Я поинтересовался, как сложилась после ранения судьба и у Героя Советского Союза В. И. Костина. В полк Виктор Иосифович вернуться не смог - затянулось лечение, а потом кончилась война. Однако связи с армией он не порывал. Уволившись из нее, поселился во Владимирской области. Здесь я с ним и встретился в 1965 году. Костин работал начальником отдела кадров в одном из областных учреждений, был секретарем первичной партийной организации. Сейчас он на пенсии. Ведет большую общественную работу, вносит свой вклад в дело военно-патриотического воспитания молодежи.
…18 октября наступление 1-й гвардейской армии было приостановлено. Войска временно переходили к обороне. Части же нашей 128-й дивизии вели наступательные действия еще два дня, затем были выведены на другой участок. Основной итог наступления 1-й гвардейской армии - преодоление Главного Карпатского хребта на протяжении свыше 30 километров и овладение Русским перевалом.
В боях на Главном Карпатском хребте (12–20 октября) 128-я гвардейская горнострелковая дивизия действовала успешно, ее 327-й полк сумел продвинуться на 7–8 километров, имея против себя противника, численно не уступавшего полку ни в людях, ни в артиллерии.
18 октября 1944 года в приказе Верховного Главнокомандующего дивизии генерала М. И. Колдубова и ряду других соединений была объявлена благодарность за преодоление Карпатского хребта. Приказ этот был зачитан в нашем полку на митинге. В нем дана высокая оценка ратного труда гвардейцев.
Глава 4
Соленый вкус победы
Потеряв Главный Карпатский хребет и коммуникации через него, немецко-фашистские войска вынуждены были отступить на новые оборонительные рубежи, протянувшиеся по горным массивам и прикрытые с востока рекой Ондавой. Войска 1-й гвардейской армии, начав снова наступать, упорно стремились выполнить задачи, поставленные перед ними в Восточно-Карпатской операции. В ходе перегруппировки войск 3-й горнострелковый корпус генерал-майора А. Я. Веденина через Русское шоссе вышел на снинское направление.
Наша 128-я дивизия получила полосу наступления, в центре которой было шоссе, идущее от Русского перевала на Снину, Гуменне, то есть в центр Восточной Словакии. В составе дивизии наш полк продолжал марш по горно-лесистой местности.
На марше мы с командиром полка завернули в 1-й батальон, чтобы проверить, как идет сосредоточение, а заодно получше познакомиться с новым командиром роты Баловым, назначенным вместо погибшего в бою Киселева.
Гвардии старший лейтенант Мухтар Батович Балов прибыл к нам в полк совсем недавно. Ни командир полка, ни я в разгар боев с ним не смогли встретиться и обстоятельно поговорить.
М. Г. Шульга, выслушав рапорт комбата В. Е. Юркова, заговорил о новом командире роты:
- Как Балов? Что о нем можете сказать?
- Мне нравится. Спокойный, рассудительный. Думаю, будет хорошим ротным, - ответил Юрков.
- И людей бережет, зря не дергает, - дополнил комбата его замполит И. Е. Кокорин. - Сегодня отстал на марше боец, командир взвода накричал, нашумел, привел к Балову: мол, накажите его своей властью. А Балов присел с красноармейцем в сторонке, побеседовал и, ограничившись внушением, отпустил во взвод. Потом вызвал взводного и сделал ему замечание. "Я, - говорит, - уже слышал, что вы кричите на людей. А ведь криком саклю не построишь".
- Как вы говорите? - Шульга с довольным видом закивал головой. - Да-да, хорошо сказано: "Криком саклю не построишь".
Через полтора часа мы навестили 2-ю роту. Рапорт отдал старший лейтенант Балов. Пока он отвечал на вопросы Шульги, я рассматривал его. Подтянутый, немного ниже среднего роста, плотный крепыш, лет тридцати пяти, с карими умными глазами. Говорил Балов негромко. Русским языком владел не хуже, чем родным, кабардинским. Отвечая на вопросы, рассказал, что уже воевал, был ранен, лечился в госпитале. Перед войной работал уполномоченным по заготовкам сельскохозяйственных продуктов по Нальчикскому району Кабардино-Балкарской АССР.
- Как оцениваете роту? - спросил Шульга.
- Боевая рота, товарищ гвардии подполковник. Дружная.
Балов по-доброму, доверчиво посмотрел на нас и улыбнулся, как старым знакомым.
- А как настроение людей? - поинтересовался я.
Немного подумав, Балов ответил:
- Устали люди. Вот если бы немного отдохнуть… Но рота готова к бою.
- Хорошо, что вы не преуменьшаете трудностей, товарищ Балов, - сказал Шульга. - Я верю вам, что рота будет воевать, несмотря ни на что. А сейчас дайте людям отдохнуть. Харч и сон - это сейчас наши союзники.
Мы тепло простились с Баловым. Дождь наконец перестал. Из-за облаков выглянуло солнце - не по-осеннему веселое, как подсолнух в цвету.
Вскочив в седло, Шульга тронул своего серого в яблоках жеребца. Я поскакал за командиром вслед. Надо было торопиться - впереди много дел.
Обстоятельства сложились так, что нашему полку, всем частям дивизии 26 октября прямо с марша пришлось ринуться в бой. Противник не выдержал удара гвардейцев, начал отступать. Лишь на выгодных промежуточных рубежах он яростно сопротивлялся, используя массированный огонь артиллерии.
Наши колонны, преследовавшие противника, двигались по горным тропам в пешем строю. О сплошном фронте в горном районе, еще раз это подчеркиваю, и речи быть не могло. Временами, когда гитлеровцы на отдельных рубежах навязывали нам бой, батальоны и роты из колонн развертывались в боевой порядок и предпринимали атаки. Немецкие арьергарды ожесточенно сопротивлялись, предоставляя своим основным силам возможность оторваться от преследования и выйти на подготовленные позиции. Наши гвардейцы усиливали атаки.
Противник пытался замедлить наше преследование минированием троп и дефиле. Саперам полка доставалось немало хлопот. Помогали бойцы стрелковых рот, научившиеся трудному искусству разминирования.
26 октября полк прошел с боями до 15 километров, а утром 28 октября овладел населенным пунктом Старина, важным узлом горных дорог. Противник отступил, закрепившись к западу от шоссе, в селе Пчелина.
Помню, на подступах к Старине ночью наши разведчики привели к командиру полка женщину, местную жительницу. Она рассказала, что весь прошлый день фашисты минировали дорогу при въезде в село и что на окраине, у самой дороги, установили пулемет и орудие. На вопрос, может ли она показать минные поля, крестьянка сказала, что да, может.
- А как же вы к нам прошли?
- Да там же, на дороге, их видно, мины, - ответила крестьянка.
- Но темно ночью-то, как это вы разглядели?
- Видно, хорошо видно, - заверила нас женщина, энергично в такт словам кивая головой.
Подполковник Шульга, отойдя в сторону, начал обдумывать решение. Тем временем крестьянка продолжала рассказывать окружившим ее офицерам:
- Еще вчера, когда гитлеровцы начали класть мины на дорогу, пришел ко мне Юрий Сидор - то наш, сельский, - и говорит: "Червона Армия не иначе приближается, фашисты мины кладут. Тебе надо бежать предупредить советских командиров". А чего, говорю, это мне надо бежать, а не вам, мужикам? "Неможно мужикам, - говорит Юрий Сидор, - мужиков фашисты поймают, скажут - партизаны, расстреляют, а тебе, бабе, ничего не будет". Пока Юрий мне толковал, слышим, уже палят. "Чуешь, - говорит Юрий Сидор, - Червона Армия близко. Торопиться надо". А тут еще пришли люди, просят: "Беги, поторопи червоноармейцев вызволить село от фашистов, пока не спалили". Как только стемнело, я и пошла к вам…
На рассвете полк, обходя видимые даже в темноте смертоносные бугорки, без потерь продвинулся вперед и освободил Старину. Сначала в село вошли стрелки, потом - артиллерия и обоз.
Сотрудничеству с местным словацким населением мы придавали большое значение. Наши политработники, коммунисты, комсомольцы разъясняли красноармейцам, что трудовая Чехословакия - на стороне справедливого дела советского народа.
Мы, политработники и командиры, считали своим интернациональным долгом информировать жителей освобожденных населенных пунктов о жизни и труде народов Советского Союза, о положении на фронтах. 8 ноября, например, состоялись дружественные встречи наших воинов с крестьянами сел Дара, Ялова и Старины. По просьбе жителей этих сел наши политработники рассказали им, как советский народ отмечает 27-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. На этих встречах крестьяне горячо приветствовали представителей Красной Армии, отмечали, что в лице советских воинов они видят своих освободителей, защитников от фашистов. Высокую оценку крестьяне дали дружественным взаимоотношениям, установившимся с нашими бойцами и командирами. Со словами благодарности выступили местные жители Иван Лобано, Иван Мацак, Юрий Сидор и другие. Собрания приняли приветственные письма в адрес Советского правительства и Верховного Главнокомандования.
Ряд подобных встреч тогда и позже состоялся с крестьянами селений Колбасово, Птицы, Травишты, Албин и других.
В селе Птицы, невдалеке от города Гуменне, на площади собралось около двухсот жителей. Я рассказал собравшимся о ходе и характере войны, о том, что Красная Армия пришла на помощь восставшему против оккупантов и их прихвостней словацкому народу. Крестьян волновал вопрос о том, как устроится их жизнь "после победы над германцем". "Это ваш внутренний вопрос, вы сами его будете решать. Но, наверное, вы позаботитесь о том, чтобы ваш общественный и государственный строй отвечал интересам трудовых масс Словакии" - примерно так отвечал я на этот и подобные вопросы. И вслед за тем рассказал о советском общественном и государственном строе, о нашей конституции. Мое выступление переводил местный учитель, знавший русский язык.
После доклада состоялся молодежный вечер. Его организаторами были комсорг полка Хорошавин и комсорг стрелкового батальона Туманов. Михаил Андреевич Хорошавин, ныне инженер, работающий на одной из крупных электростанций Украины, прислал мне письмо. Вспоминая об этом вечере отдыха и танцев, он пишет: "Туманов подготовил несколько неплохих самодеятельных номеров. Дуэт местных парней спел словацкие народные песни, которые очень понравились нашим ребятам. У священника раздобыли пианино, играл на нем учитель. Начались пляски и танцы. Все было скромно, сдержанно и очень душевно. Для села вечер был большим событием, никогда ничего подобного там не было. Прежде все вместе собирались разве только на свадьбу. Когда полк уходил из села, все вышли нас провожать, девушки и парни жали нам руки, прощально махали шапками, платками. Мы почувствовали тогда большую любовь к нам, воинам Красной Армии".
Вспоминается и такой эпизод. В селе Птицы ко мне пришла молодая женщина. Она рассказала, что тяжело болен восьмилетний мальчик, а лекарств достать она не может. Я вызвал полкового врача Ивана Калицкого. Он пошел с женщиной к ее малышу. Выяснилось, что у него серьезная болезнь горла, требуется операция. Пришлось на некоторое время забрать его в санчасть. Операция прошла успешно. Благодарная женщина пригласила нас в свой дом на ужин. В доме собрались соседи, родственники хозяйки. Женщина выразила искреннюю признательность советским воинам.
28 октября Восточно-Карпатская операция, начатая 4-м Украинским фронтом в начале сентября 1944 года, фактически завершилась. К этому времени войска 1-й гвардейской армии генерала А. А. Гречко преодолели Восточные Карпаты и вышли на рубеж Чертижне, Старина, Убреж, вступив в долину реки Ондавы. Хотя полностью наши задачи, как известно, не были выполнены, операция имела большое военно-политическое значение. Своим наступлением части Красной Армии помогли восставшим словакам. От немецко-фашистских оккупантов была освобождена значительная часть Словакии. Преодолена мощная вражеская оборона, заблаговременно созданная гитлеровцами на таком трудном для наступления театре военных действий, как Восточные Карпаты.
В новой обстановке с конца октября и в ноябре части нашего 3-го корпуса, наступавшие на Снину, действовали на второстепенном направлении: в конце октября главное направление удара 4-го Украинского фронта переместилось из полосы 1-й гвардейской армии влево, на Ужгород и Михальовце. Это не могло не сказаться на обеспечении частей 128-й гвардейской горнострелковой дивизии людскими резервами и боевыми средствами. Вплоть до конца ноября полк не доукомплектовывался людьми, получал ограниченные лимиты артиллерийских снарядов. В результате потерь и переутомления бойцов и командиров боевая активность подразделений снизилась. Фактически в боевых действиях наступила пауза. Как потом нам рассказали, это было характерно для всей 1-й гвардейской армии, которая сначала замедлила, а потом приостановила наступательные действия, возобновив их лишь в третьей декаде ноября.
Недостаточное снабжение полка снарядами и минами вызвало определенные трудности в ходе ведения боевых действий. Политработникам пришлось объяснять причины. Помню, перед рассветом мы с М. Г. Шульгой шли на НП. С утра полк должен был наступать на Пчелину. На окраине Старины обогнали бойцов, переносивших из села на огневые позиции мины. Вел бойцов командир минометного взвода лейтенант Лелетко.
- Здравствуйте!
- Здравия желаем!
- Мины?
- Мины!
- Немецкие?
Шульга пошел дальше, а я приостановился.
- А вы разве не знаете, товарищ гвардии майор, что нам своих-то не дают?
- Дают, но меньше, чем надо, - уточнил я.
- Вот именно. Вчера в полдня все свои израсходовали… Хорошо, что пауза в бою была, пошли искать, нашли вот немецкие, натаскали - стреляли ими. А сегодня решили заготовить заранее, все равно своих не хватает.
- Где берете-то?
- В селе, недалеко от дороги, немцы целый штабель бросили.
Помолчав, Лелетко сердито сказал:
- Думаю, что надо бы надавать по шее кому-то из хозяйственников и артснабженцев, появились бы и мины…
- Не так это просто. Расход боеприпасов огромный. Да и подвоз затруднен - дорог в Карпатах мало. А лимиты отдают прежде всего туда, где главное направление: вон Второй Украинский фронт наступает по-настоящему, им нужнее.
- Ведь бойцу все равно - на главном направлении он ведет бой или на таком же, как мы, второстепенном. Он стреляет, в него стреляют…
Поговорили еще немного. Чувствую, что вот так, на ходу, не убедишь солдат. Да не только в этом, а и в других подразделениях, наверное, ведут солдаты такие разговоры.
В минроту был направлен агитатор полка Одяков. Вопрос этот обсудили и в других подразделениях. У нас было правило: не проходить мимо любых настроений, реагировать на них. Думаю, что в политработе это важно.
Не помню, чтобы мы испытывали недостаток в патронах. А вот лимит на расход артиллерийских снарядов и мин нам устанавливался, и не так уж редко.
Капитан Одяков, вернувшись из 2-й минометной роты, доложил мне, что ранен командир этой роты Дагаев. Я хорошо знал этого отличного командира, коммуниста. Некоторое время он замещал командира 2-го батальона. Пригласив Поштарука, близкого друга Дагаева, я пошел в медпункт. Здесь нас встретил парторг минометной роты Лелетко. Он протянул клочок газеты с подчеркнутым текстом. Я смог его разобрать: "От человека остаются только одни дела его. Максим Горький".
- Это вам передал Дагаев?
- Он. Порылся в блокноте, нашел этот клочок и передал. Сказал: собери роту, прочти. Я, говорит, сам хотел это сделать, но не успел. Это, говорит, хороший ответ на тот разговор…
Лелетко сообщил, что с неделю назад в роте произошел такой разговор: один из бойцов сказал парторгу, что всем одна цена - хорошо ты воюешь или плохо, прихлопнет тебя пулей или снарядом, зароют, и все на этом кончается. Дагаев возразил бойцу, сказав: человек от животного отличается тем, что ему не безразлично, что о нем подумают и скажут другие люди. Мнение товарищей важно каждому. Обстановка не позволила продолжить беседу…
Дагаева подготовили к отправке в медсанбат.
- Отвоевался, - сказал он мне. - Рановато, мог бы еще…
- Еще повоюешь. Врачи умеют штопать нашего брата.
- Не сомневайтесь, не подведем. Уважают вас ребята… - Лелетко тепло смотрел на Дагаева.
- Спасибо им, моим орлам, никогда командира роты не подводили, - смахивая набежавшую слезу, сказал Дагаев.
- Спасибо и вам, Михаил Матвеевич, за службу, за добрые дела.
Дагаев заволновался, хрипло ответил:
- Рад, что командование так оценивает… Это мне приятно. Я перестал бы уважать себя, если бы делал что-то не так… А знаете, - повеселев, продолжил Дагаев, - у меня спор был в роте, Лелетко вам расскажет. Я сказал тогда, что человек должен дорожить мнением товарищей. Я и сейчас так считаю. Только этого мало: человек, если он не дерьмо, должен прежде всего сам иметь о себе доброе мнение, иначе он перестанет себя уважать, а это страшно.
- Ну вам нечего стыдиться.
Мы простились и ушли. Вот и нет с нами еще одного нашего боевого товарища. Такова уж фронтовая жизнь - одних провожаем, других встречаем. Порой совместная служба бывает совсем короткой, и все же хорошие люди остаются в памяти. А Михаил Матвеевич Дагаев был принципиальным коммунистом, добрым и внимательным начальником, мастером своего дела, снискавшим уважение подчиненных и всего полка.
В начале ноября полк был переброшен в район населенного пункта Стакчин, где и занял оборону. К Стакчину от Старины вело шоссе, но оно простреливалось немцами. Пришлось воспользоваться горной тропой, тянувшейся на юг по труднодоступной местности параллельно шоссе, но в 3–4 километрах восточнее. Задача не из легких: большой массе людей с оружием, боеприпасами, походными батальонными кухнями, запасом продовольствия, имуществом связи предстояло пройти путь, по которому в нормальных условиях никто бы не рискнул проехать даже на телеге. К тому же погода была скверная, ноябрь лютовал - в горах шел холодный дождь вперемежку с мокрым снегом.
Под покровом глубокой ночи, оставив Старину, походные колонны полка сначала шли на восток по долине реки Дары. Горная речка вспухла и бешено мчала свои воды по перекатам, ревя и пенясь. То и дело приходилось вброд пересекать разбушевавшуюся реку, петлявшую по долине.
Мокрые и продрогшие, люди подошли к высоте 807, круто спускавшейся скатами в речную долину. Начался подъем по тропе, после чего предстояло пройти еще километров семь по плато, где тропа то поднималась в гору, то снова сбегала вниз, как будто специально для того, чтобы вытянуть из путников все жилы.
На себе пришлось нести все - и оружие, и боеприпасы, и шанцевый инструмент, и противогазы (без этого боец - не боец); здесь же - котелок, мешок с личными вещами, да еще старшина каждому что-то вручил из ротного хозяйства. В колонне встречались двуколки, но их было совсем немного, да и их бойцам почти все время приходилось тащить на руках. Обоз с тылами пока пришлось оставить в Колбасове.
На особенно крутых подъемах лошади останавливались, и бойцы, ухватившись за постромки, подталкивая брички, волочили повозку вместе с лошадьми вверх, на гору. Полковые артиллеристы никак не могли вытянуть пушки. Лошади, взмыленные, с ввалившимися боками, храпят, и бегающий вокруг них лейтенант Оничко, напутствуемый командиром батареи, подзывает новую группу бойцов, чтобы втащить орудие вместе с упряжкой на следующую возвышенность. А дорога все вьется и вьется по горе, уходит все выше и выше. Изредка кое-кто выругается, но большинство упорно молчит и шаг за шагом одолевает гору.