- О, ты уже здесь! Спасибо, Люся, можешь идти. И ты иди, Петрович!
Мы остались одни, и Медведь полез куда-то под нары. Немного покопавшись, достал оттуда початую бутылку, поставил на стол и коротко сказал:
- Спирт!
Разлили по кружкам, выпили, молча, закусили. Медведь протянул руку:
- Сергей!
Потом исправился:
- Сергей Анатольевич!
Я пожал его крепкую ладонь:
- А я Виктор! Можно без отчества, молод еще!
- Хорошо! А, вообще-то, у нас сухой закон, но за такое дело можно и выпить по граммульке. Это надо же! От самой границы прорвался!
Он разлил еще по чуть-чуть, а потом спросил:
- А голова-то как? Спирт не вреден тебе?
- Голова нормально, а спирт в таком количестве только полезен.
И я подмигнул ему. Медведь все понял, плеснул еще и произнес:
- Ну, давай, Витя, поведай о своих приключениях.
Я коротко, опуская ненужные подробности, изложил Медведю свою историю. Он только изредка перебивал меня, переспрашивая, где непонятно было.
Теперь пришла моя очередь:
- А как же вы? Я вижу, хорошо подготовились. Неужели еще до войны?
- Да нет! Как раз вот, в первый день войны и начали устраивать лагерь. Люди-то были уже подготовлены, на всякий случай. Ведь все же мы опасались, что произойдет нечто подобное. Но все это было неофициально, сам понимаешь! За пораженческие настроения можно было и на Колыму загреметь. Тогда это делалось просто. Да и сейчас!
Он только горестно махнул рукой и продолжил:
- И люди у нас уже были подобраны для отряда, да и для подпольной работы в райцентре тоже. И место для партизанской базы было уже найдено. Так что, когда из обкома пришло распоряжение об этих мерах. То у нас все уже было на мази!
- А до войны вы кем работали?
- Был я председателем райисполкома. А комиссаром у нас Борисов Иван Петрович. Он до войны был вторым секретарем райкома. А сейчас вот упросился на разведку с ребятами. Пришлось отпустить!
Медведь помолчал немного, а потом стал рассказывать дальше:
- Воевать мы еще и не начинали по-настоящему. Пока ведем только разведку и обучаемся в лагере военному делу. Народа у нас немного, тридцать человек, люди все проверенные. Есть, правда, два окруженца, неделю как прибились к нам.
Увидел мою реакцию и сказал:
- Да ты не обижайся, война все-таки! Вот ты один уже на целый отряд навоевал, а мы все еще раскачиваемся.
- Ничего, и для вас войны хватит!
Вот так мы и разговаривали, а разговор свой разбавляли спиртиком, и тут Сергей Анатольевич неожиданно сказал:
- Вить, а ведь тебя приложил по голове один из этих окруженцев!
- Ну вот, а вы говорите! Тоже теперь проверенный человек!
- Завтра я вас познакомлю, а теперь пошли на воздух.
Я взял автомат, и мы вышли из землянки. Стоял приятный летний вечер, и я вдыхал ароматный лесной воздух полной грудью. И голова у меня кружилась не только от боли. А лагерь уже успокоился, пошли и мы в землянку. Медведь сказал мне:
- Вот здесь переночуешь, на комиссаровом месте.
И указал на покрытый еловыми лапками лежак:
- А завтра определим тебе место в землянке у разведчиков. Хочу поставить тебя у них командиром. Ты ведь останешься у нас? А то я уже распоряжаться начал!
Я покачал головой и ответил:
- Не знаю еще! Подумать надо!
- Ну, ночь у тебя впереди, думай. Нам и ты, и твой опыт нужны.
Потом добавил:
- Вить, а скажи, зачем тебе немецкие документы?
- Да я и сам толком не знаю. Как-то получилось автоматически, а потом в привычку вошло. А когда совсем уже будет тяжело носить, тогда и выброшу.
- Понятно! Все, давай спать!
28
Отдохнул я хорошо, и когда открыл глаза. Медведь был уже на ногах и успел проверить посты:
- Ну, выспался? Как здоровье?
Я попытался было подняться, но он поднял руку:
- Лежи, лежи! Отдыхай сегодня. Комиссар должен вернуться скоро. Вот тогда и будем разбираться, что делать дальше. Кстати, а что ты решил с нашим вопросом?
Я приподнялся на локте:
- Остаться я решил, Сергей Анатольевич!
- Ну, и добро! Отдыхай!
Медведь ушел, а я снова откинулся навзничь. Лафа! Санаторий! Но вот кто-то осторожно постучал, и тихо вошла Люська с ворохом одежды:
- Доброе утро, Витя!
- Привет, Люсенька!
- А я вот одежду твою принесла. Вчера постирала, высохла уже.
Мне стало неудобно:
- Люда, ну зачем ты? Я же не тяжелобольной и привык сам за собой ухаживать.
- Ну, что ты! Я же не хотела тебя обидеть! Чаю хочешь?
Я рассмеялся:
- Конечно! Только поить меня будешь с ложечки!
Тут и она улыбнулась:
- Да ну тебя! Скажешь тоже!
И выскочила за дверь. Я встал, оделся, умылся и сел за стол. Пришла Люся с чаем и лепешками, мы позавтракали, и я вышел на улицу. Увидел, как Медведь разговаривает с человеком в солдатской форме, и подошел к ним. Командир хитро улыбнулся:
- Знакомьтесь. Хотя, вы уже виделись. Вот это твой крестник, Витя! А может, ты его крестник? В общем, Сашкой его зовут.
Мы протянули руки друг другу и поздоровались. Что-то неуловимо знакомое было в его лице. И он тоже смотрел на меня очень внимательно, а потом неуверенно спросил:
- Пограничник?
Я кивнул и тут же узнал его:
- Сержант!
И мы обнялись. Это было невероятно! Но это случилось! Медведь недоуменно смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого:
- Что такое?
И мне пришлось более подробно рассказать ему о первой нашей встрече с этим сержантом, а потом я закончил:
- А встретились здесь, в ваших краях!
А после, все же, не удержался:
- Я ему, значит, две гранаты подарил. От сердца, можно сказать, оторвал. А он меня за это прикладом по башке!
- Да не узнал я тебя, Вить! Некогда было всматриваться, все так быстро произошло.
- Ладно, нормально все, Саня! Действовал правильно.
Мы снова пожали друг другу руки, потом присели на пеньки, и я спросил:
- Ну, а сюда ты как попал?
- Да притопали с Лехой, дружок это мой.
- А старшину где потеряли?
- Так мы после твоего ухода вообще с ним вдрызг разругались, чуть не до драки. Я и предложил ребятам уйти от этого психа. Но со мной вот только Леха и пошел. Он сейчас в разведке с Иваном Петровичем, комиссаром. Ну вот, шли мы потихоньку, никого не трогали, да и нас никто не задевал. Потом встретились со здешними вояками, вот они нас сюда и привели. Вот и все, вроде. А ты чего, лейтенант, про старшину спросил?
- Встретил я его.
- Ну, и как он? Узнал тебя?
Я вздохнул:
- Погиб он, Саня, на моих глазах погиб.
- Как так?
- Да в плену он был, повесили его немцы. Его, и еще одного. Этого я не знал, белобрысый такой парень, может, ты знал?
- Знал. Санька это, тезка мой.
Он замолчал и сгреб с головы пилотку, я тоже снял свою фуражку. Постояли так и молча, разошлись, каждый со своей думой. Я пошел в землянку и прилег, потом прибежала Люська и позвала на обед.
После обеда командир повел меня в землянку разведчиков и показал свободное место. Я перетащил туда свое барахло и снова завалился на лежак. Сильно разболелась голова, я так и пролежал до вечера. Один раз пришел Санька-сержант, полежал немного, молча, и ушел. Он, оказывается, тоже разведчиком был в отряде, а ближе к вечеру заявился бородатый Петрович. Он был у Медведя кем-то вроде ординарца:
- Лейтенант, командир зовет, срочно!
Я, молча, поднялся и пошел. Спустился в землянку, козырнул и хотел доложиться, но Медведь махнул рукой на свободное место:
- Садись.
Я присел и осмотрелся. В землянке, кроме командира, сидел еще Санька, незнакомый человек, в возрасте уже, с перебинтованным плечом, и молодой парнишка в гражданском пиджаке и кепке. Командир представил нас:
- Это новый командир разведчиков лейтенант Герасимов, Виктор. Кстати, пограничник. А это комиссар наш Иван Петрович Борисов, и Петька Ванюхин, разведчик.
Мы кивнули друг другу, а Медведь сказал:
- Давай, Иван Петрович, докладывай!
Тот вздохнул и начал говорить:
- Разведку мы провели успешно, полицаев в том селе кот наплакал. Их, даже с нашими силами, можно подавить, как клопов! Решили заночевать, ночь прошла спокойно. Только вот самолет…
- Что самолет, комиссар?
- А то, что самолет там крутился в небе.
- Что, прямо над вами?
- Да нет. Но близко. Крутанулся, а потом подался на восток. Но с востока он и прилетел. Мы сначала подумали, что это немец домой возвращается. А, выходит, это наш самолет-то. И прилетал он не зря!
- Возможно, возможно.
- Ну вот, утром проснулись и пошли осторожно в сторону лагеря. Потом остановились на дневку, отдохнули и прошли еще, наверное, с километр. Вот тут и началось!
- Что началось-то?
- Да засада это была. Только откуда они там взялись, ума не приложу. Огонь страшный! Ваську сразу убило, а Леху, Санькиного дружка, ранило. Мы растерялись, начали отходить, а Леха там остался лежать. И не знаем, живой или убитый? В общем, еле-еле мы оторвались, покружили по лесу, чтобы со следа сбить. И пришли вот.
Командир сидел хмурый, как декабрьское небо. И все молчали. Я решил, все-таки, немного разобраться в этом деле:
- Командир, карта есть?
- Конечно! Сейчас я и тебе выдам, чтобы своя была.
Он порылся за топчаном, у него там что-то вроде сейфа было. Ну, не сейф, конечно, а, скорее всего, деревянная тумбочка. В общем, нашел он мне карту, я развернул ее:
- Где это случилось?
Комиссар присмотрелся и указал место.
- А мы где находимся?
Борисов показал, где находится лагерь. Я задумался, глядя на карту. Да, наши карты, конечно, с немецкими не сравнишь. У немцев все скрупулезно, все отмечено. А у нас так себе, основные ориентиры. Думал я недолго и сказал комиссару:
- Вы на них случайно нарвались. Это была облава. Парашютистов ловили, то ли разведчиков, то ли диверсантов.
- Каких таких парашютистов? Откуда ты взял?
- Самолет помните? Вот они оттуда!
Комиссар понимающе кивнул головой, а я продолжил:
- И Леха у немцев, скорее всего, взят живым. А еще я думаю, что немцы скоро будут здесь. Неизвестно, выдержит Леха допросы, или нет?
Тут Санька сверкнул на меня глазами:
- Что ты несешь, лейтенант!
- А ты, Саня, не кипятись! Идет война, и все может быть. Я же не утверждаю, что Леха предатель, но случиться может всякое. И готовиться надо к худшему!
Санька хотел что-то возразить, но Медведь его перебил:
- Что же ты предлагаешь, лейтенант?
- Удвоить посты и вынести их подальше от лагеря. А всем остальным не расслабляться и быть в полной готовности. Вот такое мое мнение.
Медведь подумал некоторое время, а потом сказал:
- А у меня совсем другое мнение. У немцев своя задача - им нужно взять парашютистов! И я не думаю, что у них достаточно сил еще и для того, чтобы разгромить лагерь. И распыляться они не будут!
Но я не удержался и возразил:
- У них, наверняка, есть рация, и они могли вызвать подмогу. А у нас есть рация?
- Да рация-то есть, но батареи сели в первый же день, дерьмо какое-то. И запасные такие же. В общем, без связи мы тут сидим, как луни болотные.
Помолчав, Медведь продолжил:
- Все-таки я думаю, что не сунутся они сюда. Не до нас им. А ты, Иван Петрович, что думаешь?
А Иван Петрович Борисов чувствовал себя виноватым перед командиром, поэтому молча, с ним согласился. В общем, решили они ничего не менять и оставить все по-прежнему. И это было их ошибкой. Причем, ошибкой последней. В жизни.
Я думал на этот счет совсем не так, но спорить не стал, попросил разрешения уйти и вышел из землянки. Побродил без всякой цели по лагерю и ушел к себе. Вскоре вернулись Санька с Петькой и, молча, улеглись. Немного погодя, Санька спросил:
- Ну что, лейтенант?
Я сразу понял его:
- Заявятся немцы! Но ночью не полезут, не любят они по ночам воевать. А вот на рассвете попрут!
Санька зевнул:
- А я верю Медведю. Не до нас немцам.
- Ну, как знаете!
Я отвернулся к стене, но чутье мне подсказывало, что завтра придется повоевать. И сражаться надо будет лоб в лоб, но свою жизнь ценил и решил действовать хитрее. Как я уже говорил, от живого меня пользы гораздо больше, чем от меня мертвого. С тем и уснул.
29
Проснулся я от ощущения беды, тихонько поднялся и выглянул наружу, было еще темно. Я растолкал Саньку, но просыпаться он не пожелал, а только послал меня в… раннее детство. Ну что же, может быть, я и не прав, и все обойдется. В конце концов, я же не командир в этом лагере, и распоряжаться здесь не имею права. Но, все равно, чувство виноватости не покидало меня. И я очень хотел, чтобы все это было ошибкой с моей стороны.
Я выскользнул в темноту, хотя, темноты особой и не было, светила луна. Начал осторожно выбираться из лагеря и, не зная точного расположения постов, проскочил между ними. И все же я надеялся, что ребята не спят. Еще немного отошел и снова забрался на дерево, очень я люблю это дело в последнее время. Но иного выхода не было. Устроившись удобнее, я приготовил гранаты. Уже начинало светать, но ничего не происходило. Я уже подумал, что ошибся, и что не выйдут немцы на лагерь, но это оказалось не так. Внезапно я услышал негромкие шаги и тихий звук разговора. И, хотя, внизу было еще немного темно темновато, я все-таки различил движущиеся тени. Явились, голубчики. Я пропустил их под собой, а когда они отошли метров на десять в сторону лагеря, начал бросать гранаты. А их у меня было ровно четыре штуки. И, хотя, толку от гранат в лесу не очень много, но шум я поднял подходящий. Немцам уже не было никакого резона осторожничать, и они открыли автоматный огонь. Стали раздаваться выстрелы и со стороны лагеря. Я соскользнул с дерева и, перебегая от ствола к стволу, поливал огнем фашистские спины. В пылу боя немцы даже не обращали внимания на то, что их расстреливают сзади. Но это до поры, до времени. Скоро они разберутся в этом, и придется мне, ох, как не сладко. Но пока я продвигался к лагерю вслед за немцами без всяких потерь с моей стороны. А фашистов валялось на земле уже порядочно, и, хотя нельзя сказать, что я шел по их трупам, но потери у немцев были. А со стороны лагеря доносилась очень уж интенсивная стрельба. Что-то тут не так, потому что вдалеке я услышал звук немецкого пулемета МГ, у партизан такого не было. Это означает только одно - немцы обложили лагерь со всех сторон. И гибель отряда была предрешена. Это только вопрос времени. И я надеюсь, что меня не считают предателем, я сделал все, что мог. Хотя нет, я еще попорчу вам кровушки, господа империалисты, мать вашу! Я начал обходить сражающийся лагерь, временами постреливая по немцам. Силы были, явно, не равны, не могут партизаны долго противостоять обученным солдатам. Да и по количеству тоже неравенство, наших меньше тридцати, а у немцев полноценная рота. Тут все ясно. Но, пока что, войну надо продолжать, несмотря, ни на что.
Все-таки мне удалось выбраться за спину пулеметчика, короткой очередью я снял его, но передышка для партизан оказалась недолгой. Место убитого занял другой и сменил позицию, теперь мне было его не достать. Я зло сплюнул на землю и попытался наблюдать за лагерем. Но ничего различить было невозможно. Какое-то мелькание, крики, ругань! И все это в полной тишине, стрельбы не было. Ясно, дошло до рукопашной. Значит, это конец. Наши долго не выдержат! И все-таки выстрелы я услышал, одиночные, и раздавались они недалеко от меня. Что за черт! Я стал внимательно всматриваться и увидел его. Это был снайпер. Изредка он постреливал в сторону лагеря. Деревья там редкие, и видимость для снайпера неплохая. Вот он и щелкал наших, как в тире. Ну и гад! И я решил взять его на "цугундер", пока все его внимание сосредоточено на лагере. Я обошел его, приблизился и ударил финкой прямо в сердце. Это оказалось моей ошибкой, надо было его застрелить. А так немцы догадаются, что кто-то остался живой и, возможно, будут ловить. Но эту ошибку я исправил, достал ТТ. И выстрелил снайперу снова в сердце, только спереди. Так я убил его два раза. А бой в лагере затихал. Все, я больше ничем помочь не могу, простите, товарищи!
Я обратил внимание на снайперскую винтовку и машинально взял ее в руки. Пригодится, но сейчас нужно уходить, и я углубился в чащу. До вечера нужно отлеживаться, а там посмотрим. Я выбрал место в густом молодом ельнике и заполз туда. А на душе кошки скребли, казалось, что это я во всем виноват. Но надо жить, и я стал думать о том, что мне делать дальше. Что именно сегодня делать, я знал точно. А вот, что в будущем, неизвестно. Ладно, потом что-нибудь придет на ум. У меня всегда так, когда напряженно думаешь, то ничего не получается. А когда отвлечешься, то решение приходит само собой. От нечего делать я принялся рассматривать винтовку. Да. Умеют немцы делать и хорошие вещи, оптика вот на винтовке отличная, "цейсовская". И держать хорошо, приклад удобный. Неожиданно мои пальцы нащупали какие-то неровности на поверхности приклада. Я присмотрелся - зарубки, шесть штук. Вот сволочь, сколько наших положил. И это без сегодняшних, некогда ему было ножичком орудовать. Но ничего, сейчас переделаем, все будет по-нашему. Я достал финку и аккуратно срезал эти зарубки, вот теперь эта винтовочка за русских повоюет. Я прикрыл крышечками окуляры оптического прицела и отложил винтовку в сторону.
Потом достал карту и попытался изучать ее. Но смотрел как-то бессмысленно, опять заломило в затылке, и пришлось закрыть глаза. Боль стала утихать понемногу, и я, незаметно для себя, вырубился. Наверное, сказалось нервное перенапряжение и таким образом оно сбрасывалось. Где-то часа через полтора глаза мои сами собой открылись, в голове прояснилось. И я стал чувствовать себя гораздо лучше и увереннее. А до вечера было еще много времени и, хотя было тихо, я чувствовал, что немцы еще в лагере. Просто я отошел довольно далеко.
Я посмотрел на карту у себя в руке. Что-то мне от нее было нужно? А вот, что именно, никак не вспомнить. Пришлось задуматься. Конечно, все дело в самолете. Самолет выбросил группу диверсантов. Что-то им было нужно в этом районе! А вот, что именно, нужно думать. Я снова стал всматриваться в карту. Вспомнил! Комиссар говорил, что они приняли этот самолет за немецкий, что летел он домой. Значит, цель диверсантов - аэродром. Он где-то рядом, замаскированный. А диверсантов послали, чтобы обнаружить его. Аэродром, явно, бомбардировочной авиации, поэтому довольно далеко от фронта. Самолеты летают бомбить очень важные для наших объекты именно отсюда. Поэтому нужно его обнаружить и уничтожить, и диверсанты пойдут именно туда. Туда же пойду и я, но только завтра, а сегодня у меня здесь дела, мне нужно в лагерь.
Обычно я уже не обращал внимания на самолетный гул, но теперь стал прислушиваться. И скоро услышал! Самолеты шли с востока и, по звуку, это были бомбардировщики. И, между прочим, они снижались. А это означает, что аэродром где-то рядышком. Неплохо. Я найду его.