* * *
Ночевал Просеков в ротной канцелярии у своего друга капитана Фурцева и проспал, наверное, всего два-три часа. Сначала долго курил, ворочаясь на жестком ложе из стульев, а в шесть утра уже проснулся, услыхав привычную команду: "Подъем!"
Многое из вчерашнего, ночного казалось забавным. Вспомнились усатый шофер, обгладывавший шашлычный шампур, сварливая администраторша с привязанной на пояснице резиновой грелкой. Вспомнил, как, добираясь в часть, сам трясся в попутной полуторке, как чихал и плевался среди вихря хлопковой ваты, оставшейся в кузове.
Надо было проветрить комнату - Володя Фурцев сам не курил и не выносил табачного дыма. Просеков распахнул окно, но тут же пожалел об этом: кто-то из солдат-уборщиков нещадно пылил, подметая дорожку. Солдат был небольшого роста, жилистый и бледнокожий; новобранец, судя по белобрысому ежику на голове. Подметал он старательно, но неумело и как-то странно: пятясь задом.
- Кто же это научил вас так мести?
Солдат обернулся, живо поддернул брюки - он был по пояс голым.
- Никто. Но так лучше, товарищ старший лейтенант. Чтобы следов не оставалось.
- Понятно, - усмехнулся Просеков. - Значит, но методу бабы-яги, "заметая следы"?
- Так точно.
- Но и по этому методу надо бы сбрызнуть землю водой. Чтоб поменьше пыли. Понимаете?
- Так точно, понимаю. Вода будет. Рядовой Евлентьев, мой напарник, стоит в очереди у колонки. Как принесет, побрызгаем.
Солдат тронул ежик на голове, подумал и ловко, рывком прижал метелку к бедру.
- А я - рядовой Кузнецов.
- Очень приятно, - сказал Просеков, с интересом разглядывая новобранца. Принимая в подразделение молодых парней, он любил прикидывать их солдатское будущее. И как правило, редко ошибался. Кузнецов ему, в общем, понравился. Инициативен, в меру серьезен, держится с достоинством. Правда, жидковат, но для новобранца это естественно.
- Откуда прибыли?
- Вообще-то из Воронежа. А в частности, с гауптвахты.
- Не понял.
- Ну, в том смысле, что из Воронежа месяц назад, а вчера - с гарнизонной гауптвахты.
- Уже успели?
- Так точно, уже успел.
- М-да…
Просеков сразу потерял интерес к разговору. Кажется, это был один из тех редких случаев, когда он ошибался в своих предположениях, когда командирское чутье подводило его. Парень явно из дерзких, из тех, кто умеют тонко и ехидно доводить сержантов до белого каления, сами сохраняя при этом доброжелательную невозмутимость. Тут наверняка такая предыстория с гауптвахтой. Впрочем, все это не имело никакого значения. Рядовой Кузнецов - подчиненный не его, а командира местной роты капитана Фурцева, которому он, надо полагать, уже порядком потрепал нервы. А Просеков здесь вроде "транзитного пассажира" - переспал ночь перед тем, как, доложившись начальству, уехать на свою точку.
- Ладно, Кузнецов. Продолжайте работу. Вон идет ваш напарник.
Просеков брился, наблюдая, с какой дотошностью дежурный по роте наводил "марафет" в канцелярии, надраивал никелированный чернильный прибор, лазил на шкаф с мокрой тряпкой. Да, Володя Фурцев отличался неистребимой аккуратностью, и это, пожалуй, было главной его чертой. Еще в училище Фурцев, единственный в учебном отделении, на дню по два раза менял белоснежный подворотничок. Целлулоидных подворотничков, которые неделями не теряли свежести, он не терпел, носил только матерчатые.
- Любите вы чистоту, - похвалил Просеков сержанта. - Это хорошо.
- А как же! - отозвался тот. - Командир наш говорит: чистота лежит рядом с точностью, без которой локаторщика нет. Недаром мы третий год передовой вымпел удерживаем.
Просеков знал это и немножко завидовал Фурцеву. Хорошей, дружеской, как говорят, "белой" завистью. Удивлялся его постоянной жизнерадостности. Фурцев умел видеть людей такими, какими хотел, и умел делать их такими. А этот Кузнецов явно выпадал из фурцевского стиля…
- Что он за солдат, Кузнецов? - Просеков кивнул на распахнутое окно.
- Кузнецов-то? Разгильдяй чистейшей воды, - сержант с досадой махнул тряпкой. - Опять наряд вне очереди отрабатывает. Есть люди, которые сами не знают, чего хотят. Вот он такой.
"Да, да… Есть такие люди, есть… - рассеянно подумал Просеков. - Только и они все разные. Есть и разгильдяи, и нерешительные, и ищущие. "Не знает, чего хочет"… Это естественно: человек только пробует жизнь, и его собственное будущее едва вырисовывается".
Капитана Фурцева он так и не дождался. Надо было идти в штаб - позвонили, что прибыл командир полка.
Город лежал в низине, сиреневый, многоголосый. Хотелось поскорее сбежать по крутой тропке, вскочить в красный дребезжащий трамвайчик и укатить туда, вниз, как в теплое море, окунуться в людскую круговерть, в сутолоку древних кривых улочек.
Но не только всем этим манил Просекова город, не столько этим. Он-то хорошо представлял настоящую причину. Где-то там, на городской окраине, затушеванной утренней дымкой, была гостиница с кирпичной верандой-крыльцом.
А правее были горы. Сначала бурыми спинами дыбились увалы; дальше, в размытой дали - хребты.
Он узнал и полюбил горы за эти несколько лет нелегкой службы на своей "верхотуре".
Наверно, он и уставал там, в заоблачной высоте. Уставал от служебных забот, от постоянного напряжения, от сухого разреженного воздуха, царапающего горло. Но когда изредка приезжал в город по делам, его снова тянуло в горы, в тесный домик на скалах, продутый всеми ветрами на свете.
…Полковник, человек общительный и подвижный, встретил Просекова на пороге своего кабинета, широко распахнув дверь, - наверное, увидел в окно, как тот подходил к штабу.
- A-а, отпускник явился! Проходи, проходи. Садись, закуривай. Будем, как пишут, вести деловую беседу в непринужденной обстановке. Ну, как провел отпуск?
- Нормально, товарищ полковник.
- Уж не женился ли, часом? Гляжу, сияешь, как молодожен.
- Просто нет причин унывать, - рассмеялся Просеков.
- Что ж, хорошо, - сказал полковник. - Тогда приступай к работе. А перевод твой в Энск оформим через месяц, можешь не сомневаться. Как обещали, так и сделаем.
- Я не настаиваю, товарищ полковник.
- Ладно, ладно, без ложной скромности. Ты давно это заслужил, Андрей Федорович. И повышение и житейский комфорт. Командование учебной ротой вполне по твоим силам: опыт у тебя большой, знания есть. Хотя я по-прежнему считаю, что твое амплуа - боевой командир.
- А кого же на мое место? - спросил Просеков.
- Скорее всего пошлем одного из молодых офицеров, из выпускников училища. На днях должны подъехать. Что хмуришься, думаешь, не потянет? А ты поможешь, введешь в строй. Тем более коллектив у тебя прекрасный: в каждом расчете мастера. Да, кстати! Посылаем тебе пополнение - одного молодого солдата из нового призыва. На должность шофера-электромеханика, она ведь у тебя вакантная?
- Вакантная. Спасибо за заботу. А какой солдат?
Посмеиваясь, полковник откинулся на спинку стула, окутался сигаретным дымом.
- Сразу видно делового человека! Но ведь вопрос-то твой не по существу. Что значит "какой солдат"? Плохой или хороший, что ли? Да он еще "никакой", он новобранец. А уж тебе предстоит сделать из него солдата. И конечно, хорошего.
- Вы не так меня поняли, товарищ полковник… - смутился Просеков. - Я имею в виду, что за человек?
- И этого я тебе сказать не могу: человек как человек, Фамилия его? Так она тоже ничего не прояснит. Ну если хочешь, могу назвать. Рядовой Кузнецов.
- Кузнецов?!
- Ну да, Кузнецов. Ты разве знаком с ним? Вряд ли. Он у нас недавно, только что закончил курс молодого бойца и сейчас служит в роте капитана Фурцева. Пока у него.
Конечно, "пока", усмехнулся про себя Просеков. У Фурцева такие долго не задерживаются - "не тот ранжир", как он любит говорить, или "не то соответствие". Интересно, под каким "соусом" Фурцев откомандировывает Кузнецова, может, что-нибудь новенькое? Впрочем, в любом случае возражать Просеков не собирался. Просто он вспомнил, что Кузнецов понравился ему с первого взгляда.
- Беру Кузнецова.
- Вот и отлично. Не пожалеешь. Кстати, скажу откровенно: предложение направить Кузнецова к тебе - лично мое предложение. Поясню. Он парень с некоторыми странностями, с "заскоками", как говорят. И на мой взгляд, твой стиль, твоя метода в данном случае наиболее подходящая. Я имею в виду твою "теорию максимальной полезности". Сам-то ты еще не отказался от нее?
- И не собираюсь, - усмехнулся польщенный Просеков. - От нее никуда не уйдешь - это сама жизнь. Наша армейская жизнь.
- Согласен. Что верно, то верно. Когда человек чувствует себя самым нужным, самым необходимым, он способен на многое.
Они еще поговорили о разных житейских делах: о регламентных работах, о снабжении "точки" запчастями, о просековских рационализаторах, о предполагаемой смене кодовых таблиц. Провожая Просекова к двери, полковник сказал:
- В тринадцать ноль-ноль пойдет наша спецмашина, можешь добраться на ней до хозяйства Баранова. А там - на рейсовом автобусе. К вечеру будешь на месте. Устраивает такой вариант? Или у тебя дела в городе?
- Да как сказать… - замялся Просеков. В самом деле, он ведь ни разу не подумал об отъезде.
- Ну что раздумываешь? - полковник шутливо толкнул его в бок, посмеиваясь, заглянул в лицо. - Конечно, есть у тебя тут дела! Неотложные. Я ведь сразу догадался, как только ты воссиял на пороге. Остаешься на денек?
- Нет, нет! - поспешно сказал Просеков, будто уличенный в чем-то. - Я, пожалуй, поеду, товарищ полковник. Сегодня же и поеду.
Подумал, что, наверно, пожалеет об этом. Но сейчас он просто не мог ответить по-иному. Даже самому себе.
* * *
Просеков выскочил из машины и огляделся изумленно: он не узнавал гостиницы. Не узнавал ни этого обшарпанного кирпичного здания, ни крыльца, ни тротуара. Вчера ночью все казалось другим, окрашенным в мягкие серо-зеленые тона; таинственными, сумрачно-зыбкими выглядели кроны деревьев вдоль окон, а кирпичные стены веранд были похожи на замшелую каменную кладку. Сейчас он видел неказистый, давно не ремонтированный двухэтажный дом с тюлем на окнах, окруженный рыжей листвой.
- Не туда! - закричал из кабины инженер-майор Красоцкий. - Левый подъезд рабочий. А этот закрыт.
Ну да, конечно. Они вчера стояли именно на этом крыльце; в бочку под водостоком звонко капало с крыши.
Он взбежал по ступенькам, увидел незнакомое лицо дежурной администраторши и растерялся, не поняв сначала, откуда и почему пришла вдруг эта скованность. Потом понял: он не знал даже фамилии Нади, не спросил вчера, не догадался…
- Мест нет, - равнодушно сказала дежурная.
- Я насчет одной женщины, - тихо произнес Просеков. - Она ночевала в комнате отдыха.
- Черненькая?
- Ну да. Такая черненькая… В синей кофте.
- Съехала. Утром съехала. В неизвестном направлении. Я ей такси вызывала. А что, поди, жена? Так она вам ничего не передавала. Ни в устном, ни в письменном виде.
Просеков постоял, закурил и направился к машине, удивляясь недавней робости, ругая себя за слабоволие, за нетвердость: ведь решил же сначала не заезжать.
- Выяснил? - спросил инженер.
- Выяснил.
- Ну садись. Поехали.
Рядовой Кузнецов предупредительно распахнул перед ним дверцу фургона, сочувственно щурясь. Он сложил губы в выразительную полуулыбку, словно хотел сказать: "Всякое бывает".
- Уже увели, товарищ старший лейтенант?
- Что увели?
- Ну я так понял: ночевали вы тут и что-то забыли. А теперь этому ноги приделали. Верно ведь?
- Вроде того, - усмехнулся Просеков.
Кузнецов молчал, пока машина тряслась по булыжнику городских окраин, когда выехали на автостраду, устроился поудобнее на лавке и доверительно сообщил:
- Я тоже улыбаюсь, ежели что-нибудь теряю. Другие злятся, ругаются, а я наоборот. Такое на меня находит психическое расстройство. Как-то раз транзистор в трамвае забыл. Хороший был приемничек марки "Ветерок".
- И не нашел?
- Где там! Как в песне; кто-то теряет, а кто-то находит.
А ведь прав, равнодушно подумал Просеков. Конечно, он может постучать Красоцкому в кабину, попросить его завернуть на минутку в наробраз, но вряд ли из этого что-нибудь получится - фамилии-то Надежды Максимовны он не знает. В конце концов у нее есть адрес.
- Кузнецов, - спросил Просеков, - а ты тогда был с девушкой?
- Когда? - солдат удивленно повернул голову.
- Ну в тот вечер. Когда забыл в трамвае транзистор.
- Ага… - Кузнецов судорожно глотнул. - С девушкой. А вы откуда знаете?
- Знаю, - вздохнул Просеков. - С влюбленными всегда что-нибудь случается.
- Это точно, товарищ старший лейтенант! - обрадованно подхватил Кузнецов. - Вот у меня с Ленкой чего только не случалось! Знаете, я из-за нее пошел работать в торговую сеть. Получилось такое безвыходное положение. Прямо вспоминать неудобно.
- Ну-ну, расскажи.
- Она в парфюмерном магазине работала. А я туда зашел как-то за мылом - мать послала, и сразу влюбился. Она ведь, Ленка, очень красивая. К тому же там запах такой в магазине - к любви располагает. Я потом раз десять еще приходил: натаскал домой одеколону, зубной пасты - все там покупал. Стану с ней говорить, а она ноль внимания. Но я нашел выход. Как-то гляжу, у них объявление висит: "Магазину требуются продавцы". А я только что десятый класс окончил, осенью - в армию, а летом все равно делать нечего. Вот и решил приобрести профессию. Написал заявление, и на другой день оформили. Ну, а тут уж Ленке некуда было деться.
- Молодец! - рассмеялся Просеков. Интересно, за что он попал на гауптвахту? Наверно, попытался "показать себя"?
- А мне работа нравилась, - сказал Кузнецов. - Интересная. У нас, например, одних лосьонов в ассортименте было около двадцати. Надо уметь в них разбираться, чтобы рекомендовать, кому какой. Или вот духи. Есть такие, в которые входят семьдесят компонентов. Представляете?
- Да, это сложно, - согласился Просеков. - Ну, а Лена тебе пишет?
- Пишет. Вчера сразу три письма получил. Мы ведь с ней помолвлены. Знаете, сейчас возрождается такая традиция. Помолвка - это как бы договоренность.
- Знаю, - кивнул Просеков. - Слыхал.
Машина бежала средь однообразных увалов предгорья, мягко приседая на крутых поворотах шоссе. Шорох колес навевал дремоту, хотелось забиться в угол фургона и вздремнуть на старых брезентовых чехлах. Сквозь слипающиеся веки Просеков смотрел на мальчишеский затылок Кузнецова, на его розовые уши, крепленные веснушками, и чувствовал тихую умиротворенность, какое-то приятное и счастливое оцепенение от сознания, что вот они оба причастны к чему-то общему, очень светлому, и потому так просто и хорошо понимают друг друга.
- Кузнецов, - сказал Просеков, - а ты в губной помаде разбираешься? Была в ассортименте?
Солдат посмотрел удивленно и недоверчиво.
- Была…
- Разная?
- Разная. Даже перламутровая, польская. Но редко.
- У нас ребята больше всего ценят помаду на сиреневой основе. В ней высокая жирность.
- Да, высокая, - кивнул Кузнецов, нахмурясь. Он глядел теперь исподлобья, как утром. Он, кажется, ожидал розыгрыша.
- Да ты не удивляйся! - усмехнулся Просеков, окончательно стряхивая дремоту. - Я говорю вполне серьезно: ребята на точке мажутся помадой, чтоб не трескались губы. Это осенью и зимой, когда сильные ветра. Вот теперь ты, как специалист, будешь нас обеспечивать.
- Запросто! - обрадовался Кузнецов. - Мне Ленка бандеролью любой помады пришлет. Самой что ни на есть импортной.
Просеков представил чуть вывернутые губы Кузнецова густо намазанными синевато-розовой модной помадой и улыбнулся.
- Да, Кузнецов… Был ты парфюмерщиком, а теперь станешь шофером-электромехаником. Учти, это у нас ответственная специальность.
- Не сомневайтесь, - сказал солдат. - Все-таки я целый год занимался на досаафовских курсах. Могу водить и машину и мотоцикл.
- Это я знаю.
Было около четырех часов дня, когда инженер-майор Красоцкий высадил их на развилке. Теперь им предстояло ждать местный рейсовый автобус, чтобы добраться до высокогорного Ахалыка, а оттуда - пешком по тропке - на свою "верхотуру".
Моросил мелкий теплый дождь; недалекие хребты упирались в пасмурное небо, в набухшие тучи. Скалы на окрестных увалах холодно поблескивали черным глянцем.
Минут сорок простояли они, молча ежась под дождем, придавленные глухой горной тишиной.
До аула доехали без приключений, и хотя Кузнецов всю дорогу липнул к оконному стеклу, вглядываясь в фиолетовые сумерки, в Ахалык автобус нырнул неожиданно, скользнув с горки, как на дно прозрачного пруда, расцвеченного праздничными подводными огнями. Из машины вылезли на крохотной каменной площади, вокруг которой сакли-домики таращили любопытные желтые глаза. Эти домики были словно собраны в чьей-то гигантской доброй пригоршне и укрыты здесь от звенящих горных ветров.
Перейдя бетонный мостик, они долго и тяжело карабкались вверх по склону, хватаясь за колючие кусты.
Из ущелья ползла темнота, сухая и душная, поглощавшая, казалось, не только ближайшие кустарники и камни, но и воздух - дышать становилось все труднее. Впереди была светлая рама неба и совсем близкие яркие звезды.
На вершине отдохнули, подставив лица холодному ветру, пахнущему льдом и травами. Неподалеку нехотя шевелил крыльями антенны радиолокатор.
- Видишь? - сказал Просеков. - Какая высота!
- Не понял, товарищ старший лейтенант! - кричал Кузнецов, тыча пальцем в ухо. - Не слышу, оглох!
- Я говорю, высота! Высота, понимаешь? Выше уже ничего нет. Только звезды.
- Здорово! - закивал Кузнецов. - Я об этом напишу в Воронеж. Можно?
- Можно.
От жилого домика темным шаром с радостным лаем катился отъявленный лентяй Дружок. Видно, они орали так громко, что разбудили его.