- Увы, нет, - отвечал фабиан. - если меня кто-нибудь попросит завести граммофон, он может быть заранее уверен, что этот аппарат уже никогда не будет работать. зажигалки у меня в руках сроду не зажигались. я по сей день считаю, что электрический ток, судя по названию, - жидкость. и не могу понять, как с одной стороны в металлической камере с электрическим приводом лежат забитые на бойне быки, а с обратной - из нее выходят мясные консервы? кстати, ваша пелерина напомнила мне мою жизнь в интернате. каждое воскресенье в таких вот пелеринах и в зеленых шапках мы шагали на богослужение в мартин-лютер-кирхе. во время проповеди мы все спали, за исключением одного, которому вменялось в обязанность будить нас, если органист начнет играть хорал или если на хорах появится воспитатель. - фабиан глядел на пелерину соседа и чувствовал, что она, словно по тревоге, поднимает его прошлое. он видел бледного толстого директора, видел, как тот каждое утро перед молитвой, прежде чем сесть и раскрыть псалтырь, сгибал колени и проводил рукой по брюкам, дабы удостовериться, нет ли на них остатков грешной земли. он видел себя, крадущимся по вечерам к воротам интерната, бегущим по темным улицам, по учебному плацу мимо казарм. вот он взлетает по лестнице доходного дома, нажимает кнопку звонка, слышит дрожащий голос матери за дверью: "кто там?" - и, запыхавшись, отвечает: "это я, мама! я просто хотел узнать, не лучше ли тебе сегодня?" старик водил и водил концом своего неаккуратно сложенного зонта по песку, покуда не стер все вычисления.
- Если вы не понимаете в машинах, то, может быть, вы поймете меня, - сказал он. - я так называемый изобретатель, почетный член пяти академий. техника обязана мне значительным прогрессом. благодаря мне текстильная промышленность выпускает в день в пять раз больше сукна, чем раньше. на моих машинах множество людей наживало деньги, даже я. - старый господин закашлялся и нервно дернуя себя за острую бородку. - я изобретал мирные машины, не подозревая, что это были пушки. постоянный капитал рос непрерывно, возрастала продуктивность предприятий, а количество рабочих сокращалось. мои машины оказались пушками, которые вывели из строя целые армии рабочих. они лишили сотни тысяч людей права на существование. в манчестере я видел, как полиция разгоняла уволенных рабочих. их били шашками по головам. одну маленькую девочку растоптала лошадь. и виноват в этом был я. - старый господин сдвинул свою жесткую шляпу на затылок и закашлялся. - когда я вернулся, моя семья учредила надо мной опеку. их не устраивало, что я стал раздавать деньги направо и налево и объявил, что не желаю больше иметь дела с машинами. тогда я сбежал. у них есть средства, они живут в моем доме на штарнбергер-зе, а я уже полгода считаюсь пропавшим без вести. на прошлой неделе я прочитал в газете, что моя дочь родила ребенка. значит, я уже дедушка, а по берлину слоняюсь как последний бродяга.
- Старость от ума не спасает, - сказал фабиан, - к сожалению, не все изобретатели так сентиментальны.
- Я уж думал, не поехать ли мне в россию и не предложить ли там свои услуги. но без паспорта это невозможно. а если я открою свое имя, меня ни за что отсюда не выпустят. у меня в нагрудном кармане лежат чертежи и расчеты ткацкого станка, который даст сто очков вперед всем доселе известным текстильным машинам. в моем заплатанном кармане - миллионы. но я предпочитаю умереть голодной смертью. - старик горделиво похлопал себя по груди и снова закашлялся. - сегодня я ночую на йоркштрассе девяносто три. незадолго до того как закроют ворота, я войду в дом. если швейцар спросит, куда я иду, я отвечу: в гости к грюнбергам. грюнберги живут на четвертом этаже. глава семьи - старший кондуктор. я поднимаюсь наверх. прохожу мимо квартиры семейства грюнберг и взбираюсь на чердак. там я присаживаюсь на лестнице. не исключено, что дверь на чердак открыта. бывает даже, что в каком-нибудь углу валяется старый матрац. а завтра утром я снова исчезну.
- Откуда вы знаете грюнбергов?
- Из адресной книги, - отвечал изобретатель. - надо же мне назвать кого-нибудь из жильцов дома, если швейцар спросит, к кому я иду. на следующее утро ложь обычно выходит наружу. но извечное требование - уважать седины- принесло свои плоды и действует даже на швейцаров. кроме того, я каждый день меняю адрес. зимой я преподавал физику в одной частной школе. но, увы, мои уроки вылились в своего рода протест против чудес техники. это не нравилось ни ученикам, ни директору. и я предпочел три месяца греться в почтовых отделениях. теперь мне почтовые отделения уже ни к чему. теперь тепло. я часами сижу на вокзалах и наблюдаю за людьми: смотрю, как они уезжают, приезжают или остаются. это ведь очень занимательно. я сижу там и радуюсь жизни.
Фабиан написал свой адрес и протянул его старику.
- Спрячьте-ка получше эту записку. и если вас когда-нибудь остановит швейцар, приходите ко мне. мой диван в вашем распоряжении.
Старый господин, прочитав адрес, осведомился:
- А что на это скажет ваша хозяйка? фабиан пожал плечами.
- Моего кашля вам не надо бояться, - сказал старик. - когда я ночью сижу на темной лестнице, я совсем не кашляю. я слежу за собой, чтобы не напугать жильцов. забавный образ жизни, правда? я начинал бедняком, потом я разбогател, теперь опять беден, как церковная крыса, но это все роли не играет. как будет, так и будет. пригревает меня солнце на моей террасе в леони или здесь на кройцберге, мне так же безразлично как и солнцу. - старик закашлялся и вытянул ноги. фабиан встал и сказал, что ему пора идти.
- А кто вы, собственно, по профессии? - спросил изобретатель.
- Безработный, - отвечал фабиан и пошел по аллее, ведущей назад, к берлинским улицам.
Когда вечером, едва держась на ногах от многочасовой ходьбы, он вернулся домой, его сразу же потянуло к корнелии - рассказать о своей беде. предстоящий разговор взволновал его воображение. а может, он просто был голоден.
Фрау хольфельд, хозяйка, расстроила его планы. она поджидала его в коридоре и шепотом, без нужды таинственным, но такова уж была ее манера, сообщила, что здесь лабуде. лабуде сидел в комнате фабиана и, видимо, страдал от головной боли. он пришел извиниться за то, что вчера исчез из кафе, не попрощавшись. на самом деле он хотел совсем другого. хотел узнать, что думает фабиан об истории с зелов.
Лабуде был человек высоконравственный и считал делом чести писать свою биографию набело, без черновиков и ошибок. он и в детстве никогда не разрисовывал промокашек. его представления о нравственности зиждились на любви к порядку. разочарование, пережитое в гамбурге, поколебало этот порядок и тем самым нравственность. духовный график оказался под угрозой срыва. характер утратил опору. и теперь лабуде, любивший ставить перед собой цель, нуждавшийся в цели, пришел к фабиану, великому специалисту по бесцельности. он надеялся научиться у него, как можно, испытывая беспокойство, тем не менее оставаться спокойным.
- Ты плохо выглядишь, - сказал фабиан.
- Я всю ночь глаз не сомкнул, - признался лабуде. - эта зелов - унылая и в то же время вульгарная особа. она может часами сидеть на диване и бормотать себе под нос всякую похабщину, точно молитву. просто уши вянут. и к тому же в таких количествах поглощает спиртное, что можно опьянеть, даже глядя на нее. потом она вспоминает, что, как-никак, находится наедине с мужчиной и тут уж только держись. при этом она ведет себя не как нормальная женщина. лесбийкой ее, пожалуй, тоже не назовешь. я думаю, хоть это и комично звучит, она гомосексуальна.
Фабиан слушал друга, не перебивая. и так как он ничему не удивлялся, лабуде тоже стал успокаиваться.
- Завтра я на два дня еду во франкфурт, - сообщил лабуде перед уходом. - рассов тоже едет. мы хотим создать там инициативную группу. кстати, эта девица осталась пока что в квартире номер два. ей в последнее время чертовски трудно пришлось. пусть себе отоспится. до свидания, якоб. - и он ушел.
Фабиан отправился к корнелии. что-то она скажет о его увольнении? но у нее сидела рут рейтер, скульпторша, выглядевшая очень несчастной. она ничуть не удивилась, встретив здесь фабиана, и вкратце повторила то, что уже успела со всеми подробностями сообщить фрейлейн баттенберг: малютка кульп попала в шарите{Название университетских клиник в берлине.}. У нее обнаружились какие-то внутренние повреждения, а вильгельми на деревянной ноге, кандидат в покойники, со вчерашнего дня валяется в ее ателье. он задыхается, хрипит, готовясь отойти в лучший мир.
Корнелия достала из чемодана чашки, тарелки и приборы, принесла какую-то еду и не без изящества накрыла стол. у нее в запасе имелась даже белая скатерть и букет цветов. рейтер сказала, что ей пора уходить. ах, да, она чуть не забыла, не знают ли они, где живет молодой лабуде. очевидно, только за этим она и пришла. надеялась узнать у своей школьной подруги адрес фабиана и через него разыскать квартиру лабуде, так как слуги на вилле в груневальде не могли ничего сообщить ей.
- Я знаю, где он живет, - отозвался фабиан. - и потом, всего несколько минут назад он сидел у меня, в соседней комнате. но адрес я вам дать не вправе.
- Он был здесь? - крикнула скульпторша. - до свиданья! - и бросилась вон из комнаты.
- Она не может без зелов, - сказала корнелия.
- Она не может без дурного обхождения, - сказал фабиан.
- А я могу. - она поцеловала его и потянула к столу, чтобы он оценил ее приготовления к ужину. - нравится? - спросила она.
- Великолепно! очень красиво! впрочем, будь так добра, говори и впредь, когда я должен чем-то восхищаться. на тебе, кажется, новое платье? а эти серьги я уже видел? у тебя и вчера был прямой пробор? то, что мне нравится, я не замечаю. меня надо во все тыкать носом.
- Ты весь состоишь из недостатков! - воскликнула она. - каждый недостаток в отдельности я готова ненавидеть, а все вместе - люблю.
За едой она рассказала, что завтра приступает к работе. сегодня ее представили целому ряду драматургов, режиссеров, директоров картин. она описала странное, обширное здание, битком набитое солидными людьми, которые бегают с одной конференции на другую и ставят палки в колеса развитию звукового кино. фабиан отложил свое сообщение на потом. покончив с едой, она отставила в сторону тарелку с двумя бутербродами и, улыбаясь, сказала:
- Неприкосновенный запас!
- Ты покраснела! - заметил он. она кивнула.
- Иногда ты все же замечаешь то, что достойно восхищения.
Он предложил пойти немного погулять. она оделась. он тем временем обдумывал, как бы рассказать ей об увольнении. но из прогулки ничего не получилось. едва они вышли из дому, как за спиной у них кто-то кашлянул и незнакомый голос пожелал доброго вечера. это был изобретатель в пелерине.
- Вы так заманчиво описали ваш диван, что сегодня у меня отпала охота лазить по лестницам и чердакам, - пояснил он. - я обошел стороной йоркштрассе и явился сюда, а теперь ругаю себя за то, что обременяю вас, ведь, в конце концов, вы и сами безработный.
- Ты безработный? - спросила корнелия. - это правда?
Старый господин рассыпался в извинениях, он предполагал, что спутница фабиана в курсе дела.
- Сегодня утром уволили, - фабиан выпустил руку корнелии, - на прощание дав мне двести семьдесят марок. если я заплачу вперед за квартиру, у нас останется еще сто девяносто марок. еще вчера меня бы это только рассмешило.
Уложив старика на диван и пододвинув торшер к нему поближе, так как он хотел заняться расчетами своей таинственной машины, они пожелали ему спокойной ночи и ушли в комнату корнелии. фабиан еще раз вернулся к себе и дал старику несколько бутербродов.
- Обещаю вам не кашлять, - прошептал тот.
- Здесь можете кашлять сколько угодно. ваш сосед по комнате позволяет себе еще и не такие удовольствия, однако это не мешает хозяйке, некой фрау хольфельд, которой "раньше не было нужды сдавать комнаты", спокойно спать в своей постели. а вот что мы будем делать завтра утром, я пока еще не знаю. хозяйка трясется над своей мебелью, а посему, узнав, что на диване всю ночь спал какой-то неизвестный, здорово обозлится. впрочем, спите спокойно. утром я вас разбужу. а до тех пор непременно что-нибудь придумаю.
- Спокойной ночи, мой юный друг, - отвечал старик, доставая из кармана свои драгоценные бумаги. - кланяйтесь от меня вашей невесте.
Корнелия казалась такой счастливой, что фабиан только диву давался. часом позже, умяв неприкосновенный запас, она сказала:
- Ах, жизнь прекрасна! ты веришь в верность?
- Ты сперва прожуй, а уж потом говори высокие слова! - он сидел, обхватив колени руками, и сверху вниз смотрел на распростертую рядом девушку. - верю, только я все жду случая проявить ее, хотя до вчерашнего дня считал себя на нее не способным.
- Это же объяснение в любви, - тихо проговорила она.
- Если ты сейчас заревешь, я спущу с тебя штаны и отшлепаю, - сказал он.
Корнелия соскочила с постели, натянула свои розовые штанишки и подошла к фабиану. она улыбалась сквозь слезы.
- Видишь, я уже реву, - прошептала она. - а теперь ты сдержи свое обещание. - и наклонилась над ним. он притянул ее к себе. - любимый, любимый мой, не надо огорчаться! - говорила она.
Глава двенадцатая
Изобретатель в шкафу
Не работать - стыдно
Мать на гастролях
Когда на следующее утро фабиан пришел разбудить изобретателя, оказалось, что тот уже встал и, одетый, сидит за столом, занимаясь своими расчетами. - вы хорошо спали?
Старик, пребывавший в отличном настроении, потряс его руку.
- Идеальное ложе, - сказал он и погладил коричневую спинку дивана, словно то была лошадиная спина. - теперь мне, наверно, пора исчезнуть?
- Я хотел сделать вам одно предложение, - заговорил фабиан, - покуда я моюсь, хозяйка приносит мне в комнату завтрак, и вот тут-то вы не должны попасться ей на глаза, иначе не миновать скандала. Когда она уйдет, милости прошу обратно. И можете спокойно оставаться здесь еще несколько часов. Только мне придется вас покинуть, так как я должен искать работу.
- Пустяки, - сказал старик, - если вы разрешите, я пороюсь в ваших книгах. Но вот куда я денусь во время вашего мытья?
- Я думаю, в шкаф, - сказал Фабиан, - шкаф в качестве жилья до сих пор фигурировал только в комедиях о прелюбодействе. Так давайте нарушим традицию, уважаемый друг! Вас устраивает мое предложение?
Изобретатель открыл шкаф, окинул его внутренность скептическим взглядом и спросил:
- И долго вы намерены мыться?
Фабиан его успокоил, отодвинул в сторону второй имевшийся у него костюм и предложил гостю войти. Старый господин накинул свою пелерину, надел шляпу, зажал под мышкой зонтик и забрался в шкаф, трещавший по всем швам.
- А что, если она меня здесь обнаружит?
- Тогда я первого числа съеду с квартиры. Старик оперся на зонтик, кивнул и сказал:
- Теперь ступайте в ванную!
Фабиан запер шкаф, осторожности ради взял с собой ключ и крикнул в коридор:
- Фрау Хольфельд, завтрак, пожалуйста!
Когда он пошел в ванную комнату, в ванне уже сидела, вся в мыльной пене, Корнелия и смеялась.
- Потри мне спину, - шепнула она, - а то у меня ужасно короткие руки.
- Чистота приносит радость, - заметил Фабиан, намыливая ей спину.
Она отплатила ему тем же. Под конец оба сидели в воде друг против друга и играли в "море волнуется".
- Кошмар, - сказал Фабиан, - в это время у меня в шкафу томится король изобретателей и ждет освобождения. Мне надо поторапливаться.
Они вылезли из ванны и растирали друг друга махровым полотенцем, покуда кожа не начала гореть.
- Вечером увидимся, - прошептала она.
Он целовал ее - прощался с ее глазами, с ее ртом и шеей, с каждой частью тела в отдельности. Потом они расстались. Он ринулся в свою комнату. Завтрак уже стоял на столе. Фабиан отпер шкаф. Старик вылез, ноги у него затекли, и он долго кашлял, как бы наверстывая упущенное.
- Теперь второй акт комедии, - объявил Фабиан, вышел в коридор, открыл входную дверь, снова ее захлопнул и воскликнул: - Как хорошо, дядя, что ты наконец вздумал меня навестить! Ну, проходи же! - С восторженным возгласом он препроводил воображаемого дядю в комнату и кивнул удивленному изобретателю. - Так, теперь вы здесь вполне официально. Садитесь же. У меня найдется вторая чашка.
- Конечно, я же ваш дядя.
- Родственные связи оказывают на хозяек болеутоляющее действие, - заметил Фабиан.
- Кофе очень недурной. Разрешите мне взять булочку? - Старик уже начал забывать свой шкаф. - Если бы надо мной не учредили опеку, я бы сделал вас. своим единственным наследником, многоуважаемый господин племянник! - сказал он и с благоговением принялся за еду.
- Ваше гипотетическое предложение делает мне честь, - ответил Фабиан. По настоянию новоиспеченного дяди, они чокнулись кофейными чашками и воскликнули:
- Ваше здоровье!
- Люблю жизнь, - признался старик и слегка смутился. - А особенно люблю ее с тех пор, как обеднел. Мне иногда от радости хочется зубами схватить солнечный свет или ветерок, веющий в парке. Знаете, отчего это происходит? Я часто думаю о смерти, а кто в наше время думает о смерти? Никто. Каждого она настигает внезапно, как железнодорожное крушение или другая непредусмотренная катастрофа. Видно, люди поглупели! Я думаю о смерти каждый день, ибо каждый день она может позвать меня. Думая о ней, я люблю жизнь. Жизнь - прекрасное изобретение, а в изобретениях я кое-что смыслю.
- А люди?
- Земной шар весь в парше, - проворчал старик.
- Любить жизнь ив то же время презирать людей - это редко кончается добром, - сказал Фабиан и поднялся. Оставив гостя допивать кофе, он попросил фрау Хольфельд не мешать его дяде и отправился на районную биржу труда.
Переговорив с тремя чиновниками, то есть через два часа, он понял, что попал не туда и что ему следует обратиться в западный филиал, специально занимающийся конторскими служащими. Он доехал на автобусе до Виттенбергплатц и зашел в указанное учреждение. Сведения его оказались неверными.
Он угодил в толпу безработных медицинских сестер, воспитательниц детских садов, стенографисток и, как единственный здесь представитель мужского пола, привлек к себе всеобщее внимание.
Фабиан снова вышел на улицу и несколькими домами дальше обнаружил заведение, похожее на лавку Союза потребительских обществ, но теперь там помещался всего-навсего филиал биржи труда, в который ему и надлежало обратиться. За бывшим прилавком сидел чиновник, а перед ним длинной цепочкой стояли безработные, один за другим предъявлявшие свои регистрационные карточки, на которые он ставил контрольные отметки. Фабиан удивился, как тщательно были одеты эти безработные, кое-кого из них даже можно было назвать элегантным. На Курфюрстендамм они, несомненно, сошли бы за фланирующих бездельников. Похоже, что эти люди связывали утреннее хождение в регистрационный пункт с прогулкой по фешенебельным торговым улицам. Глазеть на витрины пока еще разрешается бесплатно, а кто же знает, не покупают они оттого, что не могут, или просто не хотят? Они носили свои выходные костюмы и были правы, ибо у кого еще есть столько выходных дней?