X
К пятнице Янси почти совсем оправилась от холодной тоски. Утром она услышала голос Скотта по телефону, и это подействовало на нее ободряюще. Она с большим энтузиазмом принялась рассказывать ему о наслаждениях Принстона, немилосердно приплетая к выдумкам подробности другого бала, на котором она была два года назад. Ему очень хотелось увидеться с ней, сказал он. Не могла бы она поужинать и, может быть, сходить с ним в театр сегодня вечером? Янси задумалась, оценивая искушение. Ей приходилось экономить на еде, и великолепный ужин в каком-нибудь модном месте с последующим походом в театр, конечно же, подействовал на ее изголодавшееся воображение, но она инстинктивно почувствовала, что время еще не пришло. Пусть подождет. Пусть помечтает еще немного, еще чуть-чуть.
– Я очень устала, Скотт, – сказала она, стараясь говорить как можно более откровенным тоном, – вот в чем все дело. Я встречаюсь с кем-нибудь каждый вечер с тех пор, как приехала сюда, и я уже полумертвая. Постараюсь отдохнуть в гостях завтра-послезавтра, а после этого пойду с тобой ужинать в любой день, когда захочешь!
Он молчал, а она держала трубку в ожидании ответа. Наконец он сказал:
– Да уж, гости – это лучшее место для отдыха! И кроме всего прочего, до следующей недели надо еще дожить. Я очень хочу видеть тебя прямо сейчас, Янси!
– И я тебя, Скотт!
Она позволила себе произнести его имя со всей возможной нежностью. Повесив трубку, она вновь почувствовала себя счастливой. Если забыть об испытанном в поезде унижении, то можно было сказать, что все ее планы успешно воплощались в жизнь. Созданная ею иллюзия смотрелась все так же убедительно; дело шло к финалу. С помощью трех встреч и дюжины телефонных звонков она умудрилась создать между ними такие отношения, каких можно было добиться лишь с помощью безудержного флирта с открытыми признаниями, неприкрытыми искушениями и непрестанной сменой настроений.
Пришел понедельник, и ей пришлось оплатить первый счет за отель. Его величина вовсе ее не встревожила – она была к этому готова, – но шок от осознания того, как много денег разом уходит у нее из рук, оставляя от подарка отца всего сто двадцать долларов, заставил ее сердце неожиданно ухнуть куда-то вниз, в область пяток. Она решила немедленно призвать на помощь все свое коварство, чтобы помучить Скотта с помощью тщательно продуманной "случайности", а затем, к концу недели, просто и ясно показать ему, что любит его.
В качестве ловушки для Скотта она, не без помощи телефонной книги, избрала некоего Джимми Лонга, красивого мальчика, с которым она часто играла в детстве и который недавно приехал работать в Нью-Йорк. В разговоре Джимми Лонг был ловко принужден пригласить ее в среду на дневной спектакль. Они должны были встретиться в холле отеля в два часа дня.
В среду она завтракала со Скоттом. Его глаза следили за каждым ее движением, и, поняв это, она почувствовала прилив нежности. Возжелав сначала лишь то, что он собою олицетворял, непроизвольно она начала желать и его самого. Тем не менее она не позволила себе расслабиться по этому поводу. У нее было слишком мало времени, а ставки в игре были чересчур высоки. То, что она начинала в него влюбляться, лишь укрепило ее решимость добиться желаемого.
– Что ты делаешь сегодня днем? – спросил он.
– Иду в театр с одним человеком, который меня раздражает.
– Почему он тебя раздражает?
– Потому что он хочет, чтобы я вышла за него, а я думаю, что мне не хочется!
На слове "думаю" она сделала слабое ударение, намекая, что не очень уверена в своих чувствах – да, вот так, не очень уверена.
– Не выходи за него!
– Скорее всего, не выйду.
– Янси, – неожиданно тихо произнес он, – ты помнишь ту ночь, когда мы были там, на бульваре…
Она сменила тему. Был полдень, и комнату заливал солнечный свет. Место и время были вовсе не подходящими. В таком разговоре она должна была полностью контролировать ситуацию. Он должен был говорить лишь то, что она хотела от него услышать; ничего выходящего за эти рамки она ему позволить не могла.
– Уже без пяти два, – сказала она, взглянув на часы. – Мне нужно идти. Я не хочу опаздывать.
– А тебе хочется идти?
– Нет, – просто ответила она.
Кажется, ответ его вполне удовлетворил; они вышли в холл. Взгляд Янси натолкнулся на мужчину, который уже ее ждал. На вид он был слегка нездоров и одет весьма необычно для отеля "Ритц". Это был, без сомнений, Джимми Лонг, когда-то первый франт в своем заштатном городке на Западе. На нем была зеленая шляпа – да-да, действительно зеленая! Вышедшее из моды несколько сезонов назад пальто было, без сомнений, куплено в широко известном магазине готовой одежды. Носки его длинных узких ботинок слегка загибались вверх. С ног до головы он представлял собой одну большую ошибку – все, что только могло быть неправильным в человеке, было в нем неправильным. Лишь в силу природной скромности он немного смущался, но при этом нисколько не сознавал, насколько нелепо он выглядит и какое зловещее зрелище собой представляет – саму Немезиду, воплощенный ужас!
– Привет, Янси! – воскликнул он и устремился к ней, явно обрадовавшись встрече.
Героическим усилием воли Янси заставила себя обернуться к Скотту, пытаясь отвлечь его взгляд от приближавшегося к ним человека. И тут же отметила безупречный покрой пальто Скотта и как идеально подходил галстук к его рубашке!
– Была очень рада с тобой увидеться, – сказала она, лучезарно улыбнувшись. – До завтра!
Затем она не побежала – а скорее, нырнула, как ныряют в холодную воду, – к Джимми Лонгу, схватила протянутую руку и прямо-таки потащила его к вертящейся двери отеля, бросив на ходу лишь: "Скорее, а то опоздаем!", чтобы предупредить готовившиеся вырваться у него недоуменные возгласы.
Инцидент вызвал у нее легкое беспокойство. Она утешала себя, припоминая, что Скотт не мог хорошенько рассмотреть ее кавалера, так как, скорее всего, смотрел только на нее. Тем не менее дальнейшее было ужасно. Большие сомнения вызывает утверждение, будто Джимми Лонг был доволен свиданием настолько, чтобы забыть о стоимости приобретенных им в лавке Блэка билетов в двадцатый ряд партера.
Но если Джимми в качестве ловушки оказался плачевной неудачей, то случившееся в четверг наполнило ее вполне заслуженной гордостью. Она выдумала приглашение на завтрак и должна была в два часа встретиться со Скоттом, чтобы поехать с ним на ипподром. В качестве места своего одинокого завтрака она весьма неосторожно выбрала бар в "Ритце" и вышла оттуда практически одновременно с хорошо одетым молодым человеком, который завтракал за соседним столиком. Со Скоттом она договорилась встретиться у выхода из отеля, но Скотт почему-то ждал ее внутри.
Повинуясь мгновенному импульсу, она повернулась к шедшему рядом молодому человеку, поклонилась ему и громко сказала:
– Благодарю вас, скоро увидимся!
И прежде чем он успел что-либо сообразить, она отвернулась и направилась к Скотту.
– Кто это такой? – нахмурившись, спросил он.
– Не правда ли, он неплохо выглядит?
– Ну, только если тебе нравятся такие мужчины…
По тону Скотта можно было понять, что джентльмен в его глазах выглядел слабаком с напрочь отсутствовавшим вкусом в одежде. Янси рассмеялась, втайне радуясь искусству, с которым она сыграла эту маленькую сценку.
Готовясь к решающему субботнему вечеру, в четверг она отправилась в магазин на Сорок второй улице, чтобы купить длинные перчатки. Она выбрала пару и протянула клерку пятидесятидолларовую банкноту, ожидая, что сейчас ее ставший совсем невесомым кошелек значительно утяжелится, приняв в себя массу сдачи. Но клерк, к ее удивлению, протянул ей сверток с перчатками и одну монетку в четверть доллара.
– Что-нибудь еще?
– А где моя сдача?
– Но я ее вам только что отдал! Вы дали мне пять долларов. Четыре семьдесят пять за перчатки и сдача двадцать пять центов.
– Я дала вам пятьдесят долларов!
– Простите, вы ошибаетесь.
Янси заглянула в кошелек.
– Нет, я дала вам пятьдесят! – уверенно повторила она.
– Нет, мэм, я же сам принимал у вас деньги!
Они со злостью посмотрели друг на друга. В качестве свидетеля призвали кассиршу, затем позвали управляющего секцией; собралась небольшая толпа.
– Но я абсолютно уверена! – воскликнула Янси, и две слезинки показались у нее в глазах. – Абсолютно!
Управляющему секцией было очень жаль, но юная дама, должно быть, забыла ту купюру дома. В кассе не было ни одной пятидесятидолларовой банкноты. И без того шаткий мир Янси вдруг затрещал и начал рваться по швам.
– Оставьте нам ваш адрес, – сказал заведующий секцией, – и мы сообщим, если что-то выяснится.
– Проклятые мошенники! – крикнула Янси, потеряв контроль над собой. – Я заявлю в полицию!
Всхлипывая, как ребенок, она вышла из магазина. На улице она почувствовала, что помощи ей ждать неоткуда. Разве могла она хоть что-нибудь доказать? Было уже шесть вечера, все магазины закрывались как раз в это время. Кто бы ни взял эту банкноту, он наверняка уже будет дома, пока приедет полиция… и вообще, с чего это нью-йоркские полицейские должны ей верить?
В отчаянии она вернулась в "Ритц" и безо всякой надежды, чисто механически, обыскала весь номер. Конечно, она не нашла никаких купюр. Она знала, что там и не могло ничего найтись. Она посчитала все оставшиеся у нее деньги и выяснила, что теперь у нее всего пятьдесят один доллар и тридцать центов. Позвонив управляющему отеля, она попросила принести счет немедленно, но рассчитать ее завтра, в полдень, – ей было страшно даже подумать о том, чтобы сию же минуту оставить отель.
Она ждала в своей комнате, не осмеливаясь заказать даже стакан воды. Затем зазвонил телефон, и она услышала бодрый, отдававший металлом, голос клерка:
– Мисс Боуман?
– Да.
– Вы должны нам, включая и сегодняшнюю ночь, ровно пятьдесят один доллар и двадцать центов.
– Пятьдесят один двадцать? – Ее голос дрогнул.
– Да, мэм.
– Благодарю вас.
Не дыша, она в ужасе застыла у телефона, не в силах даже заплакать. У нее осталось всего десять центов!
XI
Пятница. Она почти не спала. Под глазами у нее появились черные круги, и даже горячая ванна вместе с последовавшей за ней холодной не смогли пробудить ее от навалившегося на нее состояния, похожего на летаргический сон. До сих пор она никогда не думала, что такое – оказаться без единого цента в Нью-Йорке; вся ее решительность и воля к борьбе исчезли вместе с последней банкнотой. Теперь уже никто не мог ей помочь, – она должна была достичь своей цели сегодня или никогда.
Со Скоттом она встречалась за чаем в "Плазе". Она задумалась – а не была ли его вчерашняя дневная холодность лишь плодом ее воображения? Или это и правда была холодность? В первый раз за несколько дней ей не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы удерживать разговор в чисто светских рамках. А вдруг он решил, что все его попытки не приведут ни к чему, что она слишком взбалмошна, слишком легкомысленна? Сотни следовавших из этого выводов терзали ее все то утро – ужасное утро. Единственным проблеском в окутавших ее тучах стало приобретение десятицентовой булочки в кондитерской.
Это была ее первая трапеза за двадцать часов, но она почти бессознательно притворилась, что просто развлекается тем, что покупает всего одну маленькую булочку. Она даже попросила продавца показать ей поближе виноград, но, бросив на него оценивающий – и голодный – взгляд, заявила, что, пожалуй, не станет его покупать. Он недостаточно спелый, сказала она. В лавке было полно хорошо одетых, благополучного вида женщин, которые, соединив большой и указательный пальцы и протянув руки, щупали хлеб, проверяя его на свежесть. Янси очень хотелось попросить кого-нибудь из них купить ей кисточку винограда. Но вместо этого она вернулась в отель и съела булочку.
В четыре часа она обнаружила, что думает исключительно о сандвичах, которые будут подавать к чаю, а вовсе не о том, что во время этого чая должно было случиться. Медленно двинувшись по Пятой авеню к "Плазе", она внезапно почувствовала слабость – и тотчас же заставила себя сделать несколько глубоких вдохов, чтобы не упасть в обморок. В голове у нее завертелась смутная мысль о пунктах раздачи бесплатной еды для бездомных. Именно туда надо идти в таких ситуациях – но где они находятся? Как их отыскать? Она подумала, что в телефонной книге это, наверное, на букву П, а может, на Н: "Нью-йоркский пункт раздачи еды бездомным".
Она вышла к "Плазе". Фигура Скотта, уже ожидавшего ее в переполненном холле, была олицетворением солидности и надежды.
– Пойдем скорее! – воскликнула она, вымученно улыбнувшись. – Я ужасно себя чувствую и хочу чаю!
Она съела сандвич, немного шоколадного мороженого и шесть бисквитов. Она могла бы съесть гораздо больше, но не осмелилась. Печальные последствия ее голода были кое-как ликвидированы, и сейчас она должна была повернуться лицом к тихой гавани и вступить в решительную схватку за жизнь, олицетворением которой для нее являлся красивый молодой человек, сидевший напротив нее и наблюдавший за ней с выражением, значения которого ей никак не удавалось понять.
У нее никак не выходило придать своему голосу то звучание, тот тон – утонченно-коварный, нежный и всепроникающий, – который она обычно использовала в таких случаях.
– Ах, Скотт! – негромко сказала она. – Я так устала!
– Устала от чего? – холодно спросил он.
– От всего…
Повисла тишина.
– Боюсь, – неуверенно сказала она, – боюсь, что не смогу встретиться с тобой завтра. – Сейчас в ее голосе не было никакого притворства. Каждое слово она произносила именно так, как это и было нужно, без всяких усилий и безо всякого напряжения. – Я уезжаю.
– Да? Куда же?
Судя по тону, ему было действительно интересно, но она поежилась, так как, кроме интереса, ничего не почувствовала.
– Моя тетя возвращается. И хочет, чтобы я прямо сейчас ехала к ней во Флориду.
– Довольно неожиданно, не правда ли?
– Да.
– Но ты скоро вернешься? – через мгновение спросил он.
– Вряд ли. Думаю, что мы поедем в Европу прямо из Нового Орлеана.
– Вот как?
Вновь повисла пауза. Она начала затягиваться. В такой момент это было ужасным знаком; она это понимала. Она проиграла… Проиграла? Но она решила держаться до последнего.
– Ты будешь скучать по мне?
– Да.
Одно слово. Она поймала его взгляд, и на мгновение ей показалось, что в нем было нечто большее, чем просто добродушный интерес; затем она опять отвела глаза.
– Мне нравится здесь, в "Плазе".
И тому подобное. Они стали разговаривать о чем-то несущественном. Впоследствии она даже не смогла вспомнить о чем. Они просто разговаривали – о чае, о том, что оттепель заканчивается и скоро наступят холода. Ей было плохо, она чувствовала себя постаревшей.
– Мне нужно бежать, – сказала она, поднявшись из-за стола. – А то я опоздаю на ужин.
Напоследок ей нужно было поддержать иллюзию – это было важно для нее самой. Сохранить свою гордую ложь неразоблаченной – теперь уже осталось совсем недолго… Они пошли к дверям.
– Поймай мне такси, – тихо сказала она. – Я сейчас не могу идти пешком.
Он помог ей сесть в машину. Они пожали друг другу руки.
– До свидания, Скотт, – сказала она.
– До свидания, Янси, – медленно ответил он.
– Ты был ужасно добр ко мне. Я всегда буду помнить, как хорошо мне было с тобой.
– Я тоже. Сказать шоферу, чтобы ехал в "Ритц"?
– Нет. Скажи ему, чтобы просто ехал по Пятой авеню. Скажи, когда постучу в стекло, пусть остановит.
По Пятой авеню! Он будет думать, что она обедает где-то на Пятой авеню. Какое прекрасное окончание всей этой истории! Она думала, произвело ли это на него впечатление? Она не могла хорошо разглядеть выражение его лица, потому что на улице темнело, падал густой снег, а в глазах у нее стояли слезы.
– Прощай, – просто сказал он.
Кажется, он понял, что любое притворное выражение печали по поводу их расставания все равно будет выглядеть фальшиво. Она знала, что ему она была не нужна.
Хлопнула дверца, машина медленно покатила по заснеженной улице.
Янси жалобно забилась в самый дальний угол сиденья. Она старалась изо всех сил, но не могла понять, где она совершила промах и что именно так фатально на него повлияло. Впервые в жизни она так явно предлагала себя мужчине – и оказалось, что ему она не нужна! Даже шаткость ее теперешнего положения поблекла по сравнению с постигшей ее неудачей.
Она ехала в машине все дальше и дальше – холодный воздух, вот что ей сейчас было нужно. Прошло десять ужасных минут, прежде чем она осознала, что у нее нет ни гроша, чтобы заплатить таксисту.
"Неважно, – подумала она. – Он просто сдаст меня в участок; там по крайней мере можно будет переночевать".
Она начала думать о таксисте.
"Бедняга! Он, наверное, будет в ярости, когда все откроется. Может, он очень беден, а ему самому придется платить за меня штраф". Она так расчувствовалась, что заплакала.
– Бедный таксист, – вполголоса сказала она. – Иногда жить так трудно, так тяжело!
Она постучала по стеклу и, когда машина подъехала к тротуару, вышла. Они остановились в самом конце Пятой авеню; на улице было темно и холодно.
– Зовите полицию! – воскликнула она тихо и печально. – У меня нет денег.
Нахмурившись, таксист посмотрел на нее:
– Зачем же вы тогда садились в машину?
Она не заметила, как метрах в двадцати позади остановилась другая машина. Она услышала только скрип шагов по снегу, а затем рядом с ней раздался голос.
– Все в порядке, – обратился голос к таксисту. – Вот, возьмите!
Банкнота перешла из рук в руки. Янси покачнулась и почти упала, но кто-то ее поддержал – и она узнала пальто Скотта.
Скотт все знал – знал, потому что поехал в Принстон, чтобы сделать ей сюрприз; потому что незнакомец, к которому она обратилась, выходя из ресторана в "Ритце", оказался его лучшим другом; потому что чек ее отца – тот самый, на три сотни долларов, – ему из банка вернули с пометкой "баланс счета отрицательный". Скотт знал – он знал обо всем уже несколько дней.
Но он ничего не говорил; он просто стоял рядом, поддерживая ее за руку и глядя, как уезжает прочь такси.
– Ах, это ты, – слабым голосом произнесла Янси. – Какая удача, что ты как раз ехал мимо! Я, как последняя дура, забыла в "Ритце" кошелек! Я делаю так много глупостей…
Скотту вдруг стало весело, и он рассмеялся. Сверху падали снежинки, и, чтобы Янси не упала в слякоть, он взял ее на руки и понес к своему такси.
– Так много глупостей… – повторила она.
– Сначала в "Ритц", – сказал он шоферу. – Нужно забрать чемодан!