Клавдия загружает нас яблоками, грушами, зеленью, всем, что растет у нее около дома. И мы опять плетемся через пески, к Познякам.
Молчим. Настроение гадкое. Будто тебя взяли и, действительно, оплевали, со всех сторон.
– Нет, – дом в Осокорках хорошо! Но не для меня! Я бы там с ума сошла, среди лягушек, – это Светка подает голос.
– Наши Позняки я не променяю ни на какие хоромы! – это я утешаю себя, как могу.
– Вот, какого рожна мы туда поперлись, скажи мне! Я же знала, что так и будет. Настроение себе только испортили. Дуры!
– Все. Больше ни ногой!
Через три месяца Клавдия опять приглашает нас на селедку и чай.
И мы вновь плетемся по пескам. Удовлетворять чужое тщеславие.
Включаю компьютер. Сайт знакомств. Ух, ты! Сколько мне писем! Однако! 180!
Ничего себе! Мужчины оценили мои достоинства? Наконец-то! Может, здесь моя половинка!
Открываю письма.
Одно. Второе. Третье. 180-е. Везде одно и то же!
– Где ты, моя киска, ласковая и пушистая! Я готов прилететь к тебе на крыльях любви.
– Мы совьем с тобой уютное гнездышко, милая! Где ты территориально. Готов выехать сейчас.
– Ты любишь медленно или динамично? Я целую твои пальчики на ножках.
И все в том же духе и тональности.
Я ничего не могу понять. Они все с ума сошли?
Все письма от молодых мужчин. Возраст от 18 и до 30! Мир перевернулся! Неужели я настолько хороша!
Зову Ленку, дочь мою. Ей 20 лет. Может, она разберется лучше меня.
Ленка смотрит на письма, на фотографии парней.
– Ух, ты! Какой красавчик! А этот, симпатяга! Ничего себе!
Маман! Ты сбесилась. Ясен перец, почему такой урожай! Из-за фото. Ты себя преподнесла, как царицу, на фоне этого дворца! Додумалась же!
Вот, мотыльки и налетели, как на мед. Это же все альфонсы! Ничего себе, сколько их у нас в Киеве!
– Как альфонсы?
– А ты помести другую фотографию. На фоне панельной хрущевки.
– Альфонсы говоришь! Вот бездельники! Их тут целая армия. Их же можно трудоустроить!
– На завод "Арсенал"?
– По профилю. В стриптизшоу! В ночные клубы! Пусть там деньги зарабатывают.
Я выхожу на воздух. Прогуляться возле нашего 16-тиэтажного дома, что на улице Бориса Гмыри-3.
Борис Гмыря, кстати, известный оперный певец. Он еще играл в сказке "Морозко" старика, которого подмяла под свой каблук стервозная бабенка.
Хожу вокруг дома, дышу усиленно, перевариваю случившееся.
Навстречу мне Рита Леопольдовна. Соседка с шестого подъезда. Улыбается.
Чего ей – то грустить? Муженек ее первый сколотил состояние на похоронном бизнесе. В 90-х годах. И сам ушел в мир иной. Оставил Ритке торговые павильоны по всему городу. Теперь она плюет на кризис и живет со сдачи в аренду недвижимости.
– Как тебе мое лицо? – Рита кокетливо хлопает глазками. – Недавно сделала лазерную пластику. Месяц в синяках была. Из дому не выходила.
– Обалдеть! Девочка! Помолодела вдвое. 25 лет! Ну, самое большее, 26! И хвостик "Леопольдовна" тебе уже как-то не клеится. Не к лицу. – Нагло вру я.
– Пошли ко мне, на чай, – приглашает взбодренная Рита.
И я догадываюсь, что она тоже, как и Клавдия с Осокорков, развернет передо мною свою ярмарку тщеславия.
Трехкомнатная квартира Риты сияет великолепием и красотой.
Мы сидим в уютной кухне, в 14 квадратных метров.
Хозяйка разливает коньяк "Хеннесси". На деревянном блюде бархатные персики, фиолетовые сливы, спелые груши. В плетеной вазочке кешью, кедровый, лесной орехи. В хрустальной тарелке оранжевая семга. И – моя слабость, шоколадные конфеты "Белочка".
Рита уже весела.
– Ну, все есть в жизни! Что хочешь! По пять раз на год летаем. Тунис, Эмираты, Индия…
А личного счастья нет. Этот боров, муж мой новый, все время лежит. – Рита переходит на шепот, показывая глазами в зал, где на софе развалился полуголый мужчина. – С бокса ушел. По возрасту. Теперь страдает. Привык же кулаками махать!
И супружеский долг не желает выполнять. А мужика так хочется! – И Рита опустошает очередную хрустальную рюмку.
Я, молча, жую конфеты. Шоколадная "Белочка" мягко тает у меня во рту. Язык нащупывает кусочки орешков. Я блаженствую.
– А ты чем сейчас занимаешься? – спрашивает меня Рита, скорее из учтивости.
– Стриптизом занимаюсь. У меня шоу, – сморозила я, подогретая парами благородного "Хеннесси".
А, может, это была моя защитная реакция. От кричащего социального неравновесия между нами.
Рита закашлялась, подавившись соком от персика.
– Кха. Кха!.. Чем ты занимаешься?
– Мальчиков красивых продаю, – начала фантазировать я. – В ночных клубах. От клиенток отбоя нет! Хочу уже расширяться.
– Да…? А как это выглядит?
– Обычно. Пять молодых красавцев на сцене. Полумрак. Клубы тумана. Музыка. Они стоят спиной к зрителям. В длинных черных плащах с капюшонами. И по одному начинают свой эротический танец. Раздеваются. Мускулистые. Загорелые. Сексуальные.
Рита вытаращила на меня глаза.
– А клиентки, ты сказала, …могут с ними…
– Могут. За отдельную плату.
– Машка! Это же классный бизнес! Не хуже, чем похоронный! Как у моего первого муженька! Всегда есть спрос. Ты знаешь, это так надо! У меня много знакомых баб, которым это нужно. Их мужиков ничего кроме пива и телика уже не интересует.
Найди мне мальчика. Я хочу. Заплачу сколько надо.
– Договорились. Тебе беленького или темненького? – Вхожу я в роль прожженной бандерши.
– Любого-о-о! Лишь бы он был побойчее!
Мы обменялись телефонами. И договорились, что в ближайшие выходные я приглашу Риту на свое стриптизшоу.
Это ж надо было так наклюкаться коньяка!
Наутро о разговоре том я забыла. Мало ли чего спьяну не скажешь. Рита тоже не звонила.
Иду я по Крещатику. Ба! Знакомые люди! Кирилл Иванович. Администратор фольклорного ансамбля "Гоп со смыком". Мы раньше пересекались с ним на концертах. В мэрии. И, хоть и были конкурентами, приятельских отношений не потеряли.
Мы обнялись, как старые друзья.
– Машка! Шикарно смотришься!
– Как дела? – первой успеваю я задать скабрезный вопрос.
– Никак. Кризис. Мертвый сезон. Клиент в глубокой спячке. Корпоративы в прошлом.
– А ты чем деньги зарабатываешь? – спохватывается Кирилл.
– Мальчиков продаю. Стриптиз-шоу у меня.
Название – "Принц на белом коне". Программа на 30 минут! – почему-то опять уверенно ляпаю я. Наверное, уже вжилась в образ!
– Ты серьезно? Что, свое "Будьмо!" распродаешь?
– Нет. Зачем? У меня новое шоу. Мальчики все хороши, молоды, сценичны, эротичны. Глаз не оторвать! Дух захватывает! – самозабвенно рекламирую я несуществующий проект.
Кирилл Иванович заволновался. На лбу даже испарина появилась. А в глубине глаз мелькнула зеленая жаба.
– Так… хочешь, я тебе дам своих парней. За 50 процентов!
– Ой! Зачем они мне! У меня своих красавцев валом. И все рвутся в бой. В этом бизнесе главное, не мальчики. Ну, ты же знаешь! А клиентки с деньгами.
– А что за клиентки?
– Дамы после 30-ти. Богатые. Интересные.
– Я готов.
– К чему?
– Приехать к даме по вызову.
– ?… И что вы будете делать у этой дамы?
– Массаж. Я же еще и профессиональный массажист. Есть даже удостоверение об окончании курсов.
И Кирилл Иванович достает из портфеля фотографии, где он в синей униформе, с засученными рукавами. За столиком лежит клиентка, стыдливо прикрытая простынкой. Дама лет 50-и. Кирилл Иванович строен, подтянут, мускулистые руки. Правда, рожа в морщинах, выдающих мужчину в самом закате сил.
– А сколько вы берете? За массаж, – любопытничаю я.
– Ну, 100 гривен. А, если дама согласится на дальнейшее, 500. Если же муж ее хочет посмотреть, то еще 200.
– ?…
– Я это серьезно. Я очень бойкий!
– Я поняла. Ну, все. Пока.
Я быстро распрощалась, чтобы не продолжать скользкую тему.
И тут на мобильный приходит СМС.
Читаю:
"как поживают твои мальчики? Рита".
Значит, Рита не шутила? И "Хеннесси" здесь, не причем.
Ну, что ж! Назвался груздем, полезай в кузов!
Секс-бизнес приобретал вполне реальные очертания. У меня был надежный клиент. В лице Риты.
И исполнитель Кирилл Иванович. То, что он был не мальчик, это уже вопрос второй.
Первый – это невыполненный мной заказ. Какой я администратор стриптиз-шоу после этого?
– Дорогая! – Звоню я Рите. – Есть клиент. Для тебя. Мужчина в расцвете сил. Массаж, строен, мускулы.
Про рожу в морщинах я не сказала.
– А сколько ему лет? – прошептала заговорщически Рита.
– Ну, не 25.Это точно! 25 уже ему исполнилось – 25 лет назад.
– Да… – загадочно пропела Рита. И мне показалось, что она сейчас бросит трубку, меня обругает.
– Я готова. Сегодня в 8 вечера. Встречаемся у меня. Муж уехал на рыбалку.
Сколько он хочет?
– 500 гривен, – выпалила я, совсем забыв о своем интересе.
– Это дешево? Или дорого?
– Это ты поймешь. После. – Заинтриговала я.
– А как его зовут?
– Кирилл.
– Ух, ты! Как романтично!
Когда я привела Кирилла к Рите, нас всех побил ее муж – боксер. Он вовремя вернулся с рыбалки.
Теперь я, Рита, и Кирилл Иванович в синяках. Рите не привыкать после пластики лазерной.
Она дома. У нее есть деньги. И муж боксер.
А мы с Кириллом Ивановичем вынуждены рыскать, как волки. Волка, ведь, ноги кормят.
Замазали синяки тональным кремом. Нацепили очки и вперед, за приключениями.
Катюжанские видения
В воскресенье я была в Катюжанке, в 50 километрах от Киева. В той самой, чудесной церкви, где священник Александр избавляет страждущих от алкоголя, никотина, игровой зависимости и от многих других напастей. В том числе и от рака.
Чего меня туда понесло? За компанию. С двумя подружками. Ириной и Лесей.
Ирка раньше возила к отцу Александру своего сына Серегу. Он сильно пил. Батюшка наложил запрет на питие. Серега моментально стал трезвенником. К нему вернулась жена.
Как тут не поверить в Катюжанское чудо? Теперь Ирка сама туда катается. За здоровьем.
Леся тоже проторила дорогу в Катюжанку. Ездит она к батюшке, как на работу. За деньгами.
Говорит, помогает. Еще бы! Ганс, ее мюнхенский муж, недавно купил ей вторую квартиру в Киеве.
Первую, однушку на Позняках, он купил ей год назад. Но Леся убеждена, что квартиру ей Бог дал, а не Ганс.
Отправился с нами и мой друг Кошарик. Он большой любитель выпить. И бросить бы хотел. Но сам не может. А в чудо, как и я, не верит. Потому поехал с нами исключительно проветриться.
Было семь утра, когда мы, оккупировав Иркину хонду, рванули в Катюжанку.
В восемь тридцать мы уже стоим в церкви Архангела Михаила и самозабвенно молимся. На головах, как и положено, хустки. Оголенные плечи прикрыты шарфами.
Кошарик остался во дворе. И вижу, оглядывается в поисках генделика или киоска.
Отец Александр, в церковном облачении, бубнит святое писание. Обходит нас с кадилом. Народ крестится и прикладывается к ручке.
Двое его помощников, мужчин, со специфической внешностью, очень знакомой с 90-х годов, выносят свечи на высоких подставках. Лица у помощников, честно сказать, почти уголовные.
Я усердно всматриваюсь в вершину купола, в надежде своими глазами увидеть око Архангела Михаила. Леся божилась, что, по словам отца Александра, здесь поселилось и это чудо.
Душно. Кричит ребенок. Очередь выстроилась на исповедь. Я оказалась впереди. Гонимая любопытством, я захожу в исповедальную комнату. Отец Александр сидит на стуле. Пытливо смотрит на меня уставшими глазами. Здороваюсь с батюшкой. И застываю, не зная, что делать.
– Первый раз, что ли? – догадывается священник. И велит положить два пальца на Евангелие.
– В чем каешься, дочь моя?
– Грешна я. Оттого и жизнь наперекосяк пошла.
– Все грешны. Какие грехи твои?
Я с трудом вспоминаю свои грешки, которые в наше время уже и грехами то не считаются. О спекуляции картинами, о гражданском браке. О том, что сую нос, куда не надо. И ангельски смотрю на батюшку.
– Ну, все. В остальном веду праведный образ жизни.
– Да нет, так не пойдет, – нервно вскакивает со стула отец Александр. – Не готова ты. Есть аж 500 грехов, а у тебя только три. Вот, на почитай!
И батюшка, протянув мне памятку с перечнем грехов, выходит из комнаты.
– Да, не грешу я в основном! Я правильная! – опомнившись, кричу я ему вслед.
Начинается обряд причащения. Сначала дети, потом мужчины, женщины.
Ребенок уже надрывается от крика. Малиновый от жары. Зовет маму. Рвется из потных объятий своей бабки. Когда его подносят к батюшке для причастия, мальчуган переходит на визг. Вырывается. Батюшка вместе со своими помощниками причащает неразумного. Тот выворачивается, закрывает рот, мычит. Помощники терпеливо проводят процедуру. Мелькает ложка из металла желтого цвета. Ребенок хрипит.
Потом из церкви все повалили во двор, к кирпичному старому дому. Здесь на лавках и у забора, под вишнями, народа уже тьма. Ждут таинства эпитимии.
Из России, Белоруссии и даже дальнего Зарубежья. Пьяницы, куряги, наркоманы с женами, матерями. Автопарк из дорогих машин.
Когда отец Александр направляется к дому, народ дружно выстраивается в широкую и длинную очередь, которую сдерживают перегородки, как на Красной площади к Мавзолею.
Раздается из матюгальника усталый голос батюшки. Скороговоркой, заученно отец Александр объясняет, что он не кодирует. Он не гипнотизер, не целитель. Он лишь посредник между нами и Богом. Он накладывает эпитимию. И что с Богом шутить опасно. Уж коли дал слово не пить месяц, год или всю жизнь, то нарушать нельзя. Обязался не курить, не бери сигарету в руки! И так далее. Иначе будет несчастье с давшим слово или с его ближними.
И отец Александр начинает перечислять случаи личных катастроф тех, кто нарушил запрет. То сам позвоночник сломал, то жена ногу вывихнула, то тестя молнией убило, то теща вдруг померла.
Народ внимает с первобытным страхом, переглядывается. Лица серьезные.
Запугав прихожан, батюшка перечисляет и недуги, от которых он избавляет:
Сахарный диабет, бесплодие, онкология, экземы и разные скверны. И приводит потрясающий пример такого исцеления.
"Одну женщину во время моей молитвы так трясло, такая гадость начала из нее вываливаться – черви, крысы, мыши, всякое воронье…
Потом ее муж мне 100 долларов дал… На строительство храма".
Я оглядываюсь на людей. Все молча, и почтительно внимают.
– Да, не рассказывайте мне о всех ваших болезнях. Зачем мне это? Я же не Бог! – раздражается уставший батюшка. Бог сам все видит!
Говорите просто "болезный"…
Я так устаю. Вчера 4 тысячи человек принял.
И не бросайте порванные купюры, потом морока с ними! – напутствует напоследок батюшка.
Народ стройной очередью, по одному, заходит в горницу дома, увешанную простенькими иконами и библейскими репродукциями. Тянется к креслу, на котором восседает отец Александр. На каждого страждущего по три секунды. Целуют ручку батюшке и с удовлетворенным видом выходят вон, мимо огромного ящика для сбора денег на храм.
На кушетке лежит с большим черным крестом на пузе молодуха. Лицо отрешенное.
– Это от тяжких грехов, комментирует Ирка.
Подходит моя очередь.
– Что мне говорить? – шепчу я Ирке.
Ирка недоуменно вскидывает на меня глаза.
– Я же не пью, не курю, не болею ничем, – поясняю я.
– Тогда проси денег.
Я стопорю перед батюшкой, не в силах сказать слово.
Он смотрит на меня испытующе. Глаза умные. Узнает.
– Ну, что? Опять не готова?
– Денег хочу, – еле слышно шепчу я.
– Чего? – вопрошает отец Александр.
– Денег надо, – нахально хриплю я изменившимся голосом.
– Благословляю на копейку. Иди с Богом, дочь моя! Батюшка крестит меня и подставляет сложенные руки для целования. Руки красивые, ухоженные, белые.
Я носом прикасаюсь к теплой коже батюшкиных рук и ухожу.
"Болезная я" – слышу за спиной жалобный голос Ирки. Тот крестит ее и отпускает с миром.
– Благословите на квартиру, – просит Леся и целует священнику ручку. Потом ложится на свободную кушетку, кладя на себя церковный крест. Батюшка встает с кресла, подходит к Лесе и …садится задницей ей на живот. Таинство обряда завершено.
Во дворе толпится куча народа, еще не прошедшего процедуру духовного запрета.
На лавочке, у церкви, сидят двое помощников, с уголовными рожами, курят. Цинично поглядывают на прихожан. Рядом с ними расположился и мой Кошарик. Цедит пиво прямо из бутылки.
Оставив по 20 гривен на храм, мы садимся в Иркину хонду и уезжаем из Катюжанки.
Подружки без устали щебечут, делясь впечатлениями, глаза восторженно горят.
– Такая благодать! Такое чудо!
Всю дорогу я молчу, перевариваю увиденное. И только понимающе переглядываюсь с Кошариком.
– Машка не разговаривает и правильно делает, – резюмирует Леся, самая продвинутая из нас. – Надо молчать, чтобы сохранить благословение.
Я молчу! Я в полной растерянности. Что же это было на самом деле.
Чудо или мошенничество? И кто под колпаком? Мы? А, может, и батюшка?
Трудно мне, бедной, в этом разобраться, женщине с квартирными долгами и семейными неурядицами.
Надо было батюшку расспросить. Но у него такие усталые глаза. Ему самому так нелегко.
Перед сном мне вспомнились две уголовные рожи.
Я мысленно призвала на помощь высшие силы. Закрыла глаза. И вновь увидела двоих с зажженными свечами в руках. И вспомнила проповедь, которую говорил батюшка, что разбойник первым войдет в царствие небесное.
И вновь у меня настал полный хаос не только в жизни, но и в голове.
Прошло две недели.
Меня занесло с другом Кошариком в Миргород. На Сорочинскую ярмарку.
Народу там была туча. Жара. Толпа. Давка.
И в этой толпе я нахожу мешок. Причем, я падаю на землю, споткнувшись об этот мешок из-под сахара.
И больно ударяюсь носом о щебенку. А Кошарика тем временем толпа уносит вперед.
Распластавшись на земле, я вижу и ощущаю на себе чужие ноги. И понимаю, что меня сейчас затопчут. Но любопытство сильнее чувства самосохранения.
Лавируя между ног, я хватаю мешок и отползаю с дороги. К кювету.
Заглядываю в мешок.
В мешке коробочки и футляры в бархате.
Я открываю первый попавшийся.
Благородный блеск бриллиантов, оправленных в золотое кольцо, переливается в лучах солнца.
Открываю другую коробку. И вновь сияющий восторг драгоценных камней, в золотых сережках.
Третья коробка. Четвертая. Везде украшения с настоящими бриллиантами. Их-то я хорошо знаю! У самой дома целая шкатулка.
Дрожащими руками набираю Кошарика. Изменившимся голосом объясняю, где я.
Мы сидим с Кошариком на траве, у дороги.
Мы оба в ступоре. В полуобморочном состоянии. Говорить не можем.
Мы ждем. Чего? Сами не знаем.