В тоне, каким сержант сказал эти слова, Воронов почувствовал просьбу, почти мольбу поддержать их, подтвердить их правильность.
- Верно, очень верно говоришь, сержант! - горячо сказал Воронов и почувствовал, что голос его дрогнул.
- И союзники-то, - продолжал сержант, - должны нам кое-чем помочь. Ведь мы - то их как выручили!
- Должны, должны помочь, - задумчиво ответил Воронов и крепко пожал руку сержанту. - Всего тебе доброго. Счастья тебе.
По странной случайности Карлсхорст не был тронут ни бомбардировками, ни артиллерийским обстрелом. После взятия Берлина именно здесь разместилось командование Первого Белорусского фронта. Сегодня все в Карлсхорсте выглядело по-старому: шлагбаум, около него - часовые автоматчики, за шлагбаумом - небольшой двухэтажный дом, по левую сторону от него - несколько домов еще поменьше, крыши - шатром, под острым углом друг к другу.
Возле центрального двухэтажного дома, где так недавно происходила церемония капитуляции, тоже прогуливались автоматчики. В стороне стояло несколько легковых автомашин. Воронов решил, что резиденция маршала Жукова на старом месте. Тут же неподалеку, во флигеле позади центрального здания, раньше размещалось политуправление, во всяком случае его руководство.
Проверка документов прошла быстро. Оказавшись по ту сторону шлагбаума, Воронов направился к знакомому флигелю в надежде увидеть если не начальника политуправления генерала Галаджева, то его заместителя.
Прежде чем пропустить во флигель, у него снова проверили документы.
Воронов был здесь совсем недавно - меньше двух месяцев назад. Но за этот короткий срок многое в политуправлении переменилось. Многое перестраивалось. Из коротких разговоров со знакомыми политработниками Воронов узнал что бывший командующий фронтом возглавляет теперь всю группу советских оккупационных войск, расположенных в Германии. Кроме того, он является Главноначальствующим советской военной администрации и советским представителем в Союзном Контрольном совете
Майоры и подполковники, читавшие документы Воронова, никак не могли определить, куда его следует направить и кому подчинить.
Наконец он добрался до Бюро информации - такого органа с сугубо гражданским названием раньше здесь не существовало.
Однако ни начальника Бюро Тугаринова, ни его заместителя Беспалова на месте не оказалось. Оба они, как сказал дежурный майор, уехали в редакцию "Теглихер рундшау" - газеты, которую советская администрация стала издавать для немецкого населения.
Тем не менее майор вписал фамилию Воронова в какую - то книгу и сделал отметку на его командировочном предписании. На вопрос Воронова, где ему жить и что делать майор молча пожал плечами. В конце концов он посоветовал Воронову обратиться с этими вопросами к высшему начальству.
Воронов помнил, что кабинет начальника политуправления генерала Галаджева размещался раньше на втором этаже.
Поднявшись по лестнице, он оказался в приемной, куда выходили три двери. У одной из них за столом сидел капитан.
- Генерал у себя? - спросил Воронов.
- По какому вопросу, товарищ майор? - устало осведомился капитан.
- Корреспондент Совинформбюро. Из Москвы.
- Генерал сейчас в городе, - все так же устало произнес капитан, но вдруг вскочил и вытянулся.
По взгляду капитана, обращенному мимо него, Воронов понял, что. в приемную вошел некто старший по званию.
Обернувшись, он увидел пересекавшего комнату генерал-майора.
Воронов подтянулся, едва не свалив поставленный у ног чемоданчик, и откозырял.
Генерал скользнул рассеянным взглядом по вытянувшимся офицерам, небрежным движением поднял руку, не донося ее до козырька, и пошел к выходу. У двери он остановился, словно вспомнив что-то, обернулся, в упор посмотрел на Воронова и неуверенно произнес:
- Михаил… ты?
Широкое лицо генерала было изрезано морщинами, из под фуражки виднелись седые виски. В лице этого человека было что-то до боли знакомое Воронову. Это был тот человек, каким Воронов его знал, и вместе с тем вроде бы другой… Почувствовав, как немеют пальцы прижатых к бедрам рук, движимый смутным, но властным воспоминанием, он почти автоматически воскликнул:
- Товарищ полковник!.. - Остальное как бы сама собой досказала его память: - Василий Степанович!..
Теперь у Воронова уже не было сомнений. Перед ним стоял Василий Степанович Карпов, его бывший начальник, командир дивизии, которая обороняла Москву в ноябре сорок первого и в которой он, Воронов, редактировал газету. Тогда еще полковник, а ныне постаревший, тучный генерал-майор…
Самый тяжелый, самый страшный период войны связывал Воронова с этим человеком. Бои шли на ближних подступах к Москве, враг стоял на окраинах Ленинграда, решалась судьба всего, что было свято, дорого и близко миллионам советских людей…
Затем война на целых три с половиной года разъединила Воронова с его бывшим командиром дивизии. Их военные дороги разошлись с тем, чтобы случайно сойтись вновь только сейчас.
Воронов поспешно шагнул вперед, словно хотел обнять генерала, по овладел собой и, покраснев от сознания, что это его движение было замечено, вовремя остановился.
- Здравия желаю, товарищ генерал! - преувеличенно громко отчеканил он.
Но Карпов уже стоял возле Воронова и, положив ему на плечи свои тяжелые руки, тряс его, будто желая убедиться, что перед ним не призрак, а действительно Михаил Воронов…
- Михаил, Михаиле, Мишка… - взволнованно твердил генерал. Обращаясь к капитану, который стоял по-прежнему вытянувшись и молча наблюдал эту сцену, он с улыбкой сказал: - Однополчанина встретил!.. Под Москвой вместе дрались… - Снова перевел взгляд на Воронова и спросил: - Ты как сюда попал? Значит, по-прежнему в армии? Майором стал… Орденов, нахватал… Герой!
Две орденские планки на вороновском кителе выглядели довольно скромно по сравнению с четырьмя рядами планок на кителе генерала. К первому полученному им ордену - Красного Знамени - Воронов в свое время был представлен именно Карповым. Но - что греха таить! - все-таки было приятно, что генерал обратил внимание на его награды.
- Ты что здесь делаешь? Как сюда попал? - по-прежнему улыбаясь, повторил свой вопрос Карпов.
Воронов уже справился с волнением и, снова вытянувшись, ответил:
- Только что прибыл из Москвы, товарищ генерал…
- Из Москвы-ы? - удивленно протянул Карпов.
Дальнейшая судьба его дивизионного редактора была ему неизвестна.
- Я теперь в Совинформбюро работаю, товарищ генерал, - торопливо пояснил Воронов. - Получил приказание отбыть в Потсдам, но сначала велено было явиться…
При слове "Потсдам" генерал разом перестал улыбаться. Лицо его нахмурилось. Уже другим, суховато-строгим тоном он спросил:
- А в Берлине ты зачем?
- В Совинформбюро сказали, что сначала надо…
- Много они там знают, - прервал его генерал. - Пошли, - коротко приказал он.
По лестнице они спускались молча: генерал - впереди, Воронов - шага на два сзади.
Неподалеку от дома, где была подписана капитуляция, теперь собралось еще больше машин - несколько "эмок", окрашенных во фронтовые камуфлирующие цвета; поблескивающий свежей черной краской, очевидно, недавно присланный из Москвы "ЗИС-101", а также иностранные "хорьхи", "мерседесы" и "форды" с английскими и американскими флажками на радиаторах.
Как только генерал в сопровождении Воронова появился на улице, одна из "эмок" быстро подъехала вплотную к нему.
- Садись, - сказал Карпов, открывая заднюю дверь.
Воронов был уверен, что генерал сядет рядом с шофером, и попытался забраться на заднее сиденье вместе со своим чемоданом.
- Чемодан - то куда? - спросил генерал. - Возьми его к себе, - приказал он водителю - ефрейтору. Затем опустился на заднее сиденье рядом с Вороновым. - У тебя в командировочном предписании что написано? - спросил генерал, когда машина тронулась.
Поскольку он произнес эти слова уже не приятельским, 8 суховато-служебным тоном, Воронов ответил ему так же официально:
- Я вам уже докладывал, товарищ генерал. Потсдам.
- Покажи.
Воронов достал предписание и протянул его генералу.
Карпов внимательно прочел документ и, возвращая его Воронову, сказал:
- Все верно. Значит, фотокорреспондент, - как бы про себя удовлетворенно добавил он.
Шофер, слегка обернувшись назад, спросил:
- Куда следуем, товарищ генерал?
- На объект, - коротко приказал Карпов.
Он искоса посмотрел на Воронова, и улыбка снова появилась на его лице.
- Ну, майор, рассказывай, как воевал все эти годы?
Но Воронову было сейчас не до рассказов. По правде говоря, он несколько растерялся. Генерал явно имел отношение к цели его, Воронова, приезда сюда. Но какое именно? На какой "объект" они едут?
- Товарищ генерал, - робко спросил он, - куда же мне следует сейчас обращаться? Насколько я понял свое задание, мне…
Генерал предостерегающе поднял руку. Снова улыбнувшись, он повторил свой вопрос:
- Как жил эти годы? Расскажешь? Выдай сводку "От Советского Информбюро".
Воронов коротко перечислил должности, которые занимал, и фронты, на которых побывал.
- Плохая сводка, формальная, ничего из нее не поймешь, - недовольно пробурчал Карпов, - как в начале войны. Наши войска оставили населенный пункт "Н". Пленный ефрейтор Отто Шварц заявил: "Гитлер капут". Такие сводки печатают, когда дела ни к черту. У тебя, насколько я понимаю, все в порядке. Ну? - произнес Карпов уже иным, добродушным тоном. - Женился наконец? Нашел свою Марью?
"А ведь помнит! " - с восхищением и в то же время с грустью подумал Воронов. Более трех лет назад, в один из мрачных вечеров под Москвой, он рассказал комдиву, как случайно встретил девушку в кино, как они познакомились, а потом, месяца через три, она пришла к нему на Болотную. Тогда же Мария и Михаил решили пожениться.
Но так и не успели соединить свои судьбы. Воронов ушел в народное ополчение. Весь курс Марии - она училась в медицинском институте - подал заявление в военкомат и вскоре был отправлен на фронт.
- Нет, пока не нашел, - с благодарностью ответил Воронов. - Ее еще не демобилизовали.
При этом он счастливо улыбнулся: к его возвращению из Берлина Мария тоже должна была вернуться в Москву.
Потом, словно спохватившись, нетерпеливо спросил:
- А вы-то как, Василий Степанович? Вы-то где воевали?
- Где я воевал? - переспросил Карпов, - И у Конева и у Жукова…
"А теперь?" - хотелось спросить Воронову. Он надеялся по ответу генерала хоть отчасти разобраться в том, что его волновало. Ведь Карпов наверняка занимал крупный пост в штабе советских оккупационных войск.
Воронов помнил Карпова моложавым, стройным, черноволосым полковником. Сколько раз он приходил к нему в покрытую тяжелыми пластами декабрьского снега дымовую землянку со свежим номером дивизионной газеты "В бой за Родину". Вместе с Карповым и другими работниками штаба и политотдела он однажды вел бой прямо на КП дивизии, когда все, независимо от должностей и званий, взяли в руки оружие и отражали натиск врага. Бок о бок с Вороновым сражался и его непосредственный начальник - комиссар дивизии Баканидзе, старый большевик, пошедший в роту, когда враг предпринял последнюю отчаянную попытку прорваться к Москве. Немцы были остановлены, но Баканидзе из роты не вернулся…
- Вы, товарищ генерал, нашего комиссара помните? - невольно спросил Воронов.
- Реваза? - тихо сказал Карпов. Это имя, видимо, сразу перенесло его в прошлое. - Таких людей, друг мой, не забывают. - И, не то спрашивая, не то утверждая, проговорил: - Ты знаешь, Миша, он ведь у товарища Сталина был.
- Баканидзе?! - с удивлением переспросил Воронов.
- Полковой комиссар Реваз Баканидзе. Он знал товарища Сталина еще с молодых лет. В Москве, когда наша дивизия грузилась в эшелон, побывал у него. В Кремле.
Сколько долгих часов Воронов провел тогда рядом с комиссаром, обсуждая планы дивизионной газеты и содержание ее ближайших номеров. В дивизии он вступил и члены партии. Баканидзе дал ему рекомендацию.
Перед тем самым боем два немецких танка с пехотой на броне прорвались в тыл дивизии. Впрочем, какой там тыл!
На пятачке в два-три квадратных километра расположились и КП, и штаб, и политотдел, и редакция.
Рядом с ним были тогда и Карпов и Баканидзе. Война сблизила этих людей, столь разных по возрасту, по виденному, испытанному и выстраданному в жизни. Их объединила горечь отступлений, их связывало горькое сознание, что над страной нависла смертная угроза.
Когда в редакции дивизионки принималась очередная сводка Совинформбюро - завтра ей предстояло появиться в газете - и в этой сводке страшным набатным колоколом звучали названия оставленных городов и новые направления - все ближе и ближе к Москве! - двадцатичетырехлетний старший политрук приходил в землянку к пятидесятишестилетнему полковому комиссару.
Если бы их разговоры касались только содержания газеты! Если бы не звучало в них недоуменно - горькое "почему?"! Почему отступаем? Почему у врага больше оружия? Почему, почему, почему?..
Месяцы, нет, теперь уже годы прошли с тех пор. Но в памяти Воронова были живы все разговоры с Баканидзе, душевные разговоры кандидата в члены партии, вчерашнего студента, со старым большевиком, вступившим в партию еще до революции.
Но о знакомстве со Сталиным, а тем более о той, последней встрече с ним Баканидзе не упоминал никогда.
Как странно!
- Он рассказал мне о своем разговоре со Сталиным перед тем, как пошел в роту, - как бы издалека донесся до Воронова голос генерала. - Может быть, чувствовал, что не вернется…
- О чем же они говорили? - с любопытством спросил Воронов.
- В точности не помню, - неопределенно ответил генерал. - Столько лет прошло.
Воронов с удивлением посмотрел на Карпова и чуть было не сказал, что на его месте наверняка запомнил бы такой рассказ на всю жизнь. Но генерал сидел неподвижно, закрыв глаза. Что-то подсказало Воронову, что лучше его больше не расспрашивать.
Между тем машина пересекла западный район Берлина - Целлендорф. Мелькнул дорожный указатель. Широкая деревянная стрелка, прибитая к столбику, была выкрашена в зеленый цвет, и на ней четкими белыми буквами значилось ПОТСДАМ - 2 км.
- Мы в Потсдам едем? - с радостью воскликнул Воронов.
Генерал открыл глаза, глянул в окно и иронически-добродушно сказал:
- Так тебе же, кажется, в Потсдам и нужно?
- Точно, - подтвердил Воронов. - Но я не знал, что мы туда едем.
- У нас тут заранее ничего не предскажешь, - улыбнулся генерал. - Так что привыкай. Может, найдешь здесь и тех, кого в Карлсхорсте искал. Весьма возможно…
Воронов хотел выяснить, что имел в виду генерал, произнося эту туманную фразу, но не успел, потому что Карпов тут же спросил:
- В Потсдаме раньше бывал?
- Нет, не приходилось.
- Значит, что за место - не знаешь?
- Вообще - то кое-что знаю. Я все-таки на историческом учился.
- Ну, и что же ты знаешь? - с едва заметной иронией спросил генерал.
- Это место связано с прусским королем Фридрихом Великим, - напрягая память, ответил Воронов. - То ли он здесь жил, то ли построил дворец…
Карпов слушал, слегка прищурившись. Воронов ничего по мог больше выудить из своей памяти относительно Потсдама и решил отыграться на Фридрихе.
- Фридрих был любимым королем Гитлера, - продолжал он. - Я где-то читал, что фюрер возил с собой его портрет в золоченой раме.
- Вон как! - усмехнулся Карпов. - За что же он его так жаловал?
- Считал идеальным полководцем. Если говорить всерьез, Фридрих был символом прусского милитаризма. Много воевал, удвоил армию, ввел палочную дисциплину…
- Символ, значит, - задумчиво произнес Карпов.
Тем временем машина въехала в небольшой городок.
Он пострадал от войны меньше, чем Берлин. Жилых, обитаемых домов сохранилось здесь больше, хотя следы разрушений отчетливо виднелись на каждой улице.
Воронову бросилось в глаза, что советские военнослужащие встречались здесь гораздо чаще, чем в Берлине. На каждом перекрестке стояли девушки-регулировщицы с флажками в руках.
Машина быстро проскочила по улице. Теперь дорога шла среди деревьев, за которыми виднелись нарядные виллы. Городок и дачный пригород как бы сливались, переходя друг в друга. На этом коротком пути машину дважды останавливал советский военный патруль. Заглянув в машину и увидев генерала, патрульный офицер козырял и, обращаясь к шоферу, говорил: "Можете следовать".
Наконец машина остановилась.
- Слезай, приехали, - первым выходя из машины, сказал генерал.
Воронов вышел и застыл в изумлении. Ему почудилось что он находится не в Германии, а в какой-то другой стране, совершенно не тронутой войной.
По обеим сторонам неширокой улицы-аллеи тянулись чистенькие, в большинстве своем двухэтажные особняки.
Некоторые из них были отгорожены от тротуаров решетчатой оградой, у калиток чернели кнопки звонков.
Особняки казались необитаемыми: окна закрыты, ни занавесок, ни обычной герани. Вдоль тротуара стояло несколько "эмок". Солдаты разгружали грузовики с мебелью.
По улице сновали советские офицеры в новенькой форме и до блеска начищенных сапогах. Среди них выделялись люди в штатских костюмах явно советского покроя.
- Это и есть Потсдам? - спросил Воронов генерала.
- Это Бабельсберг, - ответил Карпов, - в общем, считай, что Потсдам. Дачная местность при нем. Раньше киношные заправилы здесь жили.
- Но почему… - начал было Воронов, однако генерал прервал его.
- Заходи, - сказал он и указал на крыльцо двухэтажного домика, возле которого остановилась их "эмка".
У подъезда стояли двое часовых, а на самом крыльце Воронов увидел старшего лейтенанта в форме пограничных войск.
Карпов пошел первым. Офицер козырнул ему, но тут же обратился к Воронову:
- Документы!
Старший лейтенант, конечно, видел, что Воронов вышел из машины вслед за генералом. Судя по всему, он знал Карпова в лицо. То, что офицер все же потребовал документы, разозлило Воронова. Он пожал плечами и вопросительно посмотрел на генерала.
- Покажи, покажи, - строго и вместе с тем добродушно сказал генерал. - Здесь, брат, порядки особые.
Старший лейтенант тщательно проверил документы Воронова - удостоверение и вложенное в него командировочное предписание с магически - загадочным словом "Потсдам".
- Проходите, товарищ майор, - сказал он. - Оформляйтесь. Первый этаж, вторая дверь направо.
Генерал, молча наблюдавший за проверкой документов, сказал:
- Потом заходи ко мне. На второй этаж. Тебе покажут. - И быстро скрылся в дверях.
Воронов подхватил свой чемоданчик и шагнул к входной двери. Итак, ему приказано явиться в Карлсхорст.
Случай свел его с Карповым. Оказалось, что генерал имеет отношение к этому самому Потсдаму. Но вместо Потсдама Воронов очутился в некоем Бабельсберге, райском уголке, где стоят нарядные виллы, цветут сады, щебечут птицы и не видно ни единого следа войны….