Рядом с немецким следователем сидели два словацких офицера. Я уже мог различать словаков по форме и по знакам РД на рукаве. Словацкие офицеры сидели молча. А допрашивал немец. И я заметил: в комнату, где нас допрашивают, очень часто входят словацкие солдаты и просят: "Позвольте обратиться", а словацкие офицеры отказывают: "Мы заняты". Я, конечно, не догадывался раньше, что эти настойчивые обращения солдат имеют какое-то отношение к допросу и к нашим с Войтехом судьбам. Но об этом позже…
Так вот, допрашивают нас. Немец особенно напирает на меня. Старается сбить с толку. Обещает выпустить, если признаюсь. Угрожает расстрелом. Все, в общем так, как у фашистов заведено.
Вечером заперли нас с Войтехом в сарай, обставили часовыми. Легли мы рядышком на солому. И вдруг я расплакался.
- Бояться нечего, - говорит Войтех. - Приедешь в Симферополь, скажи маме, что Белла скоро будет.
- Какой Белла? - спрашиваю я. Войтех мне объясняет, что Белла - это он сам. И тут мне признается: он и Штефан - подпольщики. Мать наша - тоже подпольщица. Я обрадовался, но и испугался: раз все они подпольщики, значит, расстрела не избежать. Заплакал еще сильнее. Никакие уговоры Беллы не помогали.
Ночью услышал какую-то возню и разбудил Беллу. Под стенкой сарая зашевелилась земля. У меня сердце совсем упало. А Белла стал быстро разгребать землю. Под стенкой образовалась дыра. Он достал оттуда и передал мне буханку хлеба и две открытые банки консервированной колбасы. Белла долго шептался с кем-то через дыру подкопа, потом стал есть и меня кормить.
- Не бойся, глупыш, - успокаивал меня Белла. - Вот увидишь, нас выручат словаки. Ты видел, как солдаты во время допроса врывались? Этим они немцу и нашим словацким офицерам давали понять, что за нас, если что с нами плохое сделают, расплатятся. А эта передача! Подкоп! На глазах у часовых! Это же - поддержка. Так что не робей, парень…
А когда утром нас повели под усиленным караулом, я и совсем перепугался. Словацкие солдаты злобно кричали и толкали нас. Потом вывели за село и разделили: Беллу повели в одну сторону, а меня - в другую.
Сразу, как разошлись, в той стороне, куда повели Беллу, раздался залп. У меня ноги подкосились. Значит, сейчас будут расстреливать и меня. Хотел попросить солдат, чтоб не стреляли, но язык отнялся. Еле-еле переставляю ноги, а сам думаю: ну вот тут, на этом бугорке убьют, тут буду лежать. А они ведут и ведут. Далеко за село вывели.
И вдруг говорят: беги, разбойник, и не оглядывайся!
Я упал. Заплакал. Думал, что в спину стрелять будут! А солдаты нагнулись ко мне: "Не робей, хлопчик! Никто не будет в тебя стрелять". Объяснили, что кричали на нас и стреляли только для того, чтобы обмануть немцев.
Тогда я побежал на станцию. Там пробрался в воинский эшелон. В пути меня обнаружили охранники и сбросили на ходу. Ушибся, но отлежался и побрел пешком.
Добрался домой. А дома - новая беда: немцы арестовали мать. Остались мы вдвоем с братишкой. Прожили два дня. В квартире пусто и холодно. Как-то утром просыпаемся, а у нас на диване лежит мужчина. Лицо накрыто газетой. Я подошел, приподнял газету и вижу: Белла! Кинулся к нему, от радости заплакал. "А где мама?" - спрашивает. "Немцы взяли", - говорю.
Белла накормил нас хлебом и сахаром. Потом пошел в город. Вернулся и сказал: "Не робейте, хлопчата! Мать ваша вернется".
Вечером мать действительно вернулась. А через день ее арестовали снова. На этот раз выручить ее Белла не смог. Не задержался и он в городе. Забрал нас. Младшего оставил у знакомых людей, а меня в тот же день увел с собой в лес.
Вот так мы и пришли к вам, на Яман-Таш. Помнится, меня расспрашивали вы, комиссар Егоров и Емельян Павлович Колодяжный. Он мне так сказал: "Ты, Роман, соглашайся быть моим сыном. А то я, кажется, семью потерял". А через несколько дней дали мне пакет и усадили в самолет, улетавший на Большую землю. Там меня устроили в Суворовское училище, потом окончил институт и до сих пор служу на флоте переводчиком…
- А что сталось с матерью и братом? - спрашиваю Болтачева.
- Маму немцы расстреляли. Ее, убитую, потом нашли в Дубках, западнее Симферополя. Братишку подпольщики уберегли. Он тоже получил высшее образование и работает инженером… Так вот, - заключает Болтачев. - Белла был приговорен немцами к расстрелу, но спасен солдатами-словаками.
Когда он ушел, я тотчас же написал Белле в Словакию. И вот что он мне ответил:
- "На расстреле був. Це правда. Але вам не поведав, бо боявся, штоб вы не заборонили мене и всем лесным словакам продолжать работу на "Рыхла дивизии"… Боявся я и за то, что приручив к подпольному дилу малого Рому…"
Оказывается, Белла заботился о том, чтобы поровну, без всяких скидок, делить с нами тяготы партизанской жизни и борьбы.
Дороже жизни
Нет, слово - это тоже дело,
Как Ленин часто повторял.А. Твардовский
Утро в нашем партизанском лагере часто начинается с радиодиалога "Лес - Большая земля". Вот и сегодня Булатов радиограммой запрашивает: "Каково ваше мнение об эвакуации майора Костина на Большую землю?"
Майор Костин - наш побратим и боевой друг Баландина. Он тоже испанский коммунист. Грузчик барселонского порта, летчик республиканской авиации, активный участник боев против фашистов. В Крым спустился на парашюте вместе с группой майора Баландина. Уходя из заповедника, наш подпольный центр оставил там Костина, и он все эти месяцы работал инструктором подрывного дела в отрядах Даниила Ермакова.
Приглашаем майора Баландина, чтобы вместе посоветоваться.
Во всем аккуратный, он является немедленно. Как всегда, чисто одет и выбрит, подтянут. На наш вопрос о Костине отвечает, не задумываясь, но не без обиды:
- Костину лететь можно. Он ходил на операции. На его боевом счету четыре немецких эшелона.
Баландин смотрит на нас с укором. Ни он, ни его друг Кустодио Соллер в диверсиях на железной дороге не участвовали.
Повторяем ему уже не раз сказанное: в лесной школе подрывников испанцами делается большое дело, и работы тут невпроворот. Но Баландин тверд, как кремень.
- Или пускайте на диверсию, - ставит он ультиматум, - или подаем рапорт о переводе к партизанам другой области! Честь и совесть - дороже жизни. Я так привык считать.
- Дорогой мой, - крепко обнимаю испанского друга. - Прекрасно понимаем тебя. Думаешь, мне не хочется туда? Или Миронычу легко даются вот эти муки ожидания и тревог? Но нам же с вами партия доверила не четверку минеров! Кто ж позволит бросить общий пульт управления!
- Вот приедете по нашему приглашению в свободную Испанию, - говорит Баландин, - достанется вам. И от коммунистов Испании, и от моих детей и внуков. Я расскажу им, как вы держали нас в лесу…
Баландин и Соллер часто вспоминают свою родину. Из их многочисленных рассказов мы уже многое узнали о трудолюбии испанского народа, боевитости и глубокой идейности испанских коммунистов.
- Сделали вы и так много, - говорит комиссар Егоров. - Ведь до вашего появления наши партизаны, чтобы пустить под откос немецкий эшелон, привязывали к рельсам деревянные клинья, развинчивали гайки на стыках. Даже когда появлялась взрывчатка, и то не могли ее как следует использовать: в один заряд загоняли по двадцать килограммов. Четверка совершала двухсоткилометровый рейд, а закладывала только одну мину. А вы привезли нам новую технику, обучили подрывному делу. В подрыве вражеских эшелонов и складов - большой вклад и испанцев.
- Мирон Миронович, - глядит Баландин удивленными глазами. - Вы же справедливый человек. Зачем приписываете нам лишнее? Новая техника, которую мы привезли, ваша, советская. Школа минеров - тоже не наша заслуга. Мы сперва сами обучались у вас на Большой земле, потом перенесли кусочек той школы в лес. Обучили минеров. Подготовили инструкторов. Теперь и нам надо идти на диверсии.
Но у нас на этот счет свое мнение. Как раз недавно разведка донесла, что в крымские степи была сброшена группа подрывников-испанцев. Выполнив задание и направившись в лес, они столкнулись с вражеским заслоном и все погибли. Майор Баландин и Соллер знали этих людей. Вместе с ними обучались в школе подрывников. Они назвали имена погибших: Мигель Бойсо, Фусиманья Хосе, Панчаме Педро, Понсо Хуан, Анментерос Хуан, Бара Хосе, Пераль Хосе. Баландин назвал профессию каждого, его заслуги на фронтах антифашистской войны.
- Надо сделать так, - помрачнев, говорит он, - чтобы их имена узнала Испания.
- И советский народ тоже узнает их, - добавляет комиссар.
После того, как майор Баландин ушел, мы посоветовались с обкомовцами и послали ответ на Большую землю: "Прошу забрать всех испанцев на отдых. Свою задачу они выполнили".
А в это время у штабной палатки собрались наши ходоки-агитаторы, отправляющиеся на задание. Они стоят на том же месте, где обычно выстраиваются минеры, только без автоматов, без пухлых от взрывчатки вещмешков, в гражданской одежонке, заметно отягощенной множеством спрятанных в ней листовок и газет.
Еще раз беседуем с каждым: как себя чувствует, хорошо ли изучил маршрут и район действия, затвердил ли явки и пароли, имена людей, с которыми должен встретиться?
- Товарищ командир бригады, может, и нам бы того, с толом? - раздается вдруг из строя. - А то немцы нас пулями, да еще разрывными, а мы их - листовками.
- Кто думает, что автомат и мина - это все, тот ошибается, - вступает в разговор комиссар. - Советский человек не должен так рассуждать. Вера людей в нашу победу крепнет? Крепнет! Сопротивление врагу усиливается? Усиливается! Все это не только наши боевые дела, но и наша агитация. Не упрощайте, товарищи, свою работу. Она не менее важная, чем минирование. Работа в войсках противника, - особо подчеркивает комиссар, - тоже большое дело. Листовка и живое слово ваше проникают туда, куда никакая пуля не долетит. И действует наша агитация иногда сильнее взрывчатки. Дело-то наше правое! Слово, с каким вы приходите к ним, - неоспоримая правда. Великая ленинская правда! А вы - "тол"!
Да, наши агитаторы выполняют свой долг до конца, не считаясь с опасностями, зачастую с риском для жизни.
…Дора Кравченко понесла листовки населению и румынским солдатам. И не вернулась - схватили фашисты. Тогда вместо нее с листовками пошли Клавдия Васильковская и Александр Зыков. В Бахчисарае на фашистской виселице погибла коммунистка Стефания Залесская, директор школы. Она тоже распространяла листовки. Замучили фашисты в Симферополе и коммунистку Марию Щучкину, работавшую в городе боевым агитатором и разведчиком. Большевистская правда, которую несли наши агитаторы, была дороже жизни. Так считали наши солдаты идеологического фронта.
…В кабинет редактора газеты оккупантов "Голос Крыма" вошла посетительница. Женщина вручила ему личный пакет и вышла. В пакете оказалась партизанская газета "За советский Крым" и письмо крымских партизан, написанное в стиле послания запорожских казаков турецкому султану. В роли дерзкого почтальона была "Муся".
Было и такое. Однажды Валентин Сбойчаков передал ночью подпольщикам несколько пачек листовок, доставленных из лесу. Утром пошел на центральный рынок. В городе - переполох. Со стен, заборов, столбов полицейские сдирают советские листовки. На рынке к Валентину подошел паренек: "Дайте прикурить". И тут же, не ожидая ответа, сунул Валентину свернутую бумажку и скрылся в толпе.
Развернул Сбойчаков трубку - те самые листовки, которые он принес вчера в город.
По улицам Симферополя на столбах висят трупы. Фанерные дощечки на груди оповещают: "Партизан". А рядом на рекламных щитах поверх немецкого приказа наклеена советская прокламация: "Не верьте лживым немцам! Смерть немецким оккупантам!" По всему городу в ночное время их расклеивают подпольщики из организаций "Дяди Яши", "Муси", комсомольцы Косухина - Хохлова, пионеры Алика Орленко.
Да, нашим агитаторам важность их работы понятна. Иначе не шагали бы с крамольным грузом по краю пропасти. Но результаты идеологической борьбы видны не сразу. Ведь как у минеров? Эшелон пустили под откос - сразу видно. Весь лес об этом говорит. А на Большую землю летит радиограмма о выполненной работе. Оттуда - поздравления, награды. Кропотливая же и тихая работа агитаторов кажется незаметной, цифрами ее определить трудно.
Я достаю блокнот, пишу и тут же, перед строем, зачитываю радиограмму:
"Булатову.
На номер 962. На уборочную посылаю 1-го и 2-го августа действовать и ориентировать шесть групп".
Ребята довольны: на Большой земле узнают об их работе. А там, где они прошагают, население и солдаты армии врага узнают о разгроме немцев на Курской дуге, об освобождении Донбасса и о многих других героических свершениях Красной Армии.
Активно работают и наши лесные типографщики. А когда в лес прилетел редактор газеты "Красный Крым" Е. П. Степанов, наши издательские дела пошли еще лучше: что ни день, то новая листовка.
"Харьков наш!.. Германия идет к своему краху", - сообщала одна из них. "Италия капитулировала… Красная Армия продолжает наступать… Дело Гитлера проиграно…" - извещала другая.
"Долой рабовладельцев!
Товарищи!
Фашисты забирают население в возрасте от 16 до 60 лет и угоняют его на каторгу…
Уклоняйтесь от мобилизации!.. Бейте фашистов!.. Помните, что только активное сопротивление спасет вас от немецкой каторги…"
Каждая весть, каждое слово воодушевляет, зовет к борьбе.
Подпольщики незримыми тенями появляются в самых неожиданных уголках, используют самые различные способы распространения листовок. И советские издания оказываются на креслах театров и кино, рассылаются по почте, регулярно доставляются в казармы словацкой "Рыхла дивизии", в румынские полки, во вражеские батальоны.
Подпольный обком действует…
По приказу Родины
Лишь меч родной в руках родных
Отчизну может защитить!Дж. Байрон
Лишь только стало светать, как старший радист Степан Выскубов уже появился в нашей палатке. Как всегда бодрый, подтянутый. Смотришь, и не верится, что позади у него еще одна бессонная ночь, проведенная у рации. Степан протягивает исписанный лист бумаги. Читаю:
- "Луговому, Колодяжному, Ермакову, Витенко, Мокроусу, Заболотному. Первое. Установите на железной дороге состав, расстановку кадров на участках службы движения, путях; какие должности заняты немцами, нашими оставшимися железнодорожниками.
Второе. Интенсивность движения поездов на участках. Третье. Эффективность налетов нашей авиации, разрушения, быстрота их восстановления. Четвертое. Какая нужна помощь для успешного проведения диверсий на железной дороге. Булатов".
Да. Железнодорожная магистраль, проходящая по Крымскому полуострову, сейчас единственная наземная коммуникация, связывающая кубанскую и донбасскую группировки вражеских войск. Отступая, противник маневрирует. Движение по этой дороге весьма интенсивное. Поэтому каждый час дезорганизации движения имеет большое значение. Важно как можно чаще наносить диверсионные удары по этой магистрали.
Приказ ясен. Как лучше выполнить его? Кого еще перебросить к подрывникам?
Созываем командиров и комиссаров. Советуемся.
Едва успели они, получив новые задания, разойтись, как появился Бартоша со своими боевыми друзьями. Они минировали железную дорогу юго-западнее Джанкоя. Отшагав более двухсот километров туда и обратно, партизаны вернулись усталые, но довольные.
- Выполнилы! - рапортует Василий, вложив водно слово все, что четверо отважных подрывников пережили и сделали за неделю опасной жизни в тылу врага.
Друзья Бартоши возбуждены. Видно, что и Сергей Даниленко, и Ваня Швецов и Илья Мычка хотят подробнее рассказать о рейде. То один, то другой недовольно косит глазами на Бартошу, но тот невозмутим.
- Василь, - вызываю Бартошу на разговор, - давали мы вам четыре мины. При полном успехе - это четыре эшелона. А сколько вы подорвали?
- Одын.
- А что с остальными минами?
- Заложили.
- А результат?
- Разведчики скажуть.
Из кармана широченной штанины он достает носовой платок и неторопливо вытирает обветренное лицо. Не рассмеяться трудно: его "хусточка" нижними краями касается земли. Видно, и тут, при выкройке этого "носового платочка" из парашютного шелка сказалась широкая натура отважного подрывника.
- Устали, ребята?
- Та ни. Якщо треба, то и завтра можемо знов туды.
В это время появляется Емельян Павлович Колодяжный. Начальник нашей бригадной разведки - типичный запорожский казак. Не обижен ни ростом, ни шириной плеч, ни силой. На высокий лоб спадает русый чуб, густые брови нависают над большими выразительными карими глазами. Но самое примечательное - пышные пшеничные усы, как у Тараса Бульбы.
- Что тут о разведчиках говорят? - спрашивает он, хитровато косясь на Бартошу.
- Да вот, Василий, - отвечаю, - к разведчикам в претензии. Подрывники, дескать, минируют и взрывают, а разведчики не всегда сообщают о результатах.
- Критику Василия Павловича принимаем. Попутно можем сообщить, что три дня назад вернулась группа Николая Шарова. Одной миной она разбила паровоз, четырнадцать вагонов с пушками и семнадцать вагонов с автомашинами.
- Ну, це ще ничого, - говорит довольный Бартоша. - А морокы багато наробылы?
- И с морокой, Василий Павлович, хорошо. За сутки до взрыва прошло восемнадцать эшелонов, а после взрыва, с двух часов ночи и до восьми вечера, - ни одного. Вот и морока.
- Пидходяще! - соглашается Бартоша.
- Ну, хлопцы, - провожаю подрывников, - отдыхайте, а через пару деньков будьте готовы.