- Нет, нет, не надо! - ответил он с испугом, поднимаясь со своего места и направляясь в угол, где было ведро с водой.
- Ты хотел бы иметь такую жену, как я? - спросила Илонка, наблюдая из-под ресниц, как он моется.
Она сидела, подтянув коленки к подбородку и уставившись в огонь. По крайней мере, ему так показалось.
- Хотел бы…
- Я не намного старше тебя. Мне только двадцать два года… У меня больше нет никого на свете…
Он тоже вернулся к огню и сел, протянув к нему свои большие мокрые ладони.
- Если хочешь, я возьму тебя в жены, - пробормотал он через некоторое время, все так же не осмеливаясь взглянуть на нее.
- У меня ничего нет, но я многое умею делать… У нас будут и дети… Поедем к тебе, заведем хозяйство… А там посмотрим, что будет дальше. Не пропадем.
- А война?
- Война скоро кончится, мой дорогой. Ты не видишь, что у немцев вышибли дух?..
Девушка взяла его руку в свои, слегка сжала, поднесла к губам. Потом положила ее себе на бедро и тихо сказала:
- И ты мне нравишься. Если всевышний нам поможет, уцелеем…
Было уже поздно. Костер погас, угли покрылись пеплом. Девушка и парень сидели молча, и только снаружи доносился шум осеннего дождя, перемешивающийся с журчанием реки. Через щели в стенах барака до них начал добираться холод, заставляя их подрагивать. Они молчали, погруженные каждый в свои мысли. А может, они думали об одном и том же, кто знает! Через некоторое время она встала, подошла к полуразвалившейся кровати, ощупала ее руками, встряхнула, потом нырнула под рваное одеяло.
- Иди сюда! - позвала она его.
Он продолжал сидеть молча, в растерянности глядя на образовавшуюся в очаге кучку золы. Огонь погас, барак мало-помалу заполнялся темнотой.
- Ну не стесняйся же. Иди ко мне. Ведь я твоя жена, не так ли?
Василе тяжело поднялся, подошел к кровати. Какое-то мгновение он оставался стоять, почти касаясь головой прогнившего потолка. Потом несмело лег и вытянулся рядом с нею. Илонка быстро накрыла его одеялом, прижалась к нему, потом покрыла его щеки, губы поцелуями.
- Тебе уже не страшно?
- Нет, - ответил Василе, обнимая ее и лаская горячее тело. - Все будет хорошо, Илонка…
- Конечно, Воси, так и будет!
* * *
С рассветом рота тяжелого оружия снова должна была двинуться в путь. Солдаты готовили лошадей, орудия, зарядные ящики, собираясь в путь. Никулае, невыспавшийся, запыхавшись бегал по склону холма, время от времени прикладывая к глазам бинокль и всматриваясь в направлении долины, где было разбросано семь онемевших и разбитых немецких танков. Было очевидно, что уцелевшие танки укрылись за бугром позади поля, которое, казалось, только что было вспахано. На горизонте в белесом утреннем свете не было заметно никакого движения. Только над рекой слева клубился туман. "Надо бы, - подумал сержант, - разведать долину в той стороне…"
В прорытой рекой долине также царила тишина. Все утра похожи друг на друга, мир каждодневно будто начинает жить заново. Внимание сержанта привлек барак за зарослями сбросившей листья ольхи. "Есть там кто-нибудь? Не думаю, - ответил он самому себе, - дом кажется покинутым. Все же спущусь к реке, умоюсь холодной водой, чтобы побыстрее взбодриться".
Он остановился перед полусгнившей дверью. После недолгого размышления ударил в дверь прикладом. Дверь с шумом распахнулась - она не была заперта. Сержант ворвался в помещение.
- Ни с места! - громко крикнул он, увидев в перепуге вскочивших с кровати парня и девушку. - Что вы здесь делаете?
- Нас нилашисты гнали на рытье окопов, - ответила, первой придя в себя, девушка. - Вчера вечером мы убежали, когда вы ударили по их танкам. Я с моим мужем. Остальные побежали вниз к реке. Мы не знаем, что с ними.
- Быстро одевайтесь, забирайте свои тряпки и за мной! - приказным тоном сказал сержант, забрасывая ремень винтовки за плечо.
По дороге Никулае задал им еще несколько вопросов. Отвечала только девушка, притом быстро, будто опасаясь, что парень ответит раньше и раскроет их. Впрочем, она и шла быстрыми, мелкими шагами, стараясь держаться ближе к сержанту, в то время как парень тянулся позади и еще не совсем пришел в себя от случившегося.
- Послушай, девушка, вы на самом деле муж и жена или обманываете меня? - спросил через некоторое время сержант, в упор посмотрев на нее.
Она в растерянности застыла на месте. Остановился и парень. Поскольку сержант перевел взгляд на него, осматривая его с ног до головы, на этот раз парень ответил сам:
- Мы только вчера вечером поженились, сержант… То есть… Мы хотим добраться домой, ко мне…
Юноша тоже был в замешательстве и с трудом выговаривал слова. Но страх у него прошел. Он взглянул на подругу, та посмотрела на него, затаив дыхание. "Неужели она испугалась?" - подумал он. Потом подошел к ней, покровительственно обхватил ее за плечи и твердо сказал:
- Она моя жена, господин сержант. Ей-богу!
- Ну хорошо! - Никулае понимающе улыбнулся и двинулся дальше.
Илонка и Василе молча пошли за ним на расстоянии нескольких шагов. Достигнув обоза, остановились. Сержант дал им буханку хлеба и три банки консервов. Обрадованная, девушка завернула все в платок.
- Господин сержант, фронт не вернется больше? - спросил Василе, осмелев.
- Спокойно ступайте домой. Вы спаслись. До завтра мы совсем погоним врага из страны. Мы им дали прикурить, - добавил сержант, сопровождая свои слова красноречивым жестом. - Идите домой и будьте счастливы! В каком селе живете?
- В Кэпушу-Мик, господин сержант, - ответил Василе. - Неподалеку от Клужа. Василе меня зовут. Из Кэпушу-Мик! Может… Кто знает, может, свидимся еще!
- Хорошо, хорошо! Кто знает! Занимайтесь своим хозяйством, а там, может, и свидимся, если суждено… Первенца назовите Никулае… Никулае или Никулина. Ведь я у вас был крестным!
- Никулае или Никулина, господин сержант, - весело повторила Илонка, зардевшись и беря парня за руку.
Они расстались. На повороте дороги сержант оглянулся и долго смотрел, как парень и девушка спускаются в долину по разбитой дороге. Она держала в руках узелок с продуктами и была похожа на жену крестьянина, провожающую мужа на работу в поле.
Никулае улыбнулся. Сочный утренний воздух начал прогреваться; день по всему обещал быть солнечным. Он извлек из кармана сложенную в несколько раз бумагу, скрутил на колене цигарку и закурил.
Глава одиннадцатая
И действительно, день выдался хороший. Солнце вскарабкалось высоко в небо и затопило светом и теплом колонну солдат, растянувшуюся по проселочной дороге. Вокруг стояла тишина. Лишь одинокий дуб нарушал покой осеннего дня, приютив в своей поредевшей листве стаю шумливых ворон.
Сидя в седле, Думитру зло взглянул на птиц. Ему хотелось вытащить из кобуры пистолет и выстрелить, чтобы вспугнуть и прогнать их, но он воздержался, щадя не отошедшие от грохота взрывов барабанные перепонки своих людей. А их было больше сотни человек. Он посмотрел в сторону черного облака, громоздившегося на горизонте и двигавшегося на них.
Они шли уже несколько часов по жаре, и солдаты вытирали рукавами мундиров пот со лба. Вспотевшие лошади дергались в упряжи, отгоняя хвостами назойливых мух. Что за погода! Ночью они дрожали от холода, а днем не знали, куда деваться от зноя.
Черное облако мало-помалу закрыло половину неба. Оно надвигалось на них с запада, откуда пришли фашисты, которых надо было остановить, опрокинуть, повернуть назад в берлогу, где они родились. Это облако вдруг представилось младшему лейтенанту знаком судьбы. Сзади - солнце, обжигающее затылок, плечи, будто подталкивающее их вперед, перед ними - облако, все больше расползающееся по небу.
Один из возниц хлестнул лошадей кнутом, и его жеребцы, черные, крупные, понеслись галопом вдоль колонны, давя копытами небольшие холмики муравейников, окруженных пучками травы.
- А ну, черти, а то нас дождь прихватит! - крикнул возница.
Никулае приложил ладонь к глазам, чтобы получше рассмотреть того, кто нарушил порядок движения, и отпустил по его адресу крепкое ругательство. Упряжка между тем поравнялась с лошадью командира, и возница натянул поводья, приструнив разгоряченных лошадей. Сам он сильно ударился о спинку повозки.
- Так тебе и надо, сукин сын! - услышал он позади брань сержанта.
Думитру повернул голову, похлопывая свою лошадь по холке, чтобы придержать ее.
- А ну, песню! - крикнул он солдатам, видя, что некоторые из них начали клевать носом на ходу. - Повозки в хвост колонны! - бросил он нетерпеливому вознице.
Послышался голос Никулае, запевавшего песню "Моя милая из Баната". Десятки огрубевших мужских голосов подхватили мелодию. Но петь им явно не хотелось.
Молния взбороздила небо, затем послышался удар грома, словно обвал в горах. Вороны взлетели из кроны одинокого дуба и набросились на оставшиеся после колонны кучки конского навоза.
Младший лейтенант подал команду прекратить песню, так как солдаты пели недружно, без огонька.
Из-за усталости? Из-за приближающегося дождя? Наверное. Бывало ведь, что они пели эту песню с охотой, она помогала им забыть на время о предстоящих боях, потерянных навсегда друзьях.
- Госп'сержант, какого черта мы не выходим на границу, чтобы выгнать их и остановиться? - спросил Констандина один из солдат через несколько шагов. - Чтобы кончить уж…
- Что кончить, что кончить?! Будто только ты один соскучился по дому! - набросился на него другой солдат. - Что тебе делать дома?
- Как что делать? Работать! Заботиться о стариках, детях, присматривать за хозяйством убитого на фронте моего брата…
Солдаты достигли степного села, вступили на главную улицу. Тут их колонна встретилась с пулеметной ротой, двигавшейся по боковой улице. Во главе роты молча шагал лейтенант, по лицу которого струился пот. Офицеры подали команду, солдаты, чеканя шаг, приветствовали друг друга, подняв облако пыли.
Вскоре начали падать первые капли дождя. Они застучали по крышам, по чехлам орудий, по крупам взмыленных лошадей. И люди, и лошади обрадовались хлынувшей с неба освежающей влаге. Солдаты отрывали позиции для орудий. Лопаты скрежетали о камни. Солдаты кряхтели, ругались, кляня все на свете. Все же земля была мягкой, промокла на добрых три ладони на глубину. Все - небо, земля, люди - было черным. В который раз они уже отрывают позиции для орудий?
- Если останусь в живых, заделаюсь гробовщиком, - в шутку проговорил один из солдат, но никто не прореагировал, и его слова растаяли в бездне молчания.
До границы осталось немного, и все чувствовали ее приближение. "Если мы возьмем назад Трансильванию…" - думали солдаты. "Да, да, - думал и Никулае, будто угадывая их мысли, - вы надеетесь, что там, на, границе, мы все усядемся на землю и устроим пир. Наедимся до отвала, после этого завалимся спать и проспим целую неделю, ведь мы здорово устали, не так ли? Потом проснемся, выроем огромные ямы, глубокие и широкие, каких не рыли до сих пор, и сбросим в них все эти орудия и минометы, которые оглушали нас, чтобы и стволов не было видно. Разъедемся по домам. Хорошо умоемся - руки, лицо - и поедем домой. Ребята! Сегодня последняя ночь войны! Завтра утром протрем глаза в будем наблюдать, как бегут по полям немцы и хортисты, и будем хохотать до упаду. Дальше мы не пойдем. Какой смысл нам идти дальше? У нас столько дел дома! Но сначала мы хорошо умоемся и выспимся так, чтобы забыть обо всем. И будем считать, что все прошлое было кошмаром. Так вы думаете?"
Солдаты копали молча. Слова, которые они хотели бы сказать, оставались только в их мыслях.
… К утру они еще больше продрогли и промокли. Но солнце снова было добрым к ним. Оно их обогрело, успокоило, облегчило раны на их теле и в их душах. Оно помогло им в конце концов собрать свои пожитки, построиться, как и прежде, в маршевую колонну. Вперед!
Они двинулись в путь. Молча. Беседуя друг с другом только мысленно. Шли, размешивая своими сырыми ботинками грязь на открывшейся перед ними равнине. Уж не была ли то та самая равнина, которую они видели два месяца назад? Две недели назад? Земля казалась им той же, они были уверены, что уже топтали ее. Все казалось им знакомым. Все было как и во многие другие утра. Неудивительно, что они не знали, какой день сегодня - понедельник, вторник или воскресенье; какой месяц на дворе - сентябрь, октябрь или март? По сути дела, и в марте деревья тоже стоят голые. Но если посмотреть на них повнимательнее…
И все же в воздухе чувствовалась осень. Будто горизонт, небо больше давили на них, оружие и ранцы сильнее тянули к земле. Солдаты осматривались с некоторым любопытством, ожидая чего-то или кого-то, хотя бы какую-нибудь весть. Не ждали только пули или снаряда от врага.
Думитру ехал, как всегда, впереди. На этот раз не на своем жеребце Суру, который занемог, а на кобыле Изабелле. Лошадь шла, будто ощупывая дорогу, вечную их дорогу, разбитую копытами, колесами кэруц, орудий и машин. Дорогу войны. Он чаще оглядывался назад, на солдат. Хотя равнина была бескрайней и на ней не было никаких препятствий, у него было впечатление, что кто-то может заблудиться… Люди молча следовали за ним, каждый со своими мыслями.
Спустя некоторое время младший лейтенант подал знак остановиться. Он спешился и похлопал Изабеллу ладонью по крупу. Вслед за ним спешились и младшие лейтенанты Михалча и Спиридон. Они отыскали более или менее просохшее место на обочине дороги и сели на землю. К ним присоединились и несколько сержантов. Был созван своего рода военный совет.
Колонна тоже остановилась, солдаты разошлись группами, расселись кто на обочине, кто у орудий, кто в повозках.
Никулае не стал садиться, а стоя рассматривал расстилавшееся впереди поле. Ничего необычного он не увидел. Неужели здесь была их земля, здесь проходила старая граница? Отсюда начиналась другая страна. Он ожидал увидеть какую-нибудь канаву, стену, хотя бы ряд деревьев, но поле было ровным насколько хватает глаз.
Сбитый с толку, он шагнул на жнивье за обочиной дороги, разглядывая черные комья земли, будто что-то потерял и теперь хотел во что бы то ни стало отыскать. Ведь где-то должен был быть белый или любого другого цвета камень, который служил бы знаком. Ничего он так и не нашел. Кто-то до их прихода убрал их или закопал. Он вытащил из чехла бинокль, привычно поднес к глазам и стал вглядываться в даль.
Да! Будто едва заметная ложбина делила поле пополам. В одной части поле было обработано иначе, чем в другой: его крестьянский глаз не мог ошибиться. Со временем земля становится похожей на тех, кто ее обрабатывает, и потом ее не так-то легко изменить…
Нежданное волнение затопило душу… Хотя он часто думал об этом моменте, все-таки оказался не подготовленным к этому. Он наконец увидел границу. Разве он ожидал какой-нибудь церемонии, ритуала? Нет. А возможно, что и да. Нет - потому что ни у кого не было для этого времени, и он хорошо это знал. Да - потому что в его душе, как и в душе каждого солдата, был праздник, хотя на их лицах можно было прочитать только одну лишь усталость.
Он услышал шум, голоса позади себя. Колонна снова готовилась к маршу. Одна из лошадей из орудийных упряжек заржала, и этот звук чем-то напомнил звук трубы.
Вдали с уханьем разорвался крупнокалиберный снаряд. Никулае вернулся и стал на свое место в колонне. Им еще предстояло идти и идти. Только отныне команда "Вперед!" приобрела другое значение.
Глава двенадцатая
- Здесь восемьдесят первый, госп'сержант! Вы наблюдатель с батареи?.. Впереди стрелки первого батальона… Вы и их поддерживаете?
Говорил низкорослый солдат, который отрывал укрытие для наблюдательного пункта. Говорил он, не поднимая головы, не отрываясь от лопаты.
Снова опустилась темнота, темнота новой ночи. У бойцов минометного взвода первого батальона было много забот, они только недавно прибыли на позицию. Немного позади нетерпеливо била копытом о землю привязанная к хилому кусту лошадь лейтенанта, командира взвода.
- Ребята, внимательнее, - говорил офицер. - Следите за движением и огнем пехоты! Мы здесь единственная артиллерия на передовой. Единственная поддержка при случае…
Никулае хотел было заметить, что еще есть и они со своими орудиями, но не стал ничего говорить. Возможно, лейтенанту известно больше, чем ему.
Со стороны угадывавшейся на горизонте реки тянуло холодком. Облачность была высокой, и ничто не предвещало дождя. В обманчивой вечерней тишине слышались лишь глухие удары саперных лопат о, глинистую землю, сердитые ругательства да позвякивание металла о металл. Торбы с овсом были опорожнены, и позади повозок лошади щипали и выдергивали высохшие пучки травы вокруг кустарников.
- Счастливцы эти пехотинцы! - вздохнул один из солдат, устанавливающий ствол последнего миномета. - Они давно спят под шинелями, а мы…
- Да, сейчас спят, а завтра кто будет проливать кровь здесь, на поле, или тонуть при переправе через реку? - ответил ему сержант, проверявший правильность наводки. - Давай еще на десять градусов ниже, Иосиф, и на этом закончим…
Со стороны венгерского села, окутанного покровом ночи, вдруг донесся до них грохот мощного взрыва.
- Тяжелая бьет! - проговорил один из солдат, переставая копать, напуганный взрывом, эхо которого еще прокатывалось по оврагам.
- Какая тебе тяжелая! Где выстрел, где снаряд! - одернул его сержант. - Это динамит рванул, разве ты не заметил, что не было никакого свиста?..
- Кончай! - через некоторое время приказал старшина, оставшийся за командира после ухода лейтенанта. - Можете ложиться отдыхать!
С неба опускалась холодная влажная мгла. Сержант Никулае Саву по привычке снова посмотрел в бинокль в сторону двух часовых, силуэты которых виднелись на фоне восходящей луны. Зазвонил телефон. Старшина вскочил со дна укрытия, спросонок запутавшись в покрытом слоем грязи одеяле. Звук телефона был слабым и непривычным.
- Восемьдесят первого?.. Я восемьдесят первый!.. "Дуб"? - закричал он в микрофон.
Потом выругался и посмотрел на сержанта, который оторвался от бинокля и нагнулся к нему.
- Э, черт возьми! Забыли включить батальон! - сказал старшина, вводя штепсель коммутатора в гнездо КП батальона. Потом спросил сержанта: - Ничего не заметил?
- Ничего, госп'старшина. Ничего особенного.
- Ну, тогда хорошо! - заключил старшина, поворачиваясь на каблуках и снова ныряя в объятия сна, который все еще ожидал его в складках заскорузлого, грязного одеяла…
Мысли сержанта, перенеслись в свою роту, где наверняка тоже закончили подготовку позиции в глубине обороны на удалении около километра от переднего края. Он будто видел, как Думитру, накинув шинель, обходит орудия, спрашивает солдат: "Ну, готово, ребята?" "Готово, госп'младший лейтенант!" Вечером Думитру сказал ему: "Никулае, ступай поищи получше место для наблюдения вместе с минометчиками батальона, они ведь тоже, как и мы, артиллеристы. На месте разберешься. Завтра, возможно, у нас будет много работы…"
На рассвете поле накрыл густой и холодный, похожий на изморозь туман, развеянный вскоре солнцем, под лучами которого все вокруг засверкало тысячами алмазов. Никулае спустился с парапета в укрытие и, нагнувшись над старшиной, потряс его за плечо:
- Противник на горизонте! Кавалерия! Вышла из села и приближается к реке.