В ноябре дела службы свели его со старым другом Гариком Полонским, с которым еще в Кабуле лежали в одной палате на соседних койках. Вечером Гарик пригласил его к себе, познакомил с женой - красивой, обаятельной женщиной. Они пили коньяк, вспоминали прошлое, говорили о будущем. Гарик принялся показывать фотографии, рассказывая о своих армейских друзьях, потом переключился на сегодняшних знакомых, а Павел листал альбомы, внимательно разглядывая счастливые лица молодоженов, хронику чужой жизни в поездках на пикники, дачу, празднование дня рождения и Нового года. И вдруг - Леся!
Шлыков долго рассматривал снимок, на котором Олеся, какая-то озорная рыженькая девчонка и Маруся Полонская обнимались перед объективом у новогодней елки.
- Кто это? - ткнув в лицо Олеси пальцем, спросил Павел у Гарика.
- A-а, Изабелла, подружка Марусина. Понравилась? Хочешь, женим? Она холостая, одна девчонку поднимает. Баба хорошая, отвечаю…
- Подробнее можно?
- Действительно заинтересовала? - прищурилась Маруся на гостя.
- Очень. Красивая. Но хотелось бы знать подробности, прежде чем знакомиться. Мало ли…
- Понимаю, - закивала женщина. - Но бояться нечего, не знакомится она ни с кем. Я уже пыталась ее свести с мужчиной, но безрезультатно, пару раз встретилась и больше желания не проявляет.
- Может, не с тем знакомили?
- Да нет, положительный мужчина, добрый, умный, массажистом работает у нас, кандидатскую защищать собирается. Андрей Самохин. Помнишь, Гарик? Зинка у негр жена, взбалмошная такая, крикливая? A-а, - махнула рукой, увидев недоуменный взгляд мужа. На гостя переключилась. - Не в нем дело - в ней. Бэлла, как отца дочери похоронила, так одна и живет. Любит, видать, до сих пор. Она даже сюда уехала, чтоб о нем ничего не напоминало.
- Откуда уехала?
- Из Санкт-Петербурга. Тетка у нее там осталась.
- А, скажите, Маруся, в августе Изабелла в Питер ездила?
- Да, - немного удивилась вопросу хозяйка. - Дочь устраивала в институт, в августе домой вернулась. Девочка теперь там, она здесь, - и вздохнула непонятно отчего.
Павел задумался: как бы выпытать осторожно, не вызывая лишних вопросов у Полонских. Ведь не мог он ошибиться, не мог, но как же такое возможно? Двойник?
- Девочке-то сколько лет?
- Восемнадцать. Девятнадцатый пошел.
У Олеси был ребенок, и он того не знал? Ерунда. Она неопытна была в постели, девственница. Да и Барсуков сказал, что детей у Олеси не могло быть после операции - пришлось удалить поврежденные органы слева. А тот, что был, родиться не мог, по той же причине - удалили.
Тогда как же нарос ребенок?
Значит, не она?..
- Скажите, Маруся, а шрамов у Изабеллы нет? Слева на животе?
Женщина внимательно посмотрела на него:
- Странный вопрос.
- Понимаю, и все-таки прошу: ответьте, это очень важно для меня.
- Есть шрам. Послеоперационный рубец, как раз слева, - бросила и отвернулась. Видно, тема эта была ей неприятна, а Павел от ответа сам себя потерял. Плеснул полный бокал коньяка и выпил залпом под обалдевший взгляд Гарика.
Как же ты могла, как же ты, Леся… Глупая… милая…
- Что с вами, Павел? Разволновались… Знакомая?
- Нет, - бросил, играя желваками и еще не зная, чего хочет больше: пойти прямо сейчас к ней и сказать все, что думает, накричать, обвинить, выплеснуть все, что пережил, передумал за эти годы, а потом обнять и больше не отпускать. Или справиться с собой, сдержаться - познакомиться, как посторонний, и посмотреть на любимую, как она себя поведет, а потом признаться, кто он.
"Водевиль!" - тряхнул челкой и потер затылок.
- Расскажите о ней все, что знаете. - Он не просил, он приказал. Маруся выгнула бровь, оскорбленная и растерянная таким тоном. Гарик крякнул, переглянувшись с супругой:
- Ну ты, старичок…
- Извини, - сообразил Шлыков. - Но мне очень важно знать про нее все, только чтоб она не знала…
- Она что, в розыске? Опасная преступница? - не скрыла сарказма Маруся.
- Нет, обещайте, что не скажете ей, и я скажу, кто она.
- Но…
- Только так и не иначе.
- Будь по-твоему, - тут же согласился заинтригованный Гарик. Полонская же с минуту сверлила взглядом гостя, видимо, соображая, а не послать бы его по холодку в ночь и неопределенность? И все ж любопытство победило.
- Хорошо.
- Вам можно верить?
- Мне можно, и ей, если я сказал, - заверил Полонский.
- Я не настолько глупа, чтоб идти поперек спецорганов, - начала злиться бестактности Шлыкова женщина.
- Извините, Маруся, но может получиться путаница, которая приведет к волнениям, абсолютно не нужным в данном деле. Насколько я понимаю, она ваша подруга?
- Да.
- Давно дружите?
- Очень. Ляля, дочь Бэллы, девочка болезненная, я тогда педиатром на их участке работала, встречались чуть не каждый месяц, а то и неделю. Так и подружились. Шестнадцать… нет, пятнадцать лет уже, как они переехали к нам.
- Из Питера?
- Не-ет, - задумалась женщина, видимо, раньше об этом она не думала. А тут в свете интереса федерала приняла за странность. - Из Надыма, кажется.
- А девочке, сколько лет было?
- Три. Роды нормальные, в срок, - протянула задумчиво.
- Отец кто?
- Понятия не имею. Бэлла эту тему всегда обходила. Знаю, погиб до рождения девочки.
- Где?
- Не знаю.
- Фамилия?
- Да не знаю! У девочки и матери одна фамилия: Томас, девичья, Изабеллы. Не регистрировалась Бэлла с отцом ребенка.
- Но хоть как звали его знаете?
- Павел. Ляля "Павловна" по отчеству.
Шлыков забыл, о чем спрашивал. Он уставился на фото, пытаясь найти хоть малейшее сходство девушки с собой. Ноль. Это что получается: у него есть дочь, а он не в курсе?
Выходит, либо он ошибся, и никакая Изабелла не Олеся, и у него обман зрения, либо Олеся родила ребенка и записала на него.
- Ерунда какая-то, - нахмурился. - Она служила?
- Кто? - в унисон воскликнули Полонские.
- Томас.
- Где? - начала раздражаться Маруся.
- В Афганистане.
- Да вы что?! Нигде она не служила!
Гарик же не разделил мнения супруги. Взял в рот кусочек лимона, прожевал, задумчиво поглядывая на тарелки, и выдал:
- Могла.
- Что?! - возмутилась женщина, взглянув на мужа, как на ненормального.
- Могла, Маруся, - кивнул подтверждая. - Я тебе не говорил, как-то не думал всерьез, но подружка твоя больно крученая. Выдержка, хладнокровие. Сама себе на уме. Оружие знает. Помнишь, на пикник ездили, мужикам еще поохотиться вздумалось? Ну, какая охота в июле? Понятно, так постреляли в белый свет, как в копеечку. А Бэлла сначала винтовку в руки брать не хотела, а как взяла… Знает она, как с оружием обращаться, и стреляет очень даже хорошо. Не знаю насчет службы в Афгане или еще где, но не исключил бы. И мутное что-то есть, да, - качнул пальцем, глядя на друга. - Реакция. А еще взгляд. Сейчас - нет, но тогда, еще лет десять назад, меня ее взгляд сильно настораживал. Повидал я таких. Наш это был взгляд. Пацаны из Кабула прилетали именно с такими взглядами. А как-то, помню, сестрой ее назвал, так она побелела и глаза стали… зрачки большие, испуганные. Долго потом не приходила к нам, но… детей нам Бог не дал, Лялька ее, считай, наша дочь и сама Бэлла, что сестра. Ты чего интересуешься-то? Колись давай, не крути. Личное или служебное любопытство?
- Личное.
- Оп-па… - откинулся на спинку стула Гарик, разглядывая Павла. Маруся насторожилась, подалась к гостю:
- И что?..
- Если у меня нет склероза и не выжил из ума, Изабелла Томас - моя жена Олеся Казакова, которую вот уже шестнадцать лет я считал погибшей. Мутная история. Застрелила замкомбрига и застрелилась сама. А нас в это время в горах зажали. Потом плен. А когда "Каскад" нас вытащил, Олеси уже не было.
За столом воцарилась тишина. Маруся хлопала ресницами и морщила лоб. Гарик хмурился, потом взял бутылку и наполнил бокалы до краев.
- Да-а, старик, тогда ты вовремя появился.
- Поясни.
- Бэлла вбила себе в голову, что больна раком.
Павел обвел внимательным взглядом супругов. Маруся кивнула:
- Бэлла удивительно упрямая и замкнутая. Она иногда напоминает мне сомнамбулу - живет и будто не живет… А здесь при плановом осмотре обнаружили у нее уплотнение слева, вот она и решила, что у нее онкология. Я ее по всем светилам провела - нет ничего. Но она не верит, уперлась. У меня такое чувство, что она даже рада, что может умереть, и цепляется за придуманный диагноз. Что я только ни делала, как ни убеждала - ведь точно опухоль заработаешь. Она отмахивается и продолжает верить, чахнет, слабеет. И еще больше уверяется в том, что действительно больна. И вот-вот умрет. Поэтому та дочь и отправила подальше от себя, чтоб та не узнала. По клеточке ее от себя отдирала, извелась вся, и все ж склонила к мысли, что здесь ей не место, спровадила к тетке. Уговаривала я Бэллу - давай на обследование. Тоже нет. Одна надежда: устроить ей хорошую встряску, извилины на место поставить, чтоб нормально работать стали. Думала, влюбится, пройдет блажь. Она, словно Спящая красавица - просто засыпает, и все… Что она себе накрутила, почему и зачем, понять не могла. А уж что делать, вообще ума не приложу. А ведь жалко, хорошая она, но до чего ж упрямая. Губит сама себя и радуется! Ждет - когда же! Вы только представьте, Павел. Ужас.
Павел задумчиво смотрел на коньяк в бокале, молча выпил его и спросил:
- Она так и боится крови?
- Да. С нашатырем рядом стояла, когда кровь у нее из вены брали. Неужели вы и об этом знаете?
- Он же сказал…
- Не верю, быть не может! Она бы мне сказала! Мне бы она точно сказала! Да и что скрывать, зачем? От меня, самой близкой подруги?
- Есть такие вещи, которые и от себя порой хранишь в тайне. Я тоже очень долго забывал, что там было, Маруся, - вздохнул Гарик, сложил руки на стол и уставился на пустую бутылку коньяка: еще бы пару замахнуть.
Павел долго молчал, а потом спросил:
- Встряска, говорите, нужна?..
- Нужна. Причем на уровне шокотерапии, чтоб все негативные мысли из головы вылетели!
- Шокотерапия?
- Старик, если ты, правда, не ошибся, и меня чутье не подвело, то Бэлле такую встряску надо устроить, что и нам с тобой. Птицу стреляную криком не испугать, - заметил Полонский.
- Знаю, Олесю и раньше было трудно испугать.
- А сейчас тем более - горизонтально ей на все. Она смерть торопит, а зачем? Похоже тебе ответ только и известен.
Павел потер подбородок в раздумьях и кивнул, а потом нехотя рассказал, что произошло шестнадцать лет назад.
Тогда же, посовещавшись, они все вместе и решили, как разбудить Фею.
- Сможешь? - с сомнением спросил друг.
- Я больше ее не потеряю, - только и ответил Павел, и у Гарика отпали все вопросы и сомнения. Он лишь поежился:
- А я б, наверное, не смог. Размяк.
- Смог бы. Если б любил.
- Ты б сначала проверил, старичок, чтоб действительно путаницы не получилось.
- Проверю. Труда не составит. Хотя у меня сомнений нет.
И проверил. На сбор информации и уточнение ушло две недели. Чендряков собирал ее в Санкт-Петербурге, Павел пристально следил за Изабеллой-Олесей здесь. У него не было сомнений, что это она, но он не приближался, не спешил объявить о своем возрождении, пребывая в некотором смущении из-за многих аспектов дела. Павел порой злился на свою любимую, порой сомневался, что она вообще помнит о нем. Да и нужен ли ей человек из далекого прошлого? Сколько любимых было у каждого из живущих, но каждый ли из них помнил о них? Шестнадцать лет - большой срок, слишком тяжелое испытание на прочность чувств. Порой и меньший срок стирает память о лучших днях, самой крепкой привязанности.
Павел решил начать все сначала. Устроить Олесе встряску, а заодно узнать, помнит ли она его, а там, по ходу дела, и решить, открываться или нет. Он хотел, чтоб она жила, а не ломать ей жизнь. Помнит, нужен - откроется, останется. Нет - отойдет, как это ни тяжело, ни больно, и будет следить за ней со стороны, не проявляясь и не навязываясь.
Конечно, ему хотелось верить, что Олеся не забыла его, что любит до сих пор, но пройденный путь, опыт не давали увязнуть в иллюзиях, заставляя реально смотреть на происходящее.
Тринадцатого он подвел итог и зарезервировал номер в закрытом реабилитационном центре для прошедших "горячие точки" на себя и свою жену, получил отпуск и переговорил с психологом, который и посоветовал вернуть психику женщины в исходную точку - в привычное состояние стресса. И уже из этого состояния выводить ее пошагово, под контролем.
Четырнадцатого план был составлен и выверен.
Пятнадцатого Павел произвел выстрел. Именно это было для него самым тяжелым, потому что пуля была настоящая и целился он не в манекен…
ГЛАВА 8
Высокие стены, железные ворота, пропускной пункт. Мне показалось, что поверху бетонных плит не хватает колючей проволоки. Хотя сбежать отсюда будет трудно - тайга, глушь, зима.
Павел показал удостоверение крепкому пареньку в форме. Тот кивнул, и второй охранник открыл ворота.
- Это тюрьма? Психлечебница? - спросила я.
- Пансионат, - бросил мужчина, въезжая за ворота. - Предупреждаю сразу: видимая охрана - лишь десятая часть невидимой.
Что ж, спасибо за информацию.
Я внимательно осмотрелась: сквозь стволы елей и кедров можно увидеть берег заснеженного озера, деревянные домики шикарной архитектуры. Но мы въехали в подземный гараж высокого здания, похожего на гостиницу.
Мужчина поставил машину и повел меня к лифту.
- Красиво, - оценила я узкий диванчик в лифте и картину Рериха над ним.
Что-то дзынькнуло, и двери открылись. Ничего себе сервис!
Мы оказались в просторном холле. Налево, направо - коридоры, прямо - стеклянные двери главного входа, ковровые дорожки, уютные кресла, столики с газетами и напитками, стойка портье, но за ней стояла женщина в медицинской форме - белом халате с зелеными вставками и в зеленой шапочке. Очень представительная мадам, оценила я: гладко зачесанные светлые волосы, скромные сережки в ушах, легкий макияж, бесцветный лак на коротких ноготках, ухоженные руки без колец; гордая осанка, милая улыбка. У входа - дуб-охранник. Именно дуб - здоровый, высоченный, с сонно-равнодушной физиономией, взглядом серых глаз.
Павел положил на стойку перед женщиной удостоверение.
Та чуть не присела в реверансе:
- Здравствуйте, рады вас видеть, - пощелкала кнопки, выискивая что-то в компьютере, и подала ключ. - Ваш номер - двести семнадцатый. Как насчет ужина?
- В номер.
Мужчина сгреб ключ и удостоверение и подтолкнул меня обратно к лифту.
- А если я сейчас закричу "похитили", что будет? - тихо спросила я его.
- Ничего. Персонал пансионата слышал и не такое.
Интересно…
- Очень специфическое заведение закрытого типа?
- Очень.
- Психи, неврастеники, буйные?
- Смотря, что ты вкладываешь в это понятие. - Павел вывел меня из лифта на этаж.
- А ты что вкладываешь? - Я огляделась: уют, тишина, изысканный интерьер.
- Тебе бы здесь понравилось. Шестнадцать лет назад.
- То есть?
- А ты вспомни себя после Афгана - поймешь. - Павел мельком взглянул на меня и открыл дверь с номером "217".
- Я не была в Афганистане, - процедила, нехотя проходя в номер.
- Изабелла Томас была в Афганистане, работала телефонисткой в бригаде полковника Шаталина. Получила ранение, комиссована. Вернулась домой в конце октября восемьдесят восьмого года. Я проверял.
- Значит, я не та Изабелла Томас.
- Давай не будем спорить, - поморщился мужчина, скидывая куртку. - Располагайся. Это твое место обитания на ближайший месяц.
- У меня работа. Я и так твоими молитвами пропустила два дня.
- Маруся тебя уволит.
- Маруся?.. - Понятно. Я плюхнулась в кресло, несколько раздраженная происходящим, уставилась на телефонную трубку, стоящую на столе. - Вы уже и это за меня решаете? Я вам не мешаю?
- Душ принять не хочешь? - спросил в ответ Павел.
- Полотенца нет.
- Здесь все есть. Полотенца, халаты, белье. Все: от зубной пасты до расчески. Но если что-то надо - скажи, будет. Телефон внутренний.
- Предупредил?
- Не злись, - навис надо мной, заглядывая в глаза.
Черт! В этом-то и соль - я не могла разозлиться на него по-настоящему и сама не понимала - почему. Ведь поводов хоть отбавляй: не только разозлиться - убить за все свершенное. А мне даже нравится этот мистер X и даже очень, если уж быть честной. А еще я, пожалуй, благодарна ему за возвращение к жизни, как это ни возмутительно звучит.
Наверное, я повредилась рассудком. Да, давно и бесповоротно, как любой, для которого стресс - норма, а норма - стресс.
Я вздохнула:
- Уговорил, пора в ванную, - может, после извилины на место встанут? Кстати, как это чудное место называется?
- Реабилитационный центр ФСБ.
- А почему здесь, а не на Канарах?
- Экологически чистое место, тишина, покой, безлюдность. Персонал - невидимки. Хвойный лес. Полезно для психики, восстановления нервов.
- Неясно, какое имеет отношение Маруся к данному заведению вообще и ФСБ в частности? - спросила, делая обход помещения. Три комнаты. Спальня с широкой кроватью, кондиционером, платяным шкафом, комодом, милыми шторками на окнах, светильниками, зеркалом.
- Никакого. Ни к тому, ни к другому.
- Гарик?.. - гостиную я уже видела: домашний кинотеатр, бар, кресла, уютный диван.
- Ответ тот же.
- Тогда чья идея устроить мне экстремальный отдых, в котором я не нуждалась?
- Общая.
- А зачем? - Третья комната: книжный шкаф, бильярдный столик, диваны. А где еще одна спальня? Или мы будем спать вместе? Или он поселится в соседнем номере? Или вообще уедет? Нет, это форменное свинство!
- Затем, что сама ты о себе позаботиться не захотела. И наплевала на близких.
- А "близкие" - это ты и Полонские? А забота - это выстрел, похищение, шантаж дочерью, пистолет у виска? - Я развернулась к мужчине.
- Изуверские игры доставили мне не больше удовольствия, чем тебе.
- Тогда зачем ты это делал?
- Чтоб Спящая красавица очнулась. Ты ведь прекрасно меня поняла.
- Ее будили по-другому.
- Это еще впереди.
- Ага? То-то я смотрю, спальня здесь одна. Надеюсь, ты не всерьез?
- Всерьез.
Он не шутил, я видела это по глазам, и так же понимала, что скорей всего сдамся на их милость, но… Паршивый прагматизм - а что дальше?
- Сними соседний номер, раз тебе не терпится стать прекрасным принцем.
- Нет, я останусь здесь.
На насильника он не похож, бояться мне нечего, но с его стороны, а как насчет себя самой? О, я чувствую, меня ждут большие сюрпризы.
- Ладно, обсудим позже.
- Уже обсудили. Как насчет душа? Ванная комната слева.
- А как насчет работы? С чего вдруг вы дружно решили меня уволить? А кто меня и мою дочь будет кормить?
- Я.