Через полминуты большое блюдо со стеблями лука, на которых поблескивали крупные чистые капли воды, стояло на кошме.
С собой в дорогу взяли жареного бараньего мяса, лепёшек, ревеня и лука. Вскоре караван капитана Корнилова покинул гостеприимный кишлак.
По дороге Корнилов несколько раз останавливал свой небольшой отряд, на глаз определял расстояние, результаты заносил в блокнот.
Во время одной из остановок Керим встревоженно поднял голову, прислушался к чему-то и тронул Корнилова за рукав халата:
- Господин, нам лучше освободить дорогу.
Корнилов всё понял, бросил быстрый взгляд в одну сторону, потом в другую - дорога была пуста, в окрестностях также никого не было, ни единой живой души, даже голодные бадахшанские лисы, обычно следящие за людьми, и те куда-то подевались. Капитан пустил коня в мелкое мокрое русло речушки, неторопливо высвобождающей своё длинное тело из-под громадной горы. Гора была схожа с бегемотом, приподнявшим над землёй тупую морду, справа от диковинного зверя курилась туманом узкая прорезь - туда уходило ущелье.
Из-под копыт летели тяжёлые серые брызги, с шумом всаживались в камни. Узкая прорезь ущелья удобна для обороны. Стоит там только встать с винтовками троим, как запросто можно будет остановить пехотный батальон. Двух человек достаточно для стрельбы: одного поставить с одной стороны, второго - с другой, из-за камней они будут палить очень успешно, а третьему поручить винтовки - чтобы перезаряжал их... Впрочем, Корнилов постарался отогнать от себя мысль о стрельбе. Это же не война, где положено вести военные действия, это - разведка. А разведка - дело тихое.
Он на полном скаку влетел в узкую каменную щель, проскочил как нитка в ушко иголки. Следом за ним влетели спутники.
Корнилов остановился, развернул коня.
- Ну, что там?
Через несколько минут на дороге показался афганский отряд, шедший неспешной рысью. Впереди на коне горделиво высился офицер в роскошной чалме, следом двигались мюриды с пиками. На пики были насажены головы - одна лысая, с широко открытым искривлённым ртом, хорошо видимым даже на таком расстоянии, и с длинной чёрной бородой, прилипшей к мокрому от крови древку, вторая голова - седая, с курчавыми, испачканными кровью патлами, развевающимися на ветру, - косо сидела на копье.
Двое пленников - живых, со связанными руками и ногами, - лежали на лошадях на манер мешков: голова в одну сторону, ноги в другую.
У речушки отряд задержался, офицер дал возможность своему коню напиться воды, конь попил немного и нервно задёргал головой: вода была мутной и невкусной, но не настолько мутной, чтобы на неё обратили внимание люди, офицер поднял камчу, и испуганная лошадь вынесла его на другой берег.
Мюриды с пиками неотступно следовали вплотную за своим командиром, несли головы врагов на древках, будто дорогие штандарты, на речке отряд замешкался, лошади тянулись к воде, люди одёргивали их, хлестали, и вскоре отряд снова был на дороге - ни одного отставшего, - обрёл подобие строя и поскакал в крепость.
Корнилов проводил отряд медленным, ничего не выражающим взглядом.
- Что это? Поймали английских лазутчиков и отрубили им головы? - Вопрос этот он задал самому себе, не ожидал, что на него кто-нибудь отзовётся.
- Кто знает, господин, может, лазутчики были русские, - тихо произнёс Мамат.
- Русские - вряд ли, - убеждённо проговорил Корнилов, - русские лазутчики вот так, ни за что ни про что не попадаются. А если попадаются, то не сдаются.
- Я тоже предпочёл бы погибнуть, - сказал Мамат. - Пытки здесь - жестокие. Случается, у пленного надрезают тело по талии и кожу сдирают чулком через голову. Чул-ком.
- У живого человека? Чулком? - Корнилов невольно содрогнулся.
- У живого, - тёмное лицо Мамата потемнело ещё больше, на щеках вспухли желваки, - чулком.
У Корнилова во внутреннем кармане халата были специально отложены два патрона - лежали там вместе с иконкой Николая Угодника, если бы была возможность освятить их в церкви, чтобы патроны эти не отсыревали, не давали осечки, Корнилов освятил бы. Это были патроны для личного пользования. На тот случай, коли не повезёт - накроют где-нибудь в горах, либо заманят в ловушку на постоялом дворе, или же подстрелят и лишат возможности двигаться... Эти патроны припасены для подобных случаев. Лучше застрелиться, чем мучаться в руках палачей.
И хотя по православным канонам самоубийство - грех неискупимый, самоубийц даже на кладбищах не хоронят, выносят за пределы, за ограду, роют могилы там, - такая пуля, пущенная себе в лоб, не будет считаться грехом. Это совсем другое...
Капитан строго посмотрел на Керима:
- Ну что, можно двигаться дальше?
- Можно, - разрешил тот, - дорога свободна.
Корнилов невольно отметил, что афганцы не принимают англичан, впрочем, русских они не принимают точно так же, хотя русские ведут себя в здешних краях куда менее настырно, чем подданные её величества королевы. Англичане бывают и нахраписты, и неосторожны, и высокомерны - даже их головы, насаженные на колы, и те сохраняют высокомерные улыбки, - и глупы... Слишком уж далеко находится от здешних угрюмых мест туманный Альбион, слишком уж широкий рот у этой страны, разработался, разболтался за пару столетий так, что уже мускулов, чтобы сжать его, нет, - ныне жадный рот этот готов вместить в себя весь мир. Вместить и - проглотить. И главное - подавиться не боится. А подавиться можно просто. Стоит только кинуть в открытую пасть, в незащищённое дыхательное горло, в зев какую-нибудь пыльную какашку, и все - и чихи, и слёзы, и судороги в пищевом тракте обеспечены. Так оно потом, кстати, и было, а пока лондонские посланцы хапали, хапали территории, считали это занятие важным государственным делом и совсем не боялись подавиться.
Прав был добрейший Михаил Ефремович Ионов, скрутивший наглого английского лейтенантика.
Впрочем, времена меняются - меняются и нравы. А уж люди тем более меняются. Всё течёт, всё изменяется, и ничто не возвращается на круги своя. Англичане свои непрерывные стычки с русскими в районах Центральной Азии стали называть "войной в сумерках". Определение это начало всё чаще и чаще проскальзывать в печати, Певческий мост всё замечал, фиксировал в своих бумагах, но официальных заявлений не делал, предпочитал молчать - боялся гнева Царского Сола. Русские государи были родичами английской королевской семьи.
Пройдёт несколько месяцев, и отряд русского капитана Бронислава Громбчевского, в урочище Каинды встретится с отрядом английского капитана Френсиса Яигхазбанда. Русские будут направляться к одному из местных правителей Сафдару-Али-хану, а англичане?
Конечно, Громбчевский мог поступить с англичанами так, как поступил когда-то Ионов, но вежливому шляхтичу, любившему танцевать польки на навощепом паркете, такое даже в голову не пришло.
Громбчевский остановил свой отряд и велел разбить в зелёном, наполненном фазанами и кабанами урочище палатки. Себя капитан считал человеком ловким, умным, хитрым, он думал, что Янгхазбанд, который тоже решил разбить лагерь и передохнуть в райском урочище, всё ему выложит после первой стопки "монопольки" (водку поляк вёз на двух вьючных лошадях), преподнесёт на фарфоровом блюдце на протянутой руке, но не тут-то было...
Янгхазбанд оказался умнее и хитрее Громбчевского - он ничего путного поляку не сообщил, поделился с ним только теми сведениями, что можно было почерпнуть в местных газетах, сам же постарался выведать у Громбчевского всё, что тот знал. Надо отдать должное поляку - он это заметил и перевёл общение из плоскости осторожных расспросов в плоскость алкогольную.
Пили много и безудержно. Здоровье государя российского и королевы английской должно было окрепнуть в тысячу раз - так много тостов было произнесено в их честь. Янгхазбанд научился у Громбчевского лихо шлёпать стаканы о камни, только брызги летели в разные стороны: выпьет за здоровье её величества и - хрясь стакан о ближайший валун... Хорошо! Душа радуется. Поёт душа. Закуски в урочище полным-полно - бегает, летает совсем рядом, ходить никуда не надо; из ближайших кустов высунет свою любопытную морду кабан, хлобысь - и нет кабана! Фазаны десятками подходили прямо к палаткам, а то и забирались внутрь, ловкие англичане ловили их голыми руками, сворачивали им головы и - в суп. А что может быть вкуснее похлёбки из свежего фазана?
Расстались Громбчевский и Янгхазбанд друзьями, оставили друг другу свои адреса, договорились переписываться.
После этого ловкий английский капитан ещё несколько раз появился на нашей территории - он собирал разведывательные данные, почуяв казачий наряд, благополучно ускользал от опасности и растворялся в пространстве. За свою необыкновенную ловкость Янгхазбанд получил от королевы дворянство, стал действительным членом Королевского географического общества, а затем и его президентом, разбогател, во время англо-бурской войны находился в рядах своей армии в качестве корреспондента газеты "Таймс" и присылал в Лондон довольно неплохие репортажи, хотя, понятное дело, не журналистские репортажи были главными в его деятельности, а совсем другое...
Громбчевский же дослужился до чина генерал-лейтенанта - судя по всему, он проходил в воинском реестре как "национальный кадр", поскольку особыми воинскими успехами не прославился, в семнадцатом году, плюнув на беспредел революции, творящийся в России, уехал в Польшу, некоторое время сидел там и тюрьме, благополучно бежал, потом служил в польской армии и часто вспоминал свою лихую попойку с Янгхазбандом в урочище Каинды...
Смерть свою встретил он прикованным к постели, без единого злотого в кармане, умирал в совершенной нищете. Когда ему стало совсем плохо, он послал письмо в Лондон, Янгхазбанду, с просьбой помочь и прислать на хлеб пару фунтов стерлингов. Тот на письмо далее не ответил.
К слову, лёгкий на помине Михаил Ефремович Ионов изловил Янгхазбанда на нашей территории. Чаи гонять и водку пить с ним не стал - сунул под нос кулак и произнёс сурово:
- Если ты, господинишко Янгхазбанд, ещё раз появишься на нашей земле без разрешения, жалеть об этом будешь всю оставшуюся жизнь. Понял?
Янгхазбанд понял это очень хорошо. Больше он на нашей территории не появлялся.
Капитану Корнилову важно было определить, какова зона влияния гарнизона Дейдади и есть ли где-нибудь ещё, кроме крепости, гарнизоны? Он теперь знал совершенно чётко, что крепость - это ключ к обороне всего Афганского Туркестана, что крепостные казармы набиты вооружённым людом, как бочки селёдкой: в крепости - четыре батальона-полтана пехоты, шесть батарей туп-ханов артиллерии, семь турп, то есть кавалерийских сотен, а запасов оружия, пороха, снарядов, патронов - не сосчитать. Бригадный генерал Мамат-Насыр-хан по праву может величать себя ключником, подгрёбшим под свои мягкие домашние тапочки все здешние территории. И управы на него, кроме шаха, сидящего в Кабуле, нет. Но если Мамат-Насыр-хан захочет, то может не подчиниться и шаху.
После того как Корнилов сделал глазомерную съёмку дороги, ведущей к Тахтагулу, маленький отряд свернул в сторону и углубился в пустыню.
Тахтагул - небольшой городишко из полутора сотен глиняных дувалов, стоявших на глиняных улочках, - остался в стороне.
Мамат первым приметил на далёких барханах четырёх всадников, во весь опор нёсшихся по тяжёлому плотному песку, и предупреждающе поднял руку, останавливая отряд.
Всадники исчезли за огромным, схожим с крепостной башней барханом. Мамат проводил их недобрым взглядом, подождал, появятся они снова или нет, всадники не возникли, и проговорил негромко:
- Можно ехать дальше, господин.
Но Корнилов не тронулся с места, спросил:
- Керим, сколько у нас осталось продуктов?
Тот заглянул в хурджун, широко распахнув его.
- Две лепёшки, немного баранины, полкоробки чая. - Он достал со дна хурджуна жестянку с заваркой, встряхнул её. - Чай у нас отменный, господин, китайский...
Это Корнилов знал, поэтому, усмехнувшись, сказал:
- Хороший чай имеет свойство расходоваться в два раза быстрее. Продуктов мало. Нам их не хватит.
- Есть два выхода, господин, - сказал Керим, - подстрелить джейрана либо повернуть на Тахтагул.
- Из джейрана хлеб мы не испечём. А без хлеба нам не обойтись.
- Тогда остаётся одно...
Не только хлеб нужен был капитану - ему надо было в городе купить свежие афганские газеты, если, конечно, таковые там имеются, а также посмотреть, какие книги продаются в тамошних лавках.
...В Тахтагул въехали степенно, тихим шагом. Городишко был пустынен, дверей в домах почти не было, их заменяли дерюги, висевшие на гвоздях, - признак нищеты, за дувалами - низкими глиняными стенами - жили люди посостоятельнее, пооборотистее, остальные лепили некие ласточкины гнезда, одно на другом - плотно, криво, и теперь, сидя в этих ласточкиных гнёздах, люди ждали лета и тепла.
Корнилов огляделся - не видно ли где среди дувалов военных? Нет, не видно. Тахтагул производил впечатление пустого города. Даже в "ласточкиных гнёздах" ничего не шевелилось, не подавало признаков жизни. Виною всему - прохладный день, понял Корнилов.
Солнце укрылось за облаками, небо было серым, тяжёлым. Из-под земли во многих местах выступила некая льдистая изморозь, очень схожая с солью, она добавляла холода, рождала у людей ощущение холода. Корнилов не выдержал, поёжился.
Дуканов в Тахтагуле было несколько, их можно было узнать по распахнутым дверям и ярким тряпкам, вывешенных на стенах.
Остановились у дукана, который был больше остальных, - двери у него были двухстворчатые. Из тёмного чрева, заставленного глиняными и металлическими кувшинами для кальяна, доносился пьянящий аромат индийских специй.
Корнилов спрыгнул с коня и вошёл в дукан. Хозяин, бритоголовый, в маленькой шапочке, косо сидящей на макушке, кинулся к гостю.
- Прошу, прошу, господин, - он широко повёл рукой, словно снимал с товаров невидимое покрывало, - всё к вашим услугам.
- Мы долго находились в пути, - сказал ему Корнилов на дари, - нам нужны свежие газеты.
- Пожалуйста, пожалуйста. - Владелец лавки засуетился, подскочил к стойке, на которой лежали газеты, целая охапка, сунул эту охапку капитану. - Пожалуйста, господин!
Корнилов развернул газету, лежавшую в охапке наверху. Это была старая газета. Следом - тоже старая. И дальше - старые. Самая свежая газета была двухнедельной давности. Поймав вопросительный взгляд Корнилова, хозяин лавки сделал виноватый жест.
- Извините, господин, но так ходит почта.
- Не балует она Тахтагул. - Корнилов заметил в глубине лавки, на самодельной полке, прибитой к стене, большую зелёную книгу. - А это что такое?
Книга называлась "Джихад". О джихаде Корнилов слышал, и немало, но целый том с таким названием видел в первый раз.
- Это книга о борьбе правоверных мусульман с неверными, - сказал хозяин дукана, - очень редкое издание. На всём протяжении от Тахтагула до крепости Дейдади вы такой книги не найдёте. Выпущена очень малым тиражом. Купите!
- Покупаю! - небрежно бросил Корнилов.
- Здесь вы почерпнёте много нового. Очень ценная книга для правоверного мусульманина.
Корнилов улыбнулся уголками рта, взгляд у него сделался насмешливым, и он поспешно отвёл глаза в сторону. Книга стоила дорого, но это не остановило капитана. Он небрежно сунул её под мышку, окинул взглядом лавку, задержался на роскошном длинноствольном ружье с закопчённой насыпной полкой, висевшем на стене, очень старом, способном украсить любую музейную коллекцию.
Приклад и ложе ружья были украшены перламутровой инкрустацией, отчего древняя фузея эта выглядела сказочно богатой. Корнилов залюбовался ружьём.
Владелец дукана перехватил его взгляд, поспешно метнулся к стене, к фузее.
- Купите, господин! Возьму недорого. - Владелец дукана осторожно снял ружьё с кованого железного крюка. - Купите!
Корнилов сожалеюще вздохнул: хотелось бы купить, да нельзя. С другой стороны, когда ещё такая редкая пищаль попадётся ему? Такого в жизни может больше и не быть. Тем не менее он покачал головой:
- Не могу. Нам предстоит долгая дорога. Вот если бы ружьё разбиралось...
Торговец прижал руки к халату, проговорил виноватым тоном:
- Чего нет, того нет, господин. Ружьё старое, неразборное... В ту пору, когда его сделали, ружья не разбирались. - Владелец дукана поклонился Корнилову: - Заглядывайте к нам ещё, господин.
Продукты они приобрели в чайхане - двенадцать больших лепёшек, по четыре на каждого, холодную баранину и варёную кукурузу - также двенадцать початков. Кроме того, купили корм для коней - два мешка низкосортной, замусоренной половой ржи. Больше в Тахтагуле делать было нечего. Корнилов без сожаления окинул взглядом глинобитные дома, криво осевшие от того, что материал на них шёл некачественный, стегнул коня камчой и поскакал из города прочь.
Под ноги коню кинулась дряхлая, облезлая сука, залаяла возмущённо, в следующее мгновение в глотку ей попала пыль, и собака, подавившись, смолкла, кубарем откатилась в сторону: Корнилова, привстав в стременах, настигали его спутники, а стремительного бега коней старая, опытная собачонка боялась.
Через пять минут всадники уже скакали по тугой ряби песка.
Ночь выдалась чистая, с глубоким чёрным небом, в котором яростно полыхали звёзды, и гулкой тишью, когда всякий малый звук наполняется особой силой, делается объёмным - шорох мыши, вылезшей из-под увядшего в песке куста перекати-поля подышать свежим воздухом, бывает похож на топот пронёсшегося по бархану волка, а голодный лисий скулёж звучит как визг нечистой силы, принёсшейся из земного провала околдовать людей. Корнилов лежал на песке и, подложив под голову руки, смотрел на звёзды.
Говорят, у каждого человека есть своя звезда, которая и определяет, как "венцу природы" жить, на ком жениться и с кем пить водку. Уйти от собственной судьбы можно только сменив свою звезду, а для того, чтобы сменить звезду, надо сменить своё имя.
Капитан никогда не задумывался над тем, хорошее у него имя или нет. Лаврентий. Звучит, правда, несколько не по-русски - скорее, по-римски либо по-гречески, поэтому отец и сократил ему имя, из Лаврентия сделал Лавра. Но и Лавр, если быть объективным, тоже не самое звучное имя. Впрочем, к этому Корнилов был равнодушен, ему, как всякому русскому человеку, было всё равно, как его будут звать - пусть хоть горшком называют, только Не сажают в печь.
Глубокий чёрный полог ночи перечеркнула яркая зелёная струя - пролетела комета, растаяла в сажевой бездони.
Умер какой-то большой, со значительной судьбой человек. Звезда его растворилась в пространстве... И сам человек растворился. Внутри у Корнилова возник нехороший холодок, подполз к горлу, уткнулся в невидимую преграду и растёкся по телу противной прохладной влагой.