Тот дёрнулся, будто от удара кулаком - так внезапно для него прозвучал голос, поспешно вскочил на ноги. Вгляделся в противоположный берег Амударьи.
- Братец! - вновь позвал казака Корнилов, махнул ему рукой.
Казак насупился, словно его застали за чем-то нехорошим, пошарил за спиной рукой и отступил назад.
- Не бойся, братец, - произнёс Корнилов проникновенно, стараясь говорить так, чтобы казак понял, с кем имеет дело, - я - русский. Русский. Капитан Генерального штаба Корнилов, служу в Туркестанской артиллерийской бригаде. Находился на рекогносцировке в Афганистане. У тебя старший есть?
Казак молчал недоверчиво - соображал.
- Есть, - наконец отозвался он.
- Кто?
- Подпоручик Семенов. Из Тринадцатого батальона.
- Пригласи сюда подпоручика, - велел Корнилов.
- Слушаюсь, ваше благородие, - наконец по-уставному отозвался казак и почти беззвучно - умел ходить, как настоящий охотник, - спиной вдвинулся в камыши.
Прошло ещё несколько утомительных минут. Керим и Мамат по-прежнему стояли с конями в камышах, не показывались: мало ли что может произойти, вдруг обнаружится какая-нибудь подставка, в одиночку капитан справится с ней легко, гуртом же - нет. Мудрое народное правило "бережёного Бог бережёт" никто не отменял.
Тростник на островном берегу раздвинулся с треском, и в раздвиге появился молодой смуглолицый человек в солдатской телогрейке и офицерской фуражке, вгляделся в противоположный берег. Лицо его нахмурилось - он увидел худощавого мужчину в чалме и текинском халате, по виду явно текинца или пуштуна, вскинул руку к козырьку фуражки:
- Подпоручик Тринадцатого Туркестанского батальона Семенов! С кем имею честь?
- Капитан Генерального штаба Корнилов. Возвращаюсь с сопредельной стороны, с рекогносцировки.
Подпоручик нахмурился ещё больше - похоже, он не верил в то, что по ту сторону реки в камышах стоит капитан Генерального штаба, одетый в старый туземный халат, - нижняя челюсть у него двинулась вначале в одну сторону, потом в другую, словно подпоручик получил прямой удар в лицо на боксёрском ринге. Наконец он проговорил:
- Чем могу быть полезен, господин капитан?
- Лодка у вас есть?
- Есть. Находится на той стороне острова.
- Перебросьте меня и моего спутника на остров. Я вместе с вами поеду в батальон.
- На переброску лодки уйдёт не менее часа - остров большой.
- Ничего страшного, подпоручик.
Семенов ещё раз вскинул руку к козырьку и исчез.
Корнилову вновь почудилось, что в небе встревоженно закричали журавли - пытаются найти дорогу домой, в родные северные края, мечутся из стороны в сторону и не находят: что-то сбивает их с верного пути, и они кричат моляще, горько, прося дать им верный курс... Капитан вскинул голову и опять ничего не увидел.
Кто же подаёт ему из горних высей этот странный сигнал? Не было ответа Корнилову. Впрочем, он знал, кто подаёт ему весть из небесного далека, кто болеет за него и одновременно бывает требователен, строг, грехи прощает только после покаяния, следит за ним, без всякого толмача читает его мысли. Словно бы на что-то надеясь, Корнилов ещё раз оглядел небо и двумя руками раздвинул плотную сухую стенку, скрывавшую его спутников:
- Керим! Мамат!
Спутники дружно отозвались на оклик капитана.
- Всё, Мамат, можешь отправляться домой, спасибо. - Корнилов достал из кармана монету - десятирублёвку, сунул золотой кругляш в ладонь текинца.
- Спасибо, друг мой... Не ругай меня, если что-то было не так.
- Да вы что, господин! Я всем доволен.
Мамат вывел коней из зарослей, по узкому лазу протиснулся на открытое пространство и исчез.
Через полтора часа солдаты угощали Корнилова и его спутника Керима роскошным супом из фазанятины, дух над котлом поднимался такой густой и такой одуряюще вкусный, что от него даже шла кругом голова, а во рту в твёрдые клубки сбивалась слюна.
Подпоручик Семенов оказался гостеприимным хозяином, на подхвате у него суетился расторопный помощник - тот самый недоверчивый сивоусый казачок, которого первым засек Корнилов.
Фамилия у казачка была простая - Лепилов, имя - типично русское, Василий. Он угостил гостей не только фазаньей похлёбкой, но и вяленым усачом. Амударьинский усач был жирным, сочным, вязким, таял во рту, на зубах оставался лишь нежный солоноватый, вкус - такой рыбы можно было съесть сколько угодно. Керим рыбу не ел, но он охнул, когда попробовал её, покрутил восхищённо головой:
- Божественная еда!
- Господин капитан, для отдыха могу предложить вам свою палатку, - сказал подпоручик, козырнул подчёркнуто вежливо - он окончательно уверовал, что имеет дело с капитаном Генерального штаба.
- Нет, подпоручик, благодарю, - отказался Корнилов, - я немного пройдусь по острову.
Капитан поймал себя на ощущении, что, находясь среди своих, он и чувствует себя по-другому, и дышит по-другому, и сердце у него бьётся по-иному, не так, как на чужой территории, да и воздух у своих другой, и еда, и вода.
На острове росли голые, с морщинистой светлой кожей деревья, бурьян был рыжим, ломким, хрустел под ногами стеклисто, когда Корнилов наступал на него, сырая земля была тиха и печальна.
В дальнем углу острова грохнули сразу два выстрела, дуплетом - видимо, под ружьё угодил кабан, послышался неясный, задавленный расстоянием вскрик, и всё стихло.
Капитан присел на камень, угрюмым зубом торчащий из земли, достал из кармана халата карандаш и блокнот. Надо было набросать план докладной записки, главное - вынести в первый ряд, второстепенное - убрать, из нескольких десятков деталей оставить пять или шесть, не больше... Записка, он знал это, должна быть короткой, не более двух страниц, если будет больше, то какой-нибудь скучающий начальник зевнёт с досадою, похлопает себя по рту пухлой ладошкой и отложит записку в сторону. С таким Корнилов уже сталкивался.
От земли доносился терпкий запах - пахло какой-то южной травой, сыростью, прелыми листьями, ещё чем-то, рождающим внутри печаль и тревогу, тянуло холодом и сыростью. Четыреста вёрст, оставшиеся позади, измотавшие его донельзя, неожиданно обернулись молодым подъёмом, бодростью и надеждой, которые он испытывал сейчас. Корнилов был доволен собою, сделанным делом, путешествием, результатами похода в Афганистан, хотя по лицу его это было понять трудно.
Лоб перечеркнула вертикальная морщина, у уголков рта также образовались озабоченные морщины; успешный поход - это половина дела, надо ещё составить толковый отчёт... В расчёте на того скучающего генерала...
Он расправил лист блокнота, придавил его ладонью, затем попробовал кончиком пальца карандаш - хорошо ли заточен?
Через несколько минут капитан углубился в работу и не слышал уже ничего ни выстрелов, громко просаживающих насквозь потеплевший январский воздух, ни криков охотников, ни плеска недалёкой реки, ни запаха земли, который можно было слышать, а не только ощущать, ни печального серебристого клёкота, доносящегося с неба, - на этот раз там действительно летел почти невидимый с земли журавлиный клин.
Корнилов работал.
Богатый фазанами, змеями, дикими цесарками, кабанами остров - на нём водились даже дикие олени, невесть как попавшие сюда, - назывался Арал-Пайгамбер, военные охотники наведывались на остров регулярно, но количество дичи от этих налётов на Арал-Пайгамбере не уменьшалось. Капитану Корнилову повезло, что он вышел к Амударье в районе именно этого острова, выйди он к реке в другом месте, не встретил бы там ни русских, ни афганцев. Лишь ветер свистал бы в камнях, шевелил макушки камышей и нагонял тоску на служивый люд. Казачий наряд, высланный навстречу Корнилову, ожидал капитана в нескольких десятках километров ниже Арал-Пайгамбера.
Через два дня Корнилов вошёл в кабинет генерала Ионова, положил перед ним пять стеклянных фотографических пластинок.
Михаил Ефремович изучал содержимое секретного пакета, привезённого из Асхабада. Покосившись на пластинки, генерал приподнял одну бровь - правую, что означало у него заинтересованность и недоумение одновременно:
- Что это?
- Фотоизображения крепости Дейдади.
Приподнятая бровь генерала взлетела выше, вид его неожиданно сделался сконфуженным: такое лицо бывает у людей, когда они имеют дело с ненормальными. Ионов оглядел капитана с головы до ног, убедился ii том, что тот вполне здоров, и спросил тихим неверящим шёпотом:
- Вы были на той стороне?
- Так точно! Проводил рекогносцировку.
Ионов поднялся с кресла, шагнул к Корнилову. Обнял. Корнилов почувствовал запах хорошего табака, исходящий от генерала. Генерал погладил его, как ребёнка, по худым, острым лопаткам, отскочил к столу и взял одну из фотопластинок.
Повернувшись к окну, вскинул перед собой тёмный, будто бы выпачканный сажей стеклянный прямоугольник, вгляделся в него. Глядел он долго, пристально, покачиваясь по-генеральски вальяжно на ногах, с носка на пятку и обратно. Корнилов, который мог отличить пластинки друг от друга, даже не глядя на них, пояснил:
- Это - южная часть крепости Дейдади, ваше превосходительство.
- Не верю, - глухо пробормотал Ионов, отвёл руку с пластинкой подальше от себя, вгляделся в изображение.
Корнилов молчал.
- Отпечатки с этих пластинок есть? - спросил Ионов. Под правым глазом у него задёргалась жилка, придав лицу страдальческий вид, на лбу появились морщины.
- Так точно, - спокойно и тихо отозвался Корнилов, расстегнул папку, которую держал в руках, достал из неё снимки, наклеенные на картон, протянул Ионову. - Пожалуйста, ваше превосходительство!
Генерал перехватил снимки едва ли не на лету, улыбнулся застенчиво - в его улыбке было сокрыто что-то ребячье, подкупающее, подержал картонные прямоугольники в руке, пробуя на вес.
- Если через много лет, когда мы с вами, Лавр Георгиевич, будем на пенсии, наши славные сыновья и внуки заключат вселенский мир и армиям утроят общий секвестр, - Ионов тяжёлой ладонью, будто топором, разрезал воздух, - у вас на руках окажется очень приличная гражданская профессия. - Увидев, как начало темнеть лицо капитана, Ионов сделал успокаивающее движение: - Шучу, шучу... Извините меня, ради Всевышнего.
Он поднёс к глазам один фотоснимок, потом другой и восхищённо поцокал языком.
- Пояснения нужны, ваше превосходительство? - спросил Корнилов.
- Нет, нет - и без пояснений всё понятно. Чёткость великолепная. По теням легко можно понять, где север, где юг... Отличная работа!
Ионов положил фотоснимки на стол, подошёл к капитану и, сделав порывистое, резкое движение, обнял его.
- Спасибо вам. - Голос генерала сделался тихим, трескучим, будто ему сдавило глотку, он поморщился, откашлялся в кулак, затем, чтобы дышалось свободнее, расстегнул крючок на воротнике кителя. - Я представляю, чего стоила вам эта поездка.
- Ничего особенного, ваше превосходительство, - будничным голосом произнёс Корнилов, - это была обычная рекогносцировка.
- Рекогносцировки никогда простыми не бывают...
Корнилов деликатно покашлял в кулак.
- Даю вам три дня, Лавр Георгиевич, берите бумагу, скажите денщику, чтобы чернильницу заправил свежими чернилами, пишите докладную записку в штаб округа, - Ионов прошёлся по кабинету, остановился, - деталей не упускайте, пишите обо всём, что видели... А я тем временем похлопочу - вы достойны ордена.
Вид у Корнилова сделался смущённым.
- Премного благодарен, ваше превосходительство, но, поверьте, я в Афганистан отправился не ради ордена...
- Не надо высоких слов, Лавр Георгиевич, я сам из такого же теста слеплен. Всё понимаю: вначале Россия, а остальное... остальное - потом. Это всё похвально, но за душой не надо забывать о теле. Тело же любит ордена.
- Записку я уже сочинил, - сказал Корнилов.
Генерал-лейтенант Иванов Николай Александрович, командующий русскими войсками в Туркестане, отправил в Санкт-Петербург депешу, в которой доносил начальнику Главного штаба о поездке, предпринятой капитаном Корниловым в Афганистан, и просил отметить отважного офицера орденом Святого Владимира III степени.
Главный штаб не поддержал ходатайство, более того - указал на "недопустимость подобных действий впредь", а генерал Ионов получил выговор за то, что он "рискует способными офицерами в делах, за которые афганцы посадили бы Корнилова на кол".
Михаил Ефремович, узнав об этом, только поморщился да выругался простодушно, по-мужицки:
- Вот лягушкоеды!
Сам Ионов в отличие от питерских широколампасных генералов, обсыпанных перхотью, лягушек не любил, предпочитал им жареных фазанов, поэтому, поразмышляв немного, велел выдать капитану Корнилову триста рублей из войсковой кассы.
- Это в хозяйстве будет нужнее, чем какой-то орденок на жидкой ленточке, - сказал он. - Тем более, я знаю, вы ждёте приезда из столицы жены с маленькой дочерью... Верно?
Корнилов вытянулся и лихо щёлкнул каблуками: генерал был прав. В конце концов, он совершил эту поездку не ради ордена...
Таисия Владимировна похорошела, на щеках появился здоровый тёмный румянец, нежное, чуть вытянутое лицо её округлилось, смеющиеся глаза лучились светом.
Сойдя со ступеньки вагона, она оглянулась и буквально вспыхнула, засветилась радостью, увидев мужа.
Капитан приехал встречать её в Ташкент, куда из Санкт-Петербурга приходил усталый, с росой, проступившей на зелёном корпусе, "микст" и приводил состав, состоящий из двенадцати вагонов первого и второго классов. Таисия Владимировна приехала во втором классе.
В руках она держала небольшой свёрток - завёрнутую в атласное одеяльце дочку. Корнилов кинулся к жене:
- Тата, Таточка!
Он расцеловал сияющее, радостное лицо Таисии Владимировны, заглянул в распах свёртка и подхватил рукой тяжёлый плетёный чемодан, который вынес из вагона на перрон важный усатый кондуктор. Свободную руку Корнилов сунул в карман галифе, чтобы достать деньги и расплатиться с кондуктором, но тот протестующе поднял две крепкие, похожие на лопаты ладони:
- Не стоит беспокоиться, господин капитан! У вас растёт очень славная дочка. За всю дорогу ни разу не заплакала. Мне бы такую внучку! Сразу видно - дочь офицера. - Кондуктор довольно разгладил толстыми короткими пальцами бороду, потом, будто гребнем, расчесал усы и приложил ладонь к форменной железнодорожной фуражке.
На многолюдной вокзальной площади наняли извозчика. Корнилов усадил в экипаж жену, подал ей лёгкий тёплый свёрток, при виде которого у него перехватывало дыхание, а в правом виске начинала судорожно биться нервная жилка, спросил жену заботливо:
- Как чувствуешь себя?
- Великолепно.
- Не устала?
- Немного устала, но... - Таисия Владимировна улыбнулась, - ты знаешь, как только я вышла из вагона и увидела тебя, так вся усталость прошла...
Корнилов улыбнулся ответно, ощутил, как в правом виске вновь сильно и громко забилась жилка.
- Таточка, я снял комнату у купчихи Данилоной... Акклиматизируешься, отдышишься у купчихи, и мы можем отправиться ко мне в гарнизон. Жизнь у нас там спокойная.
- То самое, что мне очень надо после многолюдного Петербурга...
- Если не понравится - я снова перевезу тебя к купчихе. Как папа? - Корнилов на французский лад сделал ударение на последнем слоге.
- Прихварывает. А так - ничего. Он у нас молодец.
Не успел Корнилов перейти на противоположную сторону пролётки - огибал её сзади, как из-под колеса неожиданно выскочил маленький мохнатый комок, проворно и очень ловко запрыгнул на ступеньку пролётки, а со ступеньки - в саму пролётку, прижался к ноге Таисии Владимировны, жалобно поглядел на капитана.
- Боже мой! - невольно воскликнул тот. - Что за грязнуля? Откуда взялся?
Котёнок в ответ печально мяукнул - видно, объяснил человеку, откуда взялся. Корнилов бросил опасливый взгляд на свёрток, который Таисия Владимировна держала в руках: как бы этот чумазый зверёк не наградил какой-нибудь заразой его дочку.
- Братец, тебя сюда никто не приглашал. Покинь-ка тарантас!
Котёнок умоляюще посмотрел на Таисию Владимировну. Та подняла руку в молящем движении, второй рукой она держала ребёнка.
- Дивный котёнок! Лавр, пусть он останется, прошу тебя!
Капитан вновь опасливо покосился на грязный мохнатый комок.
- А вдруг он заразный?
- Я вымою его карболовым мылом... Пусть останется, прошу тебя!
- Пусть останется, - неожиданно легко согласился Корнилов, ему и самому сделалось жаль котёнка - ведь симпатичный грязнуля точно погибнет в этом городе. Если случайно не раздавят люди, то через пару часов разорвут собаки. - Пусть останется.
Котёнок всё понял и благодарно посмотрел на капитана.
Таисия Владимировна счастливо, будто девчонка, рассмеялась:
- Спасибо, Лавр!
Корнилов тронул рукою извозчика за плечо:
- Поехали!
Котёнок, когда Таисия Владимировна отмыла его, оказался светлым, пушистым, очень сообразительным - смотреть на него без улыбки было невозможно.
- Ему надо дать имя, Лавр, - сказала Таисия Владимировна, - всякое животное в доме должно иметь своё имя. Без имени оно будет страдать. Как назовём котёнка, Лавр?
- Кто это, мальчик или девочка?
- Девочка, я уже посмотрела.
- Может быть, назвать как-нибудь по-женски: Катька, Натка, Ксюша... Или на английский лад - Кори, Эстер... А?
- Понятно одно: имя должно быть очень мягким, ласкающим слух, тогда и кошечка эта будет мягкой. От имени зависит так много, Лавр.
- Про людей говорят: имя - это судьба, а что говорят про кошек - не знаю.
- Да то же самое, что и про людей. Говорят, что в кошачьих кличках не должно быть буквы "р": животные делаются от "р" раздражительными, агрессивными - кусаются и гадят...
- Давай назовём её Ксюшкой.
- Мне нравится, - сказала Таисия Владимировна, лучась кроткой улыбкой. - Очень ласковое имя. Звучит хорошо, от него исходит тепло, произносить приятно. Ксюша, Ксюша... - Таисия Владимировна прислушалась к звучанию имени и удовлетворённо наклонила голову: - Хорошо!
Котёнок, словно поняв, что речь идёт о нём, что он перестал быть безродным и бездомным, победно вздёрнул хвост-прутик, обежал Таисию Владимировну кругом и задрал голову.
- Ах, ты... - Таисия Владимировна присела, погладила котёнка по голове. - Ксюша, Ксюша. Знай, отныне - это твоё имя.
- Я в штаб, - сказал Корнилов, натянул на плечи шинель, поднял руку прощально, Ксюшка, будто поняв, что хозяин уходит, поспешно подбежала к нему. Капитан не выдержал, улыбнулся: - Не скучайте тут без меня. Через пару часов я вернусь, и мы будем есть настоящие среднеазиатские манты.