7. КУРСКАЯ ДУГА
Не успел Ковтунов возвратиться от Васильева и поговорить с Михалевым, поджидавшим в блиндаже, как его срочно вызвал командир дивизии. Шел уже двенадцатый час ночи.
- Неспроста это в такое время, - устало проронил Ковтунов. - Ты уж подожди меня здесь, Николай Иванович, думать надо, привезу важные новости.
Так оно в действительности и случилось. Около двух Михалев, задремавший в блиндаже командира полка, проснулся, заслышав шум подъехавшей машины. Войдя, Ковтунов, не раздеваясь, сел на койку и начал рассказывать. Глаза его блестели.
Чуть склонив голову набок, не перебивая, Михалев выслушал командира.
На участке соседней дивизии был захвачен немецкий сапер, разминировавший проходы. Пленный показал, что сегодня, пятого июля, ранним утром гитлеровцы начнут большое наступление. Его показания подтвердились и из других источников. В связи с этим Верховное Главнокомандование приняло решение за несколько часов до того, как гитлеровцы перейдут в наступление, нанести по их боевым порядкам мощный удар артиллерией и авиацией.
- В контрартподготовке и мы принимаем участие, - заключил Ковтунов.
- Так, - сказал Михалев и поднял глаза на Ковтунова, - значит, надо готовиться? До рассвета-то времени осталось всего ничего!
Ковтунов снисходительно улыбнулся.
- Да у нас же все готово. Огонь будем вести по целям, запланированным для артподготовки. Понимаешь? А спланировать заново мы бы и за целый день не успели.
- Понимаю… Но не совсем. Значит, от наступления мы отказываемся, что ли?
- Да нет же! - нетерпеливо перебил Ковтунов. - Задача состоит в том, чтобы не допустить прорыва противника к Курску, обескровить его ударные группировки и затем перейти в контрнаступление. А наступать мы будем, в этом я уверен. Ведь не для обороны же все рощи и овраги в тылу забиты танками, самоходками, артиллерией? Сам видел, когда на полигон ездил.
- Так, - снова произнес Михалев, внимательно слушая, - ну а если немцы откажутся от наступления после нашей этой контрартавиаподготовки? Черт, слово-то какое, язык поломаешь, - рассмеялся он.
- Думать надо, не откажутся. Не могут отказаться, Николай Иванович. Раз уж машина приведена в действие, ее трудно остановить. Ведь сосредоточены огромные массы войск, техники, подвезены боеприпасы, составлены планы… Переигрывать теперь им поздно. - Ковтунов поднялся. - Однако надо собираться на НП. Уже третий час.
- И я с тобой, Георгий Никитич? - спросил Михалев.
- Нет. Я думаю, тебе лучше пойти на огневые… К Лебеденко. Он у меня будет подручным, и надо, чтобы там было все в порядке. Ведь может быть всякое… Не исключено, что немцы кое-где прорвутся. Особенно танки. И на этот счет жесткий приказ: назад ни шагу, пехоту отсекать от танков. Сами-то они далеко не уйдут, на тыловых рубежах их расстреляет артиллерия. Так и разъясни всем в дивизионе.
- Ну что ж, пойдем?
- И то, пойдем, - ответил Михалев.
Выйдя из блиндажа, Ковтунов протянул руку замполиту. Михалев крепко пожал ее и, не отпуская, потянул Ковтунова к себе.
* * *
На наблюдательном пункте было немноголюдно. Ковтунов не любил, чтобы здесь, в "святая святых", как он говорил, находились лишние, не имеющие прямого отношения к управлению огнем люди. Поэтому он вызвал к себе только начальника разведки капитана Запольского и помощника начальника штаба капитана Иевлева. Кроме того, на НП дежурили разведчик сержант Троицкий, топовычислитель старшина Яровой и телефонист. Ковтунов только что сообщил о времени начала контрартподготовки, и теперь все находившиеся на пункте с нетерпением посматривали на часы и вполголоса переговаривались.
- Внимание! - повернувшись к телефонисту, ровным голосом произнес Ковтунов. Разговоры смолкли. Стало так тихо, что откуда-то из угла послышалось верещание сверчка. Дверь в блиндаж со скрипом отворилась, и в ее просвете показалось иссиня-черное небо, усеянное яркими звездами. Вошел сержант Тунев. На него сразу же цыкнули, и он, бесшумно пробравшись к телефонному аппарату, присел там на корточки.
Ковтунов, не отрывая глаз от циферблата часов, отдал команду "Натянуть шнуры!" Минутная стрелка приближалась к цифре "12". И когда она поравнялась с вертикальной черточкой, Ковтунов скомандовал: "Огонь!" На какую-то долю секунды залп полка опередил оглушающий, протяжный грохот гвардейских минометов. А потом все потонуло в многоголосом, неистово сотрясающем землю и воздух громыхании.
Так продолжалось долго. Наступил рассвет, за ним - яркое летнее утро. А сотни артиллерийских и минометных стволов, соревнуясь в скорости, спешили выплюнуть положенное им по плану количество мин и снарядов, обрушивая на врага сотни тонн металла. Ковтунов знал, что бревна блиндажей и дзотов взлетают вверх вместе с "непревзойденной" немецкой техникой, обрушиваются траншеи и ходы сообщения, хороня под собой гитлеровских солдат.
…Два часа, не умолкая ни на секунду, длилась артиллерийская канонада, и в течение всего этого времени враг, подавленный ее небывалой мощью, молчал, затаившись, не смея ответить ни единым выстрелом. И когда смолкли последние, запоздалые залпы, ему понадобилось немало времени, чтобы оправиться, собраться с силами и в свою очередь обрушить огонь артиллерии и бомбовые удары авиации на наши позиции. Нет, он не отказался от наступления. Но сила удара уже была намного ослаблена, а прочные оборонительные сооружения помогли нашим войскам избежать больших потерь. И когда после артиллерийской и авиационной подготовки противника на передовую позицию двинулись его тяжелые танки и самоходные орудия, передовая позиция, молчавшая до этого, ожила и встретила их губительным огнем.
Плотный артиллерийский огонь обрушился на танковые и самоходные подразделения противника и еще до подхода их к передовой позиции из глубины советской обороны нанес им значительный урон и расстроил боевые порядки. Но, не считаясь с потерями, гитлеровцы неистово рвались вперед, и вскоре желтые приземистые "тигры" и широкие угловатые "фердинанды", окруженные тучами пыли, подошли к батарее Васильева. Завязался неравный поединок. Пушки батареи стреляли так часто, что казалось, огонь ведет целый дивизион. Один за другим стальные чудовища врастали в землю. Черный дым, смешиваясь с облаками пыли, столбами тянулся высоко к солнцу. Таких дымных столбов Ковтунов насчитал уже восемь. Но и батарее приходилось тяжело. Замолкла одна пушка. За нею другая…
Ковтунов увидел еще, что, бессильные атаковать батарею в лоб, фашистские танкисты стали обходить, обтекать ее с флангов. А потом управление огнем полка отвлекло его внимание от батареи Васильева. Весь поглощенный боем, он отрывался от стереотрубы только для того, чтобы отдать команду по телефону. Полк вел огонь по скоплениям пехоты и танков.
- Все кончено, - проговорил вдруг кто-то сзади. Ковтунов обернулся, вопросительно посмотрел на Иевлева и, поняв, что он говорит о батарее Васильева, перевел взгляд туда. На батарею уже ворвались танки противника и "утюжили" орудийные окопы. Ковтунов зло посмотрел на Иевлева:
- Нет, не кончено, наоборот, все еще только начинается! Передайте приказание первому дивизиону выдвинуться на прямую наводку, на рубеж номер три…
Прорвав передовую позицию, "тигры" и "фердинанды" устремились к первой траншее главной полосы обороны. За ними на укороченных дистанциях шли бронетранспортеры. Бой вступил в новую фазу. Ковтунов видел, что нескольким танкам удалось проникнуть в глубину обороны. Но это не вызывало у него особой тревоги. Он знал: танки далеко не пройдут, их встретят на очередных противотанковых рубежах и остановят. Беспокоило другое. Несмотря на огромные потери, враг систематически наращивал силу удара, вводил в бой все новые и новые резервы. Командующий артиллерией дивизии подполковник Николин сообщил Ковтунову, что на участок, обороняемый дивизией, гитлеровцы бросили до двухсот танков и самоходных орудий. Борьба становилась все более напряженной. Ожесточение с обеих сторон нарастало. Первая и вторая траншеи главной полосы обороны на отдельных участках оказались прорванными. По приказу подполковника Николина Ковтунов выдвинул на прямую наводку второй дивизион.
Артиллеристы вступили теперь в единоборство с танками. Командир 1-го дивизиона капитан Воробьев попросил Ковтунова к телефону. Он докладывал, что у него уже вышло из строя два орудия, семь человек ранено, трое убито.
- Держитесь! - ответил Ковтунов.
"Справится ли? Выстоит? - беспокоился он. - Другим легче, а он ведь на прямую наводку выдвинулся первым и уже несет потери…"
- Товарищ гвардии майор! - позвал Иевлев, стоявший у амбразуры с биноклем, прижатым к глазам.
Ковтунов положил телефонную трубку и подошел к амбразуре.
- Смотрите, - тихо проговорил Иевлев. - Это… кажется, прямо на нас…
Несколько секунд Ковтунов остолбенело смотрел вперед. Плотным строем прямо на наблюдательный пункт двигались танки. Он насчитал двенадцать, но за ними, скрытые пылью, словно дымовой завесой, конечно, были еще. Это Ковтунов знал наверное.
Застыв у амбразуры, он не отрывал глаз от приближающихся танков.
- Что будем делать, товарищ гвардии майор? - послышался сзади голос Иевлева, в котором звучала неприкрытая тревога.
Ковтунов, собравшись с силами, не поворачивая головы, спокойно ответил:
- Будем бить врага. Вызовите Лебеденко. И пусть не бросает трубки.
- Слушаюсь. - Иевлев подбежал к телефону.
Ковтунов подошел к карте, на которую были нанесены маленькие прямоугольнички - участки подвижного заградительного огня. Они располагались впереди наблюдательного пункта, тесно примыкая друг к другу, - один ложился прямо на пункт…
- Лебеденко у телефона! - доложил Иевлев.
Ковтунов с картой в руках подошел к амбразуре. Танки были уже метрах в восьмистах, они как раз подходили к зоне заградительного огня.
- Передайте Лебеденко… "ПЗО - Слон", - скомандовал Ковтунов, - зарядить. - Потом выждал, когда танки подойдут ближе, и подал команду "Огонь!".
Плотной стеной взметнулись разрывы. Ровно минуту в бешеном темпе вел огонь дивизион. Артиллеристы старались изо всех сил. Там был Михалев, и он понимал - это хорошо знал Ковтунов, - какая опасность нависла над всеми, кто находился на наблюдательном пункте.
Ковтунов посмотрел на карту. Оставался один прямоугольничек, тот, что закрывал собой наблюдательный пункт.
- "ПЗО - Лев", зарядить! - скомандовал Ковтунов.
Иевлев передал команду и зажал рукой микрофон.
- Лебеденко просит вас к телефону, товарищ гвардии майор, говорит - опасное направление.
- Зарядить, - не допускающим возражений голосом повторил Ковтунов. Он все так же, не поворачиваясь, стоял у амбразуры.
Это был огонь на себя. Снаряды рвались так близко, что казалось, блиндаж вот-вот развалится и похоронит всех под обломками. Слышно было, как сверху летели камни, осколки, земля. Танки заметались в дыму и огне разрывов, их боевой порядок был расстроен.
- Усилить огонь! - приказал Ковтунов.
Прошла минута-другая. Никто не говорил ни слова. Первым нарушил молчание разведчик:
- Уходят, товарищ гвардии майор, ей-богу, уходят!
8. ОНИ СТОЯЛИ НАСМЕРТЬ
Теплая июльская ночь спустилась на землю быстро и как-то незаметно. Сразу со всех сторон подступила, придвинулась мягкая бархатистая темнота, и только далеко на горизонте еще бледнела полоска багряной вечерней зари.
На батарее капитана Васильева было тихо. Четко вырисовывались силуэты орудий, их тонкие длинные стволы, казалось, ощупывали темноту. Между орудиями легкими крадущимися шагами скользил часовой - Вано Хантадзе.
В блиндаже, еще не обжитом, было светло, пахло сырой глиной и свежесрубленной сосной. У стены примостился маленький, из оструганных добела досок столик. На нем чадила узенькой струйкой сделанная из гильзы снаряда лампа. Справа на узких нарах спал старший сержант Тогузов. Слева нары были широкие, и там, тесно прижавшись друг к другу, лежали Урсунбаев, Дудка и шофер расчета Григорьев. А у самого входа, по левую его сторону, соорудили себе койку на двоих Прозоров и Гавриленко.
Раздевшись, Прозоров зевнул, прикрывая рот ладонью, подошел к столику. Тогузов лежал на боку, подложив под щеку ладонь. Колени его почти касались подбородка, шинель оползла, и пола лежала на земле.
С минуту Прозоров пристально всматривался в совсем детское, румяное, покрытое легким белым пушком лицо Тогузова.
О чем думал пожилой солдат? Отчего собрались на лбу его глубокие морщины? Может быть, вспомнил сына, почти ровесника Тогузову, который ушел партизанить и от которого не было с тех пор вестей?
- Гаси свитло, Ефремыч! - недовольно произнес Гавриленко.
Прозоров вздрогнул. Нагнувшись, подобрал с полу шинель и укрыл Тогузова. Поплевав на пальцы, придавил фитиль. В темноте добрел до нар, улегся рядом с Гавриленко.
Долго еще оба ворочались, прислушиваясь к мерному дыханию, вздохам и похрапыванию. Сон не приходил.
В блиндаже было тихо, только откуда-то изредка доносилось уханье пушки да редкая дробь пулемета.
Но тишина продолжалась недолго. Было около трех часов утра, когда всех поднял на ноги тягучий скрежещущий грохот. Тогузов сел на койке, протирая кулаками глаза, прислушался.
- Фрицы али наши? - поспешно натягивая сапоги, спросил Григорьев.
Ему никто не ответил. Все недоуменно поглядывали друг на друга.
Дудка, покрутив головой, плюнул и, как был босиком, выскочил наружу. В открытую дверь вместе с грохотом ворвались отблески зарева. И тотчас же Дудка скатился назад.
- Так это ж катюши! Наши дают жару.
Все сразу, наперебой, оживленно заговорили:
- Значит, наступать будем?
- Артподготовка началась…
- Ну, насчет наступать, это еще бабушка надвое сказала.
- Поживем - увидим.
Наскоро приводя себя в порядок, один за другим артиллеристы выскакивали из блиндажа.
И справа, и слева, и сзади начавшую уже редеть темноту пронизывали ослепительные вспышки. Рев пушек смешивался с глухим буханием гаубиц и отрывистым тявканьем минометов. Снопы яркого огня, вырывавшиеся из стволов, освещали бойцов, высыпавших из блиндажей.
Вскоре залпы "катюш" смолкли. Теперь стало слышно, как высоко в воздухе с клекотом и свистом проносятся снаряды и мины. Из далекого вражеского стана возвращаются приглушенные вздохи разрывов. Так продолжалось около двух часов.
Потом в воздухе появились новые звуки. Они, быстро приближаясь, вскоре наполнили воздух ровным гулом моторов. Прошли бомбардировщики, потом штурмовики. И вслед за этим все замолкло. Наступившая тишина не обещала ничего хорошего - это чувствовал каждый. Ведь вслед за мощной артиллерийской подготовкой обычно должны идти пехота и танки. А между тем танки не появлялись, пехота оставалась в траншеях и, видимо, не собиралась наступать. Значит, что-то не то.
Необычным был и ранний завтрак. Старшина и повар разносили на каждый орудийный расчет по термосу жирной гречневой каши, обильно заправленной мясом. Но то ли ранний час не располагал к еде, то ли ожидание назревающих событий тревожило солдат, но они ели мало, неохотно. Не слышно было и обычных шуток.
Только командир первого огневого взвода лейтенант Сахно был, как всегда, беззаботно весел и, обнаженный по пояс, умываясь, о чем-то оживленно переговаривался с солдатом, поливавшим ему из котелка.
"Бум-м!" - донеслось откуда-то издалека. "Бум-м!" Потом еще и еще. И вскоре завздыхало, заухало часто и назойливо.
- Ну вот оно, начинается, - быстро подымаясь на ноги, почти радуясь, что ожиданию пришел конец, воскликнул Прозоров.
Стремительно приближался свист снарядов. У орудия, словно из-под земли, вырос Васильев, как всегда спокойный, только чуть побледневший, и громко приказал:
- Выставить наблюдателей! По одному на орудие. Остальным - в укрытия… - и побежал вдоль фронта батареи.
В следующее мгновение свистящие звуки резко оборвались, и тотчас же грохот разрывов сотряс воздух, взметнув вверх и в стороны землю, густо перемешанную с дымом. Взвизгивая, разлетались осколки, камни и комья земли барабанили по щитам орудий, сыпались на землю.
Кое-кто из расчета бросился снова в блиндаж. Прозоров, Гавриленко и Григорьев прыгнули в щель, вырытую позади орудия, а старший сержант Тогузов влез в свою индивидуальную ячейку и, выставив голову, наблюдал, где рвутся снаряды.
- Вот тебе и наступление, - переведя дух, раздельно, по слогам, выговорил Прозоров.
Разрыв тяжело ухнул совсем рядом, обдав жаром и сладковатой едкой гарью. Потом сверху посыпалась земля, куски ее с глухим шмяканьем падали вокруг, барабанили по спинам пригнувшихся бойцов.
- Во-о-н, кажись, опять несет, - предупредил Прозоров, прислушиваясь к обрывающемуся свисту. Но как это часто бывает, снаряд, который, кажется, летит прямо на тебя, унесся дальше и разорвался в сотне метров от батареи.
Гул разрывов теперь доносился из тыла, оттуда, где сосредоточились основные силы советских войск. На батарею снаряды и мины залетали редко. То ли они оторвались от тех, что уносились дальше, в тыл, то ли были выпущены по этому безмолвному и безлюдному участку местности с целью прощупать: а нет ли там чего-нибудь скрытого и не выдаст ли оно себя?
Те снаряды и мины, которые разорвались в расположении батареи, не причинили вреда ни людям, ни орудиям. Они только слегка напугали, насторожили, заставили быть в напряженном ожидании.
Не уронив ни одной бомбы, прошли над батареей и прикрывавшим ее пехотным батальоном гитлеровские бомбардировщики. Черной тучей пронеслись они дальше в тыл и оттуда вскоре послышались приглушенные расстоянием тяжелые вздохи разрывов. Видно, хорошо замаскировались солдаты, выдвинутые по воле командования на этот ложный передний край.
Но вот все смолкло. Снова наступила гнетущая тишина. И опять она длилась недолго. Воздух опять наполнил зловещий свист снарядов, опять загрохотали, сотрясая землю, разрывы, послышался грозный, все нарастающий гул мощных моторов, в наступление пошли танки и самоходные орудия противника.
Раскрасневшийся, с раздувающимися ноздрями, от расчета к расчету стремительно шагал капитан Васильев.
- Сейчас… танки покажутся… на гребне высоты, - запыхавшись, сказал он Тогузову. - Это четыреста метров. Подпусти немного ближе и - чтобы каждый снаряд в цель! Как на полигоне…
Обращаясь к командиру орудия, он в то же время пристально всматривался в солдат, словно пытаясь разгадать, как будет вести себя в бою каждый из них. Артиллеристы тоже поглядывали на командира батареи. Но Васильев был, как всегда, спокоен, чисто выбрит, от него даже струился чуть уловимый запах одеколона.
Уже сделав было шаг, чтобы идти дальше, Васильев, поправив гимнастерку, коротко бросил Сахно, высунувшемуся из ячейки:
- В случае чего примете командование батареей, - и заспешил к следующему орудию.
Солнце показало из-за горизонта половину своего огромного приплюснутого диска, когда танки гитлеровцев, вздымая густые тучи пыли, окрашенные в кровавый цвет, вырвались на гребень.
Лейтенант Сахно пулей выскочил из ячейки и, на бегу отряхивая землю с коленок, метнулся в сторону от орудия. Пробежав метров двадцать, он остановился, выбирая место, откуда лучше будет видно поле боя, и, выхватив из футляра бинокль, припал на колено.
- К орудиям! - крикнул он охрипшим вдруг голосом и поднял правую руку.