- Пожалуй, наиболее удачной операцией был обстрел заводского комплекса, расположенного немного к северу от города Ворошиловабад. Один из самых лучших командиров, Вали Бег, с несколькими моджахедами переправился в апреле прошлого, восемьдесят седьмого года через Аму и укрылся в доме нашего доброжелателя - а таких там немало, на той стороне. Ночью они вышли на заранее подготовленную позицию в горах, откуда хорошо просматривался завод и окружавшие его строения. Их вооружение составляли две пусковые установки и двадцать зажигательных ракет, которые они несли на себе все двадцать километров от границы. С Божьей помощью они пустили эти ракеты, и удачно! Переполох у советских был страшный - еще никогда ракеты не были задействованы так глубоко на их собственной территории! Они подняли в воздух десятки вертолетов и самолетов, которые несколько дней в бессильной ярости крошили остатки уже уничтоженных кишлаков на афганской стороне реки.
Зия засмеялся.
- Я помню, как свирепствовал потом советский посол на приеме у нашего министра иностранных дел! Не понравилось им! Да, а как дела у этого Вали Бега?
- Плохо, господин президент. Возвращаясь с операции, он наступил на советскую мину-"бабочку", сброшенную с вертолета, и ему оторвало ступню. Он живет сейчас в Пакистане, в лагере беженцев.
- Позаботьтесь о нем, - сказал Зия. - Я услышал от вас, что по ту сторону Амударьи у нас есть друзья. Это очень важно! Важнее, чем многое другое! Скоро следы русских впервые за последние двести лет потянутся не на юг, а обратно, на север. Мы не должны упустить этот исторический шанс. С нами Иран и Афганистан, а там, как знать… как знать! Если за нами пойдет и советская Средняя Азия, то мы сможем создать мощный блок, который будет в состоянии ответить на любой вызов, будь то со стороны Индии, Советского Союза или США. Пока же не станем забывать, что американцы все еще наши союзники. Кстати, господин Манзур, дайте понять своим афганским подопечным, и особенно Хекматияру, чтобы они перестали ворчать - мы-де за американцев бьем Советы, поэтому им за их помощь ничем не обязаны. Хоть оно и так, но говорить такие вещи вслух глупо. Посоветуйте им попридержать языки. Это вы умеете. Пожалуй, у меня все. Благодарю вас, господин Манзур, вы можете быть свободны.
* * *
Генерал Зия-уль-Хак снял фуражку, отдал ее адъютанту и, ступив несколько шагов вперед, опустился на колени.
Свита сделала ладони лодочкой, повторяя за ним слова молитвы, а американцы, толковавшие о чем-то между собой, почтительно умолкли.
- С Богом, - молвил Зия, закончив молитву и поднявшись на ноги. - Господин посол, господин атташе, прошу в самолет.
Поднимаясь по трапу огромного, выкрашенного в камуфляжные цвета президентского Си-130, измученный жарой посол с тяжелым чувством представил себе, как, прилетев в Исламабад, ему придется немедленно готовить депешу в Вашингтон. Занятие предстоит нерадостное - мало того, что после пробега по пустыне у хваленого "Абрамса" заклинило двигатель из-за этой проклятой пыли, так еще и экипаж показательные стрельбы провел из рук вон плохо - промах за промахом. После испытаний Зия и слова не сказал, однако и без того совершенно ясно, что многомиллионной сделке не состояться.
Устраиваясь поудобнее в кресле, посол с неприязнью посмотрел на военного атташе, который был одним из авторов идеи во что бы то ни стало уговорить президента присутствовать на испытаниях танка, чтобы еще раз подчеркнуть особый характер пакистано-американских отношений. Теперь же как ни в чем не бывало Вассом занимал президента рассказом о своей недавней охоте на дроф в Синде. Зия, сам страстный охотник, положив на столик маленький томик Корана в зеленом переплете, стал неторопливо объяснять атташе, что лучший способ охоты на этих птиц, ради которой в Пакистан каждый год съезжаются десятки шейхов из стран Персидского залива, - это ловить их соколами.
- Каждый такой сокол стоит не менее ста тысяч долларов, а то и больше, но наши арабские друзья - люди богатые и не привыкли отказывать себе в маленьких удовольствиях, - улыбнулся Зия.
Глубоко равнодушный в душе к этому занятию, Рэйфел, однако, дипломатично высказал пару замечаний об охоте. Воспользовавшись тем, что в разговор опять ввязался атташе, посол вернулся к одолевавшим его тяжелым раздумьям. Он, конечно, не виноват, что эти дурни военные все дело завалили, но все равно неприятно. Как ни крути, а накладка получилась капитальная, и уж его недруги в госдепе не преминут напомнить об этом кому надо. Будто и так в последнее время с пакистанцами было мало проблем! Зия словно удила закусил - на все осторожные заходы и расспросы о том, как теперь сообща действовать в Афганистане, твердит только: "Надо доводить джихад до конца" - или просто отмалчивается. Вот и сегодня тоже. Что он имеет в виду - джихад до победного конца? Хорошо, Наджибуллу свергнем после ухода советских, а потом что? Кто будет следующий правитель в Кабуле - Хекматияр, любимец Зия? Президент, похоже, к этому дело и ведет. Раньше в Вашингтоне особенно не задумывались - фундаменталисты Зия с Хекматияром или нет. Главное, что хорошо советских бьют. А теперь-то все идет к концу. Что же лучше - красный Афганистан или зеленый, исламский, да еще в компании с Ираном и Пакистаном? Куда потом эта зеленая плесень поползет и чем для нас самих обернется? Крепко ведь получили в свое время от Хомейни, а что станем делать, когда здесь в каждой стране такой же имам заведется? Не в имамах, впрочем, дело, а в наших интересах. Ведь если отношения у нас с этой публикой - афганцами и пакистанцами - не сложатся, то общую платформу против нас им долго искать не придется. Она и так есть - солидарность мусульман против иностранного вмешательства. Этот тезис Хомейни уже очень хорошо отработал, причем на нашей шкуре. Обозвал нас "большим шайтаном" и команду дал - "марг барг" его - бей то есть. Интересно, кстати, что имел в виду и сам Зия, когда недавно толковал в кругу своих приближенных о создании в будущем "стратегической глубины" для Пакистана в этом регионе?
Взревев двигателями, Си-130 тронулся с места и, добежав почти до самого конца короткой взлетной полосы, взмыл в раскаленное летним зноем небо над Бахавальпуром. Командир экипажа Машхуд Хассан, сообщив военно-воздушной базе Чаклала расчетное время прибытия пилотируемого им президентского ПАК-1 и переговорив по радио с пилотом резервного самолета ПАК-2, поднимавшегося в те же секунды с аэродрома в Саргодхе, взял курс на Исламабад.
"Всего семьдесят минут полета, - подумал Машхуд, - потом рапорт начальству в Чаклале, проследить за наземной командой обслуживания и можно ехать домой. Как-то там мои дети?"
Машхуд, как и большинство пакистанцев, очень любил детей, однако, дисциплинированно подавив в себе мысли о доме и семье, он весь сосредоточился на управлении самолетом, отдавая экипажу краткие и четкие команды. Как это бывало каждый раз на взлете, Машхуд испытал мимолетное чувство гордости за то, что сам президент оказал ему великую честь, лично выбрав его своим пилотом среди многих пакистанских асов. Что из того, что патрульная "Чессна", облетевшая окрестности аэродрома перед взлетом ПАК-1, доложила об отсутствии чего-либо подозрительного? Надо быть готовым ко всему! Если бы не воля Аллаха и его, Машхуда, искусство, то президентский самолет не миновал бы гибели, когда шесть лет тому назад по нему пустили с земли зенитную ракету.
- Якуб! - строго сказал командир второму пилоту. - Доложите мне…
Повернувшийся к командиру Якуб вместо ответа вдруг безумно вытаращил глаза, широко оскалился, схватился руками за грудь, судорожно дернулся несколько раз и, захрипев, вытянулся в кресле. Почти в ту же секунду сам Машхуд, изумленно уставившийся на Якуба, с ужасом понял, что не может вдохнуть. Его сердце отчаянно прыгнуло несколько раз и замерло. Командир попытался схватить кислородную маску, но скорчился от дикой боли в груди, навалился на штурвал и… больше не было ничего.
* * *
Военный атташе, которому ужасно не хотелось, чтобы президент завел неприятный разговор об испытаниях танка, продолжал говорить без умолку. Исчерпав тему охоты, он решил блеснуть эрудицией и своим знанием Пакистана и стал рассуждать о происхождении названия провинции Пенджаб, над которой летел самолет.
- Пенджаб означает "Пятиречье". "Пандж" - это "пять", а "аб" - это значит "вода" или "река", - важно и громко, так, чтобы слышал президент, объявил атташе послу Рэйфелу. - Мы сейчас как раз пройдем над одной из этих рек - Сатледжем. Еще здесь текут Джелам и Биас, а также… а также… как их там? Вот ведь, забыл!
- А также Чинаб и Рави, господин бригадир, - любезно помог президент оконфузившемуся Вассому. - Чинаб останется у нас по левому борту, а Рави будет прямо по курсу, минут, думаю, через двадцать - тридцать. Наджиб! - обратился Зия к своему секретарю. - Будьте добры, зайдите к Машхуду и попросите его дать нам знать, когда будем подходить к Рави, чтобы наш американский друг не пропустил этого прекрасного вида.
Четко ответив: "Есть!" - Наджиб направился к кабине пилота, отделенной от пассажирского салона маленькой дверцей, к которой вели три высокие металлические ступени. Наджиб ступил на первую из них, занес ногу над второй, но она вдруг неожиданно и резко ушла из-под ног, а дверца, будто внезапно ожив, метнулась вперед и со всего маху хватила его по лицу. Несмотря на сильный удар, Наджиб не потерял сознания. До его слуха донеслись крики ужаса из салона, тут же заглушенные визгливым воем двигателей самолета, свалившегося в крутое пике. Потрясенный Наджиб с огромным трудом встал на четвереньки и вцепился в дверную ручку. Дверь поддалась, и Наджиб, отчаянно распахнув ее, покатился вниз, прямо под кресло пилота. Упираясь изо всех сил в приборную панель, Наджиб спихнул в сторону тяжелое тело Машхуда и отжал штурвал назад, удерживая его обеими руками. Медленно, очень медленно, как бы нехотя, Си-130 начал выравниваться и наконец тяжело пошел вверх. Оторвав одну руку от штурвала, Наджиб вытер кровь, лившуюся из рассеченного лба, и быстро осмотрелся по сторонам. "Все мертвые! Почему?" - только и успел подумать он, как грудь его сжало будто стальным обручем. Наджиб отпустил штурвал и рухнул на пол рядом с Машхудом. Штурвал, словно раздумывая, замер на несколько секунд на месте, а потом плавно двинулся вперед. Огромный самолет прекратил набор высоты, опустил нос вниз и вновь устремился к земле, чтобы через несколько секунд превратиться в гигантский клуб оранжевого пламени.
Глава третья
МАРТ 1989 ГОДА
К моменту вывода советских войск из Афганистана, согласно официальному списку, число советских военнослужащих, попавших в плен или пропавших без вести, составляло свыше 330 человек. В действительности в живых их осталось гораздо меньше.
Судьбы пленных сложились по-разному - некоторые при посредничестве Международного комитета Красного Креста смогли выехать на Запад, другие не теряли надежды попасть домой. Известно несколько случаев, когда пленные переходили на сторону моджахедов и сражались против своих прежних боевых товарищей.
Лидеры афганских партий и пакистанское руководство активно использовали вопрос о пленных, добиваясь от Москвы в обмен на освобождение наших солдат политических уступок, в первую очередь прекращения поддержки Наджибуллы.
К сожалению, ни в Женевских соглашениях, ни в подписанной позднее СССР и США договоренности об одновременном прекращении с 1 января 1992 года взаимных поставок оружия Кабулу и моджахедам о судьбе наших пленных не было сказано ни слова.
Серая посольская "Тойота" миновала узкий проход меж гор Маргалла и выскочила на простор широкой долины. "Пешавар - 160 км", - прочитал Андрей Васильевич на верстовом столбике.
- Сколько же это будет по времени? - спросил он у Анвара.
- В обычный день тащились бы часа три, а сегодня, поскольку выходной и движение потише, можем и за два уложиться. Приедем вечером, заночуем в "Гринс" - паршивенькая такая гостиница, но как раз по нашим командировочным, - а с утра в субботу за работу. Побываем в штаб-квартире моджахедов, встретимся там с тремя пленными узбеками. Отдать их нам, конечно, не отдадут, но мы попробуем уговорить моджахедов разрешить им встречу с родителями или чтобы позволили хотя бы письма родным послать. Для нас главное - постараться узнать, хотят ли они домой. Потом к Мартину в Красный Крест заедем, скажем спасибо за организацию встречи с узбеками и поспрашиваем, нет ли у него чего-нибудь нового о других пленных.
- Понятно, - сказал Андрей Васильевич. - Ты думаешь, что эти узбекские ребята могут не захотеть домой ехать. Почему?
- Разные могут быть причины. Если бы мы могли с ними с глазу на глаз поговорить, то это было бы совсем другое дело. Сам понимаешь, этого нам не разрешат, а в присутствии моджахедов их подлинные настроения выяснить будет совсем не просто. Попробуй только кто-нибудь сказать: "Домой хочу!" Живо обратно в Афганистан отправят и уж так запрячут, что никакой Красный Крест никогда не найдет. Ну ладно, хватит о делах. Тут вдоль дороги масса любопытного. Давай здесь остановочку сделаем. Покажу тебе кое-что интересное.
Анвар направил машину к одинокой деревянной лавке на обочине, за прилавком которой со скучающим видом стоял высоченный афганец в плоской читральской шапочке.
- Ассалям алейкум! - поздоровался Анвар.
- Валейкум ассалям, Анвар-сааб! - приветливо ответил афганец. - Как ваши дела, все ли в порядке, здоровы ли вы? Вы снова в Пешавар?
- Да, как видите, но на этот раз с приятелем. Он совсем недавно из Москвы.
- Андрей, - представился Андрей Васильевич.
- Махмуд, - отозвался афганец и крепко, но бережно сжал могучими руками протянутую ладонь. - Рад видеть вас в наших краях.
Вслед за этим Махмуд начал неторопливый и обстоятельный расспрос - когда приехали, как здоровье, женат ли, сколько детей, как понравился Пакистан, а в Афганистане бывать не приходилось?
- Махмуд! - пришел на выручку Анвар. - Покажите нашему другу ваш товар.
- Пожалуйста. Вот он, весь здесь. - Афганец с сожалением отпустил руку Андрея Васильевича и показал на стены лавки, сверху донизу заставленные открытыми шкафами с оружием. - Смотрите!
На полках красовались несколько автоматов Калашникова, пистолеты, карабины, винтовки, был даже старенький ППШ. В самом углу, небрежно полуприкрытый брезентом, стоял ручной пулемет неизвестной Андрею Васильевичу конструкции.
- И все это можно купить? - изумился Андрей Васильевич. - Интересно, цены на это добро какие?
Махмуд снял со стены черный "Калашников" и положил его на прилавок.
- Вот этот, пакистанский, совсем дешевый, всего две с половиной тысячи рупий за него прошу.
"Меньше ста долларов", - быстро сосчитал в уме Андрей Васильевич.
- А эти почем?
- Эти подороже - по четыре-пять тысяч.
- Почему такая разница? Они ведь вроде одинаковые.
- Качество разное. Эти - из Китая и Египта - получше, а тот, - Махмуд небрежно ткнул пальцем в черный автомат, - пакистанский. Сталь никудышная, ствол после нескольких выстрелов так накаляется, что пули летят куда попало. Самые дорогие - ваши. Вот, например, хоть и старый совсем, а меньше чем за семь тысяч рупий я его не отдам.
Андрей Васильевич повертел в руках обшарпанный АК-47.
- Тысяча девятьсот сорок девятый, - с уважением прочитал он год выпуска, выбитый на автомате. - Вот это дедушка! Ну а как вообще торговля у вас идет?
- Да плохо! - с досадой сказал Махмуд. - Раньше хороший автомат двенадцать - пятнадцать тысяч стоил, а сейчас, из-за этой войны, из Афганистана столько всякого оружия понавезли, что цены совсем сбили. Его тут всегда хватало, а теперь чуть ли не в каждом доме завелось. Стреляют друг в друга как ненормальные.
- Вот вы оружием торгуете, а сами жалуетесь, что народ друг друга стреляет. Что-то я вас не понимаю, - сказал Андрей Васильевич.
- Очень даже понятно, почему жалуюсь. Живу я здесь, вот почему, и вся моя родня тоже. Мы, пуштуны, всегда с оружием ходили и будем ходить. Оно для нас то же, что для вас, европейцев, штаны. - Махмуд с легким презрением окинул взглядом Андрея Васильевича. - Не в нем дело. Раньше тоже стреляли, но редко, а теперь с этой войной люди совсем дикие стали. Чуть что - поссорились, не поделили чего-нибудь или просто на базаре подрались - сразу за "Калашников"! Человека убить им ничего не стоит. По всему Пакистану такая пальба идет, что житья никакого не стало. Раньше так не было. А все война, которую вы, шурави, затеяли. - Махмуд помрачнел.
Анвар сообразил, что лучше попрощаться, и сказал:
- Спасибо, Махмуд, и до свидания, нам пора.
- Помогай вам Аллах! - буркнул Махмуд.
- Ты полегче с вопросами-то, Андрей! - заметил Анвар, когда машина вновь влилась в поток движения на дороге. - Ты бы еще ему сказал, что они сами в этой стрельбе виноваты.
- А что, разве не так? Пакистанцы в Афганистан сами влезли, вот теперь у себя дома и расхлебывают.
- Так-то оно так, только он тебя вряд ли поймет. Он одно твердо знает - раньше, до войны, которую действительно начали мы, жизнь и впрямь была спокойная, хотя бы по их стандартам. Ну, а что нас касается, то, может быть, ты слышал афганскую поговорку: "Если тебе ночью приснился танк, значит, жди в гости друга". Неплохо сказано.
Помолчав немного в задумчивости, Андрей Васильевич сказал:
- Анвар! Я вот еще о чем хотел тебя спросить. Как же это власти такое безобразие допускают, что у народа здесь на руках столько оружия?