* * *
Я не упускала случая показать Ивану, как безобразен пьяный человек. Как видела синекожего обоссанного мужика, говорила:
- Смотри, Ваня, зомби.
Но Иван на это только плечами пожимал:
- Да ладно, - говорил. - Нормальный дяденька.
А вчера его мировоззрение наконец-то повернулось. Вчера Вова хоронил друга. Такой повод выпить в нашей провинции не пропускают даже язвенники. Шиша ввалился в калитку по широкой синусоидной траектории. Босый, мгновенно оценив состояние гостя, бросился в будку и втянул за собой цепь. Мы кинулись к воротам и задвинули засов, но пьяный Шиш силен, как Илья Муромец - ворота со звоном отлетели в сторону.
- Любимаямаяхде? - спросил Шиша.
- Ушла, и ты уходи.
- Ща убью-зарежу, - ласково ответил Шиш и потребовал сигарету.
Рома вынул изо рта только что прикуренную сигарету и, злорадно улыбаясь, протянул на расстоянии вытянутой руки. Вова сфокусировался и сделал несколько плавательных движений, пытаясь ухватить подгон. Ванька захихикал.
- Всех убью, - ласково хлюпнул Вова.
- Инга, вы собирались к врачу, - напомнил Рома. - Вот и идите.
Повторять не пришлось, мы с Ванькой живенько потрусили в дом одеваться. Мне было страшно оставлять Рому один на один с зомби.
- Да ладно, - успокоил меня Иван. - Что, Рома не мужчина? Справится.
В глубине дома хлопнула входная дверь и тяжело заскрипел пол - Вова ввалился в хату. Мы с Иваном ушли огородами через заднюю дверь, застегивая на ходу штаны. Вернувшись из поликлиники, мы застали вполне мирную картину: Вова сидел на лавочке и под ласковым присмотром Ромы пускал слюни. А в прихожей нас ждал погром. Оказалось, что мы с Ванькой пропустили самое интересное. Пока нас не было, приходила Валентина-несушка. Рома пытался остановить ее на пороге, предупредил, что в доме пьяный Шиша.
- Ничего, - сказала Валентина. - Он меня не знает и не тронет.
И вошла.
- Кто такая? - спросил Вова. - Щас убью-зарежу.
- Да я сама тебя убью! - гордо ответила смелая несушка и стукнула Вову по голове туфлею.
Вова рассвирепел и бросился мстить. Пьяный Вова силен, но медлителен. Он махал руками, пытаясь ухватить Валентину и одновременно удержать равновесие. Свернул стол и запутался в ботинках. Валентина сбежала, и Вова отомстил выложенным на столе овощам.
- Вот тебе, вот! Всю башку твою вот так! - говорил он, кромсая кочан капусты.
- И кишки твои вот так, так вот, - ревел он, потроша пакет перловки.
- А потом я тебя выкину нахуй! - орал он, вышвырнув во двор тыкву.
Упав, тыква получила несовместимые с жизнью увечья, и Вова удовлетворился. Пошел на лавочку передохнуть. Там мы его и застали, вернувшись от врача.
- Инга, - обрадовался мне Вова. - Иди сюда, я тебя зарежу.
Я поняла, что пришло время платить по счетам за собственную стервозность, и убежала в дом. Вова поволокся следом, но свалился по дороге богатырским сном.
- А я пьяных не боюсь, - похвастался мне Иван. - Они злые, но медленные. У нас есть право убежать.
А я воспользовалась правом телефонного звонка и вызвала Ольгу, чтобы она сама дрессировала свое домашнее животное. Ольга притрусила домой, побив все рекорды скорости. Ее рекорд был напрасен: Вова мирно проспал до утра.
* * *
Умирает наша красавица белоснежная невеста Жучка. Сожрала что-то не то. Уже отнялись задние ноги. Реву - не могу. Вова удивляется, чего так из-за кошки переживать. Вот он друга похоронил, это повод для печали, да. А тут - всего лишь животное.
- По людям убиваться надо, - говорит. - А кошки новые народятся.
Или народятся, или придут. Во дворе уже вторые сутки терпеливо мокнет драный рыжий кот, просится к нам жить. Из всех Жучкиных ухажеров этот самый мерзкий. Плоскомордый полуперс, шерсть с проплешинами. Он все лето срал на нашей веранде и выкапывал лук из грядок. Мы его гоняли свистом и топотом, кидались яблоками.
- Хоть бы под автобус попал, падла, - сказала как-то в сердцах Ольга.
А Толик-алкоголик за него вступился:
- Не обижайте его, - попросил. - Он несчастный, его никто не любит.
Мы поняли, Толик говорил о себе. Но отношение к коту изменили, перестали гонять. Недавно Ромка кинул ему кусок колбасы и в ответ получил дружбу. Назвал бомжа Джоником, Джонни. Кот быстро привык к имени, перестал от нас шарахаться, стал захаживать к Ромке в сарай. Вчера залез к Женьке на колени, замурчал. Женька гладила его по проплешинам, пока не увидела, что шерсть Джоника кишит белыми полупрозрачными жучками. Вскрикнула, скинула, отряхнулась. Джонни отнесся к женской истерике с пониманием. Сделал круг и снова влез на колени.
- Не бойся, он не заразный, - успокоил Женю Ромка. - Я его уже давно глажу. Главное, руки после него мыть не забывай.
Жучка умирает, а жизнь идет дальше. Неистребимая. И если когда-нибудь Землю накроет глобальная катастрофа, и она превратится в ледяной шарик, на ней выживут бактерии, из которых снова народятся кошки. Это будут совсем другие кошки - может, с жабрами или шестилапые. Так, может, Вова прав - стоит ли так рыдать по одной-единственной Жучке?
* * *
Говорят, в умирании есть три стадии: отрицание, смирение и ожидание. На стадии отрицания я поила Жучку вазелиновым маслом и водкой, а Ольга вынесла в огород - пощипать травки. На стадии смирения я отревелась и уложила кошку под кровать в темное местечко. Думала, до утра она не дотянет. Но утром на нее чуть не наступили, она возмущенно мявкнула. Я аккуратно переложила на другой бок, сказала:
- Умирай спокойно, милая.
Хлюпнула носом, погладила по холодному боку. Хорошо, что кроме меня-идиотки в нашем теремке есть Женька. Днем Женька догадалась кошку покормить. Кошка была смертельно голодная, сожрала пакет сметаны. На следующее утро она окончательно восстала из мертвых и залезла ко мне на одеяло. Сегодня ест и спит. Даже немного прошлась. Задние ноги при ходьбе валятся набок. Если тронуть за бочину - орет. Скорее всего, ее погрызли собаки. Жучке повезло, позвоночник цел, а синяки фигня - пройдут. Домашние обозвали меня паникершей. Какое счастье, что они правы!
Кошка жива, Вова в завязке, картошку выкопали, пора домой. Собираюсь понемногу, пакую вещи. Одних трав у меня здоровенная сумка. Вова заглянул и присвистнул.
- Я знал, что ты ведьма! Выглядишь на пятнадцать лет. И меня чем-то опоила, уйти не могу.
- Больно ты нам надо!
- Я хороший, увидишь.
Ну-ну… Но, видимо, Вова и правда не так плох, потому что вчера его очень настойчиво пытались вернуть в семью. Так тянули, что сломали два ребра. Вова проявил твердость и поймал на грудь кипящий чайник. В дверях увернулся от сковородки. Бежал из семьи, теряя тапки. На лестнице жена пыталась снять с него штаны, потому что сама их покупала. Вова штаны отстоял, в них одних и ушел.
- У меня все было, а теперь ничего нету, - сам того не зная, процитировал он Шнура.
- Ничего, Вова, нового добра наживешь.
- Да ну… Дай своего вина стаканчик, душа у меня болит.
А вот этого фига! Раз Вова теперь наш, будем воспитывать, как детей Лапезо - трудотерапией и обнимашками.
- Ведьма ты!
- Тогда иди свяжи мне метлу - полетаю.
- Я не могу, у меня ребра болят.
Ленивый, черт. И запойный. Вова - самый трудный их всех наших подростков. И закостенелый уже, шестой десяток давно разменял. Работать над ним и работать. Я в его перевоспитание не верю. Так что пусть Ольга сама, а мы посмотрим.
* * *
Мы с Ромкой уехали из Орши на исходе октября. Через неделю к нам переехала дочь с зятем. Они помирились и решили кардинально изменить жизнь. А может, тот, кто исполняет желания всех живых существ, прислушался к Ромке, который так не хотел расставаться с Мией, или к самой Мие, давно мечтавшей жить в Питере. Хотя, есть еще кто-то, кто очень нас всех ждал. Олег, верный своим принципам, ругается на всех за не закрытые тюбики зубной пасты и по ночам обнимает меня так, то я даже сквозь сон понимаю, как он боится меня потерять. А я… Я одной ногой осталась в Орше. По ночам делаю уроки с Ванькой, ругаю Ваську за кошку, пеку небоскреб блинов и бесконечно подметаю провалившиеся полы, потому что слепая дура Ольга совсем не видит грязи. Так за ночь умотаюсь, что, проснувшись, не сразу понимаю, где я и почему в ногах вместо белой кошки спит черный кот. Мое недоумение длится не дольше секунды. Кот, увидев, что я открыла глаза, тут же начинает требовать кормежку. А на его голодные вопли приоткрывается дверь, и в комнату заглядывает Мийка:
- Бабушка, я тебя люблю! Дай мне мочалку, я пойду посуду мыть.
Второе предложение варьируется до бесконечности - дел у Мийки много. Впрочем, как и у всех нас. Наш новый Теремок строится заново в потоке неистребимой жизни.
© Copyright Инга Киркиж (adelaida4@mail.ru), 25/10/2012.