* * *
Дети обедают, на стекле бьется жирная муха. Не выдерживаю, шлепаю муху полотенцем. Муха отключает жужжалку и отлетает куда-то выживать. И вдруг Василий поднимает от тарелки сияющее лицо, вопит:
- Смотрите, что у меня в тарелке!!!
В его тарелке между салатом и котлетой выживает муха. Она контужена и тяжело крутит головой. Вокруг вкусно пахнет, тепло и веселый зеленый на желтеньком. Муха решает, что все обошлось. А я понимаю, что аут - сейчас Василий сблюет и вывернет тарелку на пол. Или сперва вывернет тарелку, а потом сблюет - не суть. Потому что дворянин Фавстов очень брезглив. Если кто-то трогал хлеб - есть не станет. Если отпить из его чашки, выльет остаток в ведро. Вчера Мийка померила его тапки, так Василий отказался их надевать. А тут муха! В тарелке! Его прабабушка мещанка Мешкова, если находила муху в сахаре, вытряхивала сахарницу в мусорное ведро и стерилизовала кипятком. Однажды ее сын и теперь уже покойный дед нашего Василия купил в магазине "Спорт и отдых" десяток пластмассовых мух и довел свою мать до изнеможения - она десять раз за один вечер простерилизовала сахарницу и дважды сбегала в магазин за новым сахаром.
А брезгливый Василий восторженно вынул контуженную муху из тарелки, раздавил ее пальцами, выбросил в ведро и спокойно продолжил обед.
* * *
Традиции нашего дома это не только мусор и тряпки, это еще и летние каникулы. Все разбросанные по Питеру бабушкины внуки съезжались сюда. Старый дом после зимней спячки наполнялся детским визгом и бабулиными матюгами. Последние годы традиция прервалась - внуки выросли, а правнуки имеют своих бабушек и в Оршу как-то не попадают. А тут в середине лета мне привезли Мию. Мия мне внучка. Мы с дочерью каждая в свое время поспешили с материнством. Я родила Дашу в девятнадцать, а она - в семнадцать. В тридцать шесть я стала бабушкой, и у всех по цепочке соответственно повысился статус. Моя маман в своем вполне бабушкином возрасте скакнула в прабабки, а бабушка в наше долгожительском роду шагнула дальше всех, до двойного пра-. Правда, Мийку она так и не увидела, не успела. Нам все казалось, что приедем еще, повидаемся - не сейчас, так потом. За бытовыми делами как-то забывается, что потом может и не быть.
Даша перешагнула порог старого дома и наморщила нос.
- Фи, - сказала. - Старухами пахнет.
И добавила:
- Ты, мама, не обижайся, я тут надолго не останусь.
А Мийка напротив, тут же выпросила разрешения не уезжать. Она за всю свою трехлетнюю жизнь ни разу не покидала пределы больших городов - Москвы и Питера. Бабушкин дом показался ей, как и мне когда-то, раем, где яблоки и груши падают прямо с неба, а коза - не только сказочный персонаж. Как и положено в раю, Мийка первым делом отказалась от обуви и одежды. От рассвета до заката она носится голышом и ищет себе занятий.
- Инга, мне очень-очень нужно работать!!! Я очень-очень-очень хочу тебе помогать! Можно?
- Можно.
- Дай мне скорее ножницы!
- Зачем они тебе?
- Там отрезать надо.
- Что отрезать-то?
- Не знаю пока.
* * *
Рома по-прежнему говорит во сне. Но теперь к нему не ходят друзья, всех вытеснила Мийка. Рома, накувыркавшись с детьми за день, продолжает воспитывать их во сне. Сегодня вдруг выдал:
- Мия! Мия! Мийка, чего ты хочешь?
Громко так, я даже испугалась, что разбудит Мийку. Мийка, не просыпаясь, проклянчила:
- Ну, один кусочек только!
И хрюкнула, засыпая.
Мы с маман и кузиной Эллой повели детей в городской парк на аттракционы. Получился цыганский табор - трое взрослых, семеро детей. Дети в парке рассыпались, как бисер: один хочет на машинки, другой на качельки. Пока всех собирали, потеряли Мийку. Каждый утверждал, что она только что тут была, но куда делась - неизвестно. Бегаем, ищем, кричим - без толку. Меня чуть родимчик не хватил. Потом смотрю, на одной карусельке сидят растерянные дети, вокруг бегает растерянная билетерша, а сама карусель стоит на месте. Присмотрелась и точно - Мийка там. Сидит на пластиковой лошади, вцепившись в поручни, и никто на целом свете не может ее оторвать. На все попытки персонала снять безбилетника с карусели, Мийка канючит:
- Кататься хочу! Ну, пожалуйста! Я вас умоляю!!!
Я сказала билетерше, что все нормально, девочка моя, и я сейчас метнусь за билетом. Карусель тут же пришла в движение, а Земля завертелась вокруг солнца в обычном режиме.
После парка зашли в магазин. Дети просили пить. Маман купила квасу и единственный, потому что последний пластиковый стаканчик. Дети долго пили из него по очереди. Потом маман решила покормить детей колбасой, встала в очередь. Потом он придумала взять хлеба в другом отделе. Дети делили стакан, ныли, ссорились, играли в войнушку и скрипели дверной пружиной. Продавщица отпустила маман колбасу и хлеба и спросила:
- Вы все купили?
- Да, - поняла намек маман и скомандовала: - Дети, проваливайте!
* * *
В середине лета, когда большие города превратились в адское пекло, ко мне потянулись друзья. Вообще-то, одним из незыблемых бабушкиных принципов было категорическая изоляция дома от чужаков. Чужими считались все, кроме кровной родни. Поэтому, получая письма с просьбами погостить, я шла с ними к тетке, а она отвечала всегда одни и то же:
- А давай это будет самый гостеприимный дом на планете?
Удивительно, как влияет на пространство одно-единственное "а давай". Дом у нас не большой, в три комнаты. При бабушке здесь не помещалось больше шести человек, а мы легко складировали для сна пятнадцать. И все же, иногда в нем случалось перенаселение. В такие дни мы утрамбовывались, как могли. Однажды Рому положили спать с Мийкой. Она всю ночь складывала на него руки, ноги, голову и норовила свалиться с кровати. Рома ее обнимал, чтоб не падала, и подставлял мягкие части тела в качестве подушек. По утру в нем проснулась нежность. Теперь Рома мечтает завести себе свою Мийку или стать моим зятем, чтобы не расставаться с той, что уже есть. Кажется, бывший алкоголик и придурок вернется домой тем человеком, которого из него тщетно пытался вырастить папа. А мы с теткой все ломаем голову, как бы его вообще не возвращать, себе оставить.
А возвращать уже скоро - пол-лета пролетело, как скорый поезд: с громким визгом и криками, стуча молотками, обдирая колени и вытаптывая грядки. За поездом не угонишься, как ни старайся. Я поняла это только вчера, когда оказалось, что ничего не успеваю. Вчера мы строили печку. И позавчера - тоже. И сегодня продолжим. Печник Петр приходит в восемь утра и пашет, как конь, оставляя после себя кучи глины и песка на полу. Это у него называется смена. Когда заканчивается его смена, начинается наша - все убрать, вымыть, застелить стол, приготовить ужин, вымыть детей, постирать изгвазданное за день, разобрать по местам сползшее в кучи. А в огороде прут ягоды, с неба падают яблоки, на грядках пучатся огурцы. Нужно снимать, собирать, варить, закатывать, продавать, наконец. Потому что столько добра, сколько родит бабушкино хозяйство, не съест за год и рота голодных солдат.
Вчера мы с теткой размечтались вырубить все нахрен и засадить газонной травкой. На травку поставить качельки и бассейн, по деревьям развесить гамаки. Тогда всей заботы у нас будет косить да бассейн чистить. Но это не сейчас, конечно же. Потом когда-нибудь, когда вырастут детишки и дом опустеет. Да только опустеет ли он? Да и зачем? Может, лучше взять из приюта еще одну маленькую девочку? Такую же, как Мийка. Чтобы, когда дочь заберет свое сокровище в Москву, у нас было кому капризно ныть, шкодить и заливать водой кровати, как только мы на секунду отвернемся. Тогда, глядишь, и Рома нами останется - новую девочку нянчить.
* * *
Ольга с невесткой Татьяной собирали смородину и шумно обсуждали, когда и как нужно копать чеснок. Каждая спорила до хрипоты. Конец пререканиям положила Мийка. Она сказала: "Внимание, я сейчас спою вам оперу".
Первые строки оперы были: "Да, конечно, вы все это знаете. И это главное открытие года".
Тетки притихли, заслушались. Опера развивалась. В нее вплетались мотивы классических арий и попсовые шлягеры. Сюжет терялся в сложных ассоциативно-логических цепочках. А закончилось все энергичным припевом: "Барабаны и глисты, и бумажные листы. У-у-у, у! Глисты из жопы!"
- Давай эту девочку себе оставим? - предложила Ольга. - Отдадим ее в музыкальную школу и вырастим рок-звезду. Спорим, ее возьмут? Там вообще-то с семи, но нашу и в три года примут.
Отдать детей в музыкальную школу - не просто мечта, а обязательная программа моей тетки. В этом году в музшколу пойдет Евгения и Василий. Ивана не взяли, потому что у него напрочь отсутствует слух и чувство ритма. На него посмотрели с сожалением и сказали, чтобы он приходил на следующий год, когда зубы отрастут - тогда его определят на трубу. А Василий сам попросился на трубу. У Василия обнаружилось идеальное чувство ритма и абсолютный слух. Ему показали несколько инструментов, он выбрал самую большую трубу. Эта труба надевается на трубача и делает пук-пук. Когда Вася ткнул в нее пальцем, тетка побледнела и сползла по стене, а суки-педагоги радостно заулыбались. На эту трубу у них никогда нет желающих даже двоечников. А тут Вася с идеальными параметрами. Вася будет играть своё пук-пук в похоронно-свадебном оркестре. Это так соответствует его чувству юмора! К тому же это очень просто, там всего три клавиши. То, что надо для мальчика-аристократа.
* * *
Тощая девчонка с кривыми зубами и легкой косинкой в глазах смотрела на нас с Мийкой в упор и ковыряла в носу. За ее руку держался кривоногий пацан, явно брат - такой же бледный, кривозубый и по-мультяшному косой - один глаз на девять часов, другой на пятнадцать. Недалеко в кустах культурно отдыхали их родители - молодая, но уже спитая мать с беременным чревом и дружелюбный отец, не вяжущий лыка.
- Как тебя зовут? - спросила я девчонку.
- Дарьяоливиясергеевна.
- Как-как?
- Дарья Оливия Сергеевна.
Заковыристо. Не понимаю. Захожу с другого бока.
- Мама как тебя зовет?
- Даша.
- А кто зовет тебя Оливия?
- Я сама.
Ого, думаю, прикольная девочка.
- А это, - Оливия слегка подтолкнула вперед своего брата. - Серега-брат. Он еще маленький.
Познакомившись, Дарья-Оливия и Серега-брат подхватили Мийку и повели ее показывать тайные тропы и самые сладкие ягоды. А когда мы уходили, Сергеевичи долго висели на заборе и махали нам вслед руками. Кричали:
- Увидимся! Приходите!
Конечно, увидимся. Они живут на соседнем переулке. И долго со своими родителями явно не задержатся, ювеналы не дадут. Взять бы их себе - изобретательную девочку и странного брата. А то лето кончится, Мийка поедет домой, нам будет ее не хватать. Вечером озвучила эту мысль за ужином. Иван завопил:
- Ни за что!!!
А Ромка сказал:
- Прокормить такую ораву как-то надо…
* * *
В сказке про Теремок все живут долго и счастливо, но только до тех пор, пока туда не заселяется медведь. Как выяснилось, это неизбежная развязка любой коммуны. Мы поняли это, когда Мультик впал в истерическую депрессию и принялся тиранить окружающих. Его усилиями Ольга то рыдала, то орала на всю округу. Я металась по дому и не знала, куда спрятаться от шума, грязи и страха за Мийку, которая, хоть убей ее, бегала по двору босиком по осколкам стекла и железным стружкам, производимым Мультиком в безумном количестве. Сам Мультик что ни день собирался домой с истериками и обещаниями больше сюда ни ногой, но не уезжал, а продолжал мотать нам нервы. Только Иван был рад и ходил за ним хвостом. Мультик дорожил этой дружбой, брал Ивана с собой в город и на карьер купаться, где учил пацана общению с женщинами.
- А Вова, знаешь, Ынга, шлепнул девушку по жопе. Мы мимо шли, он ей поддал. А она сказала: "Ты дебил?" - делился со мной Иван впечатлениями.
Меня все это, мягко говоря, не радовало. А когда Вова начал рассказывать Ивану о том, как зарезал человека и лихо отмотал за это семь лет, я закатила истерику. Все, что мы вкладывали в Ваню, трещало по швам у меня на глазах. А Ольмихалыч твердила одно:
- Мультик мне почти сын, я не могу так вот его просто выкинуть.
Так что пришлось выкинуться всем остальным. Первым потянулся Рома. Он молча собрал рюкзак и попросил денег на билет. А когда я, пытаясь его удержать, не дала, собрался ехать электричками. Путь он выбрал не близкий - в глухой угол Рязанской губернии, в деревню Лашму к бабушке и папе. Собаками пилить пару суток, не меньше.
- Поехали вместе? - предложил Рома. - Возьмем Мийку и сбежим.
А поскольку Рома мне совсем как родной, а его папа, хоть и бывший, но все-таки муж, я долго не раздумывала.
Организацию побега Рома взял на себя. Купил билеты, рассчитал маршрут и погрузил нас со спящей Мийкой в поезд. Путь выдался не близкий - двумя поездами с пересадкой в Москве и тремя автобусами. Удивительно, как бывают ответственны бывшие придурки. Рома контролировал время, сверялся по навигатору и вел нас к цели. Мне оставалось только присматривать за Мией да тупить в окно на пролетающие мимо пейзажи.
Вскоре мы уже были в Лашме - в тихом месте на берегу Оки с домами-кексами, коровами, лениво бредущими по улице, и звенящей тишиной, от которой закладывало уши. Всех забот у меня было отсыпаться, готовить и штудировать библиотеку. Вечерами мы ходили на родник за водой. Мия с Ромкой барахтались в розовой от заката воде. Солнце протыкалось об еловые пики и сдувалось, заваливаясь за черную кромку леса. На реке качались лодки, в которых неподвижно сидели лашминские рыбачки - обязательно женщины, обязательно с удочками и с обязательным в каждой лодке мужичком, запрокинувшим в небо лицом. Глядя на закат и идиллические картинки чужого семейного счастья, мы с Олегом помирились.
- Знаешь, - сказал он. - Недавно ты мне приснилась. Ты была старушкой, а я укутывал тебя пледом.
- Хватит нам воевать, - согласилась я. - К тому же, у нас дети.
Рома вынес из воды Мию и, пошатываясь то на одной, то на другой ноге, надевал шлепанцы.
- Эй, не урони меня! - крикнула Мия.
- Да ни за что, моя дорогая! - рассмеялся в ответ Рома.
* * *
За время нашего отсутствия Лапезо уехали в лагерь в третью смену, Вася сбежал на ПМЖ ко второй тетке, кошка Репа вышла из дома и не вернулась. Оставшись один, кукушонок-Мультик притих, стал внимателен и послушен. Починил крышу, сломал два велосипеда и водил тетку на карьер купаться. Как только он уехал, в теремок начали возвращаться обитатели: сперва мы с Ромкой, затем Вася из добровольной ссылки, и последними подтянулись дети Лапезо. Жизнь наладилась. Мультик прислал сообщение, что приедет в октябре картошку копать.
- Ну, нет! - заорали все. - Или он, или я!
- Не бойтесь, - сказала Ольга. - Я его не пущу. Сама больше не выдержу.
А Иван промолчал. Он по Вове скучает.
* * *
На исходе лета призрак бабушки посетил Рому. Рома вдруг осознал себя хозяйственным мужиком и решил строиться. За материалом далеко ходить не стал, обосновался в бывшей мастерской, заваленной дровами и прочим негорючим мусором. Первым делом Рома вынес дрова и приступил к раскопкам. С каждым днем он уходит все глубже в культурные слои сарая, от чего у ворот растет и пучится куча самого удивительного мусора, вплоть до странного железного инструмента, утыканного шипами.
Ромка предположил, что это капкан на слона, а я сделала ставку на средневековую инквизицию. Кажется, такая штука называлось нюрнбергской девой. Пыточный инструмент в виде шкафа с шипами внутрь. Туда помещали обреченного на смерть и закрывали такой же утыканной шипами дверью. Шипы были расположены с таким расчетом, чтобы не задевать жизненно-важные органы, а потому человек умирал долго, истекая кровью и мучаясь от страшной боли.
- Дура! - прервала мой экскурс в глубь веков Ольга. - Это борона!
- Она нам нужна? - хищно оживился Рома.
- А пахать ты чем будешь? - ответила вопросом на вопрос Ольга.
Вообще-то Рома уже пахал и справился без бороны. На тот момент мы вообще не знали, что она у нас есть, и Рома вполне успешно обошелся мотыгой. Но спорить с Ольгой он не стал, засунул борону в угол за электропилой и пошел копать дальше.
Ольга, придерживаясь принципа "чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось", в Ромкины инициативы не вмешивалась, но заметно нервничала. Ведь в сарае столько полезного - как бы этот малохольный чего не выкинул. А выкинуть, конечно, было чего. Взять хоть ведро масляной краски. Краска давно ссохлась в камень, но сохранила жутковатый грязно-желтый колер.
- Не смейте ее выкидывать! - рявкнула Ольга. - Это хорошая краска, ею дом красили!
Я удивилась. Потому что была уверена, что дом последний раз красили в 1928 году, сразу после постройки. Но Ольга сказала, ты что? Не помнишь, что ли? Тебе лет пять было, когда бабуля стырила остатки от покраски пола станкостроительного завода "Красный борец". А теперь, раз эта краска восстала из завалов, можно заново покрасить дом. Я сомневалась, что это возможно, но Ольга смотрела на краску оптимистически. Сказала, что достаточно вылить в нее ведро растворителя, и она отойдет.
- Это полный бред, - шепнул мне Рома, когда Ольга ушла. - Даже если она отойдет, в чем я очень сомневаюсь, ты что, согласишься красить дом под какашку?
Вдвоем мы совершили преступление: подловили мусорную машину и вынесли краску вместе с ведром за околицу. Она пролежала у нас без малого сорок лет, а теперь будет вечно покоиться на городской свалке. Когда-нибудь археологи будущего раскопают ее, сделают спектральный анализ странной окаменелости и, кто знает, может, догадаются разбавить растворителем и выкрасить что-нибудь в цвет детской неожиданности. Возвращаясь, мы сталкиваемся с Ольгой. Она все поняла, и с тоской смотрела вслед мусоровозу. Но, соблюдая свой принцип, смолчала. Мы с Ромкой продали смородину и купли краски трех цветов: ярко-желтую, шоколадно-коричневую и голубую бирюзу. В новой цветовой гамме дом стал похож на попугая. Но соседи сказали, что очень красиво, и поинтересовались, где мы брали краску и почем.
- Да вы сдурели на рынке краску покупать?! Там же дорого! Вон, на Легмаше полы красят, пошли бы туда, договорились с мужиками…
Традиции оршанского домостроения вечны, как окаменевшая краска, но жизнь идет своим чередом. Каждое утро Ромка встает и бежит в свой сарай. Он расчистил пространство, провел свет, выложил пол кирпичом и обставил стульями. Мийка на старых обоях нарисовала ему потрет слона и жирафа в яблоках. Ромка вставил картины в рамки, развесил по стенам рядом с велосипедными колесами, топорами и дисками от электропилы. В оформлении сарая он проявил хорошее чувство композиции и цвета, а на полу там не найти ни соринки - Ромка целыми днями обмахивает кирпичи щеточкой. Теперь, когда кто-нибудь говорит, что наш дом похорошел, я веду его в сарай. Потому что по сравнению с сараем дом так и остался мусорной ямой, и, подозреваю, что это тоже навсегда.