За ним, переговариваясь между собою на ходу, двинулись канавщики. Их было значительно больше, чем обычно. Работавшие в вечерней смене на подготовке канавы, так же как и сталевары, остались на первую плавку.
- Ну что? Удачно? - спросил Гаевой, только теперь подойдя к начальнику цеха и становясь рядом с ним на площадке лестницы, ведущей в разливочный пролет.
- Считаю, что да. Расчеты выдержал точно, а все же с волнением жду окончательного анализа. Знаешь, Григорий Андреевич, в этом деле, кроме науки, требуется еще и особое мастерство.
- Мастеровать тебе, я вижу, много приходилось.
- Из чего ты это заключаешь?
- Спокоен ты очень.
Крайнев улыбнулся и покачал головой.
- Ты тоже всегда спокоен, только я в твое спокойствие не верю. Спокоен тот, кто равнодушен, а у тебя просто выдержка… - Он взглянул на виски Гаевого, где сквозь смоль волос пробивались серебристые нити седины. - Плавку никто спокойно не пускает, у каждого на душе скребет.
И, как будто смутившись внезапной откровенности, отвернулся в ту сторону, где в симметрично расставленных изложницах медленно поднималась сталь.
Проследив за разливкой до конца, они пошли в лабораторию. Здесь решалась судьба плавки. Гаевой курил, следя за более торопливой, чем обычно, работой лаборантов. Даже заведующая лабораторией, спокойная, медлительная Каревская, заметно нервничала и двигалась быстрее обычного. Крайнев напряженно следил за изменяющимся цветом реактивов. Колба с раствором нежно-лилового цвета на минуту приковала его внимание.
"Почему мало марганца?" - встревожено подумал он. Но раствор постепенно начал превращаться в темно-бордовый, и это его успокоило. Легкая желтизна другого раствора говорила о незначительном содержании фосфора.
- Этого добра чем меньше, тем лучше, - с удовлетворенной улыбкой сказал он Гаевому, показывая пальцем на колбу.
С остальными определениями было сложнее. Зеленый цвет раствора никеля и оранжевый - хрома ничего не говорили ему: он редко имел с ними дело. Приходилось ждать окончательных результатов анализа. Но как медленно тянулись эти томительные минуты!..
- Восемь элементов вместо обычных четырех. Взбеситься можно, пока все сделают, - шепнул он Гаевому, и тот понимающе улыбнулся.
В лабораторию вошел Шатилов, опасливо косясь на Каревскую, которая обычно не выносила вторжения в свое "святая святых" и бесцеремонно выпроваживала любопытствующих. Вслед за мастером протиснулся сталевар Никитенко, просительно и лукаво глядя на хозяйку помещения. Он уселся прямо на пол, у стены, подложив под себя рукавицы. За ним, широко распахнув дверь, появился Луценко с решительным и мрачным видом: попробуй, мол, выгони!
Потом вошли другие сталевары, заинтересованные новой плавкой.
Каревская старалась их не замечать. Она проверяла работу лаборантов, полностью разделяя общее волнение за судьбу плавки. В группе ожидающих завязалась беседа, заметно оживившаяся после того, как стали известны результаты анализа по семи составляющим. Оставалось узнать последний результат - содержание хрома.
Постепенно к едким испарениям реактивов примешивался щекочущий дымок махорки.
Каревская недовольно морщила нос, но терпеливо молчала.
Глаза Крайнева возбужденно блестели, он что-то рассказывал вполголоса и смеялся. Пришли Опанасенко и Лютов, заправлявшие печь после выпуска.
- Сергей Петрович, - взволнованно произнесла Каревская, - плавка по хрому - брак, мало хрома.
Все взоры обратились к Крайневу. Он увидел испуганные глаза Шатилова, укоряющие - Опанасенко, мрачные - Луценко.
- Вот тебе и инструкция, - зло сказал Лютов.
- При чем тут инструкция? - резко оборвал его Крайнев. - Она предусматривает конечный результат, а расчеты присадок делал я. Проверьте анализ сами, - обратился он к Каревской. - Этого не может быть.
- Хорошо, я проверю, - сказала Каревская, направляясь к аналитическим весам, но выражение ее лица говорило, что она больше верит анализу лаборанта, чем расчету инженера.
Снова предстоял целый час ожидания…
- Идем готовить к выпуску вторую плавку на другой печи, - сказал Крайнев, прикоснувшись к плечу Гаевого.
- А почему на другой? - удивился тот. - Тебе приказано выплавлять пока на одной печи.
- Да, на одной, но я задание понимаю иначе. В этой декаде я должен был отлить четырнадцать плавок, но на четыре дня опоздал. На одной печи будет только шесть плавок, а на двух я задание выполню.
- Надо было сказать об этом директору, успокоить его, - с упреком произнес Гаевой. - Ведь у него тоже душа болит.
- Сперва надо сделать, а потом сказать, - холодно ответил Крайнев. - Хоть одну плавку, - добавил он и выжидательно посмотрел в сторону лаборатории.
"Выпустить такую плавку - это не заслуга, - думал он, - но не суметь ее выпустить - это… срам".
- Это позор! - вырвалось у него, и он повернулся так резко, что Гаевой тревожно взглянул на него и, стараясь перевести разговор на другую тему, заговорил о положении на фронте.
"Фронт… - с болью подумал Крайнев. - Фронту броню нужно отлить, а я отлил… пилюлю".
Разговор не клеился. Оба были слишком подавлены неудачей.
"Первая плавка, - мысленно оправдывал начальника Гаевой. - Мало ли что могло произойти? Менее сложные марки и то иногда по неделям осваивали. Только почему он взял всю ответственность на себя? Ведь на заводе есть и главный инженер, и технический отдел, которые могли бы помочь. Что это? Тщеславие? Нет, просто уверенность в себе и в своих людях. А все-таки результат… - И он выругал себя за то, что, придя в цех, не вызвал сразу же Макарова. - Вызову его хоть на вторую плавку". Гаевой направился к ближайшему телефону.
У первой печи показался директор, за ним - главный инженер. Макаров возбужденно жестикулировал и что-то доказывал Дубенко, который, не слушая его, направлялся прямо к Крайневу.
Сергею Петровичу захотелось тут же уйти, но он сделал над собой усилие и остался. "Началось", - подумал он.
Дубенко подошел к нему и остановился. Видно было, что только присутствие рабочих сдерживало взрыв негодования.
Из лаборатории опрометью выскочил Шатилов и помчался по площадке.
- Сергей Петрович! - закричал он еще издали. - Хорошая плавка! Хороший хром! Проверили. Лаборантка ошиблась!
Макаров довольно улыбнулся и взглянул на директора.
Дубенко протянул руку Сергею Петровичу.
- Поздравляю.
- Готовлю к выпуску вторую, - доложил Крайнев, еще не зная, как примет директор его сообщение.
Дубенко усмехнулся и взглянул на Макарова.
- Видели, - сказал он, - не слепые.
По площадке веселой гурьбой шли сталевары. За ними спешила сияющая Каревская, держа в руках паспорт первой плавки.
С этого дня по-иному потекла сталь из мартеновских печей.
Вместо кипящей, шумно брызжущей тысячами искр, той, что шла на рядовые сорта металла, потекла по желобам в ковши густая, спокойная, качественная сталь, предназначенная для танковой брони.
2
Суровая складка в уголках губ появилась у Крайнева, когда он однажды, зайдя рано утром в лабораторию, узнал, что пятая печь дала бракованную плавку. Это была вторая неудача за весь период работы цеха над оборонным заказом.
Не изменяя установившейся привычке, Крайнев неторопливо обошел цех, осмотрел печи, указал одному сталевару на избыток тяги, другому - на кучу неубранного мусора на площадке, проверил записи регистрирующих приборов, сделал несколько заметок в блокноте и только тогда отправился принимать рапорт от ночной смены.
До войны на рапорт никогда не собирались точно по гудку. По установленному порядку приходили на четверть часа позднее, неторопливо сдав свой участок, переодевшись и умывшись. Теперь же не успевал прозвучать гудок, как все спешили в рапортную, чтобы прослушать у репродуктора вести с фронта. На опаздывающих шикали, и они, войдя, застывали у двери, боясь нарушить тишину и пропустить хотя бы одно слово.
Сегодня диктор передавал сообщения о потерях фашистских войск за шесть недель.
- Сколько гадов уложили! Крепко! - с удовлетворением произнес Никитенко, приглаживая рукой опаленный чуб. - А все же прут и прут они на Смоленск, и на Умань, и на Белую Церковь. Когда же их, скаженных, остановят?
- Если начнем такие плавки пускать, как сегодня, - мрачно произнес Луценко, - и останавливать нечем будет.
Никитенко собрался что-то ответить, но дверь отворилась, и вошел начальник.
В комнате стало необычно тихо. Крайнев понял, что о неудачной плавке знают все.
- Дорогой вы у меня мастер, - сурово сказал он Шатилову, сидевшему с понурым видом, - очень дорогой. Больших денег заводу стоите. Снова вашу сталь в переплавку.
- Сергей Петрович… - начал было Шатилов, но Крайнев прервал его.
- Вы же танкист, Шатилов. Нас с вами на фронт не послали, чтобы мы сталь отливали для танков, а мы что делаем? Шесть танков можно было бы одеть броней из этой плавки. Вы понимаете, в чем ваша ошибка?
- Понимаю. Я неудачную плавку от Лютова принял.
- Вторично?
- Вторично, Сергей Петрович.
Крайнев с минуту помолчал, пытаясь подавить в себе вспышку гнева. Он ни себе, ни другим не прощал повторения сделанных ошибок.
- Вы получали от меня указание не принимать от мастера плавку, если он вел ее, нарушая технологию?
- Получал, Сергей Петрович. Виноват.
- Так что же, черт тебя побери, распоряжений не выполняешь? - крикнул Крайнев. - Брак льешь! "Получал, Сергей Петрович, виноват, Сергей Петрович!" Принял плавку - отвечай за нее головой. Почему принял?
- Ну как не принять? Лютов - мастер опытный, и вдруг не принять. Неудобно как-то.
- А-а, так тебе перед Лютовым неудобно, а брак лить удобно? Перед заводом удобно? Перед фронтом удобно? - Крайнев даже задохнулся на последнем слове.
Дверь рапортной слегка скрипнула, вошла девушка в белом берете и задержалась у входа, поправляя каштановую прядку волос, выбившуюся на лоб. По напряженному молчанию присутствующих она поняла, что рапорт сегодня необычный. Взглянула на начальника, затем на мастера, стараясь по выражению их лиц угадать, что здесь происходит.
- Товарищ Теплова, - обратился к ней Крайнев, - подготовьте распоряжение о том, что мастер Шатилов снимается с работы, и скажите художнику, чтобы он написал плакат: "Позор бракоделу Шатилову, выпустившему две плавки не по анализу!"
Крайнев вышел из комнаты и пошел в разливочный пролет. В канаве третьей печи медленно остывали слитки неудачной плавки. Четкие линии слитков, прекрасная, чистая поверхность их граней снова возбудили у него горькое чувство досады. Мелочь - несколько тысячных долей процента фосфора сверх допустимого - сводила на нет результат десятичасового напряженного труда шихтовщиков, печевых, канавных.
Но еще более досадовал он на себя.
- Значит, плохо учил, мало требовал, - сказал он вслух.
Ошибку мастера он переживал как свою собственную.
После ухода начальника цеха в рапортной долго царило молчание. Первым нарушил его Луценко - опытный сталевар, давно вышедший на пенсию и вернувшийся на завод в первые дни войны.
- Сколько раз я тебе твердил, Шатилов, - угрюмо произнес он, - прижимай ты Лютова при приемке смен, а ты все - "Николай Ваныч" да "Николай Ваныч". Вот тебе и Николай Ваныч. Он плавку, что сам выпускать будет, ведет так, что комар носа не подточит, а если видит, что другому эту плавку выпускать, - обязательно свинью подложит. Вот теперь и расхлебывай.
- Хуже нет, как от Лютова смену принимать, - громко сказал молодой, из ремесленников, подручный Сашка и зло посмотрел на мастера своими озорными глазами.
- А ты что понимаешь? - спросил его кто-то из глубины комнаты.
- Я, может, головой и не много понимаю, - огрызнулся Сашка, - зато моя спина понимает: как покидаешь после Лютова в печь известки, так до другого дня не разогнешься.
- Здорово сработали: шесть танков недодали, сто карбованцев премии потеряли, сколько материала извели, когда теперь его переплавят! Сами осрамились, мастера своего потеряли, та ще и в получку грошей недосчитаемось, - сказал Никитенко, грустно глядя в угол.
- Шатилов! - окликнул Матвиенко. - Ты помнишь, как Гаевой на активе говорил: "Иногда одного пожалеешь, а весь коллектив обидишь".
- Да ну вас к чертовой матери! - вскипел молчавший до сих пор Шатилов. - Мало того, что от начальника попало, так и вы все накинулись… - И он вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью.
- Слабоват ты на расплату! - крикнул ему вслед Никитенко и выскочил из рапортной.
За ним ушли и остальные.
В опустевшей комнате осталась одна Теплова. Несколько минут она сидела, сосредоточенно о чем-то раздумывая, затем взяла журналы плавок и, торопясь, начала делать из них выборку. Чем больше цифр выписывала она на бумагу, тем серьезнее становилось ее лицо.
Раздался телефонный звонок. Это Крайнев напомнил о необходимости представить ему материалы о работе цеха за истекшие сутки. Когда она, наконец, появилась в кабинете начальника цеха, до общезаводского рапорта у директора завода оставалось не более двадцати минут. Крайнев с укоризненным видом взглянул на часы. Теплова извинилась и добавила, что раньше прийти не могла.
Сергей Петрович занялся просмотром сводок. Каждый раз его приятно удивляла тщательность, с которой они были подготовлены. Сводки содержали не только данные для рапорта, но и ряд других сведений о работе людей и агрегатов: выполнение норм, расход материалов, длительность отдельных операций по бригадам и сменам. Каждый мастер имел свой лицевой счет, в котором значились все плавки, выпущенные им с начала года. На заводе, где Крайнев работал раньше, такой подробный анализ делался один раз в месяц, а здесь благодаря строгой системе учета, заведенной Тепловой, он имел эти данные ежедневно. На рапорте у директора из всех споров с транспортниками, снабженцами и энергетиками начальник мартеновского цеха всегда выходил победителем, так как самые точные оперативные данные имелись только у него. Трудно было понять, как эта девушка успевала все приготовить.
Сегодня сводка была далеко не исчерпывающей. Но времени для ознакомления с ней у Крайнева оставалось мало, и он просматривал материалы наспех.
- Шатилов пострадал зря… - сказала Теплова.
Крайнев посмотрел на нее с удивлением.
- Почему это Шатилов нашел в вашем лице защитника? - резко спросил он.
- Видите ли, Сергей Петрович, Шатилов - молодой мастер, комсомолец и…
- Как секретарь комсомольской организации, вы бы лучше заботились о том, чтобы комсомольцы не становились бракоделами, - прервал ее Крайнев.
- Об этом-то я и забочусь. Сергей Петрович, кого вы считаете лучшим мастером цеха? - спросила она.
- Конечно, Лютова, - нетерпеливо ответил Крайнев, взглянув на часы: ему хотелось поскорее кончить разговор.
- Сегодня, после вашего нагоняя Шатилову, я осталась в рапортной, - торопясь, начала Теплова, - и слышала, что говорили ребята. Своему мастеру они крепко всыпали, но и Лютова сильно ругали за плохую сдачу, смен. Я решила их проверить. Действительно, у Лютова все плавки выпущены по заданию, но обе бракованные плавки выпущены в сменах после Лютова на тех печах, где он начинал вести процесс. И еще я должна сказать… Если плавки и были удачными, то они продолжались на этих печах дольше обычного. Вот цифры. - И она показала колонку цифр, над выборкой которых просидела все утро.
Выводы были неожиданными, и Крайнев задумался. Телефонный звонок напомнил ему об опоздании, он сунул выборку в карман и вышел.
Рапорт уже начался. Пришлось просить разрешения войти. Когда Крайнев явился в кабинет, начальник доменного цеха уже отчитался и спокойно закуривал папиросу. О работе прокатных цехов докладывал Нечаев. Дубенко расхаживал вдоль своего стола, заложив руки за спину. Его сухое, нервное лицо выражало недовольство. Один глаз был прищурен, бровь над другим высоко приподнята, что не предвещало ничего хорошего.
- Опять брак льете, - перебил он Крайнева, когда тот в обычном порядке начал докладывать о работе цеха за истекшие сутки. - Мастера снимите и переведите на другую работу!
Затем последовало длинное нравоучение. Дубенко приводил те же аргументы, что и сам Крайнев в разговоре с Шатиловым, но у директора они были пространнее и резче выражены. Чувство раздражения начало овладевать Крайневым. Он легче перенес бы суровый, но короткий выговор, а эта медленная "распиловка на доски", как он называл директорские нотации, начала его бесить. Наконец он не выдержал:
- Вы меня только не уговаривайте, Петр Иванович, я все сам прекрасно понимаю и сам приму меры, но Шатилова я не сниму.
- Нет, снимете!
- Не сниму, Петр Иванович, потому что…
- Тогда я сниму, - перебил его Дубенко, не слушая объяснений.
- И вы не снимете, когда разберетесь…
Дубенко нажал кнопку звонка и не отпускал ее, пока не вошел секретарь. Быстро продиктовал ему приказ о переводе Шатилова на работу сталевара. И тогда, понимая, что делает не то, что нужно, но не будучи в силах более сдерживать себя, Крайнев встал и вышел из кабинета. Его проводили удивленными взглядами. Гаевой возмущенно пожал плечами. Один Дубенко оставался совершенно спокойным. Он хорошо знал характер своего начальника мартеновского цеха. Сам Дубенко вспыхивал внезапно, как порох, и часто по пустякам. Крайнев же долго сдерживался, кипел, потом взрывался, но быстро брал себя в руки.
Вот и сейчас, возмутившись тем, что директор так безапелляционно решил вопрос, не считаясь с его, Крайнева, мнением, он вышел в приемную, боясь, что наговорит резкостей. В приемной он покурил, позвонил мастеру в цех, успокоился и вернулся в кабинет. Дубенко выразительно посмотрел на Гаевого, как бы говоря: "Ну вот и все". Рапорт продолжался обычным порядком. О количестве вывезенных вагонов броневого листа докладывал начальник транспортного цеха Сенин.
По окончании рапорта Крайнев побывал в цехе и вернулся в свой кабинет. Приказ о Шатилове мог быть вывешен только завтра, и он не спешил идти спорить с Дубенко: тот был упрям, и убедить его можно было только до принятия им решения, а после даже самые разумные аргументы оказывались бесполезными. К тому же Дубенко высоко ценил Лютова как мастера, и доказать ему, что Лютов подвел Шатилова, было трудно, почти невозможно. Да надо было еще и самому тщательно проверить по плавильным журналам правильность вывода Тепловой.
"Вызову-ка я Лютова в кабинет и поговорю с ним начистоту", - подумал Крайнев, откладывая в сторону журналы плавок, но сейчас же отказался от этой мысли. Самонадеянный и заносчивый мастер был лучшим в цехе по выпуску плавок, считал себя безгрешным и никогда не сознавался в ошибках.
И вдруг очень простое решение пришло в голову Сергею Петровичу: надо заставить Лютова принять смену от себя, надо показать ему самому и коллективу цеха, а самое главное - директору, как нечестно он работает.
"А если и этого доказательства для Дубенко будет недостаточно, тогда что?" - спросил он себя и зашагал по комнате. Потом остановился у двери и направился в помещение цеховой парторганизации.
В комнате секретаря взволнованная Теплова что-то убежденно доказывала спокойному, медлительному Матвиенко. Он сидел за столом, углубившись в проверку цифр, написанных на листке из блокнота. Тяжелые, опущенные книзу веки придавали его лицу выражение крайней усталости.