3
Чуть свет вторую роту отвели в перелесок, сменили резервной третьей. Привезли пищу, но бойцы ели кое-как, засыпали с ложкой в руке. Землисто-серые, в копоти, лица, воспаленные глаза, бурая, пропитанная речной сыростью и потом, одежда… Обмыться бы, но где возьмешь воду? Сим далеко, Зилим - вот он, да не укусишь… У Игната кружилась голова, перед ним то возникало село, объятое морем пламени, то снова надвигался берег в злых точках выстрелов, то мелькало окровавленное лицо Гареева…
Один Кольша был на ногах. Он бродил около печных труб, гладил их оплавленные бока, порой взглядывал на юг, не полыхает ли над Богоявленском? Как ни странно, зарева пока не было, хоть и крепко грозились дутовцы.
- Теперь жди вестей. Говорят, казакам серники были розданы: ворвешься - поджигай… - походя бросил он Макарке.
Тот враз потускнел.
Подъехал главком с Томиным, их сопровождала гурьба конных ординарцев. Они спешились, заговорили о вчерашнем бое, о ложной переправе через Белую, над которой колдовали всю ночь. Игнат сидел в стороне, изредка подымал веки. "На Зилиме делать нечего, Евстигней как скала. Главное на севере, у реки Сим. Да ведь не догадается Василий. Ну, а сам просить не стану. Довольно ребячества!"
Главком, беседуя с Калмыковым, повел бритой головой туда-сюда, и в босом, усталом, подчерненном копотью солдате, на обочине дороги, наконец узнал друга-пресненца. Всмотрелся, видно, вспомнил что-то, покивал Калмыкову:
- Заберу я у тебя москвича, не возражаешь?
- Как, совсем?
- На день-другой. И не к себе, нет. Пусть наведается к Ивану Степановичу. Там у него и трети партийцев не осталось. Первыми кинулись в контратаку под Петровском, первыми и полегли… Да и надо же человеку повоевать досыта!
- По-моему, хватило б ему на сегодня, - ревниво заметил Евстигней. - Наелся до отвалу.
- Видать, нет. Во, улыбается! - Калмыков махнул рукой. - Чур, не забывай об усольцах. Всегда приютим, при любой грозе.
- Буду знать.
Василий Константинович поглядел на север, ловя ухом гул далекого боя.
- Сейчас там каша заваривается. Едем!
Игната нечего было торопить: свое все на себе, "бульдог" в кармане, да и белолобый стоял наготове, нетерпеливо бил о землю передним копытом. Поскакали в обгон колонн. Полки шли по нескольким дорогам, образуя гигантское кольцо, а в нем - обозы, добровольные боевые группы из парнишек, стариков и баб, летучие санотряды. Многовато все-таки раненых. Бой кругом, и всюду кровь…
Небо сияло первозданной голубизной, струило тепло, правда, не такое уж каленое, одинокая сквозистая тучка застыла на западе, и под ней широкими кругами вился коршун.
- Что же генералы? - спросил Игнат. - Какую новую пакость надумали?
- План давний: ударить в лоб и в тыл, прижать к Белой. Крупные силы у них пока на юге: и те, что поспевали за нами от Белорецка, Седьмая казачья дивизия, и те, что неделю не могли опомниться после Петровского. А вот кто впереди… - Блюхер умолк на мгновенье, в задумчивости покусал темный ус. - Как, по-твоему, наш тет-де-пон сыграет свою роль?
- Ты о ложной переправе через Белую?
- О ней. Если бы ты видел, какой располагающий уголок. Село на том берегу, паром, брод. Оседлал, и с ходу к Уфе, по прямой едва ли не самое короткое расстоянье. Генералам есть над чем поломать голову.
- А где твой гнедой? - вдруг спросил Игнат. Под главкомом была новая лошадь.
- Погиб конь, вчера у Ирныкшей… - Василий Константинович помрачнел, голос его дрогнул. - Считай, с зимы на нем…
- Значит, бой гремел и в чащобе? То-то Михайло волновался!
- Собрали кулак, действовали напролом! Человек девятьсот шло в передовых цепях, не меньше - в резерве. Без малого, казачья бригада. Хвала интернационалистам Сокача, отвели удар. А сдай мы Ирныкши, вся оборона завалилась бы. Сигнал серьезный… Надо поскорее за Сим, за железную дорогу. Не то расколотят в междуречье!
Сим волновал главкома. Погоняя лошадь, он кидал отрывистые слова, и перед Игнатом все отчетливее вырисовывался "мокрый мешок", в который волей-неволей входила, втягивалась партизанская армия.
- Беда с горными реками. В верховье - просто ручеек, потом вспухают как на опаре. При впадении Сима в Белую страшенная глубина, обрывы. Паром, ясное дело, на той стороне. Остается - вброд на перекатах, повыше. Но там, по донесению разведки, засело в окопах тысячи три уфимских солдат, не считая казары и Башкирского конного полка… Без драки не пройти!
4
Первым к месту предполагаемой переправы шел Первый уральский полк.
Ивану Степановичу приходилось туго. Усилил натиск в лобовую через буераки, появились потери. Пулеметы белых, поставленные на прибрежных взгорках, под соснами, прижали цепь к земле, в версте от берега. Беспокоил и хутор, что проступал зеленым островком справа. Павлищев, как всегда спокойный, подтянутый, в стареньком полковничьем кителе, подозвал командира Оренбургской казачьей сотни.
- Хуторок видите, батенька? Атаковать в конном строю.
- А если пулеметы?
- Где их нет? - Павлищев переглянулся с главкомом. - Выполняйте приказ.
Конники вынеслись из-за перелеска, рассыпались лавой, охватывая хутор. Через несколько минут под вязами, среди хат, грянули выстрелы, началась рубка… Подлетел связной, сдвинув папаху на затылок, отрапортовал:
- Хутор наш, товарищ комполка! Белые, кто попроворней на ногу, подались к реке. Взят обоз!
- Давайте сюда подводчиков, - распорядился главком.
Их вели, бородатых, перепуганных, оглядывающихся на конников, и особенно часто на высоченного командира сотни. Ох и грозен, черт!
- Здравствуйте, отцы. Тутошние? - спросил главком.
- Так точно, ваше… товарищ командир.
- Что, небось и красных возили?
- Доводилось по весне. А теперь вот…
- Броды знаете?
- Как не знать. Первый около Бердиной Поляны. Второй повыше, в версте.
- Первый-то глубок?
- Нет, не боле полутора-двух аршин. Вчерась казаки переправлялись, и башкирцы вслед, и поповский отряд "Святая чаша".
- С чашей, значит, и в бою не расстаются? А какое дно? - продолжал расспросы главком.
- Глина и песок. Но не увязнете, ей-ей. Пушки проедут смело. Да и скаты пологие, съезжать удобно.
- Спасибо, отцы. А теперь по домам.
- Со всей радостью!
Оренбургская сотня коротким напуском сбила последнее сторожевое охранение по эту сторону Сима. Первоуральцы накапливались у берега, за холмами. Чуть правее выдвигался к реке Архангельский отряд, его вел степенный, рассудительный, под стать Ивану Степановичу, латыш Даннберг.
Главком, пропуская роты мимо себя, говорил:
- Хорошо, товарищи, очень хорошо. Но чаевничать рано. Форсировать реку сегодня же. В том спасенье армии!
Он повел биноклем по правому берегу. Под деревней Бердина Поляна, вдоль обрыва, проступали окопы в три линии, левее и глубже - маленькая деревенька, ровное поле, за ним большая гора и две поменьше, одна перед другой. Они закрывали собой село Родники, где сходились дороги. "Крепкий узелок. И глупец догадается, как его затянуть потуже!" - подумал главком и повторил:
- Переправляйся, Иван Степанович, и на штурм. Пока ее не одолеем, ходу нам вперед нету! - он указал нагайкой туда, где вздымалось над увалами бурое лбище горы. - Одно слово - господствующая высота!
Павлищев озабоченно свел седые брови.
- Трудненько будет, Василий Константинович.
- Бей без оглядки. Подопрем! Ты остаешься? - спросил он у Игната. - Ладно. Я ненадолго в штаб, надо поторопить верхнеуральцев.
Главком уехал. Иван Степанович посмотрел на часы, пригладил бородку, подал знак оренбуржцам. Сотня, обтекая холм и набирая разбег, зарысила к реке.
- Уррра-а-а! - крикнул командир, влетая на коне в холодно-упругие, подернутые серебром струи Сима. И тут же застучали выстрелы: белые открыли огонь. Всплеснулись длинные строчки, выбитые пулеметами, упал всадник, другой, третий, и среди них командир. Сотня, подобрав раненых, откатилась назад.
Даннберг, немногословный крепыш с глазами серо-стального отлива, и тот выбранился. Игнат, растерянный и злой, сидел, уткнув нос в кулак. Только Павлищев был спокоен. Вынул из кармана кривую трубочку, прошелся взгорьем, не замечая томительно-близкого посвиста пуль, сказал Даннбергу:
- Вот что, батенька мой. Пройдите с отрядом к верхнему перекату. Сдается мне, сил у них там немного, все к Бердиной Поляне сдвинулись. Вы со мной согласны?
- Вполне, - ответил Даннберг, успев поостыть.
- Желаю удачи. Ни пуха ни пера.
- К черту!
Архангельцы построились походной колонной, ушли. Минуло полчаса, потом час. Даннберг словно провалился. Первоуральцы, лежа у реки, чутко прислушивались к звукам боя, развернувшегося по всему гигантскому кольцу, мрачнели. Огонь всюду, но не там, где б сейчас надо: не на северо-востоке.
Вот наконец густо посыпались выстрелы, как из ведра, слились, но вдруг смолкли. "Неужели опять осечка?" - с тревогой подумал Игнат. Но вдоль холмов уже скакал архангельский гонец, лихой рабочий парнишка.
- Переправились! Даннберг велел передать… - связной на мгновенье приостановился: из-за реки снова, градом по железной крыше, раскатилась пальба. - Велел передать: жмем на Бердину Поляну. Что дальше, мол, сам полковник знает!
Командир нашей разведки обеспокоенно позвал на гребень. Иван Степанович и Игнат поспешили к нему. И без бинокля было видно, как что-то серое змеей вытягивается за деревню, туда, где наседали архангельцы.
- Никак на выручку, товарищ комполка?
- М-да, батенька мой. Роты две-три. Туго будет архангельцам, если только…
- Давай без "если", - запальчиво сказал Игнат. - Мы-то здесь на кой хрен?
Иван Степанович глянул с укоризной, подозвал командира батареи Чеурина.
- Орудия готовы, батенька? Тридцать снарядов.
- Скуповато.
- Ох, Чеурин, Чеурин. Щедрый вы человек. Впереди железная дорога, не забывайте о ней.
Над окопами белых круглыми облачками повисли разрывы шрапнели. И в то же мгновенье кавалеристы с пешей разведкой снова ринулись к броду. Следом поспевал батальон Первого уральского. Взвод, что сидел в окопах под Петровском, разобрал старенький дом, сбил плот. По воде вскипела свинцовая круговерть, перекрестный огонь. Кого-то задело, повело набок, и товарищи в несколько рук поддержали его, другой молча, вниз головой, упал с плота, но вот и правый берег. Ура-а-а!
Теперь вести поступали одна за другой: "Оседлали яр! Зацепились! Первая и вторая линии прорваны! "Святая чаша" разлетелась на оскоренки!"
- Передайте комбату: штаб доволен, - говорил Иван Степанович. - Направляю резерв.
Принесся ординарец Блюхера, выпалил молодо-сердито:
- Главком спрашивает, в чем заминка, почему не весь полк на та сторона. Строить мост, главком сказал. Игнат, отвечаешь башкой!
Павлищев улыбнулся старшему саперу.
- Ну-с, ваш черед, батенька!
В лесу, над левобережьем, торопливо застучали топоры, зазвенели пилы, сосна за сосной валились наземь. Тут и там вставали "козлы", двухсаженные громадины о четырех толстенных лапах. Облепленные мокрыми, в зеленой тине, саперами и стрелками, они будто сами шагали по отлогому скату, в грязь истолченному сотнями ног и копыт, входили в Сим, выстраивались шеренгой. Возникал настил.
- Подзови бревнышко на себя, - слышался редкий хриплый говор, - теперь попять немного… Так. Эх, скоб нетути, приморозили б, краше не надо!
Из-за горы налетали снаряды, рвались с грохотом, пули по всей ширине брода высекали короткие всплески, щепа брызгала по сторонам, падали люди, и вода окрашивалась в багровый цвет.
Нестеров, босой, в кровавых ссадинах, с силой налегал на неповоротливого "козла", шел обратно, крепко сжав кулаки. Вокруг продолжали падать старики и молодые.
- Ты чего такой - вроде бодаешься? - спросил старший сапер. - Или ранен?
Игнат не ответил, думая распаленно: "Чертей тебе под хвост, безносая".
Порой вслушивался. А ведь на богоявленцев наседают, эка потрескивает вдоль Зилима. Бой и на юго-западе, на месте ложной переправы. Зря не остался, мог бы побывать и там. Но здесь во сто крат опаснее и труднее. По тому, как с каждой минутой густел огонь, было ясно, что враг подтянул резервы. Гремели орудия, укрытые за высотами, атака следовала за атакой, но первоуральцы Ивана Степановича и архангельцы Даннберга словно вросли в правобережье. Вечерело, и все резче проступала за рекой огненная дуга плацдарма.
С юга, по дорогам и без дорог, подваливали обозы, сдвигались тесно. Заливистое конское ржанье, треск оглобель, вырванных из заверток, крики баб и плач детей. Подводчики до того озверели, готовы были кинуться с кулаками. Заехали так заехали, черт побери! Кругом глубокие буераки, лесная глушь, где намертво сгустилась черная темень, а поверх пугающе яркие отблески пожаров. Горела Бердина Поляна за рекой, сбоку пылали Ирныкши, подожженные бомбами, южнее дотлевал, вея чадом на многие версты, Зилим. Белые нащупывали переправу, - поди, о чем-то догадались. На воде вырастали вспененные столбы, гулко ухало, осколки и пули с визгом неслись в обоз, калеча людей…
На заре мост был готов. Саперы, шатаясь, отступили к бровке спуска, сквозь туман смотрели, как реденькой цепочкой, вразнобой ставя ноги, идут по мосту белоречане и верхнеуральцы, вброд, на руках, переносят зарядные и патронные ящики, перетягивают пушки. Чуть выше переправлялся полк имени Стеньки Разина. Слева подходили троичане, каждый третий ранен - ложная переправа сделала свое дело, оттянув добрую половину белоказачьих сил. Батальоны и сотни, перейдя реку, разворачивались в низине, перед высотами, окутанными рассветной мглой.
Перезарядив наган, побрел вслед за конницей и Игнат Нестеров. На том берегу остановился, удивленно помотал чубом. Такого скопленья войск ему еще не приходилось видеть. Отступали по разным дорогам, заслоненные друг от друга перелесками и холмами: кто вдоль Белой, кто заводским трактом, кто у гор. А теперь четыре стрелковых полка и два конных сгрудились на маленьком пятачке земли, отвоеванной за Симом.
"Громада, что и говорить… Но туда ли нацелились? - в тревоге подумал Нестеров. - Ох, рискует главком!"
А вот и он, легок на помине. Коротко переговорив с командиром разинцев, велел пехоте занять село Родники, лежащее за большой горой. Полки двинулись: в центре - Первый уральский, слева - Семнадцатый, из томинского сводного отряда, справа - архангельцы.
Снова густо запели, запорскали пули, взрывы черными кустами выросли посреди цепей. Один схватился за висок, замер, второй упал как подкошенный, от третьего остались лишь кровавые брызги по траве да глубокая, в дыму, воронка.
Иван Степанович на ходу вытянул руку с крепко зажатой в ней трубочкой.
- Товарищ Чеурин, беглым огнем по горе. Отсечь резервы! - Он деловито-спокойно повел головой по сторонам. - Шире шаг!
- Эх, скорей бы, а то… - командир пешей разведки не досказал, медленно осел набок. К нему кинулись разведчики, но его грозный окрик заставил их отойти: - Впере-о-о-од! - Он оторвал подол рубахи, принялся забинтовывать ногу. Потом, бранясь, заковылял за цепью.
Наступающие падали еще и еще, но вот и гребень первого увала. Закипел штыковой бой. На плечах врага первоуральцы и архангельцы скатились с кручи, опять ринулись вверх, на штурм второй гряды. Одолели и ее, не давая белым опомниться.
Оставалась гора перед селом. Цепи карабкались по ее крутым, в рыжеватых подпалинах, склонам, раздирали кожу о колючки, вжимались в водороины, машинально искали ногой упор, чтобы дать выстрел. Пулеметов здесь было втрое-вчетверо больше, чем на переправе.
Вместе с другими лез в гору Игнат, учащенно дыша, с винтовкой, подобранной у реки, ловил глазами опоясанный дымом гребень. До него саженей двадцать, двадцать пять, вскочил, и в нескольких упругих, долгих прыжков - там! Но скоро будет некому, пожалуй, делать последний бросок: цепи таяли, выбираясь на открытый, красновато-бурый, в осыпях, скат. По нему точно гуляли невидимые косы, выбривали все живое. Та-та-та-та-та… Вжиг… вжиг, вжиг… Б-бах!
- Влипли, м-мать… - пробормотал детина с опаленными бровями и усами. - Ну, чертова гора!
- Названье такое, что ли?
- А бог ее разберет. Вырвалось просто так!
Звонко лопнула граната, пущенная сверху, кто-то застонал сквозь сомкнутые губы, кубарем покатился в низину, заваленную убитыми и ранеными… Сосед побледнел, выпустил винтовку, дернулся было следом, но Игнат вовремя ухватил его за сапог:
- Эй, куда?
- Не пройти, - прохрипел сосед, распластав на склоне длинное, рукастое тело. - На волоске висим!
- Твой волосок должен быть крепче. Знай выцеливай. Слышишь, говорок за спиной? Сокач установил пулеметы.
- Он сеет по Родникам, невесть почему. Да и сколь их у него? Раз-два, и обчелся… Нет, надо назад, пока не ободрали!
- Назад? А потом сызнова по той же круче?
- Авось отыщется новая лазейка…
- Нет ее! - отрезал Игнат, отплевываясь от пыли. - Путь единственный, через чертову гору!
- Но ведь перещелкают за здорово живешь!
- Слаб в коленках, ну и мотай к бесу. А я отсюда ни на шаг…
- Но-но, герой!
Когда и Игнату показалось, что бой вконец проигран и остается в злом бессилии, не глядя вокруг, сползать вместе с глинистыми осыпями вниз, из-за горы вырвалась длинная цепочка всадников.
- Разинцы! - радостно крикнул сосед. - Теперь пойдет пластовать!
Заслон уфимцев явно зазевался, с перепугу застрекотал поверх конной лавы, в короткие мгновенья развернувшейся перед селом.
Игнат встрепенулся: посреди склона, окатываемого роем стальных шмелей, стоял Павлищев, подняв руку с наганом.
- Штыки наперевес, в атаку! - сказал он и первым зашагал вперед.
Уральцы и архангельцы вскочили разом, густо повалили к гребню. Пулеметы порскнули огнем и подавились на полуленте. Над окопами все смешалось, переплелось в гигантский серо-зеленый клубок. Бешено выкаченные глаза, перекошенные рты, пересверк вороненого железа, рев, брань, хруст костей… Вражеские солдаты дрогнули, врассыпную покатились на луговину и там, попав под удар кавалерии, заметались в тесном смертельном кольце. Оба полка уфимских новобранцев растаяли как дым, лишь кое-где по всхолмленному полю отстреливались отдельные кучки казаков.
Игнат опомнился на вершине горы, обдуваемой ветерком. Невдалеке, рядом с перевязанным Даннбергом, сдержанно улыбался в седенькую бородку Иван Степанович. Он достал из кармана френча увесистые серебряные часы, щелкнул крышкой.
- Всего пятнадцать минут была атака, батеньки мои!
"Не может быть! - удивился Игнат. - Карабкались наверх не меньше часа, да столько ж топтались на месте. Нет, не может быть! - он еще раз оглядел подтянутого, невозмутимо-спокойного комполка, невольно подумал: - А ведь и среди офицерства, среди бар тоже есть люди-человеки. Братья Каширины - не в счет, они из простых казаков, хотя папаша, говорят, и был однажды станичным атаманом. Речь о полковнике. Ему, после таких боев, нет пути обратно. И, видать, вовсе не жалеет!"
Вскоре по отлогому северному склону подъехал главком с разинцами, без слов обнял Ивана Степановича, Даннберга и Сокача. К Игнату подошел Макарка Грибов, он привез пакет от Калмыкова, иронически-весело воззрился на запыленного, в ссадинах, Игната.