Повесть из альманаха "Метагалактика" № 1 (1995)
Художник Алексей Филиппов.
Виктор Потанин
Мой муж был летчик-испытатель
В нашем городе создан телефон доверия. Он действует при психологическом центре кооператива "Лада". Кооператив курирует областное педагогическое общество. Среди наших консультантов - лучшие научные медицинские силы. В ударном штабе кооператива - два доктора наук и пять кандидатов. Для удобства даем номера телефонов дежурных психологов: 2-73-70 и 2-05-97. Предупреждаем, что телефоны часто бывают заняты. Но наберитесь терпения - телефон доверия работает круглосуточно.
Рекламное объявление
- У меня бессонница, мучают страхи. А таблетки не помогают. Иногда от досады я их топчу ногами. И все время - страшно, невыносимо, как будто рядом идет война и тебе жить осталось неделю, от силы месяц. Порой закроешь глаза, и кажется, что валишься в пропасть, а в голове такой грохот, точно работает артиллерия. Но это всего лишь машины. Они шумят под моим окном, и это - мое наказание… Но особенно плохо утрами, тело как будто ватное или, точнее сказать, соломенное. Я уверен, что, если в него запустить иголку, я ее не услышу. Зато сердце болит, как нарыв, а иногда совсем останавливается. А потом вдруг делает сильный разбег и начинает биться в грудную клетку. От этих ударов вздрагивает все тело, и я чувствую, что внутри у меня все замерзает. Кстати, за последние два месяца я похудел на семь килограммов.
- Повторите, на сколько?
- На семь килограммов. И совершенно нет аппетита. Через силу съедаю несколько ложечек супа…
- Простите, когда у вас все это появилось? Ну, бессонница, сердце?..
- В самом разгаре лета. Я приехал тогда в деревню. У меня был отпуск, и я решил навестить родные места. Вот и навестил, на свою голову…
- Можете говорить конкретнее?.. Вначале скажите, кто вы по профессии? Ну и, конечно, имя, фамилия, возраст. У нас заведена картотека, и я обязан ее заполнить хотя бы в общих чертах… А потом все-таки вспомните, с чего начинались ваши болезни. Какой-то скандал, то есть конфликт, стрессовая ситуация?.. Может, была нечаянная встреча, а после этого - шок? Знаете, случается так, как выстрел из-за угла. Только говорите, пожалуйста, помедленней, у нас нет пока стенографистки и параллельного телефона. Но это пусть вас не смущает. А теперь давайте знакомиться. Меня зовут Николаев Николай Николаевич. Я чувствую: вы улыбаетесь, но я сказал правду - в моем роду все Николаи. А псевдонимов я не люблю, потому что никогда не прячу своих убеждений… Кстати, у меня есть и ученая степень. Я - кандидат педагогических наук, в свое время пришлось изрядно позаниматься прикладной психологией. Два года работал в кабинете анопатологии областной больницы, вот так… Впрочем, все эти сведения вовсе не обязательны. Но я люблю открытость и, прежде чем консультировать клиента, хочу, чтобы он мне доверял. Итак, я жду. Мой первый вопрос был о вашей профессии…
И в это время в трубке раздались короткие гудки. Кто-то нас разъединил. Но все равно - начало сделано… Я расстегнул ворот рубашки, мне стало жарко. Видимо, и на улице было знойно, - я это чувствовал по сухому шуршанию автомобильных шин и по той позе, в которой стояли деревья. Они все сгорбились и прижались друг к другу. Моя квартира расположена на втором этаже, и я живу как в деревне. Только выйдешь на балкон, а рядом деревья, трава, цветочные клумбы. И вот сейчас я опять заспешил на балкон, но остановился на полдороге, - меня что-то тревожило и хотелось действовать… И тогда я позвонил снова. В телефонной трубке зашелестело, как будто рассыпался песочек, - я сразу догадался, что это магнитофонная пленка. У них, видимо, такой порядок: вначале идет эта пленка, а потом уж берет трубку дежурный психоаналитик. И вот заговорила пленка: "…есть вопросы, которые абсолютно успешно решаются по телефону. Сюда следует отнести такие ситуации, когда клиент сам хорошо понимает существо и причины своих затруднений и осознает примерную программу действий. Ему просто нужен собеседник, общение с которым укрепляет веру в собственной правоте. Итак, мы ваши слуги и верные помощники…" Потом раздалась танцевальная музыка - "Старое танго" Оскара Строка. И сразу же, почти синхронно, на фоне этих прекрасных звуков возник знакомый голос Николая Николаевича:
- Телефон доверия слушает!
- Это снова я, Николай Николаевич, - сказал я дрогнувшим голосом. И он тоже меня узнал:
- Ну куда ж вы пропали? Может, нас кто-то разъединил? Случается. Но не будем терять ни минуты. Я чувствую, что у вас очень серьезный случай, если пришлось даже похудеть. - Он хихикнул, и мне это совсем не понравилось, но я решил идти до конца:
- Записывайте, Николай Николаевич. По профессии я учитель, то есть бывший учитель, сейчас же - бумажный червячок. Тружусь референтом в обществе "Знание". Так что - заурядность, ничего интересного…
- Простите, я не расслышал? Вы сказали свою фамилию - Заурядное? Я не ослышался?
- Конечно, ослышались. Моя фамилия Савушкин. Владимир Иванович. Можете просто называть Владимир. Мне всего тридцать пять лет. Женат и был счастлив, но жена однажды от меня уходила. Нет, не развод, а по причине бедности. Мы жили на частной квартире, а потом нам дали комнату в общежитии, - это когда родился мой Коля. И у нас сразу же начались ссоры, выяснения отношений. Русский человек всегда и погибает от разных там выяснений…
- Не надо ничего комментировать, - прервала меня телефонная трубка. - Это мешает мне думать и принимать решения. Так что постарайтесь излагать только факты в их последовательности.
- Хорошо. Но я не хотел вас обидеть, - сказал я тихим и, наверное, подавленным голосом. И сразу же возникло искушение бросить телефонную трубку, но что-то меня удержало, да и Николай Николаевич уже приказал: продолжайте, не останавливайтесь.
- А что продолжать? Сынишка стал подрастать, и вскоре нам удалось получить квартиру. Восемнадцать квадратов, но зато отдельно… Жена моя успокоилась, и теперь у нас дружно. Мне даже кажется, что у жены все еще ко мне что-то осталось. Она, кстати, тоже учительница. Но, наверное, это к делу не относится…
- Нет, продолжайте. К тому же дела вашего я все еще не знаю. И еще. Вы никогда не были под судом? - В трубке раздалось нетерпеливое покашливание, и я заговорил быстрее, стараясь заглушить этот посторонний и отвлекающий звук.
- Под судом я не был, даже не был под следствием. Все это, видимо, впереди. - Я вздумал пошутить, но Николай Николаевич никак не отреагировал. И тогда я сразу заговорил о главном:
- Дело мое, в сущности, очень простое. Это даже не дело, а жизненный случай. Я бы так его назвал, только так. А произошло это, верней, наметилось еще лет восемь назад. Каждое лето я с женой уезжал в свою деревню. Жена моя любит природу, а я уж… помните, у Бунина?..
- Не надо ничего комментировать. Иначе у нас не будет контакта.
- Хорошо, подчиняюсь. Но деревня мне очень нужна, здесь-то и произошел этот случай. Как-то я набрел у писателя Федора Абрамова…
- Нет, вы невыносимо пространны!
- Простите, простите, - залепетал я испуганным голосом. - Сейчас я буду по существу, и вы все запишете. Но все-таки опять о деревне… Вот и нынешний отпуск я пожертвовал опять на нее. Ведь там все мои пристани и душевный покой. Но нынче покоя не вышло… Я стал причиной смерти одной девушки, точнее, молодой женщины… - Я задохнулся, прервал себя, но телефон усиленно призывал:
- Продолжайте, не останавливайтесь!
- А что продолжать? Это была чудесная девушка. Но только не от мира сего. Нет, нет, даже от мира, но только она от всех отличалась. Вы понимаете, она действительно отличалась, в ней было что-то даже небесное, чистое, да, небесное, но это, наверное, смешно… Она мне чем-то напоминает ромашку, белую, нежную. Это, знаете, есть такой деревенский цветок, растет на всех пустырях, но место ему только в сердце…
- А вот это к делу не относится, - предупредила телефонная трубка. - Все эти незабудки, ромашки, сердца… какая-то иллюзия. Вам не кажется?
- Кажется, кажется, - ответил я с бодрой готовностью, потому что снова поднялось раздражение: я к нему с откровенностью, а он губу воротит.
- Ну вот что, - резюмировал Николай Николаевич. - Допускаю, что вы волнуетесь. Но вашего дела я до сих пор не почувствовал. Вы сказали, что стали причиной смерти. Но это же только слова, иносказание. Бывает, что клиент на себя наговаривает, выдает нам, простите, чушь. А если он с воображением, то эта чушь у него разрастается, и тогда он становится похож на того барона… Ну-ну, подскажите, у меня какой-то ранний склероз…
- Мюнхгаузена.
- Вот-вот! Но я все-таки допускаю, что вы волнуетесь. Для разрядки у меня есть еще один вопрос. Из легчайших, конечно. Назовите год, число и месяц своего рождения. Это нужно для гороскопа…
- Я родился в августе пятьдесят пятого. Сталин умер уже, так что…
- А вот про Сталина не нужно. Так какого же числа вы родились?
- Четырнадцатого августа в два часа дня. Говорят, что тогда стояла жаркая, гиблая погода. Вокруг горели леса. Это была какая-то эпидемия на пожары. И в нашей сельской больнице тоже случилась беда. Рассказывают, что больничный сторож дядя Степан растапливал в огороде баньку и заронил искру - и нету баньки. А потом огонь перекинулся на сеновал в главном корпусе, - раньше ведь в сельских больницах были выездные кони, вы слышали?..
В трубке раздался смешок:
- Кто у нас задает вопросы - вы или я?
- Вы, конечно. Так вот, загорелся сеновал, и огонь перекинулся на главное здание, - больных стали эвакуировать… И мою мать тоже отвезли домой. Вы представляете этот ужас! Она только что родила, и вдруг этот пожар, и потеря крови, и отъезд домой. Потому не мудрено, что началась грудница и мать собралась умирать. Но ее отправили в областную больницу, а меня отдали другой женщине, которая рожала вместе с матерью. И она стала как бы моей кормилицей. Даже и не как бы, а по-настоящему. У нее было много молока, и это меня спасло. Эта женщина кормила меня несколько месяцев. Вот так, даже сейчас интересно… Я спал в кроватке рядом с ее дочкой.
- Стоп! - скомандовал Николай Николаевич. - Где она живет, эта женщина, где работает, какие у нее привычки, характер?
- Не знаю… - ответил я тихо и вежливо, даже с каким-то подобострастием. Оно возникает у меня тогда, когда вижу, что становлюсь кому-то интересен.
- Очень плохо, что не знаете. Я бы из-под земли достал эту женщину, ведь она заменила вам мать. Какой вы нелюбопытный… Хотя по натуре, если сказать откровенно, независимы и честолюбивы. Разве я не прав?.. И еще вы любите властвовать, покорять и очень цените дружбу. И в дружбе, кстати, очень пылки, заносчивы. Зато очень привязаны к детям - и к чужим, и к собственным.
Он там, видимо, с ходу читал мой гороскоп.
- Вот тут вы угадали! - прервал я Николая Николаевича.
Мой голос дрогнул, как будто мелькнула какая-то опасность, - и он сразу заметил:
- Вы не волнуйтесь. Иначе мне трудно организовать с вами контакт. Начнете нервничать - и все время будете как бы ускользать от меня, отдаляться. Вспомните, как пробивается в щелку солнечный лучик - осторожненько, ощупью, как бы таясь. Разве не так? А вы пробовали когда-нибудь накрыть его ладонью? Пробовали, конечно, но он все время куда-то исчезал, куда-то проваливался, чем не игра в кошки-мышки? Вот и вы сейчас, если взволнованы, тоже будете от меня прятаться, исчезать. И я, знаете, подумал… одним словом, лучше вам отвечать на прямые вопросы… Итак, вы стали причиной чьей-то смерти? И сейчас об этом жалеете? Нет, даже мучаетесь. И на этой почве у вас болезненность, бессонница и даже уныние? - Трубка на миг затихла, и в тот же миг я представил его лицо. Наверное, он непременно в очках. И носик у него маленький, пуговкой, а глаза… Какие же у него глаза? Я на секунду задумался, а потом догадался. Ну конечно, они жидкого серого цвета и очень скользкие, никогда не смотрят на человека, а только в сторону. И щеки в красных жилках от плохой бритвы и частого алкоголя. А волосы, скорее всего, рыжеватые. И тут я повел себя совершенно нахально, меня даже потянуло на озорство:
- Николай Николаевич, а вы блондин или рыжий?
- Что за чепуха? Или розыгрыш? Я теперь даже сомневаюсь: нужна ли моя помощь? Может быть, вы всего-навсего юморист…
- Простите, вышло как-то нечаянно…
- Это бывает и от застенчивости. Если так, то мы друг друга поймем. - Он удовлетворенно хмыкнул и продолжал уже более громко, напористо. - Итак, вы стали причиной смерти? Я верно вас понял?
- Верно… - ответил я тихим голосом, и все во мне напряглось.
- А раз верно, значит, в этом и зарыта причина ваших невзгод. Бессонница, нервы… Но, с другой стороны, может быть, вы все сочинили? Вы что, сами, простите, затолкали ее в петлю?
- Что вы? Какая петля?
- Вот и хорошо. Значит, ваше дело из разряда нравственных и этических, а уголовщиной здесь не пахнет. - Трубка самодовольно хмыкнула, мембрана несколько исказила звук, и получилось что-то среднее между кашлем и скрипом двери. Я сделался весь внимание, но трубка почему-то молчала. Мне стало горько. Может, я зря набрал этот номер. Ведь хотелось какой-то огромной чудесной беседы, которая бы подняла меня на своих облаках и сняла все печали. Но Николай Николаевич держал меня в совершенно обыденном круге, и все его вопросы усиливали тоску. Пауза затягивалась, в трубке раздавался сухой треск, похожий на электрические разряды, и, странно, в этих разрядах намечалось какое-то успокоение - моя долгожданная снотворная пилюля. И в это время трубка спросила:
- А как звали ту девушку?
- Вера… Но слово "девушка" к ней, пожалуй, не подходит. Ей было лет тридцать или чуть больше.
- О господи! Все Веры всегда обречены или очень несчастны. Никогда - вы слышите меня, - никогда не называйте свою дочь Верой. - В трубке снова раздалось хмыканье. На этот раз хитренькое, с намеком:
- Значит, вы любили эту Веру, а потом бросили? Или же намечался ребенок… Ну, договаривайте! - Трубка прерывисто, иронически дышала, и это чуть не взорвало меня. И я решил его отчитать, даже унизить:
- А вы слишком самоуверенны. Так вот: я не обманывал этой Веры. Просто она была больная - паралич ног. За ней ходила мама, простая колхозница. Вас это интересует?
- Конечно, конечно, - оживился Николай Николаевич. - Это как раз то, чего я добиваюсь. Значит, она вас полюбила?
- Нет, нет! Все началось, а вернее - кончилось, оттого, что однажды я привел к ней очень хорошего человека. Он познакомился с Верой, был чудесный вечер… А когда мы ушли - она расправилась со своей жизнью. - Все это я выпалил одним разом, и мне сразу же стало легче. Но это длилось недолго. Да и телефонная трубка снова заговорила:
- А ваш друг прежде знал Веру? Может быть, когда-то между ними что-то случилось? И вот неожиданная встреча, оскорбленное чувство…
- Нет, он не знал ее. И если бы не я - они никогда бы не встретились. Это именно я его привел, именно я! Потому и виноват.
- Но, может быть, вы преувеличиваете? Знаете, бывают навязчивые мысли. Тогда - свежий воздух, калорийная пища, и дело с концом. Через месяц забудете о своих проблемах.
- Не забуду. И давайте уговоримся не употреблять это слово.
- Какое?
- Проблемы. А то выступает какой-нибудь депутат, комментатор, политик - и все проблемы, проблемы. Возьмешь газету, книгу - и там проблемы. А у меня душа погибает, вы понимаете?
- Я-то понимаю. А вы-то можете пооткровенней? Нас же никто сейчас не видит, не слышит. Мы гарантируем полную анонимность. - Голос у Николая Николаевича сделался сухим и неестественно пологим, значительным, как будто он превратился в большого партийного начальника. - Знаете, бывает такое, что человек смотрит прямо в глаза психологу, а сам играет какую-то роль… Да, да, чтобы понравиться или скрыть что-то очень важное, упрятать подальше тот ключик, которым мы могли бы открыть замок с секретом. Я не сложно для вас говорю?..
- Нисколько.
- Тогда будьте совершенно откровенны. Итак, эта молодая женщина отравилась или выбрала какой-нибудь другой способ?
- Способ?! Разве это имеет значение? Порой мне даже кажется, что Вера жива и совсем здорова… И даже простила меня, пощадила.
- Так, значит, она жива?
- Нет, то есть не совсем жива… - Я почувствовал, что начинаю запутываться. И тогда, как утопающий, схватился за роковую соломинку: - Той девушки уже, конечно, нет на земле, но у меня такое чувство, что она все-таки есть. Она не ушла туда, она где-то рядом, я все время чувствую ее, я даже слышу. Да, слышу ее голос, дыхание, но особенно голос. Он такой реальный, что его можно даже записать на пленку. И однажды я это сделаю, сотворю, и тогда…
Я смутился и замолчал. Николай Николаевич начал сердиться:
- Да говорите же прямо. Жива эта Вера или вам кажется, что жива? И существует ли на свете ваш друг или вы тоже его придумали? Так сказать, вынянчили в своей фантазии, в сновидениях? А может быть, я предложу вам несколько тестов?
- Нет, нет, совсем нет. Я просто хотел получить от вас что-то другое. Раньше все это получали у священника или у близкого друга, но вот сейчас… Вот мне попала на глаза областная газета, а там про телефон доверия. Вы предлагаете всем, абсолютно всем свою помощь. И тогда я доверился…
- И хорошо сделали. Но теперь я вижу, что ваш случай действительно исключительный, и знаете, что мне кажется, я даже в этом уверен, - ваша история хорошо бы улеглась в письменную форму. Вам не приходилось писать расширенные отчеты? О работе, командировках? Каждому человеку приходилось это делать. Вот и сейчас такой же случай. Та же командировка, но только в ваше прошлое, в ваше горе, в страдание. Я не сложно говорю?
- Ничуть.
- Так что берите толстую тетрадь или амбарную книгу и начинайте. Кстати, в этих амбарных книгах родились многие шедевры.
- Вы смеетесь?
- Напротив… - Трубка усиленно задышала, потом наметилась некая пауза, опять раздался бодренький голосок Николая Николаевича. - Чистый листок бумаги необычайно раскрепощает. Так что берите ручку и - с Богом. Это, знаете, постоянный самоанализ. Будете писать, начнете подробно обо всем вспоминать и вдруг убедитесь, что вины вашей совсем не существует, что были всего лишь дурные чувства, темные рефлексы. И вам станет легче. Человек сам создает свое здоровье. Да что здоровье - судьбу свою. Вы не согласны?
- Мне нужно подумать.
- Думайте сколько угодно. Но когда возьмете перо или карандаш, то, ради Бога, не сдерживайте себя. Почувствуйте себя птицей и отправляйтесь в свободный полет за своими воспоминаниями. Это же так увлекательно. Только напишите две-три странички, и вас затянет.
Он засмеялся. Было такое ощущение, точно по моим щекам кто-то прохаживается наждачной бумагой. Я обиделся.
- Вам весело, Николай Николаевич?
Но он пропустил мою обиду мимо ушей. Его голос стал теперь ласковым, с придыханием:
- Если напишете искренне, самокритично, ваш отчет войдет целиком в мою диссертацию, и тогда…
- Нет, никогда! - грубо остановил я его. - Я цирк из себя не сделаю. Никогда! И зарубите себе…