- Помолчи! Ты ведь свяжешь мне много пар великолепных носков! - повторял маркиз, желая утешить ее.
Разве он не сказал однажды: "Все, что вы решите и сделаете, я заранее одобряю"? И маркиза подумала тогда, что может воспользоваться этим разрешением, чтобы творить богоугодные дела.
Неделю спустя снова пришла к ней несчастная вдова Нели Казаччо, умоляя взять на службу старшего из ее сыновей.
- Вот он. Я привела его с собой, чтобы ваша милость и маркиз сами убедились, что он сильный и ловкий, хотя ему всего десять лет. Распоряжайтесь им, как вам будет угодно. В городе или в деревне, лишь бы я знала, что у него есть кусок хлеба. Ума не приложу, как и жить дальше! Только и остается, что пойти с протянутой рукой ради моих несчастных деток!.. Но господь должен прибрать меня прежде, чем я дойду до этого, и взять их всех к себе в рай раньше, чем меня.
Маркиза не смогла ответить уклончиво, как в прошлый раз. И, глядя на мальчика - босого, в лохмотьях, бледного и худенького, по лицу которого, особенно по глазам, видно было, что он не по возрасту умен, - она разжалобилась.
- Хочешь остаться тут? - спросила она его.
- Да, ваша светлость!
- Или хочешь поехать в деревню?
- Да, ваша светлость!
Маркиза улыбнулась. Несчастная мать, тоже улыбаясь, ласково ерошила лохматые волосы мальчика, веки ее дрожали, и слезы катились по впалым щекам. С некоторых пор маркиз больше не вспоминал о ней, и матушка Грация перестала приносить ей ту небольшую помощь, благодаря которой она выжила с детьми в этот ужасный неурожайный год. Несчастная женщина не жаловалась. Она выкручивалась, как и многие другие, собирая в поле цикорий, ромашку, всякие съедобные травы, которые вызвал к жизни дождь, и кормила себя и детей - она варила травы всего лишь с щепоткой соли и несколькими каплями оливкового масла, а чаще и без них, благословляя божественное провидение за то, что оно хоть так спасло столько бедных людей от голодной смерти.
- Теперь я как-то выхожу из положения, - добавила вдова. - Шью, пряду. Наймусь собирать оливки, а за детьми присмотрит соседка. Ведь нас пять ртов, ваша светлость!
- Я беру мальчика, - вдруг решительно сказала маркиза. - Нужно переодеть его, да и обуть тоже. Купите материи на одежду и снесите ее к мастро Биаджо, портному… Знаете его? И ботинки, я думаю, нужно сшить на заказ. Я дам вам денег на все. А что останется, возьмете себе.
Слезы несчастной женщины оросили ей руку, которую та во что бы то ни стало хотела поцеловать.
В тот вечер маркиз, поздно вернувшись из Марджителло, начал ужин в хорошем настроении.
Маркиза, сидя напротив него, ждала, когда он закончит рассказывать о чудесных прессах для винограда и оливок, которые работали четко, как часы.
- Когда я думаю, - продолжал он, - что в этом вот вине полоскались ноги какого-то давильщика, меня тошнит! Во времена Ноя только так и делали. Какой-нибудь толстый, приземистый негодяй ходил взад и вперед по пальменто, ступая по грудам винограда, утопая в нем по щиколотку волосатыми ножищами, опираясь на палку, чтобы не поскользнуться, и давя виноградинки грязными ступнями… И это невероятное свинство еще продолжается в наши дни!..
- Вы не рассердитесь на меня, - прервала его наконец маркиза, - если я вам скажу, что тоже довольна сегодняшним днем. Я сделала доброе дело… Взяла маленького слугу…
- Как так?
- Позволила разжалобить себя… Мальчик лет десяти… Бедный ребенок!.. Тот сирота… помните? Я говорила вам о нем раньше… Сын несчастного Нели Казаччо… Разве я поступила неправильно?
Она осеклась, удивившись, что маркиз помрачнел и опустил глаза, словно хотел избежать ее взгляда и не желал, чтобы на него смотрели, потом повторила вопрос:
- Разве я поступила неправильно?
- Нет, хотя, конечно, - с волнением в голосе произнес маркиз, - мало удовольствия видеть все время перед собой того, кто напоминает о событиях, которые меня весьма огорчили…
- Я могу еще поправить дело, раз я ошиблась.
- Маркиза Роккавердина, дав слово, должна держать его во что бы то ни стало!
- Но, если разобраться, какие же такие печальные вещи может напоминать вам этот мальчонка? Если его отец умер в тюрьме, он же не виноват. Зло, уж если на то пошло, совершил тот. Я говорю так, потому что он совершил убийство из ревности. Он не был дурным человеком, не воровал. Добывал себе на жизнь охотой. Все отзываются о нем даже как о хорошем человеке. Он слишком любил свою жену. Ревность погубила его. В иные минуты, когда страсть мутит нам разум, мы не сознаем, что делаем… Я бы оправдала его…
- А как же… убитый? - спросил маркиз. Но тут же, словно вопрос этот вырвался у него помимо воли, поспешил добавить: - Что за разговоры у нас за столом!..
- Я не ожидала, что вы будете так недовольны моим богоугодным поступком… - мягко ответила Цозима. - Ведь бедная вдова не устает благословлять вас из благодарности за все, что вы сделали для нее и ее детей в неурожайный год. Может, вы хотели быть ее единственным благодетелем? Ну нет, отныне все благодеяния мы должны совершать вместе!
Она улыбалась, пытаясь сгладить дурное впечатление, которое невольно произвела на маркиза, и удивлялась, что он по-прежнему молчит и даже перестал есть.
- Никогда бы не подумала, что это так огорчит вас! - воскликнула она.
- Это от суеверия, извините меня, - ответил он. - Возможно, я заблуждаюсь… И потом… Я привыкну к этому мальчику… Поговорим о другом…
Он взял из вазы большую гроздь винограда и положил на тарелку маркизы:
- Это ваш, из Поджогранде.
Видя, что она, попробовав лишь две-три виноградинки, снова стала рассеянно постукивать по столу кончиком вилки, маркиз в некотором смущении спросил:
- Не нравится?
- Превосходный… Вы сказали "убитый"?..
Маркиз посмотрел ей в глаза, пораженный тем, что она возвращается к прерванному разговору.
- Убитый, я понимаю, был человеком из вашего дома, - продолжала она, - его звали "маркизов Рокко"! Вы любили его, потому что он был толковый и преданный слуга. Вы до сих пор не нашли ему замену… Но… раз уж мы случайно заговорили об этом, я хочу откровенно сказать вам, что я об этом думаю.
- Говорите.
- Будь этот человек жив, он вызывал бы у меня отвращение.
- Отвращение?
- Да. Человек, который может жениться на любовнице хозяина… из корысти, а не ради чего-либо другого… О! Его поведение доказывает это. Если бы он женился на ней по любви, я бы ему сочувствовала! Но он не любил ее, даже не пытался сделать вид… Приставал к чужим женам. Вы, мужчины, однако, рассуждаете по-своему… Его же супруга должна была, наверное, презирать его… Видите? Я напоминаю вам о людях и событиях, о которых мне хотелось бы, чтобы вы забыли, и которые, как вы не раз говорили мне, едва помните, словно это был давний сон…
- Вы не поверили мне?
- Не поверила бы, так не стала бы говорить с вами об этом. Хотя иногда… Так вот, я поэтому и говорю. Мне бы надо прямо и смело спросить вас… А вместо того я поступаю, как те, кто делает большой круг в объезд, чтобы как можно дольше не приближаться к тому месту, где боятся получить печальное известие, словно задержка заранее облегчит…
- Что с вами, Цозима? - воскликнул маркиз, встал из-за стола и, подойдя к ней, участливо спросил: - Что вам наговорили?.. Что вы подозреваете? Эта глупая Грация, наверное…
- Нет, не она, бедняжка!.. У меня исстрадалась душа. Знайте же это, Антонио. Я чувствую… что вы не любите меня!
Рыдания заглушили ее последние слова.
- Но почему? Почему? - пробормотал маркиз.
- Это вы должны сказать мне - почему!
27
Он ничего не смог ответить ей, только с трудом выдавил из себя несколько шутливых слов, стараясь своим тоном успокоить ее, но она разволновалась еще больше.
Он тоже был очень взволнован. Ему казалось, что, взяв в дом этого мальчика, маркиза ввела в него нечто большее, нежели дурное предзнаменование, - сам рок в зародыше. И он соображал, как бы помешать этому, но так, чтобы она не догадалась, что это дело его рук.
Но в конце концов, разве все это не ребячество?
Он пожал плечами. И, желая показать маркизе, что он не из тех, кто поддается всяким суевериям, на другой день перед отъездом в Марджителло сказал ей:
- Вам бы следовало заказать для этого мальчика ливрею, брюки, курточку из темного сукна, обшитую желтым позументом - это цвет Роккавердина, - и фуражку с галуном.
- О!
- Когда был жив дедушка, наши слуги одевались так. Матушка Грация знает, где лежат старые, изъеденные молью ливреи и большие фетровые шляпы.
- Другие времена, другие нравы.
- Хотите, чтобы я занялся этим?
- Нет. Мы отправим его в деревню. Пастух в Поджогранде говорил мне на прошлой неделе, что ему нужен помощник.
- Скорее всего, так будет лучше для мальчика.
- И для нас, - с легкой грустью в голосе добавила маркиза.
Маркиз стоя медленно допивал кофе, а маркиза, сидя у столика, задумчиво размешивала ложечкой сахар в дымившейся перед ней чашке.
- Я боялся, что вы уже уехали в Марджителло, - сказал кавалер Пергола, внезапно появляясь на пороге. - Извините, кузина. Ого! Какая ранняя пташка! А я думал, вы еще в постели. Доброе утро. Чашку кофе? Охотно. Не успел выпить дома, торопился сюда.
- Что случилось? - спросил маркиз.
- Мой приятель… ну, тот, из супрефектуры, прислал мне письмо. Вы первый в тройке. Выстрел попал в цель!..
- Напрасно. Я не хочу быть мэром!
- Как? После всего, что мы провернули?
- Какое мне до этого дело? Разбирайтесь сами. У меня своих забот выше головы.
- Маркиз прав, кузен.
- Вот те на!.. На вас ведь рассчитывали. Во всяком случае, пока достаточно только вашего имени, а потом надо будет окружить себя верными советниками.
- Я и себе-то не очень доверяю, - ответил маркиз.
- Вот этого уж никто не ожидал! Подумайте как следует, кузен!
- Раз я сказал нет, значит, нет!.. Хотите поехать со мной в Марджителло?! Сегодня будем заливать белое вино… Его немного, но зато из отборнейшего винограда.
- Я еще успею попробовать его!
Маркиз уехал, оставив кавалера, чертыхавшегося из уважения к кузине про себя.
- Он бросает нас в самый трудный момент! Вы должны бы убедить его, - сказал он маркизе, с мольбой складывая руки. - Женщины творят чудеса, когда захотят.
- Вы же слышали его: "Раз я сказал нет, значит, нет!" И потом… Вы знаете его лучше меня.
- К сожалению, он - Роккавердина… Если упрется, ничего с ним не поделаешь. Нужно дожидаться, пока ему не надоест. Сейчас у него в голове только оливковое масло и вино. С ним нельзя говорить ни о чем другом. Возможно, через год-другой он пошлет к черту все эти машины, бочки и кувшины! С той женщиной - я говорю вам об этом, потому что дело прошлое, - он поступил точно так же. Всем уже казалось, что спустя десять лет он совершит глупость и женится на ней… А он в один прекрасный день отдает ее в жены Рокко Кришоне. Сам отдал, почти навязал… Рокко не мог отказать ему… Он дал бы четвертовать себя ради хозяина… Она была его женой и не женой, как болтали злые языки… И когда Рокко был убит, все думали: теперь Сольмо вернется к хозяину. Да где там!.. Я говорю о ней потому, что вы ведь не станете его ревновать. Теперь разве что к машинам и к аграрному обществу… В своем отношении к женщинам он не похож на других Роккавердина. Все они были известными волокитами - старый маркиз, отец кузена, даже в преклонные годы… Конечно, к тому времени у него появилось оправдание - паралич жены… Бедная тетушка! Сколько ей пришлось пережить… А она была очень красива… Вы знали ее? Нет, вы не могли ее знать. А что с выборами? Еще одна прихоть. Но ему быстро надоело… Сотворите чудо, кузина! Не оставлять же нам город во власти каких-то проходимцев? Что люди подумают? Что маркиз Роккавердина испугался? Это неправда. Но так подумают и станут болтать!.. Я прямо готов локти себе кусать! Хорошо же мы будем выглядеть перед супрефектом! Он его выдвинул, не сомневаясь, что маркиз согласится на это назначение. Мы так старались! Сотворите чудо!..
Ах, она хотела бы сотворить чудо, только совсем другое! Но чувствовала, что не в силах. И в тот же день сказала об этом своей матери, которая все допытывалась:
- Ну что с тобой творится? Что происходит?
- Наверное, я ошиблась, мама!
- Как так?
- Я чувствую себя совсем одинокой, мама!
- Что ты хочешь этим сказать?
- Мы обманулись, и он, и я. Его сердце закрыто для меня. Он взял меня в жены, как мог взять любую другую женщину… Возможно, не права была я… Я не должна была входить в этот дом… В нем еще жив призрак той, "другой". Я чувствую это, вижу…
- Что же ты чувствуешь? Что видишь?
- Ничего! Не знаю… И все же я уверена, что не ошибаюсь.
- Пресвятая богородица! И зачем так изводить себя!
- Ах, мама! Я не хотела говорить об этом, чтобы не огорчать тебя. Но у меня бы сердце разорвалось, если б я не отвела душу… Дай мне сказать тебе все. Я смирилась, давно смирилась. Ты ничего не знала об этом еще несколько месяцев назад. У тебя своих горестей хватало. Зачем было говорить тебе об этом? И когда то, на что, казалось, уже глупо было надеяться, стало вдруг возможным, ты помнишь, я заколебалась, я долго не решалась, опасаясь того, что, к сожалению, и случилось! Да, мама. Между мною и им все время стоит та, "другая", - живое воспоминание!.. Я не ошибаюсь. Разве я человек, разве я здесь свой человек, близкий друг?.. Я - мебель.
- Как ты ошибаешься, дочь моя! Ну, вышло между вами какое-то недоразумение, так надо объясниться. Муж и жена должны так поступать, иначе все усложняется. Каждый воображает, будто за этим кроется что-то серьезное… А на самом деле и нет ничего!
- А если есть нечто худшее, чем то, что предполагаешь?
- Не может быть. Всего-то через полгода! У маркиза столько забот в голове. Дела поглощают его, доставляют немало хлопот. А ты выдумываешь все и мучаешься… Как же ты хочешь, чтоб он узнал обо всем этом? Как он догадается?
- Я сказала ему: "Антонио, я чувствую, что вы не любите меня!" Я плакала, говоря это…
- Ну и что?
- Он рассмеялся, ответил шуткой, но смех его был недобрый и шутил он через силу.
- Тебе показалось. Он прав. Мужчины не понимают некоторых касающихся нас, женщин, вещей, ничего не значащих для них. А ты из-за этого губишь свое здоровье. Не замечаешь, что таешь с каждым днем. Ты бледна… Ты никогда не была такой. О чем ты думала, когда выходила замуж? Что не придется нести никакого креста? У него странный характер. Терпи его таким, каков он есть. Мне было куда тяжелее! Я выполняла волю господа, я всегда смирялась, ты это видела! Что тебя так тревожит?
- Его молчание, мама!
- Маркиз не слишком щедр в проявлении чувств. Так уж он устроен. Ты хотела бы переделать его?
- Не знаю. Иногда он подолгу сидит в глубокой задумчивости, с очень мрачным лицом, а потом, когда очнется, смотрит на меня с испугом, словно боится, что я угадала его мысли. И когда я спрашиваю: "О чем вы думаете?" - отвечает уклончиво: "Ни о чем! Ни о чем!"
- Так, значит, ни о чем. Хочешь, я поговорю с ним? Или попрошу баронессу поговорить?
- Нет. Может быть, я не права.
- Ты безусловно не права.
- Да, да, мама, я не права. Я понимаю это. Не огорчайся из-за меня!
Уезжая, маркиз сказал ей: "Сегодня вернусь пораньше". Но был уже час ночи, и маркиза, выглядывая с балкона на улицу, начинала тревожиться, что его нет так долго.
Она испугалась, увидев, что приехал только Титта верхом на муле.
- С маркизом что-нибудь случилось?
- Ничего, ваша светлость.
Спрыгнув с мула и привязав его к одному из железных колец, вделанных в стену по обе стороны от ворот, Титта поспешил войти в дом. Она бросилась ему навстречу в прихожую.
- Не волнуйтесь, ваша светлость. Дело в том, что…
- Маркизу плохо?
- Нет, ваша светлость. Меня послали за судьей и карабинерами. В Марджителло повесился… кум Санти Димауро.
- О боже!.. Почему? Как?
- Он повесился на своей земле, которую продал маркизу два года назад. Он не раз говорил: "Рано или поздно я приду сюда умирать". И несчастный сдержал слово. Он жалел, что продал этот надел… Время от времени его видели там, он сидел у дороги, опершись локтями о колени, опустив голову. "Что вы тут делаете, кум Санти?" - "Смотрю на свою землю, которая теперь уже не моя!" - "Вы же получили за нее кучу денег!" - "Да, но мне нужна моя земля!"
- Почему он продал ее?
- О! Он обычно рассказывал длинную историю. Говорил, что из-за суда по делу об убийстве Рокко Кришоне… Он обиделся на маркиза, который не захотел вмешаться… Следователь… знаете, ваша светлость… Когда идет следствие, собирают все показания… А поскольку следователь… Длинная история!.. Но он сам пришел к маркизу и сказал: "Вашей светлости нужен этот кусок земли? Возьмите его". Его земля оказалась в самой середине Марджителло, и старик иногда запахивал лишнее… Крестьяне, когда могут прихватить пядь земли, не очень-то церемонятся. Кум Рокко, блаженной памяти, был не из тех, кто допустит такое, он защищал интересы хозяина. И маркиз никогда не найдет другого такого слуги, ваша светлость! Ну вот старик пришел к маркизу и говорит: "Вашей милости нужен этот кусок земли? Так возьмите его!" Потом старик пожалел. Приходил плакать на этот клочок, словно там кто-то похоронен… А хозяин тут при чем? И теперь он назло ему повесился там на дереве… Кто увидел его? Он висел перед домиком… Когда мы ехали в коляске, мулы - а у животных нюх лучше, чем у людей, - встали и ни с места: ни вперед, ни назад. Я осмотрелся, чтобы понять, что же так напугало бедных животных… Святая мадонна! Соскакиваю с козел, выходит из коляски и маркиз, оба мы стали бледнее покойника. Вовек не забуду, пока жив!.. Висит он весь синий, глаза выпучены, язык вывалился… Трогаю его, а он холодный!.. Тогда мы вернулись в Марджителло… Маркиз от расстройства даже слова вымолвить не мог. Упал на постель. Теперь ему лучше… И послал меня предупредить вашу милость. А я должен пойти к судье и к карабинерам… Покойник все еще висит там… Сам захотел погубить свою душу!
Маркиза слушала его не перебивая, и мурашки пробегали у нее по коже, словно тело старого крестьянина с посиневшим лицом, выпученными глазами и вывалившимся языком висело прямо перед нею, раскачиваясь на ветке дерева, к которому привело его отчаяние.
- Да простит его господь! - взволнованно произнесла она. - А маркиз все же не вернулся? Скажите правду, Титта, ему плохо?
- Да нет, ваша милость, нет! Он ждет судью, карабинеров и рабочих, которые должны унести покойника… Он нарочно послал меня… И если ваша милость позволит…
В ту ночь маркиза побоялась спать одна в своей комнате. Она сказала матушке Грации:
- Помолимся за упокой души несчастного.
Не дойдя и до середины молитвы, Грация уснула в кресле, куда ее усадила хозяйка, и Цозима, как была в одежде, упала на кровать, уверенная, что не сомкнет глаз, с невыразимой тоской в душе и каким-то неодолимым предчувствием печальных событий, которым суждено рано или поздно произойти из-за дурного воздействия этого покойника.