И почти силой усадив её в кресло, я продиктовал автопилоту все необходимые координаты. Флаер взлетел, а я побежал изо всех сил к пирсу. Добежав до яхты, я запустил двигатель и направил её от берега. Затем выдрал и выбросил за борт все блоки связи и автоматического слежения. С двигателем мне пришлось покопаться, чтобы он смог в нужный момент взорваться. Для этого я наглухо перекрыл систему охлаждения, а двигатель обмотал разным попавшимся под руку тряпьём, затем выбил деревянную дверь в каюте и водрузил её сверху. По моим расчётам, до включения внутренней защиты двигателя эти тряпки должны были затлеть и вспыхнуть. И за 50 миль от берега старик Вик бесследно сгорит в открытом море. После всего этого я с чувством глубокого удовлетворения улёгся на диван в каюте и начал вспоминать всё лучшее, что случилось в моей жизни. Снова из сверкающего тумана выходила обнажённая Алина, снова была наша первая ночь, полная бесконечной нежности и любви. Незаметно я просто уснул – сказались все мои невзгоды за последнее время.
– Вик, очнитесь! Теперь уже можно!
Возвращаясь в реальность, я медленно открыл глаза. Над моей головой парил чёрно-белый шарик, из которого шёл голос Стража. Вспомнив всё, я посмотрел на коммутатор – с момента моего отплытия прошло более трёх часов. Странно, подумал я, наверное, я уже в загробном мире…
– Нет, Вик! Я сделал так, что ты остался самим собой, таким же, как раньше. Почему я сделал это? Во Вселенной я знаю только один вид разумных существ, способных сознательно пожертвовать своей жизнью ради спасения других – это мои создатели. Теперь я знаю, что таких видов два. Я долго пытался понять, что случилось с моими хозяевами, и пришёл к выводу, что в определённый момент они пожертвовали собой ради спасения нашей галактики. Они пожертвовали собой, чтобы жил ты, Вик, и чтобы жили триллионы разумных видов во всём обитаемом космосе. Возможно, когда-то и перед людьми встанет подобный выбор. А теперь прощай, Вик! Путь в мой сектор теперь закрыт для всех и исключений больше не будет.
– Страж, постой! А почему я не сгорел?
– Я просто включил охлаждение двигателя. Прощай, Вик!
Через секунду шар исчез. Шуршала вода за бортом, а я долго думал, почему Страж ещё раз подарил мне жизнь. Затем в душе взметнулась тревога: Алина, как ты там? Тебе ведь нельзя волноваться? Я представил, как она два часа назад вскрыла конверт и прочитала:
– Алина, любимая, я не смог жить без тебя. Вспомни о Страже, и ты всё поймёшь, только мой путь не пытайся повторить. Я запрещаю тебе это делать ради нашего сына! Я хочу, чтобы наш сын вырос смелым, сильным и добрым, честным и способным постоять за себя.
Навсегда твой, Вик.
Я посмотрел на коммутатор и стал быстро набирать номер Алины.
Сергей Криворотов
Полёт ещё возможен
3-е место в номинации "Через тернии к звёздам"
Ветер, непрошеным гостем врываясь в распахнутое окно, бесцеремонно трепал старые занавески и метался в полумраке комнаты. Запахи степной травы смешивались с горячим дыханием близкого космодрома. Старик, полулёжа в кресле у окна, жадно смотрел сквозь ночь на далёкий блеск стартующих ракет, которые взмывали вверх с небольшими интервалами. Величественное зрелище на фоне настоящей космической симфонии с аккордами от грохота двигателей, доносившимися с некоторым опозданием. Багровые отсветы на стенах комнаты отплясывали дикарский разухабистый танец, и их буйное веселье передавалось старику.
А тот, не отрываясь, смотрел на взлетающие огненные стрелы и испытывал смешанные чувства. Грусть от сознания, что никогда уже не взлететь ему в чёрную бездну неба, но и радость за тех, других – юных, смелых и энергичных. По сравнению с тем, что происходит сегодня, в его время мало кто предполагал такой подъём космонавтики. Человечество делало лишь робкие неуверенные шаги в космос…
Стоп. Внезапно старик ощутил непонятное беспокойство, что-то было не так. Ну да, ракетные двигатели давно не используются, а для старта с поверхности применяются более продвинутые технологии. Да и что это за показушный фейерверк в виде ракетного марафона, да ещё и с одной и той же площадки? Старик не на шутку заволновался, потому что происходящего просто не могло быть!..
– Пульс участился, давление поднимается, слабые подёргивания скелетной мускулатуры… С ракетами вы переборщили, не забывайте: он профессионал, с ним такое не пройдёт. Строже придерживайтесь реальности, в конце концов! Исправляйте и срочно переключайте на воспоминания…
Старик по-прежнему не отрывал взгляда от далёкого космодрома, над которым, перечёркивая наискосок чёрное небо, возносилась серебристая стрела ракетоплана. На высоте нескольких десятков километров отстыкуется орбитальный модуль и включится ракетный двигатель, который доставит модуль на нужную орбиту. Но старику виделось уже совсем другое… Вот он сам в новеньком космическом скафандре на фоне корабля-колосса, собранного в Приземелье… Время неумолимо, поэтому ему на смену пришли десятки и сотни других, а вскоре последуют и тысячи. И всё это не противоречит диалектике, которую никто не отменял, несмотря на изменения в стране. А диалектику-то он знал очень хорошо и был с ней на "ты". Студенчество… личный опыт… количество и качество… бытие и сознание… Да и вся жизнь прожита согласно всё тем же законам диалектики… Всё развивается по спирали… Ему посчастливилось участвовать в экспедиции ООН на Марс. Это было грандиозное общечеловеческое мероприятие. Три корабля с экипажами и автоматическая межпланетная станция с грузовым кораблём сопровождения…
– Вот уже нормально. Так и держите…
Старик почувствовал гордость. Да, другие могли ему позавидовать. Свершённого им хватило бы на троих! Нет, всё было не зря. Но вот теперь сидеть под опекой в четырёх стенах и беспомощно наблюдать за происходящим! Это просто невыносимо! Он не на шутку рассердился. Вот что значит старость – становишься таким раздражительным, даже собственные мысли уже выводят из себя. А раньше бывало… Ничто и никто не могло заставить его утратить контроль над собой и своими эмоциями. Например, во время того полёта на борту "Юрия Гагарина" он и учёный из Оксфорда часто спорили над доской с магнитными шахматами в часы отдыха. Космонавт Евросоюза был хороший парень, но слишком упёртый и пессимистичный. Он не верил даже в то, что сотрудничество в космосе под эгидой ООН придаст толчок развитию земных технологий. Может быть, его фамилия Дарк – по-русски "тёмный" или "мрачный" – и предопределяла его взгляды.
Как часто бывает у людей его возраста, старик весь ушёл в воспоминания, начисто забыв о недавних сомнениях по поводу виденного. Окружающее перестало для него существовать. Он по-прежнему смотрел в открытое окно, но не видел больше ни стартующих ракетопланов, ни космодрома. На какое-то время он ощутил себя опять молодым космонавтом Петром Буровым, спорящим с микробиологом Джонатаном Дарком.
– Все эти исследования, включая нашу экспедицию, ценны только с познавательной стороны, – говорил англичанин, переставляя фигуру на шахматной доске. – Какая от них реальная отдача, по большому счёту? У человечества нет перспектив. Наша планетка в любой момент может полететь в тартарары. Не исключены угроза войны, столкновение с метеоритом, истощение ресурсов, загрязнение среды и даже смертельная пандемия. Да мало ли что такого, о чём мы ещё и понятия не имеем!
– А для чего нам дан разум? Я думаю, человечество найдёт выход, преодолеет эти проблемы и расселится среди звёзд, – запальчиво возражал Пётр…
– Да ему просто не хватит времени. Пусть даже войны, метеорита и прочего не будет, но ведь жизнь каждой популяции изначально ограничена…
– Если ты имеешь в виду человечество, то этого никак нельзя утверждать. То, что мы до сих пор не нашли следов инопланетного разума, ничего не доказывает. Мы не знаем о сроках жизни таких цивилизаций, как наша.
– Хорошо. Я – микробиолог и приведу аналогию, близкую мне. Возьмём колонию бактерий в чашке Петри. Её развитие происходит по четырём фазам. В периоде юности идёт приспособление к условиям среды, и количественный рост незначителен. Затем в ходе эволюции появляются формы, наиболее целесообразные для данных условий. Начиная со второго периода роста количество клеток лавинообразно увеличивается. Затем наступает равновесие между скоростями размножения и отмирания, то есть период зрелости. И наконец, финиш – старение и смерть колонии, когда клетки не успевают воспроизводиться, а потери необратимы. Представь теперь, что Земля – это огромная чашка Петри. Разве человечество развивается не схоже?
– Но, если считать по-твоему, то сейчас мы переживаем только вторую стадию?
– Да, и близки к третьей. Природных ресурсов хватит на несколько десятилетий, и это в лучшем случае. О тотальном загрязнении не мне тебе говорить. Свойства среды обитания становятся всё неблагоприятнее для людей.
– Но человек разумен, и этим он выше любого животного, не говоря о твоих одноклеточных. К человечеству нельзя подходить с теми же мерками… – не так уверенно пробовал протестовать Пётр.
– А почему ты так уверен в том, что бактерии неразумны? Не допускаешь даже мысли, что они могут обладать разумом? Взять хотя бы Муравьёв. По отношению к простейшим это довольно крупная форма. И то учёные до сих пор не пришли к окончательному решению, можно ли бесповоротно считать муравьев разумными, или нет. Так как же можно утверждать что-то о микроскопических формах жизни? Тем более что мы изучаем, как правило, лишь патогенные бактерии, которые могут нанести нам вред. Почему же нельзя допустить теоретически, в виде гипотезы, что есть разумные виды микроорганизмов? А если такие действительно существуют, то мы просто технически не можем увидеть материальные следы их деятельности и установить с ними контакт. Потому что их разум будет иметь совершенно иную основу, чем наша. Чашка Петри была бы для них своеобразной двумерной планетой, ограниченной совершенно отличной неблагоприятной для них средой. Чтобы попасть на другую планету, им надо было бы совершить переход через трёхмерное внешнее пространство. А вдруг, – Дарк перегнулся через шахматную доску и, жутко вытаращив глаза, сказал – нас тоже выращивают для изучения какие-то сверхмакроорганизмы на своей гигантской чашке Петри – Земле?
– Надеюсь, ты шутишь? Дарк, это бред какой-то. Но если даже всё действительно по-твоему…
– Не я придумал эту аналогию, – спокойно поправил микробиолог.
– …Пусть так, но ведь мы уже вышли в космос и летаем на другие планеты. Человечество стоит на пороге великого переселения. Оно выходит из колыбели, как говорил наш провидец Циолковский.
– Дай-то бог, чтобы успеть. Но вряд ли человечество переселится на другие планеты раньше, чем истощатся земные ресурсы. Я стал пессимистом с тех самых пор, когда американцы свернули свою космическую программу, а русские сначала перенесли упор на автоматические станции, а затем с распадом Союза потеряли свой технический потенциал. В результате всё ограничилось МКС на земной орбите.
– Ну а новый подъём, начавшийся на основе международного сотрудничества? Мы ведь летим к Марсу! – словно в поисках подтверждения своих слов Буров покосился на экран внешнего обзора, но сейчас не было видно других летящих рядом кораблей. Ни американского "Нейла Армстронга", ни китайского "Ян Ливэя".
– Это кратковременное явление, Пит. Нарастание проблем заставит вернуться к финансированию более приземлённых направлений. И потом, если даже человечество успеет заселить Солнечную систему, всё повторится на новом уровне. А дальше – барьер, который уже будет не преодолеть. Можно даже предположить, что вся Солнечная система – чашка Петри с неравномерно рассеянной средой для нас.
– Твои теории зыбки. Заселив Солнечную систему, человечество получит отсрочку. А там уже преодолеем расстояние между Солнцем и ближайшими звёздами. Этот барьер не выше, чем тот, который взяли наши отцы, впервые выйдя в космос. Просто брать его придётся уже нашим потомкам, вооружённым более совершенной техникой. Ведь человечество не стоит на месте. И мы заселим другие звёздные системы и будем управлять даже звёздами. Ведь это диалектика!
– Да, Пит. По-моему, бесполезно спорить об этом сейчас. Мне тоже хотелось бы твоей правоты! Только время рассудит, но мы этого уже, к сожалению, не узнаем…
– Переходите в современность, только без прежних ляпов… И добавьте побольше личного!
На этом месте воспоминания старика прервал мощный грохот, от которого задрожало всё вокруг. Очередной ракетоплан ушёл с грузом в Приземелье. Старик взглядом проводил сверкающую стрелу и снова почувствовал себя больным и старым. Однако теперь в душе он ощущал торжество. Потому что в споре с английским микробиологом на борту "Юрия Гагарина" он оказался прав. Новый подъём космонавтики оказался вовсе не кратковременным, как опасался Дарк. Люди изменили природные условия Марса и теперь начинают великое Переселение. И это только начало… Дарк отдал свою жизнь, изучая микрофлору Марса. Он проводил какие-то там опыты и спешные испытания вакцины на себе против штамма, ошибочно считавшегося безвредным для человека. Заплатив своей жизнью, ему удалось предотвратить смертельную эпидемию среди первых колонистов. Прежде всего он был учёным, и переселенцы всегда будут помнить его имя и подвиг. Если бы только он мог видеть то, что происходит сейчас…
Старик вздрогнул от внезапного жужжания зуммера в импланте за ухом.
– Вас вызывает сын, – известил приятный женский голос оператора. – Вы готовы ответить?
Сын! У него было три сына, как в старых сказках, которые читали ему с бумажных книг в далёком детстве. Старший, став настоящим космонавтом-испытателем, уже покинул Землю. Он выбрал дорогу отца. Двое младших остались дома. Один кибернетик, другой строитель. У каждого своя семья. За много лет все вместе встретились только однажды, на похоронах матери… Звонит старший, Василий. Он весь в отца. Другие тоже хорошие ребята, но не космонавты… Они выбрали свои пути. А Вася – его гордость.
– Алло, отец, здравствуй! – перед стариком возникло голографическое изображение улыбающегося первенца. – Давно не видал тебя. Как ты там?
– Всё в порядке, сынок, – но сердце застучало сильнее, старик почувствовал, как слёзы навёртываются на глаза, и рассердился на себя: надо же так раскиснуть! – Ты где?
– В Приземелье, отец. Я, собственно, проститься… Завтра мы уходим к Плутону.
Вот оно что! А он сидит тут и ни сном, ни духом. А они уже добираются до Плутона.
– Сынок, береги себя, – впрочем, что это он понёс околесицу? – В общем, ты сам знаешь, как себя вести. Ты у меня молодец!
– Отец, я хотел, чтобы ты помнил: мой полёт – это твой полёт!
– Как? Как ты сказал? – ему ещё раз захотелось услышать только что произнесённое.
– Я говорю, что мой полёт – это твой полёт! Я продолжаю твоё дело!
– Да, да, сынок. Я тебя понял, спасибо.
– Ну, прощай, на всякий случай. Мало ли что… Если сможешь, передай привет братьям. Попрощайся за меня.
Как ни странно, братья не были дружны между собой. Они вечно дрались, разбивали друг другу носы, и никто не хотел уступать другим, невзирая на возраст. Но для дачи отпора посторонним они всегда объединялись. Вот и сейчас Васька не хочет показать мнимую слабину перед младшими.
– Обязательно передам. Счастливого пути, сынок. Всё будет хорошо.
– К чёрту, отец! – изображение сына погасло. Старик улыбнулся: не забыл послать, как его учили в таких случаях. Как это он сказал: "Мой полёт – это твой полёт". Старику было очень приятно. Время снова замедлило для него ход, старик задремал.
– Все показатели в пределах нормы. Продолжайте в том же духе. Пока всё идёт неплохо…
Неуверенный стук в дверь вернул его к реальности.
– Да, входите же! – Старик обернулся. На пороге стояли два младших сына.
– Здравствуй, отец!
Неожиданность за неожиданностью, как по заказу.
– Что скажете, ребятки? – Седые брови вопросительно изогнулись кверху. Вид сыновей казался виноватым, словно они нашкодили, как в далёком детстве, и боятся признаться, точно они всё ещё прежние мальчишки, которым грозит возможное наказание. – Да говорите, не тяните, что там стряслось?
– Отец, мы улетаем на Марс, – выдохнули оба разом.
– Вот как! – старик пожевал губу. Час от часу не легче. Одни прощания, сегодня вечер прощаний. Сговорились все, что ли?
– Мы недавно завербовались, но комиссию уже прошли. Прости, что не предупредили, не хотели расстраивать заранее, да и не было полной уверенности. Только вчера вечером всё решилось.
– Надолго?
– Насовсем.
– А семьи? – старику вдруг очень захотелось, чтобы хоть кто-то из близких остался с ним на Земле.
– Мы летим все вместе.
Значит, никогда он уже не увидит своих забавных внучат и не расскажет им увлекательных космических баек. Молчание ощутимо повисло в комнате, только космодром-трудяга продолжал напоминать о себе.
– Переночуете хотя бы? – с надеждой прервал старик недолгую тишину последних минут, проведённых вместе.
– Не получится, времени мало, нас ждут. Прощай, отец! Мы свяжемся перед самым вылетом и, как обустроимся, обязательно сообщим с Марса. Связь сейчас хорошая, ты же знаешь! Ещё поговорим!
– Ладно, ладно, идите. Не люблю этих церемоний, – он замахал на них руками и отвернулся, чтобы они не увидели его лица и не начали жалеть. Ни к чему эти сантименты…
Сыновья переглянулись и молча вышли.
– Не сдерживайте его инициативу, добавьте объёмности ощущений!
Рёв стартовых двигателей нового ракетоплана снова достиг ушей старика, но теперь, казалось, что он многократно усилился и даже вдавил его в кресло. Круто они взялись! Кто бы мог мечтать ещё с десяток лет назад о таком темпе? Несуществующие огненные вихри словно прорвались в душу старого космонавта. Жизнь идёт, согласно диалектике, как ей положено, а он сидит здесь тихо и спокойно, дожидаясь своего финиша. Разве о таком конце он думал? Нет, Земля не чашка Петри, и он не микроб!
Старик достал из нагрудного кармана самое дорогое, что ещё осталось у него, – золочёный жетон космонавта. С этим значком он мог пройти на любой космодром, стоило только идентифицировать его в сторожевом сканере.
А проникнуть на автоматический челнок в Приземелье для него уже дело техники. Решившись наконец, он расстался с привычным креслом, затем с трудом перебрался через невысокий подоконник, перенеся сначала одну ногу, за ней другую. На мгновение стук сердца заглушил работающие двигатели на взлётной площадке. Удары сердца колоколом отдавались в голове. Отдышавшись, старик двинулся через поле к космодрому. И чем ближе и громче становился знакомый, греющий душу грохот, тем увереннее шёл старый космонавт.
– Осторожнее, осторожнее, внимательнее следите за показателями…