Глава 5
Волкова встретили прямо у трапа самолета. На краю покрытого снегом летного поля стояла черная "эмка", из ее выхлопной трубы вылетали клубы сизого отработанного газа, далеко распространяя в морозном воздухе запах бензиновой гари.
По дороге в город начальник отдела, усевшийся рядом с Антоном на заднее сиденье, сердито сказал:
- Получили от нас ориентировку, - и замолчал, мрачно глядя на заснеженный лес.
Волков не стал его расспрашивать, он тоже смотрел в окно машины - как тут, далеко от войны? Снег совсем не такой, как в Москве, уже готовой к приходу весны, а совсем белый, воздушно-рыхлый. Сepoe низкое небо, густой лес по сторонам дороги, а впереди, там, где раскинулся город, видны на горизонте дымящие трубы заводов.
- Жилье мы приготовили, - нарушил молчание начальник отдела. - Сначала на квартирку заедем, вещички бросим.
- Какие у меня вещички, - усмехнулся Антон.
- Ну, какие-никакие, а таскать за собой не след. Да и полушубок я на квартирке оставил. В шинельке у нас задубеешь.
- Что за квартира? - поинтересовался Волков.
- Нормальная, - успокоил начальник. - Там женщина из нашего хозотдела живет, и подселенка у нее, эвакуированная. Тебе с хозяйством проще будет, и им с тобой поваднее. Шпана, бывает, шалит, - доверительно сообщил он Антону, - а мужиков, сам понимаешь, раз-два и обчелся. Не сомневайся, все надежно.
Дом, где ему предстояло жить, Волкову понравился - добротный, на каменном фундаменте, с резными наличниками на окнах и высоким крыльцом, он стоял в тихом переулке, где, наверное, летом много зелени и, может быть, даже вьют в кустах гнезда залетные соловьи.
Квартирной хозяйки и соседки дома не оказалось. Начальник достал из кармана ключ, отпер дверь комнаты и пропустил гостя внутрь. Поставив на стул свой небольшой чемоданчик, Антон осмотрелся: шкаф, три стула, квадратный стол, покрытый зеленоватой клеенкой, большой старый диван, с аккуратно сложенными около валика постельными принадлежностями, этажерка с книгами, розовый абажур на лампе. На одном из стульев лежал светлый овчинный полушубок.
- Ну, надевай и поехали, - показал на него начальник отдела и направился к выходу. - Ключ себе возьми.
Начальник Волкову тоже понравился - простое русское лицо, коренастый, по всему чувствуется, основательный в делах и поступках. Он был значительно старше Волкова и, видимо, поэтому сразу по-свойски перешел на "ты":
- Меня Сергей Иваныч зовут, - протянул он Антону руку, когда тот, надев полушубок, вышел на крыльцо. - Кривошеин.
- Волков, Антон Иванович. - Ладонь у Кривошеина оказалась крепкой, с вмятиной глубокого шрама на тыльной стороне.
- Память осталась, о борьбе с бандитизмом, - пояснил Сергей Иванович в ответ на немой вопросительный взгляд Волкова. - Ну, поехали?
В кабинете, усадив гостя, он принялся расхаживать, часто затягиваясь папиросой.
- Понимаешь, - говорил Кривошеин, - чушь какая-то получается. Ну не может быть тут немецких агентов. Весь народ просеян, люди добровольно комсомольскую танковую колонну построили и сами сели за рычаги, отправившись на фронт. Трудовой Урал им каждому по ножу из нашей стали подарил, а тут вдруг ориентировка. Ошибки нет?
- Нет, - ответил Антон.
Сергей Иванович раздвинул шторки, которые закрывали висевшую на стене карту города, ткнул в нее изуродованной шрамом пятерней:
- Вон, видишь? Тут танки строят, здесь плавят сталь, дальше делают моторы для самолетов, собирают оружие, - ноготь его толстого пальца поочередно указывал на условные пометки, обозначавшие заводы оборонного значения. - Тысячи людей, сотни цехов, десятки заводов. Представляешь объем работы?
- Они могут использовать ранее законсервированного агента, - подходя к карте, сказал Волков, - забросили его сюда до войны, а теперь пустили в дело. Не исключена и вербовка врагом местного жителя. Но, думаю, быстрее выйдем на немецкую группу, поймав их на связи. Они торопятся, почта вряд ли им подойдет: слишком опасно, да и долго. Самолеты только военные, там мы быстро все установим, а вот поезда? Могут они попытаться использовать для связи поезда? Кто ходит на вокзал?
Кривошеин вернулся к своему столу, уселся за него, обхватив голову руками:
- Почитай, полгорода ходит, - глухо сказал он. - Я уже думал о возможных местах встреч связного с местным гадом. На рынке могут встречаться, на толкучке, на вокзале и прямо на заводе, если связной приезжает вполне официально. Могут в кино, в городском саду, а могут и на неизвестной нам квартире. Гадаем, Антон Иванович, как бабка-угадка, а время идет.
Встав у окна, Антон посмотрел на улицу через стекла, покрытые серым налетом витавшего в воздухе выброса заводских дымов. Внизу шли редкие прохожие, пробежала стайка мальчишек в грязных промасленных телогрейках, неторопливо прошествовал пожилой почтальон с тощей сумкой, старушка, бережно прижимавшая к груди только что полученную по карточке половину буханки хлеба. Протрубила запряженная в сани лошадь, оставляя за собой на обледенелой мостовой быстро остывающие яблоки навоза. На первый взгляд - заштатный городок, сугубо провинциальный, глубинный, а на самом деле - грозная кузница оружия. И здесь, среди мирных трудовых людей, притаился враг.
- Когда нащупаем, сразу брать не будем, - не оборачиваясь, сказал Волков. - Надо поработать, всю цепочку вытянуть.
- Сначала нащупай, - крякнул Сергей Иванович. - Одних анкет в отделах по найму заводов столько придется читать, что впору очки заранее заказывать. С чего начнем, с заводов? Людей у меня мало, - доверительно пожаловался он, - многих отдали в танковые бригады. Я и сам просился, да не пустили, здесь нужен, говорят.
- Я тоже просился, - откликнулся Антон. - И тоже не пустили. Насчет анкет полагаю, что ребятишек, работающих на заводах, стоит сразу отбросить, а вот женщин нельзя, придется проверять. Официально прибывающих в командировки берет на себя Москва, а нам надо как-то постараться имеющимися силами поработать и на рынке, и на вокзале, и на толкучке, и в городском саду. Сможем?
- Милицию попросим помочь, товарищей из уголовного розыска. Они рыночных завсегдатаев лучше нас знают, ну, и по другой части, по жилому сектору тоже подскажут…
Поздно вечером, вернувшись в дом с резными наличниками на окнах, Антон постучал в двери. Открыла женщина, закутанная в платок, из-под которого выглядывала белая ночная сорочка. Волков представился. Пропустив его в прихожую, она заперла за ним двери, сказала, что на кухне стоит на столе завернутая в газеты кастрюля с картошкой, и ушла в свою комнату.
Наскоро пожевав картошки с хлебом и запив все это остывшим чаем, смертельно уставший Волков прошел к себе, разделся и, постелив постель, завалился на диван. Спать хотелось и не хотелось одновременно - сказывалась разница во времени, но наваливалась свинцовая тяжесть усталости. Еще рано утром он находился в столице, потом прилетел сюда и уже начал работу.
Перед его мысленным взором снова вставали виденные сегодня огромные огнедышащие печи, раскаленная струя металла, бьющая из летков, гигантские ковши, медленно плывущие над длинными, холодными цехами, загрузка в мульты металлолома и чугуна, синие дуги сварки, искры, летящие от зачищаемых наждачными кругами сварных швов на броневых листах.
У станков работали женщины и множество мальчишек. Один, стоя на подставленных к ставку ящиках, ловко крутил блестевшие, словно отполированные, ручки подачи суппорта. Синеватыми кольцами вилась стальная стружка, нетерпеливо переступали большие, не по размеру, кирзовые сапоги юного токаря, поглядывавшего на резец. Обернувшись, он неожиданно задорно подмигнул наблюдавшему за ним Антону, а у того больно защемило сердце.
Голодный и холодный мальчишка военной поры, которому впору гонять мяч со сверстниками во дворе и сидеть за партой, стоит здесь, в плохо отапливаемом цеху огромного завода и точит детали вооружения грозных боевых машин. Он, как взрослый, получает рабочую карточку, дает две нормы в смену, не на словах, а на деле претворяя в жизнь лозунг - "Все для фронта, все для Победы". А какой-то гад, притихший в этом городе, ставшем кузницей оружия, крадет победу у всех, в том числе и у этого бледного от недоедания и ночных смен мальчишки, заменившего взрослых у станка, пока они воюют на фронте.
Неужели он, майор Волков, вместе со своими товарищами не отыщет того, кто затягивает страшную войну, крадет жизнь и здоровье мальчишек и женщин, убивает на фронте их отцов, мужей, братьев? Обязан найти, наизнанку вывернуться, но найти в самые сжатые сроки, чтобы без стыда глядеть в глаза стоящим по две смены у станков детям.
И вдруг Антон вспомнил: в огромном помещении сталеплавильного цеха он слышал, как хрипло сипел динамик, сообщающий о присадках. Это передавали сведения из заводской лаборатории, поскольку во время плавки сталевары не могли без конца бегать туда и обратно, чтобы узнать о качестве проб сплава.
Возможно, именно здесь одна из разгадок доступа врага к тайнам броневой стали! Можно не быть сталеваром, но, зная, как идет процесс плавки, слушать передачу из лаборатории или работать в ней. Или иметь подход к работающим там? Предположим, плавка удачна, все пробы хороши - вот тебе и необходимые компоненты для брони. Но в зависимости от качества загружаемого в печь сырья несколько меняется технология плавки, идут другие добавки. И опять, слушая передачу из лаборатории и зная, чем загружали печь, можно составить определенную картину.
Интересно… Надо утром подсказать Кривошеину, чтобы понаблюдали за работающими у печей и теми, кто интересуется передачами лаборатории. Это может стать еще одним из путей выявления врага.
Незаметно Антон задремал, утомленный размышлениями и нелегким днем.
Утром, выйдя на кухню, он невольно замер: стоя нагишом в большом тазу, поливая себе из ковша, мылась молодая женщина. Золотисто-русые волосы подобраны шпильками, тонкая шея, худые лопатки на спине с отчетливо выступающими позвонками, стройные ноги, узкая талия. Она стояла к нему спиной и не видела, как он, смутившись, отступил в прихожую. Кто это, соседка?
Подождав, пока она пройдет в свою комнату, Волков снова вышел на кухню. Потрогал ладонью чайник на плите - еще горячий. Квартирная хозяйка, видимо, уже ушла, оставив на столе две чашки. Надо полагать, ему и соседке?
Он вернулся в коридор и постучал в дверь соседней комнаты.
- Доброе утро. Пойдемте пить чай, а то остынет.
Вышла девушка лет двадцати, в свитере и лыжных брюках, протянула ему узкую ладонь:
- Тоня. Вы наш новый сосед?
- Да, - снова смутился Антон, вспомнив, как невольно стал свидетелем ее утреннего туалета. - У меня сахар есть, хлеб и консервы.
- Богато живете, - засмеялась она, показав ровные зубы. И, тряхнув челкой, сказала: - Пошли. Что же вы стоите?
Он пропустив ее вперед, прошел следом за ней на кухню и, усевшись за стол, наблюдал, как она ловко режет хлеб и наливает в чашки чай. Не оставляло ощущение, что все это он уже когда-то видел, словно в другой своей жизни или во сне - заснеженные деревья за окнами, девушку в свитере с вышивкой на груди, синие чашки с белыми цветами, тонко нарезанное сало на тарелке со щербатым краем…
- Как вас зовут? Вы так и не представились. - Глаза у нее были серые, грустные, словно где-то в глубине души сидела боль,
- Антон. На заводе работаете?
- Да. Я до войны в Москве жила. Сначала попала на окопы, а потом в эвакуацию. Вы к нам надолго?
- Как дела повернутся, - улыбнулся он, заметив, что Тоня не решается притронуться к угощению. - Ешьте, не заставляйте вас уговаривать. Скоро на работу?
- Не, - она осторожно откусила от бутерброда и убрала ладонью упавшие на лоб волосы. - Мне в ночную сегодня. Я лаборанткой, на сталелитейном. Печи ведь не останавливаются, иначе "козел" будет.
- Что?
- Козел, - засмеялась она, - застывший кусок металла. Тогда надо печь охлаждать и выбивать его, ломать футеровку.
- Спасибо, - допив чай, он отодвинул чашку, встал и расправил под ремнем складки гимнастерки. - Распоряжайтесь продуктами, я обычно поздно прихожу, а то могу и задержаться надолго. Договорились?
Она кивнула и приоткрыла рот, как будто хотела что-то спросить, но потом, видимо, передумала и пошла закрыть за ним двери…
* * *
В дежурке комендатуры стоял кислый прогорклый запах дешевого немецкого табака, солдатского пота и оружейной смазки. Показав Сушкову на лавку у стены, старший патруля ушел.
Переводчик сел, вынул из кармана платок, вытер вспотевшую голову - как нескладно все получается, теперь из-за служебной ретивости коменданта, проявляемой им в период пребывания здесь высокого гостя из Берлина, придется потерять драгоценное время. А потом, пока дохромаешь от комендатуры до явки, да еще оглядываясь, не топает ли кто за тобой следом, пока поговоришь с Прокопом, пока вернешься домой… Так и не заметишь, как пройдет половина ночи.
Прокоп тоже быстро не отпустит: начнет выспрашивать обо всех, даже мельчайших подробностях, заставит несколько раз повторить рассказанное. Сначала эти его привычки жутко раздражали Сушкова, негодовавшего на Колесова, приславшего столь тупого человека, но потом он понял, что Прокоп совсем не туп, а просто предельно недоверчив, поэтому и заставляет по нескольку раз говорить одно и то же, сравнивая детали, ища несовпадения, пытаясь увидеть все происходившее глазами переводчика, словно спрятавшись у того под черепом. Пытлив хозяин явки, ох пытлив и дотошен.
Выспаться сегодня явно не удастся, а утром опять тащиться в замок, на службу. И больным не скажешься, немцы этого не любят. А так иногда хочется отдохнуть, забыть обо всем, забыть свои страхи и сомнения, спокойно вытянуться на кровати с папиросой в зубах и поблаженствовать, бездумно глядя в потолок. Даже не иногда хочется, а давно хочется, потому что нервное напряжение выматывает, лишает сна и нормального аппетита. Ешь только чтобы иметь силы, - не хватает еще перестать ноги таскать, но пища не доставляет удовольствия, даже хорошие продукты, перепадающие от щедрости Конрада фон Бютцова.
Что-то долго не возвращается фельдфебель, забравший пропуск, что там еще могло оказаться не так? Его же все здесь знают, знают, у кого и кем он служит, а Бютцов пользуется у немцев уважением, которое, хоть в малой мере, но помогает его переводчику.
Завидев в коридоре долгожданного старшего патруля, Сушков облегченно вздохнул - наконец-то! Сейчас ему отдадут пропуск или выдадут новый, и он сможет уйти. Но немец приказал следовать за собой.
Войдя в кабинет, Дмитрий Степанович невольно вздрогнул - у зарешеченного окна, прислонившись спиной к подоконнику, курил фон Бютцов, а за столом сидел Клюге в черной эсэсовской форме. Никого из комендатуры в кабинете не было, а переводчик знал всех работавших в ней в лицо.
Сердце защемило предчувствием близкой беды - зачем тут телохранитель берлинского гостя, еще недавно подозрительно оглядывавший Сушкова в холле охотничьего домика? Почему тут оказался сам Бютцов, оставивший замок и своего берлинского патрона, что произошло?
- Присядьте, - показал на табурет Клюге. - Переводчик нам не понадобится, и мы сами решим наши внутренние дела. Согласны, господин Сушкоф?
Дмитрий Степанович понуро прошел к табурету и сел, положив шапку на колени. Глаза у Клюге холодные, как у готового к охоте удава, глубоко посаженные, равнодушные, а у Бютцова довольные, заинтересованные, на зажатой в пальцах сигарете скопился столбик пепла, но не упал.
Переводчик давно вывел для себя, что почти любое намерение человека выдают его глаза, важно только вовремя заметить, что в них. Поэтому он постарался спокойно посмотреть прямо в глаза Клюге.
- Я не понимаю, господа офицеры, что произошло? Меня остановил патруль и, заявив, что мой пропуск недействителен, доставил сюда.
- Куда вы шли? - вступил в разговор Бютцов. Его спокойный, доброжелательный тон немного развеял все более овладевавшие Дмитрием Степановичем нехорошие предчувствия.
- Хотел прогуляться перед сном. Голова, знаете ли, - Сушков неопределенно покрутил рукой, стараясь казаться абсолютно спокойным.
"Не показывай им, как испугался, - уговаривал он себя, - иначе они заметят это и начнут подозревать, копать, следить. Держись свободнее, ты их знаешь, они тебя тоже, но не перегибай, не забывай, что ты всего лишь холуй".
- Господин майор, - переводчик привстал со стула и почтительно отвесил поклон в сторону Бютцова, - любит хорошую работу. Для этого надо всегда иметь свежую голову.
- Перестаньте, - скривив губы, брезгливо протянул Клюге. - Вы же сами понимаете, Сушкоф, как это несерьезно. Голова, прогулки… Что вы можете нам сказать о Колесове? Отвечайте!
- Ничего, - изобразив на лице удивление и пытаясь унять охватившую его внутреннюю нервную дрожь, ответил переводчик. - Я знаю, что он из лесной банды, и все.
- А про Чернова? Вы знакомы с ним? - не отводя глаз с лица допрашиваемого, продолжал допытываться Клюге.
- Естественно, - заверил Дмитрий Степанович, постаравшись улыбнуться, но улыбка получилась натянутой. - Он работал в нашей области по партийной части. Конечно, я его видел, и не один раз. Орденоносец, как говорили большевики. Его здесь все знают, можно сказать, каждая собака.
- Скажите, - отходя от окна, спросил Бютцов, - почему партийный секретарь Чернов проявил такую трогательную заботу, когда вас выпустили из тюрьмы? Он устроил вас на работу, помог получить жилье. И потом, чекисты редко кого выпускают, а вас почему-то выпустили, да еще перед самой войной помогли приехать сюда, ближе к границе?
- Так сюда я сам добрался, пешком, - глядя на него снизу вверх, ответил Сушков. - Почему отпустили, я писал, все, без утайки.
- Вы связаны с Черновым? - перебил его Клюге.
- Да что вы?! - привстал переводчик. - Он же в банде, в лесу.
- Вот именно, - засмеялся Клюге. Он поднялся из-за стола и, подойдя почти вплотную, встал перед Дмитрием Степановичем. Качаясь на носках, повторил: - Вот именно, он в лесу, в партизанской банде. А вы здесь! Я имею в виду не комендатуру, а город. Мы знаем, что вы вместе с Черновым служили в Красной армии, потом вы приезжаете сюда, начинается война, он уходит в лес, а господин Сушкоф остается в городе, занятом нашими войсками. Странное совпадение, не правда ли?
- Не знаю, - опустил голову переводчик. - Я обо всем этом уже сообщал немецким властям. И я уже почти два года сотрудничаю о немецкой администрацией. Честно сотрудничаю, - последние слова он постарался выделить особо.
- Послушайте, Сушкоф! В НКВД работают не дураки, но и здесь нет глупцов, - усмехнулся Клюге. - Мы все досконально проверяли. Все! Вам бы следовало упасть в ноги господину фон Бютцову, покаяться, что вас опутал Чернов, добровольно выдать его людей… Еще не поздно.
Мысли Дмитрия Степановича лихорадочно заметались - что это, провокация, очередная проверка? Или они знают? Но откуда, откуда им знать? Он всегда был предельно осторожен - не от опыта, нет, от страха! Единственный раз рискнул, когда подошел к дверям гостиной в охотничьем домике, а теперь расплата? Неужели они смогли выследить его по дороге на явку? Но тогда у них и Прокоп?
- Скажешь? - твердый кулак Клюге с силой обрушился на голову переводчика.
Отлетев от удара к стене, Сушков попытался подняться, но эсэсовец подскочил, врезал ногой по ребрам.