– Неплохо. Недалеко от леса. Нам лучше, – выстроившись цугом, десантники стали выходить из-за деревьев.
В избе, которая была обозначена как дом, в котором проживал сельский староста, готовился семейный ужин. Через стекла окон, к которым ветер уже успел приклеить ошмётки снега, было хорошо видно, как хозяйка выставила нехитрую снедь на стол, затем вышла в соседнюю комнату и принесла большой чугунок с каким-то варевом. Послышались радостные визги детей. Женщина заулыбалась и, повернувшись, сказала что-то кому-то невидимому, кто восседал во главе стола. В ответ послушалось басовитое уханье, словно он соглашался со сказанным. Женщина согласно кивнула головой и, вытерев кухонным полотенцем руки, стала разливать из крынок по чашкам и стаканам топлёное молоко.
Разведчики посмотрели друг на друга и заулыбались, то ли от вида такого тёплого и желанного, но всеми ими давно забытого семейного уюта, то ли от того, что на столе громоздилось так много домашней еды, вкус которой они тоже основательно подзабыли.
Высокий дюжий десантник, стряхнув снег с белого маскировочного халата, грохнул пудовым кулаком в деревянную дверь. Гулкий звук прокатился по сеням и, похоже, был услышан в главной комнате, потому что женщина мгновенно замерла и так и застыла с наклоненной над стаканом глиняной крынкой. Лицо её сразу сжалось и от неожиданности, и от страха одновременно. Нежданные гости в такое время, в такую позднюю пору? Не было печали, так черти накачали. Придя в себя, она с неожиданной сноровкой метнулась к окнам и принялась одно за другим закрывать деревянными ставнями. По дому прошлись неровные тяжелые шаги и вот уже за входной дверью послышался мужской низкий голос, выражавший крайнее недовольство.
– Ну кто там ещё? Чего надо?
– Свои.
– Игнат, ты что ли? Чего-то не узнаю. Какие ещё свои? Свои по домам сидят, – голос старосты стал раскаляться от злости. – Идите куда шли.
– Открывай дверь, дядя, – ухмыльнулся здоровяк-десантник. – Не ломать же её в конце концов.
Звякнул откинутый дверной крючок, дверь, обитая изнутри несколькими слоями войлока, распахнулась, и на разведчиков пахнуло запахом давно обжитого жилья.
– Ну что ж, проходите, коль уж пришли, – сразу присмирел хозяин дома, увидев несколько человек с оружием.
Бойцы один за другим стали входить в дом.
– Вот сюда, вот сюда, – суетился староста, показывая проход внутрь дома, который сразу стал наполняться морозным запахом еловых иголок, который принесли с собой десантники.
В столовой собралась вся семья. Бледная от волнения женщина стояла, прислонившись спиной к печке, и так и держала в руках своё кухонное полотенце. Испуганные, с вытаращенными глазёнками дети сидели на большом сундуке, прижавшись друг к другу.
– Садитесь, садитесь, поужинайте с нами, – суетился староста, стараясь заглянуть в лицо каждому разведчику. – Мы только что сами собирались. Теперь вместе поедим.
Фёдор Бекетов и Александр Панкратов сели за стол. Остальные десантники остались стоять на ногах, оглядывая помещение.
– Егор, осмотри двор, сарай, околицу, – приказал старший лейтенант.
– А вот и она, родная, – опять вынырнул из-за спин бойцов староста, – держа в руках стеклянную двухлитровую бутыль мутного бурачного самогона. – Чистейший, что твоя слеза, сам делал. До случая берег, – продолжал сыпать скороговоркой староста.
– Вас как зовут? – спросил его Фёдор, продолжая разглядывать комнату.
– Корней… Корней Иванович, – поперхнувшись, поправился староста. – А это жена моя, Валя, и дети, Нюра и Максим.
– Это хорошо, – произнес командир разведгруппы и стал растягивать ворот маскхалата, чтобы расстегнуть верхние пуговицы ватника. В избе было натоплено, и поэтому громоздкая одежда, так необходимая в лесу, здесь становилась неуместной.
– Так Вы староста "Сорочьего Грая", Корней Иванович? – продолжал расспрашивать его Бекетов.
– Так точно. Только, как сказать, по необходимости, по неволе, – проглотил слюну староста. Одутловатые щёки его ещё больше обвисли. Он давно уже сообразил, что перед ним не полицейские, не странные немцы, которые умеют хорошо говорить по-русски, и даже не партизаны, которых он ещё сроду не видал. Пришедшие к нему люди были совсем другой породы, и потому страх уже принялся леденить его ноги, стал подбираться к животу и наконец застыл в его немигающих глазах.
– Это как поневоле? – деланно удивился Бекетов. – Вас что, заставили?
– Да, да, то есть не совсем, – кадык старосты запрыгал на бугристой шее, а пальцы забегали по вырезу надетой поверх рубахи шерстяной фуфайки.
– Да Вы садитесь, Корней Иванович, – спокойно, чуть ли не доброжелательно произнес Фёдор, – не волнуйтесь и спокойно рассказывайте. Мы ведь Вас совсем не знаем. Вот и расскажите, кто Вы по профессии были? Ну, до войны. Кем работали? Как пришли немцы?
– Спасибочки, – немного успокоившись, проговорил староста, присаживаясь к столу. Вежливое обращение старшего из пришедших к нему людей рождало надежду на то, что гроза пройдёт мимо. Только бы дождаться утра, а там уж он как-то умудрится выпутаться из этой передряги. Его дети слезли с сундука и теперь стояли по бокам матери, держа её за руки. – А может быть, выпьете первача с дорожки? Здесь и мясо с картошкой. Закусим знатно. А? Нет? Ну тогда я, с Вашего разрешения, выпью.
Дух наваристых харчей мутил голову, заставляя желудки здоровых, крепких парней клацать от голода, но никто даже не притронулся к пище, не выпил в этом доме глотка воды.
Староста зубами вытащил промасленный бумажный жгут из горлышка бутылки и двумя руками, стараясь не расплескать жидкость, налил самогон в гранёный стакан. Ни на кого не глядя, залпом выпил его и судорожным движеньем ладонью обтёр свои губы.
– Вот так-то лучше будет, – в голосе старосты появилось больше уверенности. Клиновидная бородка его распушилась, а в глазах появился маслянистый налёт. Ещё раз крякнув от удовольствия, он полез длинной деревянной ложкой в чугунок, выловил в нём большой кусок тушенного мяса и, раздвинув бульдожьи челюсти, отправил его в рот.
– Ну что я могу рассказать? – глава деревни отвалился на спинку скамьи, наконец вспомнив, что в общем-то он хозяин в этом доме. – В колхозе был счетоводом. Трудился честно. А когда пришли немцы, остался на месте. Здесь жил, здесь и помирать буду. Да и куда бежать-то? У меня семья, дети. Кормить надо. Да и хозяйство у меня. Как-нибудь выдюжим. И вы, товарищи хорошие, тоже как-то быстро ушли, нас оставили, – лицо старосты сморщилось в подобии улыбки, маленькие глаза стали ещё меньше, прикрывшись кустистыми разросшимися бровями.
Фёдор почувствовал, как у него сжимаются зубы и гнев готов броситься в голову. Сдержав себя, он задал ещё вопрос:
– Ну а старостой Вы как стали, скажите всё же?
– Так общество упросило. Говорят, ты самый грамотный у нас. Председатель-то убёг. Говорят, соглашайся, Иваныч, а то навяжут пришлого на нашу голову. Вот тогда и запоём Лазаря. Опять же, кто-то документы должон выправлять. Без бумажки немцы никого не пускают. Чуть что им не по нутру, сразу в кутузку, а там попробуй отбрешись.
– Ну хорошо, – Фёдор достал самокрутку и закурил. Едкий табачный дым ядовитым облачком потянулся к потемневшему от времени потолку. Спохватившись, старший лейтенант рукой помахал из стороны в сторону, пытаясь развеять сизое облачко. В комнате всё же были женщина и дети. – Но ведь для немцев фураж, сено, зерно, теплые вещи поставляли? Подводы, коней выделяли? Что, скажете нет?
– По необходимости. А что я поделать могу, когда каждый в живот автоматом тычет? Поневоле на всё согласишься. Вот Вы поставьте себя на моё место. А? – староста опять потянулся к бутыли самогона, но, заметив недовольный взгляд командира десантников, осекся.
– А вот теперь ответьте, Корней Иванович, только прежде чем говорить, хорошо подумайте. Знаете ли такого Николая Николаевича? Он где-то в Вашем районе со своим отрядом обитает. Может, вспомните что?
Лейтенанту Александру Панкратову очень уж надоели эти расспросы Фёдора. Где да что и почему? Ведь видно же сразу, что староста ещё тот гад, холуй немецкий. Поставили бы его к стенке, сразу всё выложил бы. А тут ещё на "Вы". Тьфу. Любит же командир разводить канитель. Правильно Корж указал ему на вредные интеллигентские замашки. Только вредят делу.
От нечего делать Панкратов стал обходить комнату, щедро разбрасывая по лежащему на полу домотканому рядну стекляшки льда с оттаявших валенок. Посмотрит семейные фотографии, стоящие на комоде, выдвинет ящик, заглянет за образа, откроет шкаф, дотянется до "воронца".
Староста с возрастающим беспокойством наблюдал за действиями лейтенанта, порывался несколько раз что-то сказать, но так и не решился это сделать.
– Так как же, Корней Иванович, что видели, что слышали об этом Николай Николаевиче?
Видимо, ответ на этот вопрос был очень непростым. Староста начал заваливаться на бок, а потом словно сложился пополам. Бородёнка почти легла на закапанную мясным жиром поверхность стола. Из горла вместо слов вырвался одинокий сиплый стон. Посиневшие губы дрябло запрыгали, словно потеряли способность выговорить что-нибудь членораздельное.
– Я хочу выпить, – наконец выдавил он из себя.
– Ах ты гнида, ты ещё и хань жрать хочешь, – не пытаясь сдерживаться, выкрикнул лейтенант Панкратов и подскочил к старосте, будто вознамерившись пригвоздить его одним ударом к крышке стола. – А это что? Узнаешь? Твоя работа? – и бросил перед ним какие-то списки. – Староста отшатнулся назад. Его взгляд остановился и был как будто прикован к рассыпавшимся веером белым листам бумаги. Лицо налилось кровью. На щеках выступила отвратительная красная склеротическая паутина. Правая рука с растопыренными пальцами вытянулась вперёд, словно пытаясь отгородиться от какого-то ужасного призрачного видения, которое возникло перед ним.
– Это не я, это не я. Меня заставили, – захрипел он Старший лейтенант Бекетов предупреждающе поднял руку и приказал гиганту-десантнику вывести из комнаты женщину и детей. И так понятно, что семья была в курсе промысла своего кормильца.
– Так что скажешь, сволочь? – Панкратов положил перед старостой первый лист списка, на котором значилось не менее двадцати фамилий. – Это списки на ликвидацию? Не так ли? Тогда начнём по порядку. Кто идет под первым номером?
– Это Кирилл Степаныч, наш председатель колхоза.
– Кто второй?
– Наш парторг, далее весь советский актив, коммунисты и сочувствующие, да ещё пятеро евреев. Приблудились к нам за год до войны. Бежали из Польши.
– Так значит, говоришь, председатель колхоза уехал? А не хочешь сказать, что обозначает это галочка напротив его фамилии? И здесь, и вот тут. Не знаешь? Так вот я тебе скажу, тварь: этих людей уже нет в живых. Догадываешься, что с тобой сейчас будет? – рука Александра Панкратова расстегнула кобуру и извлекла из неё массивный ТТ. Резко звякнул передернутый затвор.
"Только бы спасти свою жизнь. Только бы спасти. Всё, что угодно, только не смерть". – Староста, как куль, набитый старым никому не нужным тряпьём, свалился на пол и начал хвататься за валенки лейтенанта.
– Не убивайте меня, господа-начальники. Дорогие мои, долгожданные. Пощадите. У меня дети. Я всё скажу, всё для вас сделаю. Христом Богом клянусь. Я никогда ничего худого про советскую власть не говорил и плохого не делал. Зачем мне это? Жил как все: работал, детей растил. Хоть кто скажет. Вот те крест. Этот Николай Николаевич был здесь раз. Где они находятся, я не знаю. Они то тут, то там. Это не человек, лютый зверь. Спокойный такой, выхоленный, но это чисто лесной зверь. А люди его ещё хуже. Забрали тогда человек шесть наших деревенских, а что с ними сделали, я не знаю. А сколько в округе деревень пожгли? Они бы и нашу сожгли бы тоже, не задумываясь. Не пожалели бы, если бы я не… – староста испуганно замолчал и только часто-часто моргал своими глазами с короткими белесыми ресницами.
– Ну что же ты, договаривай. Что язык проглотил? – Александр Панкратов вдавил пистолет со взведенным курком в лоб хозяина дома. – Если бы ты не сдал карателям этих несчастных, своих же соседей? Ты же это хотел сказать?
Раскачиваясь на коленях из стороны в сторону, староста завыл нутряным голосом, как воют звери, чуя неминуемую погибель.
Видя вопрошающий взгляд своего друга, Фёдор отрицательно качнул головой.
– А кого ты Игнатом назвал, когда мы постучали? Это не Игнат ли Гниденко, начальник местной полиции. Ведь так?
– Он, – выдохнул староста.
– Значит, ты его хорошо знаешь. Это твой шанс.
– Всё сделаю, всё сделаю, – словно в забытьи причитал староста. – Не сомневайтесь. Только сохраните мне жизнь.
– Так вот. Завтра рано утром мы тебя отпустим. Пойдёшь, навестишь своего Игната.
Корней от удивления открыл даже рот. – Это как?
– Именно так. Где он со своими архаровцами располагается? В соседнем селе? Километров пять, говоришь? Ну вот.
– И что я должен сделать?
– Скажешь, мол, к нам в деревню забрели трое красноармейцев. Один из них командир. Пытаются пробраться к линии фронта или на худой конец, примкнуть к партизанам. Окруженцы. Ну ещё что-нибудь придумай поцветастей. Ты ведь мастак на выдумки. Игнат-то тебе верит? Ну конечно, верит. Ведь ты уже не раз своих предавал. Скажешь, ты их у себя в доме приютил, обогрел, накормил да самогоном напоил. Спать сутки будут. Так что полицаи без хлопот их накроют. Усёк?
– Да, да, понимаю. Всё исполню. Ну а вы-то как? – приободрился староста. Призрак надежды вырваться из лап десантников возник в его воспаленном мозгу.
– О нас не печалься. Мы сами о себе подумаем. Может, уйдём, может, с твоей семьёй побудем. Ты ведь любишь свою семью?
Корней даже не кивнул, а боднул головой в знак согласия.
– И вот ещё что. Когда будешь с Игнатом говорить, добавь, как бы невзначай, что, мол, заметил, как этот красный командир какой-то конверт прячет в своём вещмешке и никогда с ним не расстаётся. А про советскую власть не переживай. Вернётся она, может уже скоро. Не сомневайся. И тебя грешного не забудет. Так что, если сделаешь всё правильно, как тебе сказано, глядишь, и тебе зачтётся. А теперь зови своих детей и хозяйку. Пусть поедят, а один из бойцов присмотрит за вами.
Когда Фёдор с Александром вышли на улицу, чтобы перекурить это дело, Панкратов чуть не набросился на своего друга. На дворе было хорошо.
После затхлой, пропитанной запахом мокрой овчины и валенок натопленной избы, морозный воздух вдыхался легко. Хорошо было просто стоять, пропускать махорочный дым через ноздри и дышать, наполняя легкие свежестью выпавшего снега, и просто смотреть вверх на звёздное небо, которое к полуночи уже очистилось от туч. Может быть, сейчас, в данную минуту за полтысячи верст отсюда любимые глаза так же, как и я, выискивают на небосклоне Полярную звезду, которая поможет соединить нас и даст надежду на то, что не за горами встреча, что будет семья и, даст Бог, родятся дети, и ещё будет Победа, одна на всех. А пока что была Война.
– Ты что, действительно считаешь, что этот проходимец сделает то и скажет так, как надо? – кипел Сашка Панкратов, убеждённый в том, что его друг совершил ошибку. – Да расстрелять надо было этого олуха царя небесного, и дело с концом. Пусть все в округе знают, что ни один предатель не уйдёт от справедливого возмездия. Давай сделаем это и покинем эту зачуханную деревню. Наша главная задача – Лернер, и Корж ждёт от нас результатов.
– Вот именно, Лернер. Ну расстреляем мы этого Корнея, ну и что с того? Только деревню переполошим.
– Расстреляем, это я так сказал, – голос Сашки стал опять насмешливым. – Мы его тихо-тихо положим. Петух не услышит.
– А толку? Немцы другого поставят, ещё хуже, ещё подлее. А главное то, что у нас нет точных данных, где этот немецкий майор со своими диверсантами объявится. Он же не сидит на месте. Никому не доверяет, даже здесь, в глубоком немецком тылу. Он здесь отлёживается, жир нагуливает, а казнями и расправами над мирными жителями поддерживает "боевой дух" у своих душегубов, чтобы не застоялись и навыки не растеряли. Вот потому и проводит одну карательную акцию за другой. Нам нужна точная информация, где в данный момент базируется отряд Лернера, и чтобы знать, что он не сорвется с этого места хотя бы в течении двух дней. Тогда у нас появится возможность его накрыть.
А завтра староста обязательно добежит до Игната и его полицейских. Деваться ему некуда. Скажет ли он, что у него разместились трое красноармейцев с пакетом, или ограничится тем, что сдаст нас четверых-пятерых – разницы большой нет. Кто мы, ему не известно. В конце концов те же красноармейцы, отбившиеся от своих частей. Тогда скорее всего полицейские соблазнятся легкой поживой и шансом отличиться перед немцами. Сам Лернер или другое егерское подразделение заниматься мелочевкой не будет, вернее всего. А зачем тогда они содержат полицию? Если Игнат примчится сюда со всеми своими опричниками, то их будет человек пятнадцать-двадцать. Мародёрствовать и насиловать они умеют, а воевать нет. Мы их спокойно перехватим и из засады уничтожим. В деревню ведёт всего одна дорога. Сейчас зима и полицаи нас не объедут. Ну как идея?
– А что? План хорош, – оживился Александр Панкратов. – Может сработать. Надо только не переборщить. Большинство полицаев мы положим. Это как мама не горюй. Задача в другом – не затронуть Игната или кого-либо из его ближних. Нужен "язык", обладающий информацией. Глядишь, он и на Лернера выведет.
– Примерно так, Саня, – улыбнулся в темноте Фёдор. – Поэтому стрелять надо метко. За пулемёты ляжешь ты и Егор. У вас это неплохо получается. А мы с нашим чемпионом по боксу вас прикроем. Степан же посидит с семьёй Корнея. Чтобы шум не подняли.
Ходко бежали по укатанному зимнику низкорослые пузатые крестьянские лошадки. Помахивали гривами, чуя близкое человеческое жильё. Успокаивающе скрипел под полозьями выпавший ночью снег. Глава окружной полиции Игнат Гниденко ехал на вторых санях вместе с деревенским старостой Корнеем и умиротворенно дремал, накрывшись большой меховой дохой, которую позаимствовал у одного интеллигента при обыске в уездном городишке. Игнат никогда никого не грабил. Отнимая у мирных граждан вещи и драгоценности, любил говорить:
– Ну что ты, я взаймы. Хочешь, расписочку оставлю? Ведь ты же сам, добровольно отдаёшь. – Вот такая смешная присказка. – Все довольны, и я доволен.
Тревожиться было не о чем. Какие-то изголодавшие красноармейцы? Возьмём их тёпленькими, а потом отдохнём в деревне и самогоночки попьём. Корней – справный мужик. Хлебосольный и полезный. Вон сколько никчемных людишек нам сдал. Даже сам бециркскомисар герр Антон Херцнер, районный комиссар, ставит его всегда всем в пример. Да и хлопцам будет чем позабавиться. Новый год через пару недель. Пусть сделают из этих красных доходяг снеговиков. Чай колодезной воды в деревне много.
Вот уже с пригорка открылся вид на "Сорочий Грай", кони ускорили бег и розвальни плотнее подтянулись друг к другу…