4
Серые сумерки сменились темнотой. Тяжело клубились тучи, срываясь дождем и градом, грязь текла по дороге. Конь всхрапывал, выбивался из сил…
К ночи резко похолодало, но свету не прибавилось: тьма все так же висела непроницаемой, под небо, стеной, только правее дробно взблескивал огонек, единственный на версты. Где он, далеко или близко, не поймешь: то ли на равнине, то ли среди гор. Игнат натянул поводья, помедлил с минуту, все-таки свернул вбок, надеясь отыскать кого-нибудь, расспросить о селе, куда торопился, обогнав обозы. Но огонек помигал и вдруг погас. Игнат очутился в непролазной чащобе, едва было не влез вместе с конем в бочаг, наполненный студеной водой. "Эдак заедешь к белым, чего доброго!" Насилу выбрался обратно на тракт, и радостно екнуло сердце, - навстречу ехал мужичок на порожней телеге.
Закурили, перемолвились несколькими словами.
- Зима в наших краях, мил человек, без трех подзимков не живет. А морозец по чернотропу дерет крепче январского, ей-ей!
Только со вторыми петухами Игнат наконец добрался до калмыковского штаба.
- Нестеров, ты? - обернулся Калмыков. - Легок на помине. А почему один?
- Вся летучая десятка в разбеге.
- Ну, что нового? Ты ведь в самой буче, помвоенкомбриг, а до нас только слабое эхо доносится. Точь-в-точь на необитаемом острове. Рассказывай!
- Живем на ощупь, - добавил молодой начштаба, он же комиссар полка. - Было время, судили о мире по звездам, теперь и их нет.
- Что-то вы загрустили, братцы! Негоже! - прогудел Игнат, снимая шинель и фуражку. - Надо б с вами потолковать всерьез.
- Поперву ответь, где обозы? Где снаряды?
- Тихо, со скрипом, но поспевают.
- Правда? Не врешь?
- Все, что говорит комиссар, правда, иначе как же с ним в бой идти? Плывут, плывут обозы. Спасибо комбату, подпирает плечом.
- Чей комбат? - поинтересовался Калмыков, меряя избу крупными шагами. - Не тот, понурый?
- Он, и при нем батальон в четыреста штыков. То-то Алексей Пирожников будет рад!
- Почему Алексей?
- Но ведь ты отказался. Или не помнишь?
- Не-е-ет, погоди, не торопись! Батальон-то куда нацелен штадивом? Ко мне? И пусть идет, и ты, пожалуйста, не сбивай его с панталыку.
- Ладно, так и быть. Готовь квартиры.
Калмыков с довольным видом потер ладонью о ладонь.
- Чайку б сейчас, а, Игнат?
- Не откажусь.
- Эй, ординарец, как твой самовар?
- Греется, товарищ командир, - с натугой пробубнил тот из дальнего угла.
- Новенький? - удивился пресненец. - А где Макар?
- На месте… - Калмыков рассерженно засопел, дергая темными усами. "Снова не поладили, не сошлись характером!" - смекнул Игнат и перевел разговор на другое.
- Что ж вы о себе молчок? Вырвались к горам, понимаешь, еле-еле настиг.
- Шагнули недурно, верст на сорок с гаком, - согласился Михаил Васильевич. - Привыкаем к "локтевой" борьбе, правда, не без осечек.
- Да, приключенье за приключеньем! - подхватил военком. - Чего стоит последнее, в Лебедятах, с четвертой ротой Чугунова… Вступили в деревню за полночь, выделили посты, пошли по домам. На рассвете откуда ни возьмись белая разведка. Миновала спящих часовых, спокойненько идет по улице, заглядывает в окна. Какой-то боец проснулся по малой нужде, увидел чужие морды, загалдел. Те, ясное дело, наутек. Ну, собрались, привели себя в порядок, тут командир и вспомнил: окопов-то нет! Рысью к околице, перекопали низину против леса, у риги, на склоне, выставили "максим". Сидели наготове до вечера. Зябко, сыро, снежок ранний пробрызгивает. Потом задуло крепко. Шум, гул, вой. Сосны туда-сюда… Вдруг весть - по ложбине от лесной опушки прет овечье стадо. Бойцы обрадовались: варево-жарево само в руки топает. И новая весть - следом за овцами идут бугурусланцы, роты две. Снег слепит, из окопов ничего не видно, а белые подобрались на бросок и - гранатами. Слышно, как беснуется офицерье, командует, чтобы цепь шла вперед. Цепь встала, а по ней сбоку наш "максим"! Не помогла хитрость, четверть батальона оставили перед окопами, а вдовес - половину овечьего стада. Было потехи!
- Словом, наступаем! - Калмыков раскрыл карту. - Одно плохо: никак не сговоримся с соседями.
- А что?
- Воюют абы как, о стыках не думают. У Молебского завода белые оседлали бугор, секут мои роты фланговым огнем. Еду, предлагаю: мол, проведем совместную атаку, вырвем окаянный гвоздь. Ни в какую! Дескать, своих бед невпроворот, не до вас, а вам советуем отойти на версту, и делу конец… Не поднимают, черти, что если мы попятимся, "кокарды" их будут кусать под ребро!
- На подходе Первый уральский, и с ним комбриг, Иван Степанович.
- Разберемся. Ты надолго к нам?
- Хочу заодно побывать в Белорецком полку. С Алексеем-то как, взаимодействуешь?
- Идем плечо в плечо, не жалуюсь. Был он позавчера, с крестником твоим, Петром Петровичем.
- Кем, кем?
- Ну, беглый штабс-капитан, изловленный тобой. Держится молодцом. На днях вваливаюсь к ним в штаб, а он басом по телефону: "Вы где, в бою, черт побери, или дома, на полатях? Выбить немедленно. Высылаю резервную роту!" Голова-а-аст! Позавчера вместе со мной побывал у бугра, подсказал умную штуку. Так что, приезжай поскорее, веселье будет знатное!
Влетел Кольша, закиданный грязью.
- Товарищ комполка, дядя Евстигней велел передать…
- Не дядя Евстигней, а комбат-два. Ну и ну?
- За увалом сызнова скапливаются белые. Подбросили еще станкач.
- Неймется сволоте? - Михаил Васильевич застегнул шинель, потянулся за старенькой продымленной кепкой. - За ответом дело не станет. А ты, Демидов, проводишь комиссара до белоречан. Места опасные, закрытые, того и гляди, казачий разъезд вынырнет. По пути заедешь на батарею, к Косте Калашникову: пусть будет наготове. И еще скажи… - Калмыков искоса посмотрел на своего нового ординарца. - Нет, ничего не говори.
Густо, до ряби в глазах, валил снег, повисал на березах, одевал в белое дома и поскотину, и лишь дорога чернела как всегда, длинной рваной чертой бороздила поле.
- Что-то нашего Макара не видно, - вспомнил Игнат, когда выбрались за деревню.
- А ты не в курсе? Поймал его вчера комполка, дулся в двадцать одно, на копейки. И загремел в батарейные ездовые!
Игнат нахмурился. Крепко засела в печенках партизанщина, нет-нет да и выплеснется оттуда. Выжигать ее надо каленым огнем, без пощады, командир прав.
Снегопад переместился в сторону гор, зато усилился ветер: набегал хлесткими порывами, леденил щеки и нос, пробирал до костей. Артиллеристы, кто в шинели, кто в стеганке, сидели у костра за еловым островом, - обжигаясь, пили крутой кипяток. Увидев Игната с Кольшей, обступили, и первое их слово было о куреве. Кисет помвоенкомбрига быстренько пошел по кругу, вернулся пустой.
Калашников, жадно затягиваясь дымом, напропалую ругал кунгурское интендантство.
- Заместо русской упряжи подсунули английскую. Каково?, Черт разберется в шорках окаянных, да и тот с трудом. Понимаешь, бились несколько вечеров подряд, всей ротой. Если б не разжалованный…
- Макарка?
- Он самый, любитель азартных игр! Перед сном сел в запечье, обложился шорками. Ладно, думаю, чем бы дитя ни тешилось… А утром дергает за ногу: мол, готово, комбат. И верно - ремень к ремню, пряжка к пряжке. Молодец! Хочу в ездовые определить, вместо Фильки Новикова, у того чирьи высыпали на загривке, спасу нет.
- С Калмыковым советовался? - задумчиво спросил Игнат.
- А что?
- Поговори. Нет-нет да и кликнет, по старой памяти.
- У-у-у, - разачарованно протянул Калашников. - Тогда напрасны мои хлопоты… А парень боевой, цепкий.
- Где он теперь?
- Был у орудий… Макарка-а-а! - позвал командир батареи и не дождался ответа, - Поди, спит в копнах. Ночь-то корпел над шорками.
Из-за елового островка наметом вывернулся Евстигнеев связной:
- Приказ комполка: выпустить по увалу десять шрапнелей!
Калашников отбросил окурок, бегом поспешил к огневой позиции.
- Батарея, к бою! - нараспев скомандовал он. - Заряжай! Прицел - сорок пять, целик - два!
- Первое готово! Второе готово! - посыпались голоса.
- Огонь!
Пушки басовито рявкнули, откатились, над гребнем дальнего увала вспыхнули белые круглые облачка. И тут же от крайнего орудия раздался чей-то вскрик. Туда бросились гурьбой, увидели: из-под опущенного верхнего щита выбирается Макарка. Разевает рот рыбой, обеими руками держится за голову, шинель разодрана в клочья, дымится кое-где.
- Тю-ю-ю, "ясное солнышко"… И он, и не он!
- Снегом его, ведь горит…
Грибов, осыпаемый со всех сторон пригоршнями снега, топтался у станины, бессмысленно-дико поводил глазами.
- Спал под дулом, вот и обожгло, - догадался старый артиллерист. - На германской не раз такое случалось!
У губ Калашникова заиграли тугие желваки. Он ухватил Макарку за шиворот, крепко, со злостью встряхнул.
- Ты, стервец, опять за свое? В штабе не надоело? Отвечай, долго будешь мотать мне душу?
- В-все, товарищ командир. Н-наповал… - отозвался Макарка и надломленно сел на черный снег, уткнул нос в колени.
- Новый номер. А ну, вставай!
- Н-не могу. К-конец…
- Вставай, горе луковое, пронесло!
Батарейцы переглянулись, грохнули веселым смехом.
…Минут через десять Макарка сидел у костра, морщась от боли, пил кипяток.
А смех не умолкал, знай перекатывался из края в край огневой позиции.
5
Было раннее утро. Ветер пронзительно высвистывал в оголенном лесу, крутил вихри, остервенело бил в лицо. Иногда открывалась на мгновенье холодная, недоступно-суровая высь неба, по глади озерец и промоин летел стальной блеск, трава, местами торчащая из-под снега, вспыхивала росной радугой, но вот снова наползала косматая, исчерна, муть, густела, изредка озаряемая отсветами далекого артиллерийского боя на северо-востоке. Там, перед станцией Кордон, вторая бригада сошлась накоротке с дивизией князя Голицына, стояла насмерть. Ближе - на участке богоявленцев - подавала свой голос батарея Калашникова, и лишь правее, у белоречан, пока было тихо. Надолго ли? Полк Алексея Пирожникова за последние дни тоже вышел вперед, закрепился в предгорье. Примирятся ли белые с потерей старинного Иргинского завода, не попробуют ли выйти из тесных ущелий на простор? Тишина обманчива. Так не раз бывало, когда враг стягивал силы для ответного удара…
Нестеров с Кольшей ехали обочиной проселка, роняли скупые слова, думали каждый о своем.
Игната одолевали его комиссарские дела. Надо ж так, за полторы недели - и только первый выезд в войска! Нежданно-негаданно слег военком бригады - сердце подвело, и закружило Игната, завертело, с головой накрыло заботами. Мозгуй обо всем враз, действуй без осечек: сделаешь наискось - передумкой не поправишь. Надо скоренько заглянуть в штабриг, потолковать с инженером о полевых дорогах и переправах. Только-только сколочена рота связи, о ней не забудь, направь туда верного человека. На примете Санька, но отпустит ли его Алексей? Держи в уме патроны, снаряды, кухни, поясные ремни, вещмешки, подсумки, уздечки, седла, хомуты. О душе бойца помни.
Неимоверно трудная осень! А тут еще ночами собственную башку просветляй, читай, не век же ходить "вольнопером". Конечно, прорех - воз и маленькая тележка, спору нет, мы пока не имеем того багажа, что военспецы, зато с нами другое… Генштабисты бубнят: мол, отпущен крайне малый срок, создать регулярную армию - дело непосильное! Но она создается, она крепнет, она атакует… Недавно был начарт из Перми, говорил о полках соседней дивизии. Крестьянский и Камышловский, по его словам, ничуть не уступят железным первоуральцам.
На лицо Игната опустилась внезапная тень. Грешил на ребят, осуждал их партизанщину, а сам? У Калмыкова неувязка с соседями, тут бы и вмешаться, вызвать недотеп на откровенный разговор. Не-е-ет, кивнул быстренько на Ивана Степановича: мол, комбриг наведет правоту, а я этаким козырем проедусь до белоречан, авось подвернется что-то интересное, вроде коли-руби… Да и слово дал, дескать, неудобно перед Алексеем. Тьфу, черт! Приподняло тебя, длинноносый, а за какое такое? Может, в строю, под твоей рукой парни куда умнее и находчивее… Отказаться? Нет, не за тем ехал из Москвы!
И голос Кольши, совсем не к месту:
- Любит она тебя, комиссар!
- Ты о ком? - спросил Игнат, застигнутый врасплох.
- Не догадываешься? Эх, слепота!
- Вот что… шути, но знай меру.
- Любит, не спорь! - отрубил Кольша, сведя брови к переносью. - Она как зорька чистая, под пулю встанет без единого слова, и к ней надо так же… Ну, чего смолк?
- Друга терять жаль, - с тоской вырвалось у Нестерова. - Пока его найдешь, пока…
- А кто сказал, что мы больше не друзья? - Демидов резко повернулся в седле, посмотрел с нестерпимой прямотой. - Говори, комиссар, да не заговаривайся. Ну, а с Наткой… - он осекся, и на его продолговатом лице отразилось выражение, какое было на Зилиме, при словах: "Откусил - проглочу. Только без жалостей!"
Всадники спустились на дно глубокой лощины, и их плотно обступил туман. Казалось, конца не будет вязкой студеной мгле, в которой без следа растворились кусты и деревья, казалось, вовек не разбить крутое молчание, сковавшее губы… Дорога пошла наверх, но туман знай клубился над головой, непонятной тяжестью давил сердце. И вдруг широко прояснело небо, ударили веселые брызги лучей, а там донеслась и стрельба, за раскатом раскат, словно ждала именно этой минуты. Верховые встрепенулись, пустили коней вскачь.
6
Взвод Саньки Волкова с ночи находился в карауле, Бойцы дремали по окопам, кутаясь в легкую одежду, иногда оглядывались назад: скоро ли смена, черт ее дери? Волновались неспроста: вечером взводу подкинули две овечьи тушки, подарок богоявленцев, и командир попросил хозяек сварить пельмени. Слюнки текли в предвкушении еды: постились не первый день.
На рассвете мимо заставы цепочкой прошли разведчики, вскоре вернулись, не заметив ничего подозрительного. "Смену поторопите, - сказал старшему Санька. - Пропустила все сроки!"
Вот наконец и смена. Ребята гурьбой затопали в село. Взводный недовольно морщился при виде своего воинства.
- Нет чтоб строем да в ногу. Валите бараньим стадом!
- К барану в гости, понимай! - зубоскалили бойцы. - А со строем успеется. Не все сразу.
- Шагистикой велено заниматься, правда ай нет? - спросил Кенка Елисеев. - По мне, век бы ее не было. Обходились, и еще как.
- Небось, приспичит, сам пойдешь!
- Ой ли?
- В бою кто кого, середки нет.
- Лучше я его! - блеснул ровной полоской зубов Елисеев.
- А сумеешь? Ну-ка, обороняйся.
Бойцы расступились пошире, ожидая потехи. Взводный пригнулся, сделал молниеносный выпад, за ним другой, еще хитроумнее первого, винтовка Елисеева с гулом отлетела прочь.
- Ну, солдат, где твое ружье?
- Известно где…
- То-то. Строй, браток, - это не просто равнение направо, это и выучка, и вид, и настрой… Ша-а-агом арш! - скомандовал взводный.
Какое шагом! Бойцы наперегонки внеслись во двор, запрыгали у колодца, смывая грязь, косились на окно кухни. Как там хозяйки, успели? Кто-то сбегал и принес добрую весть: пельмени готовы, целый двухведерный казан. Взвод, стараясь не греметь оружием, чинно, гуськом вошел в горницу, расселся вокруг длинного, с приставкой стола. Отворилась кухонная дверь, хозяин с сыном внесли казан, и по избе поплыл запах теста, мяса, перца с луком, еще чего-то вкусного. Перед каждым очутилась миска с тремя десятками пельменей. Волков подал знак: ложки разом поднялись и опустились… В тот же миг на окраине села глухо застрекотал пулемет.
Взвод побросал миски с едой, бегом помчался на позицию. Вот и окопы. Прилегли у заснеженного бруствера, понемногу разобрались, что к чему. Белые наседали в центре, вдоль заводского тракта, от каменоломен. К пулеметам присоединили свой рев пушки, густела винтовочная стрельба.
Связной передал приказ: третьей роте принять влево. Встали, редкой цепью двинулись по лощине, укрытой колким, дымчато-бурым кустарником. Шли в полный рост, как обычно, пули сюда почти не залетали, разве иногда просвистит случайная, шальная. У ручья встретилась разведка, донесла: нащупан фланг белых. Они, судя по всему, заметили, обходное движение, подаются назад, но центр на горе, у каменоломен пока стоит крепко. Офицерье засело с пулеметами в ямах, жарит свинцом, не дает первому батальону поднять головы.
Тут бы вперед, но комроты ни с того ни с сего скомандовал залечь, быть наготове.
- Дядь Иван, что ж это? - вырвалось у Волкова. - Зря старались, выходит? Фланг - вот он, бей по нему…
- Прекратить разговоры, взводный!
Тот замолчал. Что с ним, чертоломом? Страх обуял? Вроде бы на него не похоже: в рейде воевал наотмашь, без никаких. И под Иглино, и под…
Где-то громыхнуло "ура", из-за соснового леса, что синел поодаль на востоке, выехали всадники с шашками наголо, покатились лавой к горе. "Неспроста медлил комроты, клещи - ход испытанный!" Белые, получив удар в спину, заметались в поисках лазейки, но с трех сторон перед ними выросла белорецкая пехота, замкнула кольцо.
Санька, взбегая со своей ротой на гребень, краем глаза увидел Игната с Кольшей Демидовым, те вынеслись невесть откуда, оказались в гуще боя. Но останавливаться, здороваться не было времени: взводный стрелой проскочил мимо, вслед за подпоручиком.
Бой догорал, распадаясь на отдельные схватки. Под гору, на тракт, сползала толпа солдат, человек до трехсот, выловленных в каменоломне. В ямах, задрав колеса, валялись новенькие пулеметы. Стонали раненые, и девчонки-санитарки наскоро бинтовали своих и чужих.
Часть белых, до роты, все-таки вырвалась из клещей, уходила на глазах у всего полка. Шла перекатами от переема к переему, короткими залпами осаживала красную цепь, отбивала напуски кавалерийской сотни. Так ведь и оторвалась почти без потерь.
Игнат скорым, немного взвинченным шагом подошел к Алексею Пирожникову:
- Видал, как провели отход? Черт, учиться надо!
- Чему? - беззаботно справился Елисеев, попыхивая трофейной папиросой.
Алексей сурово поглядел на него:
- В строю с весны, а ни бельмеса не усвоили, прав Сергеич. Прикладом как дубиной, умеете одно. И с перебежками напортачили, особенно первый батальон. Сколько раз говорено: пять-шесть шагов, и падай, отползай вбок. А вы? Прете под пули буреломами. Хорошо, наступали в гору, и те завысили прицел… - Он медленно, по очереди, оглядел командиров. - С вас будет спрос!
Волков украдкой показал Кенке Елисееву кулак, пробурчал многообещающе:
- Ну, милые, на первой же дневке заставлю носом хрен копать!
- И ты с нами, - отозвался Кенка.
- Поговори, поговори.