И грузный седеющий Добрыня, присаживаясь на лавку, сказал:
- Да поутихло маленько...
Он выпил из княжеского кубка, закусил яблоком.
- Надо единую веру, - сказал он племяннику. - Все в один голос говорят. Единая вера нужна.
- Единая так единая! - сказал князь. - Давай единую веру насаждать.
Он прошёлся по горнице.
- Коли не могут люди богов своих меж собою примирить, давай им единого бога оставим. И будет сим богом - Перун, бог отца моего, бог достойный, бог сильный, воинский! Пойдёшь по городам и весям, а пуще всего в Новгород - оттуда все крамолы идут...
Добрыня ухмыльнулся.
- Чего смеёшься? - спросил князь.
- И мы! - сказал Добрыня. - И мы с тобой из Новагорода пришли в Киев.
- А хоть бы и мы! - подтвердил Владимир,- Новогородцы вечно ковы куют! Неугомоны! Вот и начни с них. Всех прочих богов - долой! Пущай один Перун будет для всей Руси.
- Не отдадут своих богов славяне, - сказал Добрыня. - Кровь польётся!
- Пущай кровь льётся, а держава крепится! - запальчиво сказал князь.
- Ты князь, тебе виднее, - согласился Добрыня. - А наш-то древлянский бог не Перун, а Сварог.
- Да это одно и то же, только имена разные.
- Да нет! Мне тут волхв знающий толковал, да я не запомнил: Хорс и Сварог - одно и то же, а Перун - нет.
- Пущай один Перун главным богом будет, остальные ему в подчинении.
- Вроде как ты - князь, остальные - бояре, - объяснил себе Добрыня. И тут же подумал, что многие на княжеское место норовят. - Тут силой придётся!
- Затем тебя и посылаю! Силой так силой...
- Когда выступать? - спросил, поднимаясь, Добрыня.
- Вот тут поутихнет, и поезжай. Не тяни, а то в самую слякоть да распутицу попадёшь, на полночь ведь поедешь...
Добрыня мешкал.
- Чего ты? - спросил князь.
- Сказывают, к тебе какой-то храбр приехал. Христианин...
- Ну, приехал, так что?
- Сказывают, он Соловья у тебя во дворе зарезал, Одихмантьевича, коего сколь годов взять не могли. Верно?
- Верно.
- Так ведь он Чернигов от канглы освободил и полон распустил.
- Ну и что?!
- А ты его в погребе голодом моришь!
- Не твоего ума дело! - вскипел князь.
- Смотри! - сказал Добрыня, - Он доя смердов - герой! Смотри!
- Я тебе сказывал в Новагород идти, вот и ступай!
- Ты князь, тебе виднее! А только так-то людей верных казнить безвинно начнёшь - не пришлось бы нам опять за море к варягам подаваться!
- Иди! - закричал князь. - Разговорился тута!
- Не ори! - спокойно урезонил буйного князя Добрыня. - А то как возьму хворостину по старой памяти...
Владимир представил, как грузный седоватый Добрыня заголяет его - князя киевского, - и прыснул со смеху.
- То-то и оно, что князь... - вздохнул Добрыня, подходя к племяннику и целуя его в лоб. - А следовало иной раз, ох как следовало бы... Не путно живёшь! Бестолково.
- Полно тебе ворчать-то! Самому тошно!
- Ан не живи так! Раз тошно.
- А как жить? Кабы этих дуроломов плетьми не разогнали, так они бы весь Киев пожгли... Видишь, вона варягов двоих убили! За что? И ты мне убийц сыщешь! - опять превращаясь в прежнего крикливого и взгального князя, закричал Владимир. - Средь бела дня людей режут.
- А ты пои их больше! - тоже повысил голос Добрыня. - Дружина твоя обожралась вся на пированиях. Что ни день - то веселие, что ни веселие - то пьяны суть!
- Веселие руси есть пити! И не можем без того быти! Русь никакого веселия, кроме как хмельное питие, не ведает...
- Пити, да не утшватися! Оне что, и в домах своих пьют? А кто на ловы ходит? Кто невода тащит? Это русь у тебя в дружине пьяна! А небось в лесах да в болотах северных не больно повеселишься. Их тамо новогородцы, да сумь, да варяги мигом окоротят! А тут что русь, что варяги, что хазары-дружинники - все пьяны от безделия! Ан не зря варяг Феодор, коего славянские волхвы намедни убили, говаривал: "Безделие - всем порокам ворота!" Именно так.
- Погоди! - сказал князь. - Скоро в поход пойдём - они утишатся!
- Да они в поход негожие! Они уж и меча не держат! А ты подумай, кто тебе вина заморские возит? Кто хмельные меды во Киеве ставит? Византийцы да хазары! А они спят и видят, как тебя из князей сковырнуть. Ты им и нужен-то, пока дружина есть. Хазарам - чтобы византийцев пугал, а византийцам - противу хазар! Вот ты и болтаешься, как дерьмо в проруби: то туды, то сюды! Надо свою линию гнуть! Своим умом да державой крепиться!
- Эх, Добрынюшка... - только и смог, что вздохнуть сокрушённо князь.
- Вот те и "Добрынюшка", - продолжал ворчать дядька. - У тебя всего и есть к бою гожие, что храбры дружины славянской! Потому что я им ни пить, ни гулять не даю. А и они в шатании: как пошла эта кутерьма - чей бог лучше, - так готовы друг другу глотки рвать! Одни только христиане и служат.
- Они Царьграду служат!
- Не бреши! Они тебе служат! К тебе идут! А ты их вон в погреба содишь! А ну как не зарезал бы этот храбр разбойника Солового, что бы он, помилованный, сейчас творил и с кем? А не помиловать нельзя! Силёнок у тебя, князюшка, нет!
- То и оно, - признал князь. - Не мог я Илью в подземелье не посадить.
- Дак и сади! Морить-то зачем?.. Он тебе ещё пуще меня служить станет.
- Я его помилую, дай срок!
- Он у тебя там ноги протянет е голоду! Он к тебе шёл! Вона какую службу тебе сослужил, а ты его в погребе держишь!
- Пойми ты, старое полено! - закричал князь. - Его тут хазары изведут мигом!
- А уж лучше ты его изведёшь, недоумок! Так, что ли?! - закричал и Добрыня. - Корми его тамо, голова садовая!
- Счас побегу!
- Домашних пошли! Рогнеду!
Князь невесело засмеялся.
- Она и меня-то скоро ядом накормит. Змеюка варяжская! Так бы и удавил!
- Она тебе четырёх сыновей родила!
- Да сыновья-то эти подрастут - на меня в ножи пойдут! Её корень, змеиный, - что Изяслав, что Всеволод...
- А Ярослав? Такой мальчонка золотой! Даром что хроменький!
- Ярослав не воитель будет.
- Больно ты ведаешь, кто кем будет!
На том и простились. Но перед тем, как уехать и увести из Киева дружину, пошёл Добрыня к сестре - постаревшей, но всё ещё красивой, княжеской матери Малуше, - в терем её, более на избу смахивающий. И там полдня ел пироги да с Ярославом играл, который, считалось, гостил, а на самом деле жил постоянно у бабушки. И, выходя к застоявшейся, ожидавши его, конной дружине, ворчал довольно:
- Тебе, стало быть, нельзя! Тебе не по чину княжескому! Дурь ломать - по чину! А правду творить - не по чину! Ладно! Мы и без тебя обойдёмся.
Сотники свистнули, десятники гикнули. Качнулся строй всадников, заскрипел тяжкий обоз - пошла дружина славянская вослед за Добрыней-древлянином в Новагород. Перуна-бога там устанавливать...
* * *
Илья очнулся от голодного забытья, как из омута на воздух вынырнул. Соскочил с лежанки, что устроил себе, от крыс спасаясь, качнулся от слабости и тошноты. Держась за осыпающуюся земляную стенку, подошёл к оконцу-отдушине в каменной непробиваемой кладке. Выглянул.
На мощёном дворе стояла высокая старуха в чёрном плаще, повязанная платком по брови, а из-за неё выглядывал мальчонка в княжеской собольей шапке, дорогой рубахе до колен и сафьяновых сапожках. Он испуганно таращил громадные серые глаза на Илью.
"Регина Хельги?.. - пронеслось в замутнённом голодом мозгу Ильи. Но тут же он опомнился: - Какая Хельги! Она умерла давно! И не княгиня это вовсе. Мальчонка, видать, князь, а она - нет".
- Здравствуй,.. - совсем нестарым, звонким голосом сказала старуха. - Как звать тебя величать, буйная головушка?
- Илья, - ответил он и подивился своему хриплому, слабому голосу.
- Кто ж ты будешь? Какого роду-племени?
- В Карачарове муромском богатырём слыл, а теперь вот ослаб...
- Богатырь,.. - произнесла задумчиво старуха новое для себя слово. - Ты чьей земли воин?
- Пращуры в земле Кассак у хазар в работе были, - сказал Илья, - да, когда гонения пошли, через Поле Старое в муромские леса откочевали.
- За что гонения?
- За веру православную, - прямо глянув в синие старухины глаза, сказал Илья.
Княжонок вышел из-за старухи и теперь уже без страха смотрел на него.
- Ты христианин? - спросила старуха.
- Да, - бесстрашно ответил Илья.
Княжонок подошёл к самому окну и глянул снизу вверх в отдушину-оконце и сказал, желая подбодрить богатыря:
- Я тоже буду!
Старуха улыбнулась, сверкнув по-молодому жемчугом зубов:
- Ярослав! Ты бы лучше дал хлеба брату своему во Христе!
Княжонок покраснел и торопливо принял из рук старухи узелок с едой, кувшин с молоком и просунул в оконце.
Илья сдержался, чтобы не кинуться на еду.
- Спаси тебя Бог, мати...
- Мальфрида, - сказала старуха. - Смолоду-то Малушей-ключницей звали.
- Вон ты кто! А я было подумал, что ты княгиня Ольга...
- Говорят, я на неё похожей становлюсь... - опять улыбнулась старая женщина. - Вот ведь как бывает... А она меня иначе как чернавкой и не звала... Рабыней! А я - князя родила! И от двух ветвей княжеских - славянской и русской - князь Владимир киевский! И варягам, и русам, и славянам, и всем - князь истинный!
"Кабы ему ещё разум княжеский!" - чуть было не сказал Илья, но пожалел мать.
- А этот вот, - старуха прижала к себе княжича, - ещё и басилевса византийского внук. Видишь, какая кровь - золото!
- Кровь у всех одинакая! - сказал Илья. - Что у человека, что у скота бессловесного...
- Ишь как! - удивилась старуха и даже подбоченилась, уж совсем не по-княжески. - Так ты, выходит, князей не чтишь?
- Несть ни князя, ни раба! Ни эллина, ни иудея, но все - сыны Божии, - ответил богатырь.
- Это кто же такое сказал?
- Господь мой, Иисус Христос, заповедал...
- А ещё что он тебе заповедал? - усмехнулась старуха.
- Он не ему заповедал, а всему миру, - сказал вдруг княжонок.
- Истинно так. Да благословит Господь твою разумную головушку, - сказал Илья и подумал, что Ярослав не в отца пошёл, слава Богу! И умён, и не буен.
- Сказывают, ты в Киеве сильнее всех? - перевела разговор на другое старуха.
- Был! - сказал Илья. - Ноне - слабее внука твоего...
- А что ж ты, когда в силе был, покорился да в застенок пошёл?
- Я не варяг! - ответил Илья. - Это они на князя руку подымают... А я князю служить пришёл, ради народа православного. Не моя вина, что князь в затмении диавольском...
- Так и ушёл бы на волю! При твоей силушке кто бы устоял супротив?
- Я не торк и не печенег, чтобы от службы в степь бегать. Я - воин Христов, и это Бог мой мне испытание посылает, смирением меня испытывает... И аз, аки Иов многострадальный, не возропщу! Господу виднее, как со мной будет... Он не оставит меня!
- Так ведь князь велел тебя голодом уморить без вины!
- Его грех! А моего - нет и не будет... Истина явится!
- Ты что, Илья, там у себя в погребе костей не видел? Не ты первый, не ты последний здесь пребываешь...
- Господь меня не оставит. Без воли Его и волос с головы человеческой не упадёт...
- Уж не ведаю, как он спасёт тебя... То ли глуп ты, то ли упрям.
- Спасёт! - сказал Ярослав. - Мы же пришли!
Старуха засмеялась, подхватила княжонка на руки, расцеловала.
- Нас Господь вразумил, - отпихиваясь от бабушки, пыхтел княжонок.
- Может, и так, - сказала она, опуская внука на землю. - Удивительны и непонятны вы мне, христиане... Какие-то другие вы... Ну да ладно. Поешь. Мы тебе ещё еду носить станем, а там, глядишь, и князь волю свою переменит, он горяч, да отходчив. В отца, в князя Святослава,.. - сказала она, припомнив что-то.
- Илья! - сказал вдруг Ярослав, снимая княжескую шапку. - Прости родителя моего, князя Владимира, что он тебя сюда, в узы тесные, заточил.
- Бог простит.
- Ты прости! Прости, Христа ради!
- Ярослав! - ахнула бабка. - Ты же княжич! Кому ты кланяешься! Вовсе чести не имеешь!
- Не в чванстве честь княжеская! - сказал Илья. - А ты не сомневайся, я князя не виню... Его сатана соблазнил.
- Он опомнится! - сказал Ярослав. - Он добрый!
- Спаси тебя Христос, милостивец мой!
Старуха взяла княжича за руку и, нахлобучив на него шапку, повела от оконца подальше, но он вырывался и, оборотившись, кричал:
- Я и завтра приду! И всегда! И кормить тебя стану! Я молиться за тебя буду...
Илья медленно, по крошке съел хлеб, чтобы не умереть; по глотку за весь вечер медленно выпил молоко. И впервые за много дней уснул крепким сном выздоравливающего.
Глава 10
Добрыня древлянский
Добрыня ехал в Новгород охотою. Потому что не Киев, а Новгород считал родным городом. Киев для него был городом княгини Ольги, которую он не любил - слишком памятен ему горящий Искоростень, дружина варяжская, рубившая всех мужчин, и сама Ольга-мстительница во вдовьем повойнике, в княжеской шапке, с бездонными синими глазами, где отражался пылающий славянский город...
Добрыня и до сего дня считал, что Игоря - мужа её - древляне, его родичи, убили по правде и по совести. Справедливо. Да и убили-то они его, принеся в жертву богам, так что, может быть, в мире мёртвых он и сейчас княжит.
А потом вон как вышло: Малуша - старшая сестра Добрыни - мать князя киевского, а он - воевода набольший. Вот небось Ольга в могиле переворачивается! А может, и нет! Под старость, когда стала она христианкою, сильно переменилась! Куда девалась лютая варяжка - стала в старости тихая да добрая. Во внучонке своём души не чаяла - словно видела его будущее. Князем его растила, у Малуши отобрав. Изредка мать Владимира видела. А перед смертью призвала Ольга ключницу свою и прощения у неё попросила.
Потому, когда Святослав отдал Владимира в Новгород князем, поехали с ним и Добрыня, и Малуша, и вся их древлянская родова. Сильно Добрыне Новгород глянулся. И город хорош, и люди в нём лучше, чем в Киеве. Нету в них спеси - не стольный ведь город, потому и дышится в нём легче. И хоть варягов в городе полно, и руси, а не такие они, как в Киеве. Здесь у них дома да семьи! Потому делится город на пять концов: русский, варяжский и три славянских. А ещё проще: варяжский и русский, потому что уже не понять, кто рус, а кто славянин ильменский. Русы все только по-славянски говорили. Да и варяги давно в Новегороде ославянились. Жизнь в Новгороде ключом бьёт! Не то что в каком-нибудь Муроме или другом пограничном месте. Здесь торжище шумит, на пристанях товары многоразличные грузятся. В ремесленных мастерских да в кузнях работа кипит, а пуще всего - топоры стучат, потому что новгородцы - прирождённые плотники - и ложку и лодку одним топором смастерить могут.
Здесь в Новегороде, куда прислал их Святослав, высмотрел. Добрыня себе жену. Туг на Ярилин день и женился. Тут и детей родил. Жил не как богатые славяне, по нескольку жён имея, а вроде христианина - одну жену имел. Её одну почитал, на других жёнок и не заглядывался. Потому сейчас хоть и староват стал и жена поседела, а любви Добрыня к ней не утратил. Рвалась душа его домой, в Новгород, к жене, к детишкам. А Киев был для него службой нежеланной. С лёгкой душой поспешал он... Да только из Киева сюда быстро не доедешь! Скачи не скачи, а всё дней сорок-пятьдесят дорога занимает.
Ехали встречь осени. Когда к Чернигову подходили, деревья чуть золотом тронуло, а уж под Новгородом на лужах ледок хрустел. Много за дальнюю дорогу передумал Добрыня. Много прошедшего за последние годы в памяти перебрал. Помнил, как по этой дороге ехал он с княжичем Владимиром, совсем ещё юношей, в места дальние, незнаемые. Шагали по тропам, гребли на стругах суровые варяги. Теперь таких мало - те все в сечах полегли да за моря уехали. Счастье-добычу искать. И видел Добрыня тогда, как злобится молодой князь на братьев своих сводных:
- Меня отец в Новагород послал, а не Ярополка с Олегом! Они отцовы дети законные, а я так - сбоку припёка!
Напрасно утешал его Добрыня: мол, погоди, княжич! Ещё неизвестно, как повернётся. Сказывают, Новгород не хуже Киева! Не то что Овруч или ещё какое ближнее селище-городище! Но княжич стоял на своём: "Усылают, с глаз долой - из сердца вон!"
И только Малуша, ехавшая с сыном и тосковавшая по Святославу, сказала тогда: