понимала, что с сегодняшнего дня мнение о ней Андрея стало для неё важнее, чем мнение давнишних друзей- студентов, Романа Гавриловича и даже отца.
"В субботу, пожалуй, действительно надо съездить в общежитие, - подумала она, печально рисуя на проекте приказа треугольники и кружочки. - Интересно, что у них там за самодеятельность?.."
* * *
В той комнате мужского общежития, где жил Андрей, после посещения цирка долго не ложились спать.
За столом сидел Митя и, нарезая на газете колбасу, ужинал. У окна, на постели лежал монтёр и, заложив руки под голову, тоскливо смотрел в потолок.
- Нет, я тебе скажу, это неверно, - говорил Митя, обмазывая и колбасу и хлеб горчицей. - Если ты хочешь знать, я после цирка за ними шёл два квартала. Сперва они шли так, потом он её взял под ручку. Тогда она сказала, что он идёт не с того бока, и он зашёл с другого бока и обратно взял её под ручку.
- Ты скоро свет будешь тушить? - спросил монтёр.
- Сейчас поужинаю и потушу. И ещё одна деталь: почему его до этих пор дома нету? Ты думаешь, он один на Садовом кольце дежурит? Второй час ночи, а его нет.
- Это ещё ничего не доказывает, - сказал монтёр. - Туши свет. - А вот увидишь: на работе снова будет полный порядок. Она теперь полностью переключится на Андрея Сергеевича. Хочешь на спор?
Но монтёр вздохнул и отвернулся к стене. Митя посидел, подумал, собрал остатки колбасы, хлеба, перочинный нож, банку с горчицей, свернул всё это в один пакет и спрятал в шкафик. Потом умылся, разделся, внимательно осмотрел свои зубы в маленькое зеркальце и потянулся было к выключателю, но, услышав шаги в коридоре, бросился в постель.
Тихо вошёл Андрей и сел пить чай. По его виду ничего нельзя было понять. Несколько минут Митя притворялся спящим, но, не выдержав, приподнялся на локте и спросил:
- Ну как, Андрей Сергеевич?
- Если ты про Нину Васильевну скажешь хоть слово, - размеренно проговорил Андрей, - скину с кровати…
И комнату надо прибрать. Абажур, что ли, купить бы… Люди зайдут - совестно.
- Вы скоро свет потушите? - снова спросил монтёр.
- Дай человеку чайку напиться, - заступился за Андрея Митя и, закутываясь в одеяло, тихонько добавил: - Я же тебе говорил, что всё в порядке…