– Подумать только! – продолжала девушка. – Для воров, разбойников, мошенников законы существуют, а вот для таких негодяев, которые обманывают бедных девушек, никакого наказания не придумано!
– И для них есть наказание, Жервеза.
– Неужели?
– А как же! Ведь несчастного Асканио посадили в Шатле за то, что он обманул Коломбу.
– И хорошо сделали,– отвечала Жервеза.– Мне очень хотелось бы, чтобы и вы оказались там же.
– Боже мой! Жервеза,да ведь того же самого хочу и я!– воскликнул школяр. – И, как я уже говорил, рассчитываю в этом деле на твою помощь.
– На мою помощь?
– Да.
– Смейтесь, смейтесь, неблагодарный!
– Жервеза, я говорю совершенно серьезно. Если бы только ты согласилась…
– Согласилась?.. На что?
– Да, если бы ты согласилась пожаловаться на меня в суд.
– За что?
– За то, что я тебя обманул. Но ты побоишься…
– Я? – воскликнула Жервеза, обидевшись. – Побоюсь сказать правду?
– Но ведь придется дать клятву.
– Что ж тут такого?
– И ты поклянешься, что я тебя обманул?
– Да, да, да! Тысячу раз да!
– Ну, тогда все в порядке! – сразу повеселел Жак Обри. – А я-то боялся, что ты не согласишься. Ведь клятва – вещь серьезная.
– Хоть сейчас поклянусь, лишь бы вас поскорей засадить в Шатле, сударь!
– Прекрасно!
– Отправляйтесь к своему Асканио!
– Превосходно!
– Там у вас будет достаточно времени, чтобы вместе с ним покаяться в грехах.
– О большем я и не мечтаю!
– А где мне искать судью?
– Во дворце Правосудия.
– Сейчас же иду туда.
– Идем вместе, Жервеза.
– Да-да, вместе. И, надеюсь, наказание не заставит себя ждать.
– Вот тебе моя рука, Жервеза, обопрись на нее, – сказал Жак Обри.
– Идемте, сударь!
И оба не спеша, так же как обычно ходили гулять по воскресеньям в Пре-о-Клер или на Монмартр, отправились во дворец Правосудия.
Однако по мере приближения к храму Фемиды, как высокопарно называл Жак здание парижского суда, Жервеза все больше замедляла шаг; добравшись туда, она еле взошла по лестнице, а у дверей судьи ноги вовсе отказались ей повиноваться, и девушка всей своей тяжестью повисла на руке школяра.
[¹Фемида(греч. миф.)– богиня правосудия.] – Ну что, крошка, струсила? – спросил Жак.
– Ничуть, – ответила Жервеза. – Просто робею немного перед судьей.
– А чего перед ним робеть? Такой же человек, как и все.
– Да, но ведь придется ему все рассказывать…
– Ну и расскажешь, велика важность!
– И клятву придется давать.
– Ну и дашь!
– Жак, а ты вполне уверен, что обманул меня?
– Черт возьми, разумеется! Не ты ли сама только что уверяла меня в этом?
– Так-то оно так, но, знаешь, как ни странно, а вся эта история кажется мне сейчас совсем другой, чем дома.
– Идем, идем! Я так и знал, что струсишь.
– Жак, миленький, – взмолилась Жервеза, – пойдем лучше домой!
– Эх, Жервеза, Жервеза, но ты же обещала!
– Жак, дружочек, я больше никогда не буду тебя упрекать! Не буду ни о чем просить. Я полюбила тебя просто потому, что ты мне понравился, вот и все.
– Идем, идем! – тащил ее Жак. – Недаром я боялся, что ты струсишь. Но теперь все равно поздно.
– Почему?
– Ты шла, чтобы пожаловаться на меня, вот и жалуйся.
– Ни за что! Ни за что, Жак! Я хочу домой!
– Э, нет! – ответил Жак, раздраженный как ее упорством, так и причиной отказа. – Нет, и еще раз нет!
И он решительно постучал в дверь.
– Что ты делаешь? – закричала Жервеза.
– Сама видишь: стучу.
– Войдите! – послышался гнусавый голос.
– Я не хочу входить, не хочу! – твердила Жервеза, пытаясь вырваться из рук Жака.
– Входите! – повторил тот же голос, на этот раз более внятно.
– Жак, пусти, не то я закричу! – сказала Жервеза.
– Да входите же! – в третий раз произнес голос, но теперь уже у самой двери, и в тот же миг она распахнулась. – Ну-с, что вам угодно? – спросил высокий, тощий человек, одетый в черное, при одном взгляде на которого Жервеза задрожала, как лист.
– Вот эта девица, – сказал Жак Обри, – пришла к вам с жалобой на меня.
И он втолкнул Жервезу в темную, отвратительную, грязную переднюю. Дверь тут же захлопнулась, словно западня.
Жервеза слабо вскрикнула не то от страха, не то от неожиданности и скорей упала, чем села, на табурет у стены.
А Жак Обри, боясь, как бы девушка не позвала его, не вернула насильно, пустился наутек по коридорам, о существовании которых знали только клерки, писцы да сутяги. Выбежав во двор церкви Сент-Шапель, он уже более спокойным шагом добрался до моста Святого Михаила, по которому Жервеза должна была непременно пройти по дороге домой.
Через полчаса она и в самом деле появилась.
– Ну, как дела? – спросил, подбегая к ней, Обри.
– Ах, Жак, ты вынудил меня солгать!– отвечала девушка.– Но, я надеюсь, бог меня простит – ведь я сделала это с благой целью.
– Я беру твой грех на себя,– успокоил ее Жак.– Рассказывай.
– Я и сама ничего не знаю,– ответила Жервеза.– Мне до того было стыдно, что я даже не помню, о чем шел разговор. Господин судья задавал мне разные вопросы, а я отвечала "да" или "нет" и даже не вполне уверена, правильно ли я говорила.
– О несчастная! – вскричал Жак. – Вот увидите, она, чего доброго, заявила судье, что не я ее обманул, а она меня!
– Нет, – возразила Жервеза, – не думаю, чтобы до этого дошло.
– Записали они, по крайней мере, мой адрес, чтобы вызвать меня в суд? – спросил Жак.
– Да, я дала им адрес, – пролепетала Жервеза.
– Значит, все в порядке, – с облегчением вздохнул Жак. – Ну, а теперь что бог даст…
Отведя Жервезу домой и утешив по мере сил в том, что ей пришлось дать ложные показания, Жак Обри отправился восвояси, полный веры в провидение.
И действительно, вмешалось ли в дело провидение, или это было чистой случайностью, но на следующее утро Жак Обри получил вызов в суд. И такова сила правосудия, что Жак невольно содрогнулся, читая эту бумагу, получить которую было его заветной мечтой. Поспешим, однако, добавить, к чести школяра, что надежда увидеть Асканио и желание вызволить друга из беды, которую он же сам и навлек на него, помогли Жаку Обри тут же справиться с невольной слабостью.
Явиться в суд предлагалось к двенадцати часам, а было всего только девять. Поэтому Жак помчался к Жервезе, которую застал не менее взволнованной, чем накануне.
– Ну, как дела? – спросила она.
– А вот, взгляни! – победоносно ответил Жак Обри, показывая ей исписанную иероглифами бумажку.
– Когда вам надо явиться?
– В полдень. А больше я ничего не разобрал.
– Вы даже не знаете, в чем вас обвиняют?
– Да, наверное, в том, что я тебя обманул, милая крошка!
– А вы не забудете, сударь, что сами заставили меня дать такие показания?
– Разумеется, не забуду; я готов присягнуть, что так оно и было, даже если бы тебе вздумалось все отрицать.
– Так вы не станете на меня сердиться за то, что я вас послушалась?
– Да нет же! Я всегда от души буду тебе благодарен!
– Что бы ни случилось?
– Что бы ни случилось.
– Да я и сказала-то все это лишь потому, что вы заставили меня.
– Ну разумеется.
– А если у меня с перепугу ум за разум зашел и я сболтнула лишнее, вы простите?
– Не только прощу, милая, славная моя Жервеза, но уже простил, прежде чем ты попросила об этом!
Было уже без четверти двенадцать, когда Жак спохватился, что к двенадцати ему надо быть в суде. Он простился с Жервезой и опрометью выбежал на улицу – до здания суда было довольно далеко.
Постучавшись в ту же дверь, что и накануне, он услышал, что часы бьют двенадцать.
– Войдите! – прогнусавил тот же голос, что и вчера.
Жак не заставил повторять приглашение и с широкой улыбкой, задрав нос и сдвинув шапку набекрень, вошел в приемную.
– Ваше имя? – спросил уже знакомый нам человек в черном.
– Жак Обри.
– Ремесло?
– Школяр.
– Ах да! На вас вчера приходила жаловаться Жер… Жер…
– Жервеза Попино.
– Правильно. Садитесь и ждите своей очереди.
Жак повиновался и стал ждать. В комнате уже сидели пять или шесть мужчин и женщин разного возраста и положения. Они, разумеется, были вызваны к судье первыми. Одни вышли оттуда без конвоя – это означало, что против них не оказалось достаточно улик; другие – в сопровождении полицейского офицера или двух стражников прево. На последних Жак поглядывал с завистью, потому что их вели в Шатле, куда ему так хотелось попасть.
Наконец вызвали и Жака Обри.
Жак вскочил с места и с такой довольной миной вбежал в кабинет судьи, будто речь шла о приятнейшем развлечении.
В кабинете сидели двое. Первый – еще выше, еще черней, еще костлявей и суше, чем мрачный человек в приемной (каких-нибудь пять минут назад это показалось бы Жаку невозможным), – был секретарем; второй – маленький, толстый, почти круглый человечек с веселыми глазами, приятной улыбкой и жизнерадостным выражением лица – был судьей.
Улыбающиеся взгляды Жака и судьи встретились, и школяр внезапно почувствовал такую симпатию к этому почтенному человеку, что чуть было не пожал ему руку.
– Хе, хе, хе… Так это вы и есть тот самый молодой человек? – спросил судья, пристально глядя на вошедшего.
– Признаться, да, мессер, – ответил Жак Обри.
– Вы и впрямь как будто малый не промах, – продолжал судья. – А ну-ка, господин пострел, берите стул и садитесь.
Жак уселся, положив ногу на ногу, и с довольным видом выпятил грудь.
– Так! – потирая руки, произнес судья. – А ну-ка, господин секретарь, прочтите нам показания истицы.
Секретарь встал и, изогнувшись над столом, без труда дотянулся благодаря своему непомерному росту до его противоположного конца, где и достал из груды папок дело Жака Обри.
– Вот это дело, – произнес он.
– Как имя истицы?
– Жервеза-Пьеретта Попино, – прочел секретарь.
– Она самая, – сказал Обри, утвердительно кивнув.
– Несовершеннолетняя, – продолжал секретарь, – девятнадцати лет от роду.
– Ну и ну! Несовершеннолетняя! – воскликнул Жак Обри.
– Так записано с ее слов.
– Бедняжка Жервеза! – пробормотал школяр. – Верно она сказала, что от смущения плела всякую чушь. Ведь сама же призналась мне, что ей двадцать два. И вот нате вам, девятнадцать!
– Значит, ветрогон вы этакий, – сказал судья, – вас обвиняют в том, что вы обманули девушку… Вы признаете обвинение? – спросил судья.
– Признаю, сударь, – решительно ответил Жак. – И это и любое другое. Я преступник, господин судья, и, пожалуйста, не церемоньтесь со мной.
– Вот плут, вот бездельник! – проворчал судья добродушным тоном комедийного дядюшки.
И, опустив на грудь свою большую круглую голову, он погрузился в глубокое раздумье.
– Пишите, – проговорил он, встрепенувшись и подняв указательный палец. – Пишите, господин секретарь. "Принимая во внимание, что обвиняемый Жак Обри сознался в том, что лживыми обещаниями и заверениями в любви обманул девицу Жервезу-Пьеретту Попино, приговорить упомянутого Жака Обри к штрафу в двадцать парижских су и к уплате судебных издержек".
– А тюрьма? – спросил Жак.
– Какая тюрьма? – ответил вопросом на вопрос судья.
– Обыкновенная! Разве меня не посадят в тюрьму?
– Нет.
– И я не попаду, как Асканио, в Шатле?
– А кто такой Асканио?
– Ученик мастера Бенвенуто Челлини.
– И что натворил этот ученик?
– Обманул девушку.
– Кого же именно?
– Дочь парижского прево, мадемуазель Коломбу д'Эстурвиль.
– Ну так что же?
– Как – что? Я считаю приговор несправедливым. Мы оба совершили одно и то же преступление, так почему же его засадили в Шатле, а меня приговорили только к штрафу в двадцать парижских су? Да существует ли справедливость на этом свете?
– Конечно, молодой человек, справедливость существует. Вот почему мы и вынесли этот приговор.
– Ничего не понимаю…
– Дело в том, бездельник, что честное имя благородной девицы стоит тюремного заключения, а честное имя простой девушки – не больше двадцати парижских су.
– Но это чудовищно! Отвратительно! – воскликнул Жак Обри.
– А ну-ка, дружок, платите штраф и убирайтесь подобру-поздорову! – сказал судья.
– Никакого штрафа я платить не буду и никуда отсюда не уйду!
– Тогда придется позвать стражников и отправить вас в тюрьму, где вы будете сидеть, пока не уплатите штраф.
– Только этого мне и надо!
Судья вызвал стражников:
– Отведите этого бездельника в тюрьму Отцов-кармелитов.
– Отцов-кармелитов?! – воскликнул Жак. – А почему не в Шатле?
– Потому что Шатле не долговая тюрьма, а королевская крепость. Поняли, дружок? И, чтобы туда попасть, надо совершить что-нибудь поважнее. Вам угодно в Шатле? Как бы не так!
– Постойте, постойте… – запротестовал Жак. – Да постойте же, говорят вам!
– В чем дело?
– Если меня отправят не в Шатле, я согласен уплатить штраф.
– Ну вот и хорошо; значит, не о чем больше толковать, – сказал судья и, обращаясь к стражникам, добавил: – Можете идти, молодой человек согласен уплатить.
Стражники ушли, а Жак вынул из кошелька и положил перед судьей двадцать парижских су.
– Сосчитайте, – велел судья секретарю.
Секретарь опять изогнулся дугой, как мрачная, черная радуга, над заваленным бумагами столом и, не сходя с места, достал лежащие на нем деньги; казалось, он обладает способностью безгранично вытягиваться в длину.
– Сумма верна, – сказал он, пересчитав.
– В таком случае, отправляйтесь домой, бездельник, и освободите место для других: правосудие не может заниматься только вами.
Идите, идите!
Жак Обри и сам видел, что ему нечего больше здесь делать, и удалился в полном отчаянии.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ,
в которой Жак Обри поднимается до вершин поистине эпических
"А любопытно знать… – размышлял школяр, выйдя из дворца Правосудия и машинально направляясь по Мельничному мосту в Шатле, – любопытно знать, как отнесется Жервеза к тому, что ее честь оценена в двадцать парижских су? Она скажет, что я разоткровенничался, сболтнул лишнее, и выцарапает мне глаза".
– Ба! Кого я вижу!
Последний возглас относился к пажу того самого учтивого вельможи, которому Жак Обри поверял, как лучшему другу, свои сокровенные тайны. Мальчик стоял, прислонясь к парапету набережной, и забавлялся, подбрасывая в воздух камешки.
– Вот так удача, черт возьми! – воскликнул школяр. – Мой безымянный друг пользуется, насколько я понимаю, достаточным влиянием при дворе, чтобы отправить меня в тюрьму. Само провидение посылает мне его пажа; мальчик скажет, где я могу отыскать своего друга. Ведь ни имени его, ни адреса я не знаю!
И, желая поскорей воспользоваться тем, что он рассматривал как особую милость провидения, Жак Обри направился к пажу.
Мальчик тоже узнал его; он сразу поймал все три камешка, заложил ногу за ногу и стал ждать Жака Обри с насмешливым видом, присущим всем членам корпорации, к которой он имел честь принадлежать.
– Здравствуйте, господин паж! – еще издали крикнул Жак Обри.
– Здравствуйте, господин школяр, – ответил мальчик. – Что поделываете в этих местах?
– Как вам сказать… Я кое-что искал и, кажется, нашел, ибо встретил вас. Видите ли, мне нужен адрес моего превосходного друга, графа… нет, барона… то бишь виконта… одним словом, адрес вашего господина.
– Вы желали бы с ним повидаться? – спросил паж.
– Да, и как можно скорей.
– Ну, вам повезло: он сейчас у прево.
– В Шатле?
– Да, и с минуты на минуту должен оттуда выйти.
– Счастливчик, он может входить в Шатле, когда ему вздумается! Наверное, мессер Робер д'Эстурвиль связан с моим достойным другом, виконтом… графом… нет, кажется, бароном…
– Виконтом, – поправил паж.
– С моим другом виконтом… Да подскажите же мне! – продолжал Обри, желая воспользоваться представившимся случаем, чтобы узнать наконец имя своего друга. – Виконтом де…
– Виконтом де Мар… – начал было паж. Но Жак не дал ему докончить.
– А-а, дорогой виконт! Вот я и нашел вас! – воскликнул он, увидев показавшегося в дверях Марманя. – Вы мне так нужны! Я повсюду искал вас.
– Здравствуйте, здравствуйте, милейший, – отвечал Мармань, явно раздосадованный этой встречей. – Я с удовольствием поболтал бы с вами, но, к сожалению, очень спешу. А посему прощайте!
– Постойте, постойте! – закричал Жак Обри, хватая собеседника за руку. – Не собираетесь же вы уйти, черт возьми! Я хочу попросить вас об одной огромной услуге.
– Вы?