1
3
4
5
6
7
8
1
2
4
5
7
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
21
22
24
25
26
1
Огромное алое солнце, похожее на раскаленный шар, лежало на вершине розового облака, будто перегретого жаром светила. А выше нежно-серебристым пеплом застыли редкие слоистые облака... Все вокруг приняло красноватый оттенок - и крыши виднеющегося вдали села, и деревца на краю аэродрома, и даже закамуфлированные пятнистой окраской бомбардировщики.
- Солнце красно вечером - нам бояться нечего, - изрек штурман самолета старший лейтенант Штанев, подходя к командиру экипажа сержанту Хрущеву, стоявшему невдалеке от своего самолета и с явной заинтересованностью поглядывавшему на закат.
Они были одногодками, но судьба распорядилась так, что Штанев закончил военное училище штурманов три года назад, а Хрущев - летное училище в самый канун войны. Несмотря на сержантское звание, командиром экипажа согласно существующему положению назначили пилота: так уж повелось в авиации и на флоте - командует экипажем тот, кто управляет машиной.
- Похоже, не верна твоя поговорка, - возразил сержант. - Есть чего бояться - видишь, какая наковальня поднимается? Быть грозе.
- Ну так и что? Гроза не фронтальная, обойдем. В подтверждение слов штурмана заработали моторы на одном самолете, затем на другом. А вскоре весь аэродром дрожал от могучего грохота. Бомбардировщики один за другим стали выруливать на старт. Хрущев проводил их взглядом и, когда последний скрылся в предвечернем мареве, достал портсигар.
- А нам, должно быть, командир полка снова сюрприз приготовил, - подвел итог штурман. - Какую-нибудь малоразмерную цель уничтожить или на разведку лететь.
Хрущев не ответил. Он и сам давно догадался, почему их экипажу приказали задержаться со взлетом. Майор Омельченко особенно выделяет их экипаж - самые трудные задания поручает только им. Улыбается при этом: "Вы везучие". Что правда, то правда: вот уже год воюют и, как говорится, бог миловал - все живы и здоровы.
Правда, самолет их не раз подбивали, однажды даже горели, но все обошлось хорошо. Зато на их счету три сбитых "мессершмитта", десятки уничтоженных танков, орудий, автомашин. Но везение - штука изменчивая: может быть, где-то уже припасен и твой снаряд, твоя пуля, от которых не уйти. Но не об этом сейчас кручина: по сообщениям Совинформбюро положение на фронте очень тяжелое, фашисты развивают наступление на Сталинград.
Хрущев помял пальцами папиросу, сунул в рот и собрался было идти покурить за хвост самолета, когда увидел мчащуюся к их самолету командирскую эмку. Майор Омельченко выскочил из машины на ходу и, нетерпеливо выслушав рапорт о готовности самолета и экипажа к выполнению задания, энергично прошагал к выстроившимся в шеренгу штурману и стрелкам.
- Сколько бомб взяли? - спросил майор у Штанева.
- Как приказано, товарищ майор, шесть ФАБ-сто и две ФАБ-двести пятьдесят, - ответил старший лейтенант.
- Двестипятидесятикилограммовые снимите, - приказал командир и протянул руку за картой. - Полетите далеко - в Белоруссию. - Он указал точку на карте. - Вот сюда. Выход на цель точно в час тридцать. Обозначение цели: пять костров в линию с востока на запад и два по бокам - посадочное "Т". Плюс ко всему - две красные ракеты. Только после этого дашь команду прыгать. - Омельченко обернулся и Хрущев со штурманом увидели возле эмки молоденькую русоволосую девушку в голубеньком платьице в горошек, с ватником в руках и рюкзаком у ног. - Это ваш новый член экипажа, вернее, пассажир, - пояснил Омельченко. - Доставить в целости и сохранности. Выбросите ее и повернете вот на эту станцию. Отбомбитесь и - домой. - Омельченко вернулся к девушке, пожал ей руку. - Ни пуха ни пера!
- Спасибо, - поблагодарила пассажирка чуть заметным поклоном.
Омельченко сел в машину и уехал. Девушка взялась за рюкзак, чувствовалось, он не легкий, и Хрущев шагнул к ней.
- Разрешите. - Сержант одной рукой взялся за лямки рюкзака, легко поднял - ему с его силенкой и не такое приходилось поднимать - и понес к кабине стрелков.
- Сурдоленко, разместишь, - приказал он старшему сержанту. - И о девушке позаботься - чтоб сидеть было удобно...
Штурман с техником по вооружению принялся снимать лишние бомбы. Хрущев помог им, выгрузили бомбы на тележку и отвезли их на специальную площадку. Теперь можно было покурить.
За хвостом самолета у врытой в землю урны стояла их юная пассажирка и раскуривала папиросу. Сержант направился к ней, чтобы договориться о порядке работы в воздухе.
- Командир, сагитируй ее остаться в нашем экипаже, - бросил вслед Штанев. - Я из нее такого штурмана сделаю!
Хрущев приостановился.
- Боюсь, Яша, ты в первом же полете с ней потеряешь ориентировку...
Девушка сделала вид, что не слышит их подначек, смотрела куда-то вдаль. Подходить к ней стало как-то неловко, и Хрущев остановился поодаль, закурил. Она глубоко затягивалась, как заправский курильщик, неторопливо, с наслаждением выпускала дым. Густая копна русых волос спадала на плечи. Носик чуть вздернут - гордо, независимо; губы сочные, яркие - совсем девчоночьи. На вид ей было не больше восемнадцати. "Да, судьба ее не из легких - прыгать в тыл к фашистам. Ведь всякое может быть", - с тревогой подумал Хрущев, исподволь поглядывая на нежданную пассажирку.
Девушка словно прочитала его мысли, повернулась.
- Товарищ сержант, идите вместе покурим, заодно я хочу спросить у вас кое о чем.
"А она не из робкого десятка, - отметил сержант. - Собственно, другую и не послали бы. Притом - одну". Раньше Хрущеву доводилось видеть подобных пассажиров. Их
выбрасывали в тыл врага по три, четыре человека, в основном мужчин. А эту, совсем девчушку, - одну.
- Во сколько полетим? - деловито спросила девушка, взглянув на свои ручные часики и, спохватившись, представилась: - Эльза.
- Иван Хрущев, - ответил сержант. - Полетим скоро... Эльза - из немцев Поволжья? - задал он первый пришедший на ум вопрос - не молчать же...
Девушка чему-то улыбнулась, отрицательно покачала головой.
- Из Белоруссии. Гостила у родственников, а тут война... Теперь вот таким путем приходится домой возвращаться. - В ее удивительно синих, как весеннее небо, глазах играли смешинки. Нашел о чем спрашивать... Она папе с мамой не скажет теперь, кто она, куда и зачем летит. И он решил подыграть ей:
- Надолго домой?
- А это от вас будет зависеть. Судя по сводкам - надолго. Прилетайте в гости. Встречу как старого товарища.
- Что ж, может, и прилечу - на войне всякое бывает.
Он сказал просто так, чтобы поддержать разговор, не думая и не предполагая, что в судьбах бывают самые невероятные свершения.
Их беседу внезапно прервал упавший с высоты гул самолета - нудный, с прерывистым завыванием. Запоздало спохватилась сирена, и все, кто был у самолета - штурман, стрелки, авиаспециалисты, - кинулись бежать к бомбоубежищу. Хрущев бросил папиросу и тоже приготовился к спринту, но, глянув на девушку, смутился: она спокойно выпустила изо рта дым и насмешливо поглядывала то на убегавших, то на их командира.
Что это с ними? - спросила, будто не понимая.
- Видите ли, - неуверенно проговорил сержант, не зная, как выйти из щекотливого положения, - думаю, что и вам будет не лишним воспользоваться бомбоубежищем - чем черт не шутит...
- Так это же "фокке-вульф", разведчик, - упрекнула летчика девушка. - Разве вы по хулу не узнали?
Хрущев поразился ее слуху: в небе и в самом деле появилась "рама". А разведчик, конечно же, бомбить не станет. Наверное, прилетел сфотографировать аэродром. Очень вовремя угодил - пусть фотографирует, когда наши самолеты почти все в небе.
Зенитки открыли огонь. "Фокке-вульф" покружил немного и удалился восвояси.
- Так вот о чем я хотела вас спросить, - вернулась к прерванному разговору девушка, - как зависит длина взлета и посадки вашего самолета от наклона взлетнопосадочной полосы? Конкретно: когда быстрее взлетит самолет - в гору или под гору?
- Разумеется, под гору.
- Почему?
- Потому что под гору он быстрее наберет необходимую для отрыва скорость.
- Выходит и под ветер он быстрее оторвется?
- Нет. Скорость берется относительно воздушной массы, а не земли; так что под ветер самолету потребуется больше времени для разбега.
- Понятно, - кивнула девушка и пояснила: - Это я на случай, если к вашему прилету придется площадку подыскивать.
- Запомню.
Из бомбоубежища показались штурман со стрелками и авиаспециалистами.
- Что, командир, решил проверить выдержку нашего нового члена экипажа? - сострил Штанев.
- Нет, Яша, это она проверила нашу. И скажу тебе по секрету, некоторые очень некрасиво драпали, особливо симпатичный старший лейтенант.
- Так я не от фрица - за папиросами в каптерку бегал, чтобы с вами за компанию покурить. - Он достал пачку "Казбека" и услужливо раскрыл перед девушкой.
- Опоздал, Яша. Пробегал. Теперь покуришь, когда вернемся. По местам! - скомандовал Хрущев.
Вокруг - чернильная темнота; частые вспышки молний бьют по глазам, ослепляют и оглушают: не видно ни стрелок приборов, ни лампочек подсвета, не слышно гула моторов; лишь чувствуется, как самолет то проваливается вниз, то взмывает ввысь. Иногда Хрущеву кажется, что бомбардировщик разламывается - трещат и стонут шпангоуты, звенят от напряжения стрингера; с консолей крыльев срываются голубые огненные язычки - электрические разряды. Кажется чудом, что самолет еще держится в этом адовом небе, бушующем грозовыми смерчами, и невероятным, что молодой летчик наперекор стихии ведет самолет в кромешной тьме, когда то и дело из поля зрения исчезают авиагоризонт, указатель скорости, вариометр. А молнии сверкают все чаще, все оглушительнее гремят раскаты грома.
- Штурман, стрелки, как вы там? - спросил командир у членов экипажа по СПУ - самолетному переговорному устройству.
- Нам-то что, а вот ты как ведешь? Я даже компаса не вижу, - отозвался Штанев. - Может, вернемся? Облака плотнеют, и если мы врежемся в них - окажемся у дракона в пасти!
- Ты же говорил, нам бояться нечего, обойдем.
- Да вот, все обложило кругом - ни зги!
Перед самым носом бомбардировщика снова сверкнула молния, ударила сверху вниз, и в кабине запахло озоном.
Докладывает стрелок-радист Сурдоленко:
- Товарищ командир, экипажи, что пошли на бомбежку, сообщают, что возвращаются - не смогли пробиться сквозь грозу.
- Но командир полка лично приказал нам выполнить задание, - напомнил Штанев. - Командир, попробуем пробить облака вверх.
- Заботливый, погляжу, - усмехнулся Хрущев. - Рассчитываешь провести занятия по ориентированию по звездам?
- А что, я такой! - для бодрости духа хохотнул Штанев. - Но приоритет, товарищ командир, за тобой. Однако обойти грозовой фронт вряд ли удастся...
- Сурдоленко, свяжи-ка меня с пассажиркой, - приказал командир. Он представил, как девушка надевает шлемофон, пристегивает ларингофоны, и возникло непоборимое желание потянуться к ней, помочь.
- Товарищ командир, Эльза слушает, - раздался в наушниках приятный и бодрый девичий голос.
- Как самочувствие?
- Терпимо. Спасибо, ваши ребята подбадривают.
- Вернуться придется, видите - вокруг ад кромешный.
- Очень даже красиво. Мне ни разу не приходилось попадать в такую грозу...
- Из-за такой красоты можно сразу в преисподнюю угодить.
- Если серьезно, то вполне согласна с вами. И все же возвращаться никак нельзя: меня ждут именно сегодня. Представляете себе, что значит отменить встречу в тылу? Ведь сотни людей работают на это...
- Представляю, - вздохнул Хрущев.
- Но не лезть же в бучу! - вмешался штурман.
- Все, Яша, дебаты окончены, - категорично пресек разговор Хрущев. - Летим на запад с набором высоты. Кстати, впереди вон окошко уже просматривается.
Насчет окна он, конечно, подзагнул, стрелки еще могут поверить, а штурмана, опытного воздушного волка, не проведешь: сидит-то он в самом носу, все видит. Но тот промолчал. А минуту спустя сам поддержал командира:
- До цели осталось всего двадцать минут лету. Теперь, думаю, дотопаем.
Болтанка стала утихать, а минут через пять мелькнула одна звезда, другая, и вскоре
впереди по курсу действительно обозначилось "окно".
- Доверни десять градусов влево, - попросил штурман. Он уже успел сориентироваться по звездам и уточнить курс.
Со штурманом Хрущеву явно повезло: толковый, знающий в совершенстве свое дело специалист. Воевал на Хасане, в финскую, ордена Красного Знамени и Красной Звезды имеет, но не кичится наградами и старшинством.
- Так держать. И можно потихоньку снижаться, командир, а то заморозим нашу гостью.
Хрущев убрал обороты моторов, и гул заметно ослабел. Внизу то слева, то справа вспыхивали трассы, но до самолета не долетали - он летел выше пяти тысяч метров. И снова у сержанта шевельнулось тревожное чувство за девушку: что ее ожидает там внизу? Ведь фашисты, слыхал он, перехватывают радиограммы и выкладывают ложные костры. Да и сам прыжок - в ночь, в неведомое... Отчаянная дивчина. И слух какой: по гулу "фокке-вульф" определила. Такая, наверное, и немецкий в совершенстве знает, и стреляет только в десятку...
- Командир, костры по курсу, - доложил штурман. - Хватит снижаться.
Хрущев посмотрел на высотомер. Да, хватит - тысяча. Перевел самолет в горизонтальный полет.
- Сурдоленко, готовь девушку к прыжку. Проверь парашют, рюкзак.
- Понял, командир. Все сделаем на совесть. Тем более такая девушка... Даже жалко расставаться!
- Спасибо, товарищ сержант, за благополучную доставку, - прозвучал в наушниках голос девушки. - Прилетайте в гости. Буду ждать. Не забудьте мои позывные - две ракеты...
- Не забуду, Эльза.
- Вижу: костер выложен согласно условиям, - сообщил штурман.
- Вижу. Рассчитай поточнее.
- Не промахнусь... Приготовились!.. Пошел! Хрущев накренил машину, посмотрел вниз, но кроме
черноты ничего не увидел.
- Курс двести десять...
- Подожди, Яша. Надо убедиться...
- Ну, ну... Сделай кружок.
Лишь когда в небо взметнулась красная и зеленая ракеты, Хрущев облегченно вздохнул и взял курс на заданную для бомбометания цель.
- Подержи, командир, я ветерок уточню, - попросил Штанев.
Не успел он закончить промер, как впереди вспыхнули три луча прожектора, и, то расходясь, то перекрещиваясь, стали шарить по небу. Бомбардировщик шел ни навстречу.
- Так держать, Ванюшка! Открываю бомболюк.
Хрущев почувствовал, как отяжелел самолет - открытые створки бомболюка создавали дополнительное сопротивление, - и прибавил обороты.
Внизу замелькали вспышки: зенитки открыли огонь. Снаряды рвались впереди и по бокам, выше и ниже, но заградительная зона была довольно-таки слабенькая - сюда редко залетали наши самолеты.
Штурман сбросил светящие авиабомбы - САБ - и железнодорожная станция осветилась не ярким, но вполне достаточным светом, чтобы рассмотреть на ней эшелоны.
- Крути, Ванюшка, восьмерку.
Это означало, что нужно отвернуть круто вправо, затем влево и встать на цель с обратным курсом.
Бомбардировщик послушно лег на правое крыло, затем на левое, и снова голос штурмана вывел его на прямую:
- Так держать! На боевом!
Время тянулось мучительно медленно. Снаряды рвались все ближе, и прожекторы метались совсем рядом, но видно за пультами сидели неопытные солдаты и им никак не удавалось поймать самолет в перекрестие лучей.
- Так, отлично идет, - вслух рассуждал Штанев. Замолк на несколько секунд и вдруг заорал благим матом: - Стой! Стой, говорю!
- Как это "стой"? - недоуменно спросил Хрущев.
- Да цель прошла! - сокрушенно чертыхнулся штурман. - Кнопку забыл нажать. Прости, зевнул. Надо на второй заход.
- Понятно, надо, - незлобиво согласился Хрущев, чтобы успокоить штурмана.
- Как же я так, - продолжал сокрушаться Штанев. - Вел, вел... Теперь из-за моего зевка снова на рожон надо лезть.
- Ну это еще не рожон. Не зевни второй раз. [10]
- Теперь на век запомню... Так держать!.. Сброс!
Бомбардировщик облегченно качнулся, а внизу один за другим полыхнули разрывы. Загорелись цистерны с горючим, и высокий столб пламени осветил далеко все вокруг.
- Курс нах остен! - весело заключил Штанев. - Теперь поскорее набирать высоту!
- Высоко не полезем. На этот раз попытаемся обойти грозу с фланга. Рассчитай курс, пока облака не закрыли звезды.
- Посмотрим, командир, а может удастся пробиться напрямую - час-полтора сэкономим.
Звезды действительно вскоре стали меркнуть, а через несколько минут исчезли совсем, но Штанев уже сделал свое дело, и бомбардировщик прямым курсом шел к родному аэродрому. Снова его стало подтрясывать, вначале потихоньку, словно испытывая нервы экипажа, потом - все сильнее и сильнее.
Сверкнула молния и высветила узкую полоску пространства между космами облаков и степью.
- Да, командир, потолок-то у нас - прямо над головой. За высотой глаз да глаз нужен, - обеспокоенно предостерег штурман.
Минут двадцать они снова летели в кромешной тьме, ничего кроме приборов не видя. Молнии вспыхивали все реже и наконец остались позади. Облака оборвались, обнажив на востоке чуть заметную серую полоску - наступал рассвет.
Бомбардировщик неощутимо скользил в свежем спокойном предутреннем воздухе, и Хрущев, откинувшись на спинку сиденья, почувствовал неимоверную усталость, глаза начали слипаться: вот только бы посадку произвести - уснул бы прямо здесь.
А небо все светлело, моторы пели все умиротвореннее, все нежнее, будто убаюкивали, и стоило большого труда держаться, следить за показаниями приборов.
Аэродром по курсу! - напевно и радостно сообщил штурман.
- Будем садиться с ходу.
- Понятно.
С земли дали условия посадки: штиль, посадочный знак выложен как раз с западным стартом.
Хрущев снизился, не доходя до посадочной полосы метров пятьсот, выпустил шасси и закрылки. Но солнце