- Я была прилежна и, возможно, талантлива. Да! Ведь я училась в двух школах и обе закончила с похвалой. Да, разве ты не знал, что я закончила еще школу при мечети, и учила меня жена священника и прочила мне судьбу мудрой и беспечной абыстай. Но я не хотела быть ни женой священника, ни учительницей - я хотела быть бабушкой. - Она смеялась и обнимала меня. - Да, я хотела быть хранительницей очага, властительницей очага, властительницей огромного и шумного, как улей, дома. Господи, плакала я, когда погиб твой отец, господи, он погиб, а у меня только трое детей. А если бы он вернулся с войны, у нас было бы шестеро или семеро детей! Но мне и с тремя-то не совладать, - грустно закончила она и опять смеялась, и опять обнимала меня.
Стояло теплое, мягкое степное бабье лето. Зеленый островок качался на воде и лукаво приманивал нас. Мы уходили туда вчетвером - Динка, Марсель, Амина и я, - сидели подолгу, разговаривали о будущем. Динка удивляла меня отсутствием полета в своих мечтаниях: она хотела быть киномехаником. Марсель умудренно кивал ее спокойным и расчетливым словам. Сам он тоже невелика птица - монтер, "пляшущий" на уличных столбах, однако мне он очень нравился своей самостоятельностью. Его намерения жениться тоже не могли не внушать уважения.
Однако наши с Аминой мечтания были куда возвышенней. Мы отрешенно блуждали в тальниковой теплой чаще, мы прощались с нашей тихой родиной и целовали друг друга. Она мечтала о консерватории.
- А я буду военным, - говорил я, - и обязательно поступлю в военно-воздушную академию.
Временами нас тревожил голос моей мамы. Как и бабушка, она звала нас, просто чтобы мы оказались возле нее и чтобы она видела - никто из нас не тонет в реке, не падает с дерева, не попадает под автомобиль.
Я кричал:
- Э-эй, мама, мы здесь!..
Динка выбегала из кустов и с шипеньем набрасывалась на меня:
- Чего орешь? Ну, ступай, ступай, да не вздумай сказать, что мы здесь.
Мы с Аминой уходили, договорившись встретиться с нашими друзьями вечером.
- В испанском доме, - уточнял Марсель.
- В испанском доме, - отвечали мы заученно, как пароль.
Мама встречала нас радостной улыбкой.
- А Дину вы не видели?
- Нет, - твердо и поспешно отвечал я, ограждая Амину от невинной лжи.
Мама почти в ту же минуту теряла к нам всякий интерес и рассеянно произносила:
- Не знаю, куда я буду девать котят. Пойду загляну к Айдарие, может быть, она возьмет котенка… А Галея вы не видали?
- Так ведь он с дядей Ризой.
- Да, да. Я купила ему баян, а он возится с машиной. Я уж устала его отмывать. Горе, да и только!..
Мы неспешно приближались к нашим воротам, а там стояла тетя Марва, чей округлый живот пялился на нас с горделивым и целомудренным достоинством. Тетя Марва плакала и даже слезы, текущие из ее глаз, казались слезами умиления своим необычайным положением.
- Асма, - сказала она, не вытирая слез, - Асма, нам дали новую квартиру.
- Что ты говоришь! - всполошенно ответила моя мама.
- У меня ордер на руках. - Она плакала. Мама обняла ее и тоже заплакала, а мы с Аминой стояли истуканами и боялись глянуть друг на друга. Наконец, наши мамы рассмеялись.
- Я думала, мы вечно будем жить вместе, - сказала моя мама. - Но я так рада! Когда же вы переезжаете?
- Завтра.
Мама опять заплакала и вдруг сказала:
- Не забудьте взять в новый дом кошку.
Но съехали они в тот же день вечером. Подъехала грузовая машина, дядя Харис стремительно вошел во двор и резким голосом сказал, чтобы быстрей грузились.
Амина держала в руках пушистую кошку.
- Вы пойдете пешком, - сказал дядя Харис. - Да пошевеливайтесь! Кошку брось, дрянная кошка.
Кошка скакнула из рук Амины и убежала в огород.
- Харис, - сказала мама, - кошка очень хорошая. - Она воинственно помолчала, тот не отзывался, - Что ж, прощай, Харис.
Тот осклабился:
- Прощай, прощай. Ну, тронулись. Эй, шантрапа, городки взяли?
- Взяли, взяли! - загундосили дикарики. Они сидели в кузове среди шкафов и чемоданов и вертели в руках толстенные биты.
Бабушка Бедер растерянно смотрела вслед уходящему грузовику. Амина взяла ее за руку и потянула к скамейке.
- За нами приедет Риза, - сказала тетя Марва.
- Он не взял в машину больную девочку, - прошептала моя мама.
- Нет, нет и еще раз нет! - сказала мама. - Пока я жива, не позволю дочери калечить ее судьбу. Тебе только семнадцать, у тебя нет ни образования, ни профессии… через два года ты превратишься в стряпуху, няньку… нет!
Дедушка тряс худосочной бородкой и чайною ложкой проносил ко рту жидкую кашицу: ничего другого он уже не мог есть.
Динка угрюмо отвечала:
- Но ты не можешь нам помешать. Да и поздно…
- Что, что поздно? Я собственными руками… - Она вдруг потерянно развела руками. Действительно, что она хотела сказать? Что она могла? - Ну, хорошо, - сказала она. - Зови Марселя.
- Не знаю, что ты подумала, - сказала Динка, - я просто хотела сказать - мне пора уже самой решать.
- Зови Марселя, - повторила мама.
Когда пришел Марсель, она увела его в другую комнату и плотно притворила за собой дверь. Пробыли они там полчаса. Уходя, Марсель даже не поглядел на нас. За ним побежала Динка. Мама села напротив дедушки.
- Я сказала, что согласна на их свадьбу. Но прежде он должен приобрести какую-нибудь профессию, ведь монтер это не профессия. Он согласился поучиться у Заки. Честное слово, портной неплохая профессия. Он сможет работать в модном ателье в любом городе.
- Ас братом ты поговорила? - спросил дедушка.
- Заки не откажет. - И мама решительно поднялась. - Я иду к нему. Да, - она наморщила лоб, - мы с Диной, пожалуй, съездим в Оренбург. Ей не помешает проветрить мозги.
Она ушла. Я поглядел на дедушкину бородку с налипшей толокняной кашей и мне захотелось уйти куда-нибудь.
За рядком одноэтажных домиков, убаюканных старческим шелестом акаций, поднимались два пятиэтажных дома, построенных недавно дизельным заводом. В одном из них жила Амина. Я увидел ее издалека, она стояла сперва на ступеньках подъезда, затем сошла на площадку и присела возле песочницы. И все это время не отрываясь смотрела, как я иду.
- Я тебя увидела из окна, - сказала она. - И сразу подумала, что ты идешь к нам посмотреть малыша.
Я взял ее за руку и подул на запястье, смуглое и пушистое, как абрикос.
- Такой крохотный, но уже здорово ко мне привык, - продолжала Амина.
- Потому что ты с ним все время возишься.
- Он очень любит, когда ему поют.
- Зато дядя Харис не любит, когда ты поешь.
- Кто тебе сказал?
- Твоя бабушка.
Амина не ответила.
- Динка с Марселем скоро поженятся, - сказал я.
- Тетя Асма согласна?
- Все равно они поженятся. И смогут уехать куда захотят.
- Я бы увезла с собой бабушку, - сказала Амина.
- А маму?
- Маму? - голос у нее дрогнул, но она не заплакала. Я прикоснулся пальцем к ее виску, к синей жалобно пульсирующей жилке. Она взяла мою ладонь и насыпала в нее песку - он тускло потек из моей ладони…
- А мы чуть было не поехали в Москву, - сказала она. - Ты не бывал в Москве?
- А зачем вы собирались в Москву? В консерваторию?
- В клинику. У нас и деньги были. Но теперь уже на будущий год, когда малыш подрастет. Мы и малыша возьмем.
- Я, пожалуй, тоже с вами поеду.
- Если тебе разрешат.
- Плевать я хотел! А что бы ты сказала, - я стал смеяться, - а что бы ты сказала, если бы я стал портным?
- Портным? - Она тоже стала смеяться. - Портными бывают только старики.
- Это правда, - согласился я с каким-то злорадством. - А Марсель, представь себе, будет учиться портняжить у дяди Заки. Храбрый портняжка, ха-ха!
- Какой ты злой.
- Когда я был маленький… - А мне действительно казалось, что год назад я был маленький. - Когда я был маленький, - выдумывал я, - то разговаривал с Тамаркой и все-все, что я хотел сказать тебе, я говорил ей.
- А что ты ей говорил?
- Ну, я признавался ей в любви.
- Тамарке - в любви? - с притворным ужасом воскликнула она. - Расскажи, расскажи мне все!
- Я даже назвал ее белым ангелом.
- Фи, - сказала она, - как глупо! Она, между прочим, ни одному мальчишке не нравилась. И училась через пень колоду.
- А ты откуда знаешь?
- Мы учились в одном классе. А сейчас она уехала. У нее погиб отец.
Я молчал и рассеянно пересыпал песок из ладони в ладонь.
- О чем ты думаешь? - спросила Амина.
Не знаю. Наверно, я думал о том, что смерть близких меняет судьбу человека. По крайней мере он куда-нибудь переезжает. Но вот у меня умерла бабушка, а ничего еще не изменилось.
4
Почему Марсель так легко согласился на предложение моей матери? Ведь, собственно, победа уже была за ним - им с Динкой оставалось только выбрать ночь потемней и бежать. Стало быть, добиваясь Динки, он выбрал путь полегче?
Словом, пока что он обретался у дяди Заки и, по словам моей мамы, старательно приобщался к портняжному ремеслу. Свой домик он заколотил и к нам тоже не являлся.
А мама, разделавшись со своими заботами, то есть уверившись окончательно, что дышащий на ладан дедушка не женится, а Динка поприудержит прыть и не выскочит замуж, собралась в Оренбург. Ее подруга, с которой они когда-то учились в техникуме, настойчиво ее звала.
Она уехала в Оренбург, а через два дня вызвала туда телеграммой Динку. Они пробыли там неделю и вернулись взбодренные, посвежевшие и как-то загадочно поглупевшие. Никогда прежде не выезжавшая за пределы города, Динка точно ошалела от счастья и непрестанно похихикивала. В день их приезда явился дядя Заки.
- Почему вы решили, что ему нравится быть портным? - спросил он маму.
Мама спокойно пожала плечами:
- Я думала, что это ремесло ничем не хуже другого.
- Он ушел от меня.
- Ушел? - Глаза у мамы заблестели. - Куда он ушел?
- Я думал, куда он мог уйти, если не к вам.
Тут некстати хихикнула Динка:
- Как это глупо, современный юноша - и вдруг портной.
Дядя Заки обиделся:
- В конце концов, это не я придумал. Ведь не мне же пришло в голову поскорей отделаться от парня.
И тут меня как осенило: да ведь мама решила просто сбыть Марселя с рук и беспардонно перепоручила своему брату, что в свою очередь серьезно повредило их новым отношениям, которые искренно и пылко старалась наладить моя мама.
Дядя Заки молча поднялся и направился к двери. На пороге он обернулся.
- Не надо играть судьбой человека, сестра.
Мама подбежала к нему и, взяв его за руку, вернула к столу.
- Пожалуй, я поступила опрометчиво. Господи, когда у тебя трое почти взрослых Детей… у меня голова кругом! Представь себе - надеюсь, ты не будешь об этом рассказывать каждому прохожему, - моя дуреха заладила: выхожу замуж. За Марселя! И тот, и другой без образования, без профессии. Разве монтер это профессия? Видит бог, я не хотела от него избавляться. Наоборот, я хотела его приблизить к нам.
Вот еще один поворот ее извивистого умствования: стало быть, когда он жил у нас, когда наши поили-кормили его и каждый старался вразумить мальчугана, он все-таки оставался для нас чужим. И не просто чужим, а еще как бы ниже сортом, не таким благородным, что ли, как того хотелось бы моей маме. Этого, конечно, "и Марсель не сразу понял, а поняв, я думаю, решил дать деру. Но где он сейчас? В домик-то сбой он не вернулся.
- Он что-нибудь сотворит, - сказала мама. - Ты! - она больно ткнула в меня пальцем. - Ты не смей далеко уходить. Ах, что я говорю! А если он подожжет наш дом? Нет, я говорю ерунду…
Дедушка слабо подал голос:
- Он, небось, прослышал, что Дина приехала. Стало быть, явится.
Динка капризно крутанула задиком, но ничего не сказала. Ее глупые глаза щурились, блуждали отрешенно: она все еще смаковала первую свою поездку. Боюсь, в этот момент Марсель интересовал ее лишь в меру ее самолюбивого воображения - ведь в конце концов весь этот сыр-бор разгорелся из-за нее. На маму временами, и очень кстати, вдруг находило просветление. Вот и сейчас она возмутилась кривляньем моей сестры и крикнула:
- А ну!.. Убирайся отсюда, по крайней мере, не улыбайся так отвратительно.
Точно теперь только заметив меня, обняла и повернула к дяде Заки.
- Вот мой самый славный малыш.
Дядя Заки отходчиво ухмыльнулся, поерошил мои волосы.
- Да уж точно, малыш хоть куда.
- Мы вдвоем как-нибудь приедем к вам в гости.
- Будем рады, - сказал дядя Заки. Прощаясь, он смущенно проговорил: - Если Марсель вдруг заявится, я не стану его прогонять.
Мама кивнула и, не выпуская моих плеч, увела в горницу.
- Ну, - сказала она весело, - рассказывай, как тут без меня жили.
- Хорошо.
- Скучал небось?
- Да.
- Я тебя хотела взять, но пришлось бы отрывать от занятий. Впрочем, хорошо, что с Диной. По. крайней мере, она увидала, что на этом сорванце свет клином не сошелся.
- Она влюбилась?
- Дай-то бог! - Мама засмеялась. - Племянник Галии милый юноша. Да, что я хотела тебе показать! - Порывшись в сумочке, она извлекла две фотографии. - Только поосторожней.
Это были очень старые фотографии. Я увидел моего юного отца с двумя такими же юными товарищами. Они были в гимнастерках, галифе и сапогах, с портупеей через плечо. На второй фотографии он был один рядом с тоненьким деревцем; день, видать, был яркий, и деревце рисовалось ясно, а черты отца - немного нечетко.
- На комсомольском субботнике, - сказала мама. - Мы сажали деревья в сквере Красногвардейцев.
- Правда! Вон и обелиск. Мама, ох ты и молодец! Я возьму их себе. Динка всегда все теряет.
Мама обняла меня, больно прижала к груди и всплакнула.
- Боже мой, тому уже двадцать четыре года… А будто вчера. Как рано его не стало! О, какие у нас были планы - объездить всю страну, прочитать уйму книг, посетить лучшие театры…
Я сидел, прижавшись к ней, и боялся дышать. Мне казалось, что только я знаю маму такой умной, такой возвышенной и добросердечной. Ее печальная и ласковая речь нежно меня пеленала, и я признался:
- И мы с Аминой… ты слышишь, мама? - и мы тоже мечтаем о путешествиях, и много будем читать, и ходить в театры, а я обязательно поступлю в военно-воздушную академию.
- Бедная Амина, - проговорила мама. - Ей так немного осталось жить.
- Мама, что ты говоришь!..
- У бедной девочки врожденный порок сердца. А сейчас у нее критический возраст. Марва собирается везти, ее в клинику, да вряд ли соберется… - Она крепко притиснула меня к груди, я чуть не задохнулся… - Береги себя, моя детка, ты очень слабенький… не дай бог пережить своих детей! - Ее слезы обожгли мое лицо, но обожгли как студеный дождь. Я напрягся - она разъяла руки. Отодвинувшись, я глянул на ее лицо. Оно было молитвенно замкнуто, и губы ее что-то мягко бормотали.
Прошла неделя. Сентябрь истекал. Наступало время пыльных бурь, а там - непроглядных дождей и студеной слякоти. Я прилег после обеда, но сон мой прервала Динка. Спросонья ругнув мою сестру, я повернулся на другой бок. Динка перекатила меня обратно и тут же сунула почти в лицо мне конверт.
- Тс:с-с! - Она поднесла палец к губам, смеющимся и дрожащим. - Ты не знаешь, где город Кособроды?
- Нету такого города, - сказал я. - Это, наверно, деревня.
- А ты не знаешь, где эта деревня?
- Нет, - сказал я и взял конверт. Письмо было от Марселя.
- Он пишет, что нам надо увидеться двадцать третьего числа в испанском доме. Но время… двенадцать часов ночи.
- Он подшутил над тобой.
- Нет, нет! Ты его не знаешь.
Сейчас было четыре часа пополудни. На мостовой пыль закручивалась в мелкие смерчи, плескала в окна, сухой, черствый шорох порождал смутное чувство неуюта и тревоги. Динка ходила по комнате, прижав стиснутые кулачки к подбородку, и заклинала себя:
- Я должна его увидеть, я должна его увидеть, я должна… Он придет ровно в двенадцать часов. - Тут она остановилась и посмотрела на меня. - А что, если в двенадцать его не будет? Не успеет, что-нибудь случится в дороге?.. Вот что - мы пойдем вместе!
- Я позову Амину!
- Вот уж ни к чему. Слишком поздно. Да и ты - только проводишь меня, а там уйдешь.
В пять часов деревья стали терять контуры, обвешиваясь лохмотьями желтой пыли; такие же лохмотья пытались захлестнуться на телеграфных проводах и теребили обветшалые ставни. Заполошно кудахтали куры и кричала моя мама:
- Дети, закройте ставни! Где Галей? Никто не видал Галея?
Динка погрозила мне кулаком:
- Смотри, не проговорись! - И побежала закрывать ставни.
Комната качнулась и тихо поплыла в потемках. В дверном проеме показалась мама и стала приближаться робкими слепыми шагами.
- Я здесь, - проговорил я, чего-то пугаясь.
- Я вижу. - Мы сели вместе на диван. - Я боюсь этих бурь, - сказала мама. - Ох, какой пожар был в позапрошлом году, сгорело полквартала. Слышишь, как гремит на крыше?
В соседней комнате стонала Динка: ее ушибло ставнем. Но к нам она не шла.
Я закрывал глаза и видел, как пыльная лава накатывается на наш дом и острые углы его разбивают стихию в прах. Несокрушимость дома вызывала во мне спокойное и горделивое чувство. Затем хлынул ливень. В щели ставней сверкала молния. Мама шептала что-то старательно и внятно, но слова были непонятны и внушали страх.
- Мама, - крикнул я, - ты что… ты молишься?!
- Замолчи, дрянь такая! - крикнула она. - Что за напасть. Что за дети… грешу в такой час. - Дотянулась до меня и рывком привлекла к себе. - Ну, обидела я тебя? Мальчик мой, прости… - Она гладила мои волосы, крепко нажимая всею ладонью. Ее ласки в первую минуту бывали исступленны, затем сменялись спокойной нежностью. Тогда я прощал ей все и мучился сознанием, что никогда не сумею отплатить ей такой же нежностью.
- Я что-то знаю, - проговорил я со сладким чувством самоотдачи, самоотречения.
Мой взволнованный голос, видать, пробудил в ней чуткость. Она поцеловала меня и потребовала:
- Ну, говори!
- Сегодня в двенадцать часов он будет ее ждать.
Она пытливо, холодно на меня поглядела и уточнила: