Глава 23. Пол не может найти "скальных человечков"
Лето в Эвонли прошло чудесно, хотя Энни, несмотря на все радости и прелести этих каникул, всё же чего-то не хватало. Или – кого-то! Она ни за что на свете не призналась бы даже самой себе, что ей очень недостаёт общества Гильберта. Но когда синими сумерками она возвращалась одна с молитвенных собраний или вечеринок, которые время от времени устраивало общество АВИС, её сердце сжималось; она остро ощущала своё одиночество, глядя, как Диана с Фредом и другие счастливые парочки шагают по дорогам Эвонли под яркими звёздами. И причина её душевной тоски была ясна, как день: рядом с ней больше не было Гильберта. Он даже не написал ей, хотя в тайне она на это надеялась. Энни знала, что иногда Диана получала от него письма, но она никогда не стала бы расспрашивать о нём подругу.
Диана полагала, что Энни-то Гил точно держит в курсе всех последних новостей, и тактично обходила молчанием эту тему. Но вот кому не доставало такта, так это матушке Гильберта – прямой, жизнерадостной и немного… беспечной даме, которая, к явному смущению Энни, взяла себе в привычку спрашивать её при встрече, нет ли свежих новостей от Гила…
Делала она это неизменно в присутствии целой толпы народу, и голос её звучал так многозначительно , что бедная Энни густо краснела и, запинаясь, отвечала: "Н-нет, свежих не было!" А все вокруг, включая миссис Блиф, думали, что она просто по-девичьи теряется при подобных разговорах.
В остальном, лето выдалось славным; в июне к ней даже нагрянула Присцилла, и девушки весело провели время вместе. Когда же она уехала, на смену ей, на весь июль и август, прикатили домой мистер и миссис Ирвинг, Пол и Шарлотта Четвёртая. Жилище Эхо вновь наполнилось весельем; само эхо по ту сторону реки изрядно потрудилось, подхватывая весёлый смех, который не смолкал в саду среди елей.
"Мисс Лаванда" нисколько не изменилась, разве что только в лучшую сторону, став ещё милее и привлекательнее. Пол её обожал, и они прекрасно ладили друг с другом, на радость их друзьям.
– Не зову её мамой просто из принципа, – сказал он Энни. – Ведь так люди обращаются к своим настоящим матерям. Как учительница, вы понимаете, что я имею в виду… Так вот, я решил, что буду звать её… матушка Лаванда. Она ведь самый близкий мне человек после отца. Я… даже люблю её ЧУТОЧКУ больше, чем вас, моя дорогая учительница!
– И всё это вполне естественно, – с улыбкой подхватила Энни.
Полу исполнилось тринадцать лет, но для своего возраста он был довольно рослым мальчиком. Его лицо и, в особенности, глаза, по-прежнему поражали своей красотой; он продолжал смотреть на мир сквозь розовые очки, и всё виденное преломлялось сквозь призму его фантазии. Они с Энни наслаждались прогулками по лесам, полям и берегам. За это время они ещё больше сблизились, эти две "родственные души".
Шарлотта Четвёртая заневестилась… Она теперь укладывала свои волосы в потрясающую причёску "помпадур" и с некоторых пор отказалась от детских голубых ленточек и бантиков, которые носила раньше. Но веснушек на её лице не поубавилось, носик был всё таким же вздёрнутым, и она беспрестанно широко улыбалась.
– Вам ведь не кажется, мисс Ширли, что у меня появился такой же акцент, как у всех янки? – с беспокойством спросила она. – Скажите мне правду, мэм!
– Я не заметила его, Шарлотта!
– И я этому несказанно рада! Дома мне говорили, что он у меня появился; думаю, просто некоторым хотелось вывести меня из себя! Не нужен мне этот американский акцент! Против самих янки, мисс Ширли, я, конечно, ничего не имею. Они вполне цивилизованные люди. Но подавайте мне всякий раз Остров Принца Эдуарда!
Первые две недели в Эвонли Пол провёл со своей бабушкой, настоящей Ирвинг во всех отношениях. Энни встретилась с ним, сразу после его приезда, и поняла, что он ждёт не дождётся того момента, когда можно будет помчаться на берег. Ведь Нора и Золотая Леди, и Матросы-Близнецы всегда ждали его там!.. Он торопился поскорее расправиться со своим ужином. Ему не терпелось увидеть маленькое личико Норы, с тоской разыскивавшей его повсюду. Но в сумерках с берега вернулся совсем другой Пол. Всё его возбуждение исчезло без следа.
– Вы что, не нашли своих "скальных человечков"? – спросила Энни.
Пол тряхнул каштановыми кудрями и покачал головой. Ему было грустно.
– Ни Матросов-Близнецов, ни Золотой Леди я там не обнаружил. На берегу мне удалось увидеть лишь Нору, но она совсем не та, что была раньше. Она так изменилась!
– Нет, Пол, это вы изменились, – заметила Энни. – Вы стали взрослым, а "скальные человечки" играют только с детьми. Боюсь, Матросы-Близнецы никогда больше не приплывут к вам на волшебной лодке из жемчуга под парусом из лунного света… И вы не сможете услышать, как Золотая Леди играет на своей золотой арфе. Даже Нора уже больше никогда не станет встречать вас на берегу! Вот так мы становимся взрослыми, Пол, – такой ценой! Вы покидаете Волшебную Страну навсегда .
– Вы двое только и знаете, что молоть чепуху, – сказала старая миссис Ирвинг, полуснисходительно, полуукоризненно.
– Вовсе нет! – Энни серьёзно покачала головой. – Мы просто становимся такими мудрыми-премудрыми, а жаль… Ведь ты многое теряешь, когда усваиваешь "золотое правило взрослых", а именно, что язык нам нужен для того, чтобы скрывать свои мысли .
– Всё это – чушь! Он дан людям для того, чтобы они делились друг с другом полезной информацией, – так же серьёзно возразила миссис Ирвинг. Она никогда ничего не слышала о Талейране и не поняла этой "игры слов".
Первые две счастливые недели золотого августа Энни почти не покидала Жилище Эхо. Пока она дневала и ночевала здесь, ей совершенно случайно удалось подтолкнуть друг к другу двух голубков – Людовика Спида и Теодору Дикс. Если бы не "его величество Случай", Людовик так бы и ограничивался ленивыми ухаживаниями, но о том, как всё это произошло, наш дорогой читатель может узнать во всех подробностях из книги под названием "Эвонлийская хроника"… Арнольд Шерман, старый друг Ирвингов, прибыл в Эвонли почти одновременно с ними, и от этого их жизнь стала ещё веселее.
– Как славно мы провели время! – весело заметила Энни. – Я чувствую себя совершенно отдохнувшей. А через пару недель меня вновь встретят Кингспорт, Редмонд и Пэтти-Плейс! Знаете, мисс Лаванда, Пэтти-Плейс – это райский уголок! У меня словно два дома: один – в Грин-Гейблз, а другой – в Пэтти-Плейс. Но… куда ушло наше лето? Кажется, и дня не прошло с того весеннего вечера, как я вернулась домой с букетиком ландышей и фиалок в руках… Когда я была маленькой, лето для меня тянулось бесконечно долго; ему не видно было конца. Но теперь оно промелькнуло, как "мимолётное видение", как сказка, которая кончилась слишком быстро.
– Энни, а с Гильбертом Блифом вы всё такие же добрые друзья, какими были прежде? – вдруг спросила мисс Лаванда.
– Гильберту я всегда буду другом.
Мисс Лаванда покачала головой.
– Чувствую, у вас что-то не так, Энни. Простите мне мою дерзость, если я попрошу рассказать вас, в чём, собственно, дело. Вы поссорились?
– Нет. Просто… Гильберту уже нужна не только моя дружба, а большего я ему дать не могу.
– А вы в этом уверены, Энни?
– Абсолютно!
– Мне очень, очень жаль.
– Интересно, почему все думают, что я должна выйти замуж за Гильберта Блифа? – передёрнула плечами Энни Ширли.
– Потому что вы созданы друг для друга, Энни! Это – ваша судьба, и куда бы вы, не старались от неё сбежать, она всё равно вас найдёт! И это факт!
Глава 24. Появление Джонаса
"Проспект-Пойнт,
20 августа
Дорогая Энни,
(с "н" и "а"!)
– писала Фил, – мне нужно что-то сделать с глазами, чтобы они не слипались, пока я буду писать вам длинное послание… Прошу прощения, что забросила летом всю переписку. Я не переписывалась не только с вами, но и с другими тоже! У меня целая куча писем, на которые нужно ответить, так что пора "засучить рукава" и приступить к писанине. Извините меня, Энни, за то, что путаюсь в цитатах. Смертельно хочу спать! Вчера вечером мы с моей кузиной Эмили зашли к соседке. Помимо нас там ещё было несколько гостей. Так вот, когда эти несчастные создания ушли, хозяйка и её три дочки принялись перемывать им всем косточки… Так что, я знаю, стоило лишь двери захлопнуться за нами с Эмили, как нас постигла та же участь. Когда мы явились домой, миссис Лилли сообщила, что мальчишка-слуга вышеупомянутой соседки свалился от скарлатины. Уж миссис Лилли всегда припасёт какое-нибудь убойное сообщение напоследок! Я смерть как боюсь скарлатины! Естественно, заснуть я ночью никак не могла: всё думала и гадала, заражусь я или нет! Я всё ворочалась с боку на бок, но стоило мне лишь прикорнуть, как меня начинали одолевать кошмары. В три часа утра я проснулась и почувствовала, что вся горю, как в огне. Горло у меня болело, а голова просто раскалывалась. Я уже знала, что подцепила скарлатину! Вскочив в панике, я начала судорожно листать справочник Эмили по медицине. Нужно было сравнить симптомы. Энни, всё совпадало! Так что, я вернулась в постель, зная ужасную правду, и преспокойно проспала всю ночь, как сурок. Вот только почему сурки спят крепче, чем кто-либо ещё, ума не приложу! Но на утро я была, как стёклышко. Никакой температуры! Думаю, если бы я заразилась прошлой ночью, симптомы не проявились бы так скоро. Так что, утро вечера мудренее. Кто же хоть что-нибудь соображает в три часа утра?!
Вам, наверное, интересно, каким ветром меня занесло в Проспект-Пойнт? Так вот. Люблю проводить хотя бы один из летних месяцев на побережье. На сей раз отец настоял, чтобы я остановилась в пансионе, который Эмили открыла для нас в Проспект-Пойнте. Так что, последние две недели я обретаюсь, как обычно, на побережье. И, как всегда, дядюшка Марк – фамилия его Миллер – привёз меня со станции на своих ветхих дрожках, запряженных одной лошадкой, как он говорит, "для общего пользования". Он – добрейший старикан и в этот раз, как всегда, привёз с собой, чтобы угостить меня, розовые мятные лепёшки. Они у меня всегда ассоциируются с церковью, наверное, потому, что когда я была маленькой, моя бабушка, пожилая миссис Гордон, всегда давала их мне именно там. Однажды я даже спросила, не оказывает ли их запах действие, подобное фимиаму… Угоститься мятными лепёшками дядюшки Марка мне что-то не захотелось, потому что он извлёк их прямо из грязного кармана, вперемешку с ржавыми гвоздями и каким-то мусором. Но я не стала обижать доброго старого друга и незаметно бросала пряники, один за другим, на дорогу. Когда я таким образом избавилась от последнего, дядюшка Марк укоризненно покачал головой и молвил: "Не надо вам было, мисс Фил, так налегать на пряники! Смотрите, как бы не разболелся живот!"
У кузины Эмили – пять пансионеров, помимо меня: четыре пожилые дамы и… один молодой джентльмен! Моя соседка справа – это миссис Лилли. Она относится к тем людям, которые находят сомнительное удовольствие, выставляя напоказ все свои болячки, и описывая свои болезненные ощущения во всех подробностях. Стоит вам только упомянуть о том, что вам нездоровится, как она затрясёт головой и скажет: "О, этот недуг мне знаком!" А дальше пойдёт его подробное описание…
Джонас однажды заговорил в её присутствии о двигательной атаксии, и, оживившись, она заявила, что слишком хорошо знает, что это такое… Оказывается, эта ужасная болезнь преследовала миссис Лилли лет десять, до тех пор, пока один заезжий доктор не излечил её своими средствами.
Кто такой Джонас? Подождите, Энни Ширли! В своё время, зайдёт и о нём речь. Его не нужно путать с теми чувствительными пожилыми дамами!
Моя соседка слева по столу – миссис Финни. Она всегда говорит таким печальным, срывающимся голосом – того и гляди, зальётся слезами. Жизнь в её представлении – это "юдоль слёз". Что касается улыбки, не говоря уже о смехе, то с её точки зрения это – от легкомыслия и достойно порицания. Она худшего обо мне мнения, чем тётя Джеймсина; вдобавок, в отличие от последней, она меня не выносит.
Мисс Мария Гримсби сидит в противоположном углу стола. В первый день после своего приезда, я сказала мисс Марии, что "кажется, дождь начинается"… И она рассмеялась. Потом я заметила, что Проспект-Пойнт так же красив, как и всегда. Она захохотала! Если бы мне пришлось сообщить какое-нибудь пренеприятное известие, например, что папа мой повесился, матушка приняла яд, брат отправлен на каторгу, а я умираю от чахотки, – мисс Мария продолжала бы смеяться. Тут уж ничего не поделаешь: такой она уродилась. Но от этого никому не легче…
А пятую леди зовут миссис Грант. Она – приятная старушечка; но, поскольку миссис Грант обо всех говорит только хорошее, – она не слишком интересная собеседница.
А теперь вернёмся к Джонасу, Энни.
В первый же день, как я сюда приехала, мы с ним познакомились. Он сидел за столом напротив меня и улыбался так открыто, словно знал меня с пелёнок. Дядюшка Марк сообщил мне, что его зовут Джонас Блейк, и он – студент богословского факультета в Санкт-Колумбии. Он приехал в Проспект-Пойнт на лето, чтобы поработать в местной церкви.
Ну и страшилка же он – я таких ещё не видывала! У него большое, крупное тело и непропорционально длинные ноги. Волосы у него – как пакля, к тому же, спутанные. Глазищи – зелёные, рот слишком большой, а уши… Вот на уши я как-то не посмотрела, так что ничего не могу сказать.
А вот голос у него очень красивый, и если закрыть глаза, то возникает образ эдакого Прекрасного Принца… Думаю, он – добрая душа, и характером его Бог не обидел.
Мы с ним быстро нашли общий язык. Представьте, он тоже закончил Редмонд! Это – как бы связующее звено между нами. Мы уже вместе ловили рыбу и катались на лодке! А ещё мы бродили по песчаному берегу, под луной… При лунном свете я даже не замечаю его внешних недостатков! Воистину, он может быть обаятельным!
Пожилые дамы – за исключением миссис Грант! – не одобряют Джонаса, потому что он много смеётся и шутит и явно предпочитает общество такой легкомысленной девицы, как я, их престарелому кругу…
Почему-то, Энни, мне не хотелось бы, чтобы он думал обо мне, как о какой-нибудь… финтифлюшке! Я не могу этого объяснить… Это так глупо! Ну какое мне может быть дело до того, что обо мне подумает этот Джонас, с волосами, как пакля? Да откуда он вообще взялся?
В прошлое воскресенье он читал проповедь в местной церкви. Я, естественно, присутствовала во время службы, но никак не ожидала, что в тот день проповедовать будет именно он. Тот факт, что он священник – вернее, готовится им стать, – поверг меня в смущение. Не шутка ли это, которую он сыграл со мной?
Итак, Джонас читал проповедь. Не прошло и десяти минут, как я вдруг ощутила себя совсем маленькой, как… какое-нибудь простейшее, не заметное невооружённым глазом. Он ни словом не обмолвился о женщинах и ни разу на меня не взглянул. Но я вдруг поняла, что я просто легкомысленная попрыгунья-стрекоза с жалкой душонкой, по сравнению с тем идеалом женщины, который он лелеет в своём сердце. ОНА в его представлении – величественная, сильная и благородная. А я что?..
Его проповедь была очень честной, правдивой и искренней. Знаете, а ведь он – настоящий пастор! Вернее, у него есть всё для того, чтобы им стать со временем. И как это раньше он мне казался таким невзрачным (а, в общем-то, так оно и есть!)? В церкви, когда глаза его засияли так воодушевлённо, и я заметила, что у него высокий лоб интеллектуала, который раньше закрывали спутанные волосы, – я нашла его совсем другим.
Служба оказалась чудесной, я могла бы слушать её, не переставая, но после неё мне вдруг стало грустно. Ну почему я совсем не такая, как вы, Энни?
Он догнал меня по дороге домой и улыбнулся так же весело, как и всегда. Но его беззаботная улыбочка уже никогда больше не введёт меня в заблуждение! Я видела НАСТОЯЩЕГО Джонаса. Интересно, видит ли он НАСТОЯЩУЮ Фил, которую до сих пор никто не видел, даже вы, Энни.
"Джонас! – сказала я, забыв обратиться к нему, как к мистеру Блейку. Ужасно, не правда ли? Но иногда ведь не соблюдаешь правила этикета! Так вот, я продолжала: – Вы родились для того, чтобы стать священником. Это – ваша миссия здесь, на земле."
"Вы правы, – серьёзно заметил он. – Я перепробовал самые разные занятия. Долгое время я вовсе и не думал о том, чтобы им стать. Но, в конце концов, я понял своё назначение и то, что должен делать. С Божьей помощью, я постараюсь стать достойным своего будущего сана."
Голос его был полон благоговения, и я подумала, что всё у него обязательно получится так, как надо. И счастлива будет та женщина, которая пойдёт рядом с ним по жизненному пути и станет ему во всём помогать! Её не должны волновать капризы моды, но она… всегда должна знать, какую шляпку надеть. Возможно, у неё и будет всего одна шляпка! У пасторов ведь вечно тощие кошельки! Но, какая разница, одна у неё шляпка или ни одной? Главное, с ней рядом будет Джонас.
Энни Ширли, не хотите ли вы сказать прямо или намекнуть, и не думаете ли вы, что я… влюбилась в мистера Блейка? Как говорит дядюшка Марк: "Это невозможно и, более того, – невероятно."
Доброй ночи!
Фил
P.S. Да, это невозможно, но… очень похоже на правду… А это счастье и несчастье одновременно! И ещё я боюсь, сама не знаю чего. Конечно, ЕМУ до меня и дела нет и, похоже, НИКОГДА не будет. Думаете, когда-нибудь я смогу стать достойной женой пастора?
Интересно, а подавать всем благой пример во время молитв я тоже могла бы? Ф.Г."
Глава 25. Появление прекрасного принца
– Меня мучают сомнения! Что лучше, – остаться в комнате или пойти прогуляться? – сказала Энни, выглядывая из окна Пэтти-Плейс и обозревая силуэты сосен в парке, вдали. Она продолжала, обращаясь к тёте Джимси:
– Собираюсь расслабляться сегодня целый день. Где бы мне лучше провести время? Может быть, остаться у домашнего очага, где меня ждёт полная тарелка коричных яблок? Здесь я смогла бы насладиться обществом трёх славно мурлыкающих кошек и двух китайских собак-молчунов с зелёными носами? Или же мне умчаться в парк, чтобы побродить среди серых стволов деревьев и посмотреть, как серые воды гавани разбиваются о прибрежные камни?
– Будь я так же молода, как вы сейчас, я предпочла бы прогулку в парке, – заметила тётушка Джеймсина, щекоча желтое ухо Джозефа вязальной спицей.
– А я-то думала, что вы моложе всех нас, тётушка! – поддразнила её Энни.
– Душой – может быть. Но, должна признать, что ноги мои уже не такие быстрые, как у вас! Ступайте на воздух, Энни! Что-то вы такая бледная последнее время…
– Пожалуй, я так и сделаю, – с беспокойством произнесла Энни. – Дома сидеть мне надоело. Надо бы побыть одной, свободной и раскрепощённой! А в парке никого не будет: все ушли на футбольный матч!
– А вы, почему не пошли?