Глава 2
В полку у него было прозвище Зевака, или Резиновая Шея - но обычно Джерри заканчивал летный день с чувством, будто его загипсовали от лопаток до макушки.
Вот и сейчас он наклонил голову, и яростно массировал основание черепа, чтобы облегчить пульсирующую боль.
Тренировался он с самого рассвета, и уже подходило время обеда.
Для них пилоты, как комплект шарикоподшипников, просто для использования, подумал он. Можно сразу добавлять в список стандартного оборудования.
Он встряхнул головой, словно промокший пес, ссутулился, покряхтел, и продолжил осматривать вокруг себя небо, сектор за сектором - что каждый пилот делал со рвением почти религиозным - все триста шестьдесят градусов, каждое мгновение, пока ты в воздухе. Те, кто был еще жив, по крайней мере.
На прощание Долли дала ему с собой белый шелковый шарф.
Он не знал, как ей это удалось, за такие деньжищи - а она не позволила ему спросить, просто обернула ему вокруг шеи, поверх летной куртки. Кто-то ей сказал, что пилоты "Спитфайров" все их носят, чтобы не натирать постоянно шею воротничком, и она захотела, чтобы у него был такой же.
Признаться, это было чудесно. Заставляло думать о ее прикосновениях, когда он его надевал.
Он поспешно отогнал эти мысли в сторону; последнее, что он сейчас мог себе позволить, это начать думать о жене, если надеется когда-нибудь к ней вернуться. А он надеялся.
"Ну, и где же этот урод? Или уже свалил?"
Нет, он был тут как тут; темным пятном выскочил из-за кучевого облака, как раз над его левым плечом, и нырнул ему под хвост.
Джерри вывернул жесткой высокой спиралью, и ушел вверх, все в те же облака - другой шел за ним, как вонь за дерьмом.
Они еще несколько минут поиграли в догонялки, ныряя, и снова выныривая из дрейфующих облаков - он имел преимущество в высоте, и вполне мог бы разыграть трюк "вышел-прямо-из-за-солнца" - вот только солнца не было видно, а в Нортумберленде стояла хмурая осень, без единого солнечного дня…
Ушел. Он услышал жужжание другого самолета, слабо, на мгновение - или подумал, что слышит. Трудно было сказать, под унылый рев собственного двигателя.
Нет; все-таки ушел; его уже не было там, где Джерри ожидал его увидеть.
- Ого, даже так?
Он продолжал осматриваться, по десять градусов неба каждую секунду; это был единственный способ убедиться в том, что ты ничего не упустил - какой-то темный проблеск, и сердце у него дернулось, вместе с рукой.
Вверх и в сторону.
Оно исчезло, это черное пятнышко, и он продолжал набирать высоту, но теперь очень медленно, все время осматриваясь.
Ничего другого не оставалось, придется спускаться ниже, а он так хотел сохранить высоту…
Облака здесь были негустые, плыли, как волны тумана, но с каждой минутой становились все гуще.
Он увидел, как сплошное, плотное облако медленно надвигается с запада, но оно было все еще достаточно далеко.
Стало холодно, даже слишком; лицо совсем замерзло. Придется отдирать с него ледяные сосульки, если он поднимется еще выше…
Вот он.
Другой самолет был гораздо ближе и выше, чем он ожидал.
Пилот заметил его в ту же секунду, и с ревом спикировал на него, сверху вниз, и слишком близко, чтобы увернуться.
Он и не пытался.
- Так, подождем, чертов вояка, - пробормотал он; рука плотно легла на рукоять. Одна секунда, две, почти на него, лоб в лоб - и он вдавил рычаг чуть не себе в яйца, перевел его до упора влево, снова аккуратно повернул - и пошел длинной, петляющей серией, бочками, которые сразу вывели его из зоны досягаемости.
Затрещала рация, и он услышал, как хихикает Пол Ракочи, cопя своим волосатым носом.
- Kurwa twoja matka! Где тебя носит, шотландский ублюдок?
- У мамки под юбками, dupek, - ответил он, ухмыляясь. - Купишь мне выпивки, и я тебя тоже научу.
Взрыв статических шорохов и помех положил конец этой не вполне цензурной перебранке по-польски, и Ракочи распрощался, дал сигнал отбоя.
Ага, наконец-то. Хватит резвиться; пора вернуться к чертовым камерам.
Джерри повертел головой, пошевелил плечами и потянулся, насколько это позволяла открытая кабина пилота "Спитфайра II", - тут были сделаны некоторые незначительные улучшения по сравнению со "Спитфайром I", но вместительность явно не была из их числа - он бросил взгляд на обледеневшие крылья. Нет, с ними все было в порядке - и он направил самолет дальше, вглубь страны.
Беспокоиться было еще рано, но его правая рука уже сама нашла пульт, управлявший камерами. Пальцы тревожно пробежали по кнопкам, все проверяя и перепроверяя. Он уже начинал к ним привыкать, но все же они работали не так, как курок; у него еще не было устойчивого рефлекса.
Все равно, ощущения ему не нравились. Такие крошечные штучки, эти клавиши с буковками, и совсем не дают того надежного, уютного ощущения, как спусковой крючок пулемета.
Он получил оборудование только вчера, и все под левую руку, а до этого камерой он управлял с помощью кнопок справа.
Было много дискуссий между летным командиром, и этой ученой шишкой из МИ-6 - не лучше ли было остаться на правом, так, как они уже проходили на практике - или тут стоит все изменить, ради собственных говенных амбиций.
А когда они наконец докумекали, что лучше всего было спросить у него, как он сам бы этого хотел, было уже слишком поздно, и на все исправления оставался один день. Так что ему дали всего пару часов дополнительного времени, полетать сегодня немного, повозиться с новым оборудованием…
Правильно, вот она.
Рваная серая линия, прорезавшая пожелтевшие поля Нортумберленда, как перфорация; вы могли бы разорвать эту сельскую местность вдоль нее, отделив север от юга так же аккуратно, как отрывают кусок бумаги.
Бьюсь об заклад, еще император Адриан пожелал, чтобы все это было устроено так просто, подумал он, улыбаясь, а сам тем временем устремился вниз, вдоль линии древней стены.
Во время съемки камеры громко клацали - клац, клац-клац, клац!
O'кей, плавный разворот, идем вдоль берега, снижаемся…
Клац-клац, клац-клац…
Ему не нравился этот шум, не было того удовольствия, как при коротком злобном "Тттррр!" его крыльевых пушек. От него он чувствовал себя скверно, как будто что-то было не так с двигателем…
Ага, вот и она, его главная цель, по крайней мере на данный момент.
Майл-касл, 37.
Каменный прямоугольник прилепился к стене Адриана, как улитка к листу.
Старые римские легионы возвели эти маленькие аккуратные форты для размещения в них гарнизонов, из тех, что охраняли стены. Сейчас от них ничего уже не осталось, только очертания фундамента, но это была удобная мишень.
Он сделал круг, рассчитал, потом нырнул, и взревел над ним на высоте примерно футов в пятьдесят; камеры мерно клацали, как целая армия бегущих в панике роботов.
Он проносился над фортом, высоко и быстро кружась, разворачиваясь у воображаемой границы, и снова закладывая круг… и все время сердце у него колотилось, и пот тек по бокам, при мысли о том, как это будет, когда придет то самое, настоящее дело.
Полдень, похоже, уже наступил. Зимний свет собирался погаснуть, но его все еще было достаточно, чтобы отчетливо видеть цель.
Он покружил, нашел угол, который позволял ему пересечь весь лагерь, и вознес хвалу Господу, за то, что позволил ему уйти от солнца.
А потом он сделает еще заход.
Один заход, учил его Рэндалл. Не рискуйте больше, чем один раз, если камеры неисправны.
Чертовы штуки были неисправны примерно на каждом третьем заходе.
Кнопки скользили под пальцами. Иногда они начинали работать только со следующей попытки; иногда нет. Если они не заработают при первом проходе над лагерем, или не будут работать достаточно надежно, придется попробовать еще раз.
- Niech to szlag, - пробормотал он, черта-дьявола, и снова нажал на кнопки, раз-два, раз-два.
- Мягко, но уверенно, как вы это делаете с леди… - сказал ему "ботаник", иллюстрируя свои слова оживленной жестикуляцией.
Ему бы и в голову не пришло так делать… интересно, а Долли могло бы это понравиться? - подумал он. И где именно ты это делал?
Так, хорошо, перейдем от женщин к кнопкам, может, это именно то, что нужно - вот только зачем ему были два пальца?…
Клац-клац. Клац-клац. Крррак.
Вернувшись к английским богохульствам, он вмазал по обеим кнопкам кулаком. Одна камера ответила испуганным "Клац!", но другие молчали.
Снова и снова ткнул пальцем в кнопку - никакого эффекта. - Чертов гребаный кровавый осел…
Он смутно подумал, что должен навсегда прекратить ругаться, когда все это кончится, и он снова будет дома - это был дурной пример для мальчишки.
- Черт! - проревел он, и, сорвав с ноги ремень, схватил коробку и начал колотить ею по краю сиденья, потом пристегнул обратно на бедро, уже заметно помятую - это он отметил с мрачным удовлетворением - и упрямо нажал кнопку снова.
"Клац" - смиренно ответила камера.
- Ну, вы у меня это попомните! - сказал он, и, пыхтя в праведном негодовании, дал кнопкам хорошего тычка.
Не обращая внимания на этот небольшой нервный срыв, он, все время кружась, поднимался вверх - стандартное действие - по умолчанию для пилота "Спитфайра".
Уже приготовился отступить перед новым заходом на Майл-касл, но через минуту-другую услышал, как стучит двигатель.
- Нет! - сказал он, и увеличил тягу.
Стук стал громче; он уже чувствовал его вибрации сквозь корпус фюзеляжа.
Потом раздался громкий лязг из моторного отсека, прямо у его колена - и он с ужасом увидел, как крошечные капельки масла брызнули на плексиглас прямо у него перед лицом. Двигатель остановился.
- Кровавый, кровавый…
Он был слишком занят, чтобы искать другое слово. Его прекрасный живой "боец" вдруг стал просто неуклюжим планером.
Он стремительно шел вниз, и единственной задачей теперь было - найти относительно плоское пятно, для жесткой посадки.
Рука автоматически нащупала кнопку шасси, но отдернулась - нет времени, садимся на брюхо, где дно?
Иисус, он отвлекся, не заметил, что сплошная масса облаков была уже тут как тут; они, должно быть, двигались гораздо быстрее, чем он… Мысли мелькали в голове, обгоняя слова. Он посмотрел на высотомер, но то, что тот ему ответил, было для ограниченного применения, потому что он даже не знал, что за земля была под ним: скалы, плоская луговина, вода?
Он надеялся, он молился о дороге, ровном травянистом участке, не больше…
Боже, он был уже в пятистах футах и…
- Господи Иисусе!
Земля появилась неожиданно, в разрыве желтого и коричневого. Он дернул носом, увидел голую скалу, прямо по курсу, вильнул, теряя скорость, нырнул носом вниз, вытащил его обратно, вытащил обратно… недостаточно.
О, Боже - он по-прежнему был в облаке!
* * *
Его первой сознательной мыслью было, что он должен был сразу радировать на базу, как только двигатель вышел из строя.
- Тупой ублюдок, - пробормотал он. "Принимай решения в кратчайшие сроки. Лучше действовать быстро, даже если твоя тактика не лучшая". Идиот…
Кажется, он лежал на боку. Это было неправильно. Он осторожно провел под собою одной рукой - трава и грязь.
Что, если его просто отбросило в сторону от самолета?
Так и есть. Голова болела ужасно, с коленом все было гораздо хуже.
Он вынужден был присесть на тусклой мокрой траве, на некоторое время, не в состоянии даже думать от боли, накатывавшей волнами, и сжимавшей голову тисками при каждом ударе сердца.
Было почти темно, и его постепенно окружал поднимающийся от земли туман.
Он глубоко вдохнул, принюхиваясь к промозглому, холодному воздуху. Пахло гнилью, и почему-то старой кормовой свеклой - но чем не пахло вовсе, так это бензином и сгоревшим фюзеляжем.
Верно. Может, он и не загорелся, когда упал, мало ли что.
Если нет, и если радио по-прежнему работает…
Он вскочил на ноги, чуть не потеряв равновесия от внезапного приступа головокружения, и медленно повернулся кругом, вглядываясь в туман.
Там не было ничего, кроме тумана, слева и позади него - но справа от себя он обнаружил две или три большие, громоздкие формы, стоящие вертикально.
Медленно пробираясь по кочковатой земле, он обнаружил, что это были камни. Остатки одного из тех доисторических сооружений, которые покрывали землю на севере Англии.
Три самых больших камня еще стояли, но он увидел, что несколько упавших, или опрокинутых кем-то камней лежат, словно огромные туши, в сгустившемся тумане.
Ухватившись за один из валунов, он остановился, и его вырвало.
Христос, голова готова была расколоться! И этот ужасный шум в ушах… Он неуверенно тронул себя за ухо, подумав, что он все еще в наушниках, но не почувствовал ничего, кроме собственного холодного, влажного уха.
Снова закрыл глаза, тяжело дыша, и прислонился к камню, чтобы не упасть.
Шум в ушах становился все невыносимей, но теперь его сопровождало что-то, похожее на жалобный вой.
Что, если он повредил барабанную перепонку?
Он заставил себя открыть глаза, и был вознагражден видом большой, темной, неподвижной массы, как раз на границе каменного круга. "Долли"!
Самолет был отсюда еле виден, его скрадывала мучительно кружащаяся темнота - но это должен быть он.
В основном неповрежденный, так это выглядело со стороны, хотя и сильно накренившийся носом вниз, и с задравшимся вверх хвостом - должно быть, именно так он и врезался в землю.
Покачиваясь, он стоял на каменистой земле, чувствуя, что головокружение возобновляется снова, как будто в отместку.
Взмахнул руками, пытаясь сохранить равновесие, но голова закружилась с удвоенной силой, и - Христос, опять этот чертов шум в голове…
Он не мог даже думать, о, Иисус - он чувствовал, будто все его кости растворяются…
* * *
Было уже совсем темно, когда он снова пришел в себя, но облака уже рассеялись, и луна в три четверти светила в глубокой ясной черноте загородного неба.
Он пошевелился и застонал. Каждая косточка в теле болела, хотя ни одна не была сломана.
Это было уже кое-что, сказал он себе.
Одежда насквозь пропиталась сыростью, он был голоден, а колено одеревенело настолько, что правую ногу он так и не смог выпрямить всю дорогу, но все это было в порядке вещей; он думал, что смог бы, хромая, доковылять хотя бы до дороги.
Ох, погодите… Рация. Да, он совсем забыл. Если передатчик на "Долли" уцелел, он смог бы…
Он тупо уставился на открытый грунт прямо перед собой. Он мог поклясться, что он был там - но, должно быть, он просто промахнулся в темноте и тумане - нет… Его здесь не было.
Он повернулся кругом, раза три, прежде чем остановился, боясь, что головокружение начнется снова.
Самолет исчез.
Его там не было. Он был совершенно уверен, что он лежал здесь, примерно в пятидесяти футах от этого камня, самого высокого из всех; он заприметил этот камень сразу, в качестве ориентира, чтобы потом держать по нему направление.
Он вышел на место, где - он был в этом убежден - "Долли" опустилась на землю, и медленно обошел камни по широкому кругу, глядя в одну сторону, потом в другую, со все возрастающим недоумением.
Мало того, что самолет пропал - его, казалось, никогда там и не было. Никаких следов, ни вмятины в густой луговой траве, не говоря уж о бороздах и выемках в земле, которые такая авария должна была бы оставить.
Может, он просто вообразил себе ее присутствие? Принял желаемое за действительное?
Он потряс головой, чтобы в мозгах прояснилось, но на самом деле все и так было ясно.
Жужжание и нытье в ушах прекратились, и, хотя он по-прежнему был весь в синяках, и немного болела голова, чувствовал он себя уже намного лучше.
Он медленно прошел вдоль камней, по-прежнему внимательно глядя вокруг, и чувство холодного круговращения росло где-то совсем глубоко в утробе. Самолета, к разэтакой матери, там не было.