В голове трокского князя вертелись невеселые мысли. Он вспомнил дни, проведенные в башне Кревского замка. Его, как простого вора, заковали в наручники и приговорили к смерти. Из-за болезни казнь отложили. Княгиня Анна ежедневно навещала больного мужа вместе с верной служанкой Еленой. Когда Витовт почувствовал себя лучше и смог вставать с постели, служанка предложила князю переодеться в ее платье и, обманув стражу, выйти за стену крепости. Вечером в сгустившейся темноте князь в женской одежде прошел с княгиней Анной мимо стражи. За крепостным валом их ждали лошади… Бедная Елена, она три дня не вставала с постели, притворяясь больной. Что с ней сейчас, жива ли она?
Срывая пожелтевшие листья, с далекого моря дул холодный, пронизывающий ветер. Темные, беспросветные тучи двигались над самыми верхушками могучих дубов и лип. Иногда порывы ветра достигали страшной силы, и в лесу раздавались скрипы и стоны гнущихся деревьев.
Вдруг конь Витовта шарахнулся в сторону. Высокая сосна, с корнем вырванная ветром, упала поперек дороги.
"Плохой знак, - испугался князь. - Не вернуться ли мне? В самом деле, что ждет меня у рыцарей? Приехав в замок, я отдаюсь им на милость. Рыцари могут заковать меня в цепи и бросить в каменную яму, а могут выдать братцу Ягайле. Всего можно ждать от орденских псов… Но разве есть другой выход? Может быть, надо искать примирения с Ягайлой?.. Нет! - Витовт и думать не мог о примирении. - Тогда вперед".
Не раздумывая больше, князь пришпорил своего любимца, и сытый, ухоженный жеребец легко перенес его через упавшее дерево.
У разросшегося куста бузины князь остановился, вынул из кошеля серебряную монету и, бормоча заклинание, бросил ее под куст. Каждому литовцу хорошо известно, что под бузиной, между корнями, живет в земле бог лесов.
* * *
Великий магистр сидел откинувшись в резном деревянном кресле с мягкой кожаной подушечкой на спинке. Сбоку, на скамейке, примостился его духовник брат Симеон. Между ними стояла шахматная доска с янтарными фигурками и серебряный кувшин с вином, наполовину пустой. Шла пятая по счету партия.
Конрад Цольнер и брат Симеон давно знали друг друга. Магистр, с окладистой бородой и орлиным носом, внешне был полной противоположностью брату Симеону. Поп был курнос, гладко выбрит, с круглой лысой головкой на тонкой кадыкастой шее. Единственной растительностью на его лице были кустистые брови; из-под бровей выглядывали шустрые, зоркие глазки. Зато их души объединяло многое. Когда они были помоложе, орденский устав не был помехой для веселых похождений. Комтур и капеллан Христианбургского замка, строгие наставники! Кто бы мог заподозрить дурное в их частых отлучках? А ведь устав попирался друзьями в самых щепетильных пунктах и подпунктах. За подобные дела рядовых братьев ждали беспощадный суд и суровое наказание.
Ни Конрад Цольнер, ни брат Симеон не сожалели о бурных днях молодости и не думали раскаиваться в своих грехах. Наоборот, они с удовольствием вспоминали свои похождения. Вот и сейчас, стоило великому магистру отвести взгляд от шахматной доски, и он видел вместо мраморной мадонны с младенцем круглое и мягкое колено белотелой Катрин. А длинные ночи за чашей вина! Сколько было переговорено и передумано! Сколько раз рассвет заставал приятелей бодрствующими за душевной беседой!
Словом, у них было о чем поговорить и что вспомнить.
Сегодня Конраду Цольнеру целый день нездоровилось. Он мерз в огромном каменном замке. От кирпичных стен тянуло холодом. Слуги развели огонь под каменными плитами и сняли бронзовые заслонки духового отопления, и все равно он зябко кутался в мягкий шерстяной халат. Когда зажгли камин, он перенес кресло ближе к огню и ноги в теплых полусапожках поставил на маленькую скамейку.
Колокол ударил восемь раз, в крепости сменялась стража. Великий магистр поднял голову и невольно стал прислушиваться. Где-то раздавались шаги, звенело оружие, слышались голоса. Скоро все стихло. Цольнер взял янтарную королеву, подержал ее в волосатых пальцах и поставил на новую клетку.
- Что с тобой, Конрад? - вкрадчиво сказал священник. - Я возьму ее пешкой.
Великий магистр спохватился и вернул королеву.
- Лезет всякое в голову! - усмехнувшись, он шевельнул одним усом. - Мне вдруг представилось, что Польша окрестила Литву у нас под носом и стала сильным государством.
- Но ведь это невозможно, брат мой, - ответил духовник. - И не следует думать о том, что благодаря милости господа нашего не может совершиться. В Польше великая смута и безвластие.
- Меня беспокоит герцог Ягайла, - продолжал магистр. - Можно ли ему верить? Он отдал нам Жемайтию, но все осталось по-прежнему. Он обещал через четыре года крестить Литву. Сбудется ли сие?
Великий магистр встал с кресла и прошелся по спальне.
- Мне безразлично, что будет с Литвой, - сказал он, круто остановившись, - ордену нужна Жемайтия от моря до реки Дубиссы. Эта языческая страна не дает соединиться немецким землям. Пока кунигасы будут греметь оружием, нам грозит опасность. А Литва? Пожалуй, даже лучше, если она станет православной - это сохранит равновесие, - лишь бы ее не захватила Польша. Но Жемайтия должна принадлежать нам.
Брат Симеон отпил из кувшина, крякнул, вытер полотенцем губы.
- Хороши французские вина, ничего не скажешь… Однако его святейшество папа римский думает о Литве иначе. Недаром он включил Литву в гнезненское епископство. Тем самым он дал право Польше крестить ее.
- Его святейшество часто сует нос не в свои дела! - зло сказал Конрад Цольнер. - Право крестить язычников орден не уступит даже папе. Мы показали свою твердость в деле с дерптским епископом. Папа проклял орден, а что изменилось? Пусть попробует тронуть нас хоть пальцем!.. - В голосе магистра послышалась угроза.
- А ты уверен, Конрад, - перебил духовник, - не подслушивает ли кто-нибудь? У стен могут быть самые настоящие уши.
Великий магистр махнул рукой, однако стал говорить тише.
- "Папа, папа"! - с раздражением продолжал он, расшевеливая кочергой дымящиеся поленья в камине. - Его святейшество должен знать, что крестить Литву - это не просто отслужить мессу и помахать кропилом… Языческая Литва и Жемайтия - жирный пирог, сулящий крестному отцу многие выгоды.
Брат Симеон еще раз отхлебнул из кувшина. Кончик его носа покраснел и вспух. Великий магистр с неудовольствием посмотрел на приятеля.
- Не много ли, брат? - сказал он. - Ты пьешь вино, словно в молодые годы.
- Пусть это тебя не волнует, Конрад, мой грешный сосуд еще достаточно крепок… Я хочу предостеречь тебя: папа прекрасно знает о решимости ордена крестить Литву и Жемайтию. Вспомни, что Венгрия тоже тщилась стать крестным отцом, однако папа избрал Польшу. Его святейшество всегда делает только то, что ему выгодно.
Духовник снова потянулся к вину, но Цольнер положил на кувшин волосатую руку. Засверкали драгоценные камни на многочисленных перстнях, но ярче всего горели алмазы на волшебном кольце магистра.
- Довольно, - тихо сказал он. - Польша?! Посмотрим, как еще повернутся события. Алчные паны из Кракова любят загребать жар чужими руками. Пока орден проливает во славу святой девы Марии кровь своих братьев, поляки вымаливают у папы разные льготы и привилегии. На этот раз папа уверен, что вместе с Литвой он сможет привести в католичество русских… Вот здесь и зарыта собака, - помолчав, добавил магистр. - Но напрасно его святейшество надеется, он не знает русских.
Великий магистр почувствовал жажду и приник своей бородищей к кувшину.
- Умеют французы делать вино, ухаживать за женщинами и еще воевать, - сказал он, отдуваясь и обтирая рукой усы, - это у них не отнимешь… Его святейшество борется за первое место под солнцем, и главное для него - сокрушить восточное христианство. Все, что играет ему на руку, он будет поддерживать. Если смотреть с этой стороны, то папе выгоднее поддерживать Польшу. Среди славянских племен она одна крепко держит католическое знамя, и польские ксендзы больше католики, чем сам папа. Они, по сути дела, и правят страной. А мы с тобой немцы, у нас другие помыслы…
Брат Симеон усмехнулся:
- Ладно, Конрад, довольно об этом, закончим игру.
Но сегодня великий магистр не мог сосредоточить свои мысли на шахматной доске и проиграл партию.
- Вот, а ты говоришь - мне вредит вино, - снисходительно произнес духовник. - От вина голова работает только лучше… Давай помолимся, брат, пусть Иисус Христос и святая дева вразумят тебя. Нам предстоит разыграть партию куда более трудную. В шахматной игре мы знаем, что стоят король и королева, знаем, чем грозят остальные фигуры. А ты знаешь, кто будет королем Польши? Нет, не знаешь. Известен ли тебе нрав герцога Ягайлы? Как поведет себя московский князь в этой сложной игре, ты тоже не знаешь. Новые правители несомненно покачнут сложившееся равновесие. Что-то должно произойти. Надо заранее приготовиться к переменам.
- Но что, дорогой Симеон, должно произойти? - спросил великий магистр с беспокойствием. Он знал способности своего друга, его тонкий ум не раз выручал практичного, но не слишком далекого рыцаря.
- Пока не знаю, но что-то витает в воздухе.
- Не запросить ли нам астролога? Пусть посмотрит на звезды.
- Глупости! Напрасно ты держишь в замке старого плута и платишь ему огромные деньги.
- Это не так, Симеон. Все владыки держат при своих дворах астрологов, они иногда помогают.
Духовник молча взял со стола тяжелый серебряный подсвечник с оплывшей свечой, поплевал на пальцы, снял нагар, и приятели направились в часовню.
Подвижное пламя свечи тускло отсвечивало на потемневшем золоте святых и ангелов, наполнявших часовню. Из глубины ниш выступали фигуры апостолов. Перед белеющим распятием братья опустились на колени. Духовник громко прочитал положенное число молитв. Приложившись к ранам Христа, они вернулись в спальню.
- Останусь с тобой, - сладко позевывая, сказал священник, - лягу вот тут, у камина. - Он вытянул из-под ног магистра медвежью шкуру. - Помнишь, как в Христианбурге… Зажги курильницу с благовониями, твои ноги потеют, как и раньше.
Великий магистр дал приятелю теплую перину на лебяжьем пуху и подушку, зажег курильницу.
- А все же ты, Симеон, во всем виноват, - сказал он, думая о чем-то далеком, и замолк.
Личные покои магистра состояли из двух скромных комнат: гардеробной, откуда вел ход в трапезную для гостей, и спальни. Кроме крепчайших сундуков, окованных железом, и тяжелых резных шкафов, в стене, отделяющей гардеробную от трапезной, находилось тайное слуховое окно, закрытое железной дверью. Гардеробная соединялась со спальней. Убранство спальни было богаче. Каменный пол в цветных изразцах устлан медвединами, по стенам дорогие ковры. Роскошная кровать под высоким балдахином стояла неподалеку от камина; она не имела ничего общего с соломенным тюфяком простого рыцаря. Соседнюю со спальней комнату занимали телохранители. Слева у дверей, если выходить из спальни, все время стоял вооруженный рыцарь.
- Брат мой, для чего в твоей комнате три двери? - спросил священник, блаженствуя на мягком ложе.
- Кроме главного входа, я могу войти в спальню и выйти отсюда через трапезную и через часовню. - Конрад Цольнер шевельнул усом, вспомнив что-то. - Ключи от дверей хранятся только у меня. Есть еще домик в саду, с тайным ходом за стены крепости.
- Многое в жизни нам дается слишком поздно, - пробормотал священник. - Были бы у нас в Христианбурге такие удобства…
Ровно в десять часов вечера замковый комтур доложил Конраду Цольнеру, что огни везде погашены, ворота закрыты и стража на месте.
- Все рыцари вернулись в замок и легли спать, - закончил он свой доклад.
Пожелав великому магистру спокойной ночи, комтур удалился.
После десяти часов вход к владыке орденского государства был запрещен.
Сняв шерстяной халат, Конрад Цольнер, кряхтя, полез на высокую кровать. Но не успел он забраться под перины, как дверь приоткрыл телохранитель.
- Могу ли я говорить, брат великий магистр? - спросил он, не переступая порога.
- Говори, - ответил Цольнер, подняв с подушки голову.
- Литовский герцог Витовт у ворот замка, - с поклоном доложил телохранитель.
Духовник Симеон резко повернулся на своем ложе и кинул быстрый взгляд на приятеля.
- Много ли с ним воинов? - спросил магистр.
- Пятеро.
- Открыть ворота, встретить с почетом. Герцога привести ко мне в кабинет через полчаса, - приказал магистр.
Торопясь, телохранитель захлопнул дверь. Пламя из камина метнулось в комнату, запахло дымом.
Цольнер торопливо стал облачаться в парадное платье. Натянул белую куртку с золотым крестом, опоясался, прицепил к поясу меч. Поверх надел белый плащ и на голову шлем с белым лебедем.
- Если свидание будет удачным, - сказал он, посмотрев на брата Симеона, - я обещаю поставить святой деве Марии большую свечу из чистого золота.
Они вместе покинули спальню. Телохранители, гремя оружием, шли сзади. В большой продолговатой комнате, где обычно гости ожидали приема, бил небольшой фонтанчик; вода с тихим журчанием стекала в бассейн. Здесь можно было умыться, вымыть ноги. Сейчас в комнате царил полумрак, на одном паникадиле горели три свечи.
В кабинете было прохладно, телохранители сразу бросились открывать заслонки духового отопления. Прибежал прислужник с заспанным лицом и затопил камин. Еще двое придворных слуг уставили небольшой круглый стол золотой и серебряной посудой.
Ровно через тридцать минут в кабинет торопливым шагом вошел князь Витовт, за ним важно выступал слуга с костяной шкатулкой на вытянутых руках.
Увидев великого магистра, князь круто остановился.
- Как здравствует ваша святость? - спросил он, слегка наклонив голову.
- Благодаря богу и святым угодникам неплохо. Рад видеть литовского герцога в своем дворце, - ответил великий магистр и тоже наклонил голову. - Вы приехали вовремя, я собирался ужинать. - В этот момент он чем-то напоминал кошку, увидавшую мышь.
Князь был одет в желтый камзол, застегнутый до горла на золотые пуговицы в золотых петлицах. В розовых штанах и красных кожаных сапогах с золотыми шпорами. По камзолу он был опоясан позолоченным ремнем. Из-за пояса торчала рукоять кинжала, осыпанная драгоценными камнями. Поверх камзола на князя был накинут короткий плащ гранатового цвета.
Великий магистр впервые видел в гостях язычника. Он искоса бросал на него внимательные взгляды.
"Ни усов, ни бороды, под стать нашим попам", - подумал он.
- Прошу вашу святость принять скромный подарок, - сказал Витовт, кивнув слуге.
Преклонив колено перед великим магистром, слуга вручил ему шкатулку. Легким поклоном Конрад Цольнер поблагодарил князя.
- Принимаю на украшение замковой церкви, герцог, - сказал он, с жадностью глянув на сверкающие драгоценности, - во славу божью. Возьми, брат Симеон.
Духовник равнодушно поставил шкатулку на круглый столик из красного дерева.
Придворные слуги внесли большого жареного лебедя на серебряном блюде.
- Прошу герцога отведать наш скромный монашеский ужин, - пригласил магистр.
- Я хочу говорить с вами, ваша святость, с глазу на глаз, - сказал Витовт, - переводчик не надобен.
- Хорошо, - согласился владыка и движением руки приказал всем выйти.
В кабинете остался только один духовник. Лениво ковыряя пальцем в шкатулке, он разглядывал драгоценности.
Витовт вопросительно посмотрел на великого магистра.
- Это мой духовник, от него, как от бога, нет секретов, - поспешил сказать рыцарь.
Литовский князь взглянул на пожилого пастыря и, вздохнув, сел.
- Я пришел за помощью к ордену, - негромко произнес он, положив локти на стол и уперев лицо о ладони.
На немецком языке князь говорил неплохо, изредка примешивая латинские слова.
- Чего ты хочешь от бедных монахов, герцог?
- Голову моего двоюродного брата Ягайлы! - Глаза Витовта зажглись мрачным огнем. - Нет, я хочу получить его живым. Я предам убийцу моего отца мукам, еще невиданным на этом свете.
Князь с жадностью осушил большую чашу бургундского, заботливо налитую духовником, взял из золотого блюда горсть сладкого, крупного изюма.
- Война с Литвой? Это дорогое, очень дорогое дело, мой герцог. Для того чтобы поднять меч, нужно золото. Вряд ли благочестивый капитул согласится на войну. Мы собирались отдохнуть, залечить раны, поднакопить денег. - Великий магистр притворно вздохнул. - Видит бог, прошлая война опустошила наши кладовые.
Желая показать гостю свой перстень, он, разговаривая, поглаживал левой рукой широкую бороду.
- Я беру расходы на себя, - гордо сказал Витовт, - отдам все, до последнего золотого. Моя месть священна.
Великий магистр ликовал. Он стал перебирать в уме, какие выгоды даст ордену союз с Витовтом. В последнем письме, вспоминал магистр, герцог Ягайла упрекал орден в нарушении взятых обязательств. Из письма выходило, что и он, Ягайла, отступает от всех своих обещаний относительно Жемайтии. В общем, письмо можно было понять и так и сяк. Ну, а теперь он, Конрад Цольнер, сможет рассчитаться с ним, поставить его на колени.
- Ягайла и его мать Улиана хотели захватить в плен вашу святость и посадить на цепь, как бешеного пса, - сказал Витовт, желая разгневать магистра.
- Это невозможно! Бог не допустил бы этого! - вскричал Конрад Цольнер.
- Сейчас - да… А если бы ваша святость приехали на реку Дубиссу, сидеть бы вам на цепи в Троках или Вильне.
Магистр промолчал. Стрела князя Витовта попала в цель: рыцарю тоже захотелось посадить на цепь литовского князя Ягайлу. Он посмотрел на духовника. Брат Симеон незаметно показал глазами на Витовта и склонил голову: он поддерживал новый союз.
- Я буду воевать не один, - добавил Витовт, истолковав молчание магистра как нерешительность, - все жемайтские кунигасы пойдут за мной.
- Созовем капитул во имя божье, - словно нехотя сказал великий магистр, - но уверенности у меня, герцог, пока нет. Вряд ли капитул согласится - слишком трудно воевать с Литвой. Ягайла призовет своих русских вассалов…
- Надо неожиданно напасть на Вильню, - горячо предложил князь, - и мы победим. Трокский замок не устоит, я уверен. Но скажите прямо, ваша святость, на какие условия согласился бы капитул?
Великий магистр величественно повел орлиным носом в сторону Витовта. "Сейчас языческий герцог пойдет на все, - думал он. - Месть у огнепоклонников - великое дело. Главное - разъединить Литву, а потом уничтожить по частям".
А князь Витовт с отвращением смотрел на большие мясистые уши магистра и думал, что хорошо бы отрезать их и принести в жертву богу Поклюсу.
- Крестись во славу божью, стань вассалом ордена, отдай на вечные времена Жемайтию. - Великий магистр поднял руку, кроваво сверкнул рубин на большом пальце.
Витовт отшатнулся, побледнел и с гневом посмотрел на орденского владыку.