Он, не чинясь, сел за рояль. Игра Петера обычно настраивала Хольта на меланхолический лад.
- Чтобы понимать музыку, надо хоть немного разбираться в композиции, - объяснял Визе. - Тогда тебе раскроется построение музыкальной формы. Не зная основ композиции, нельзя по-настоящему понимать музыку. - Он сыграл несколько тактов. - Вот тебе классический пример: Бетховен, "Соната номер один, опус два". Главная тема: четыре такта - первая фраза… и вот… четыре такта - вторая фраза. Повторяю еще раз. Третий и четвертый такт - это повторение первого и второго в доминанте. - Он снова проиграл их. - Седьмой и восьмой… каденция, полуфинал… Этим и заканчивается главная тема. - Визе разобрал главную тему такт за тактом. - Здесь переход. Побочная тема. - Он сыграл ее. - Заключение. Все это вместе называется экспозицией. А дальше идет разработка.
В последовательности музыкального движения проглянула какая-то закономерность.
- И все музыкальные пьесы так строго построены? Визе пустился в сложные объяснения:
- Мы теперь переживаем распад формы… Сохранились только немногие принципы, например восьмитактньй период.
- Что труднее всего для исполнения на рояле? - спросил Хольт.
Визе подумал.
- Фортепьянные переложения Рихарда Штрауса… Зато не страшно и соврать, Штраус все равно звучит немного фальшиво.
Он долго копался в нотных тетрадях. Хольт насторожился. Такого мне еще не приходилось слышать, думал он.
Визе объяснял, запинаясь, между тем как руки его порхали над клавиатурой.
- В исполнении оркестра все это, конечно, звучит совсем по-другому… Это так называемые колокольчики или треугольник…
"Динь-динь-динь", - бренчало в дискантах. Поток звуков, то диссонирующий и волнующий, то снова гармонический, смущал Хольта.
- Преподнесение серебряной розы, - восклицал Визе, - представь себе два женских голоса….
А ведь не мало пережито за последние недели, думал Хольт. Скоро-скоро все это останется позади - лето, наши мирные беседы с Визе и послеобеденные часы на реке. А там начнется большая жизнь, богатая приключениями, - война, испытание характера под сокрушительными ударами всесильной судьбы.
- Играй, играй, - попросил он Петера, - мне нравится…
Неизвестно, куда нас забросит, думал он. Поблизости нет зенитных частей, мы можем оказаться в самом пекле! Спокойная жизнь в наше время позор! Два последних года я проторчал с мамой в Бамберге, но и там эти пресловутые ночные налеты - чистейшая фикция. Изредка объявят воздушную тревогу - и это в то время, когда чуть ли не сверстники мои уже стоят у орудий.
Накануне он прочитал в газете статью "Самозащита перед лицом огня и смерти", а также "Слово по поводу воздушной войны" рейхсминистра доктора Геббельса.
Каждому надлежит спокойно, мужественно, а главное - обладая достаточной подготовкой, встретить час испытания, говорилось в обращении… Воздушная война в действительности превосходит любое описание, любой отчет, и никакое человеческое воображение не в силах ее себе представить… Пылающий дом, засыпанное бомбоубежище не должны быть для нас чем-то новым и пугающим, а всего лишь сотни раз продуманным и давно предвиденным положением…
Сквозь стеклянную стену зимнего сада падал мягкий солнечный свет. Динь-динь-динь - играл Визе… Бомбоубежища, прорытые выходы, проломы в стене, пропитанные водой одеяла, противогазы, спички и свечи, питьевая вода и достаточный запас провизии в бомбоубежищах, грубая одежда, брызги фосфора, мужество и самопомощь. Не теряться! Стиснуть зубы!
- "Ария певца", - объявил Визе и сам запел детским альтом: - Diri go-o-riii…
Правда, воздушная война за последние недели принимает все более угрожающие размеры. Но доктор Геббельс говорит: то, что в свое время перенесли англичане и что у многих из нас вызывало восхищение, предстоит теперь перенести нам. Как у англичан в воздушной войне произошел перелом, так произойдет он и у нас. Но если англичане ждали этого два года, то нам предстоит ждать несравненно меньше. Пусть не думают, что фюрер сложа руки наблюдает, как злобствует вражеская авиация. Если мы не сообщаем о предпринятых нами мерах, то это лишь доказывает… Да, думал Хольт, это доказывает, что тем упорнее мы ими занимаемся. Мы переживаем великое и ответственное время, напоминающее лучшую пору фридриховского века. Фридрих со своим юным прусским государством не раз стоял перед опасностями, неизмеримо превосходящими те, что ждут нас. И он неизменно с ними справлялся. А уж мы, рассуждал Хольт, такие молодцы, как мы с Вольцовом… Смешно даже подумать!..
Петер Визе продолжал играть. И вот наконец день победы, думал Хольт. Цветы, ликование, колокольный звон! Динь-динь-динь! - вызванивал рояль.
Когда Хольт прощался, Визе сказал ему чуть слышно:
- Все вы уедете… Один я, должно быть, останусь здесь. Меня, наверное, сочтут непригодным…
Хольт сквозь стекла зимнего сада смотрел куда-то вдаль. Бедняга! - думал он.
К вечеру Вольцов вернулся, и Хольт заночевал у него в пустой вилле. Они сидели в холле перед пылающим камином.
- Готовится зенитное оружие нового образца, - рассказывал Вольцов. - Так что пострелять мы еще успеем.
5
После урока стенографии у Хессингера предстояла раздача переходных свидетельств ученым советником Маасом, и настроение у школьников было самое каникулярное. Старый учебный год провожали лихо - грубыми выходками и развязными шутками. Престарелому Хессингеру, при всей его незлобивости, нелегко дался этот урок, он был беззащитен, и над ним издевались все.
- Никуда это не годится, - заявил Хольт на перемене. - С человеком так не обращаются, по-моему, это подлость!
- Ты прав! - сказал Гомулка серьезно.
- А зачем он все терпит? - взвился Феттер.
- Заткнись, ты! - гаркнул на него Вольцов.
Но тут случилось нечто небывалое: белобрысый толстяк Феттер, над тучным сложением которого все смеялись, вдруг взбунтовался против Вольцова.
- У тебя что, в заднице свербит? На второй год сесть не терпится?
Все так и ахнули. Но Вольцов не удостоил даже рассердиться.
- Дурак дураком и останется, - сказал он. И с усмешкой: - Маас прав, когда считает, что умом ты в мать, потому что жир у тебя явно от папаши!
Земцкий, стоявший у Феттера за спиной, стал потихоньку его накручивать:
- Этого ты ему спускать не должен!
Феттеру вся кровь бросилась в голову:
- Это… это… такое оскорбление… Сегодня же, в шесть у Скалы Ворона!
Вольцов удивился:
- Ты вздумал со мной драться?
- Ты оскорбил мой род! - кипятился Феттер. - Условия диктую я. К тебе явится Фриц, он мой секундант. - Земцкий усердно закивал.
- Я за судью! - протиснулся вперед Гомулка. Все стали уговаривать Феттера:
- Ты что, очумел? Да от тебя мокрое место останется.
Феттер чуть не плакал:
- А как же мой род?.. Он оскорбил честь моего рода!..
Из коридора послышался свист караульного.
В класс вошел Маас с аттестатами под мышкой, косо поглядывая поверх очков. Даже Вольцов был переведен в следующий класс, его выручили отличные отметки по гимнастике и истории, остальные оценки были у него самые плачевные. На улице он сказал Хольту, жмурясь от солнца:
- Прибыли вещи отца - все, что осталось. Пошли ко мне, распакуем.
Был удушливо жаркий день. Хольт и Вольцов в одних трусах стояли в кухне и набивали рот чем попало. Здесь уже давно не мыли посуды, раковины были завалены грудами грязных тарелок и кастрюль. На столе среди пакетов и остатков еды стояли бутылки красного вина, пустые и нераспечатанные. Вольцов, прихватив с собой молоток и стамеску и зажав под мышкой бутылку красного, повел Вернера в холл. Здесь на ковре стояли три больших ящика и два чемодана. Вольцов раздвинул тяжелые занавеси; в комнату ворвался яркий солнечный свет, заплясали тысячи пылинок.
- Выпей для начала глоток ротшпона.
Вино понравилось Хольту. Он тянул его из бутылки жадными глотками. Вольцов побросал в горящий камин доски от ящиков и принялся разбирать мундиры и брюки. Плевал он на плохие отметки, подумал Хольт. Собственный его аттестат еще терпим, но в характеристике Маас пришил ему "моральную незрелость и болезненное самолюбие". Ну да в зенитной части никто на это не посмотрит, рассудил Хольт.
- Видал? - воскликнул Вольцов. - Что ты на это скажешь? - Он вытащил из ножен офицерский кортик с рукояткой слоновой кости. - Конфетка, верно? Ну и воняет же из камина!
Хольт бросился открывать окно. Второй ящик был набит шкатулками, футлярами и дорожными сумками. В большом портфеле лежали бумаги, толстые пачки топографических карт, клеенчатые тетради, исписанные небрежным беглым почерком, ларчик с орденами, знаками отличия и всякой мелочью.
- Единственный наследник - я, - сказал Вольцов. - Если старуха не урезонится, отдам ее под опеку. Да погляди, какие чудеса! - воскликнул он. То были две - вернее, три - пистолетные кобуры. Вольцов открыл первую и вынул большой пистолет.
- Ч-черт! - захлебнулся Хольт от восторга. - Никак это "восьмерка"!
- Si vis pacem, para bellum , - сказал Вольцов. - Отсюда и название - парабеллум. - Он вытащил магазинную коробку и оттянул затвор, оттуда выпал патрон и покатился по полу. А это - "вальтер", калибра 7,65, с ним я еще не знаком. - Третью кобуру Вольцов пододвинул Хольту, и тот вынул из нее маленький автоматический пистолет.
Он обхватил рукоятку и отвел назад затвор; оттуда вывалился блестящий патрон. Затвор, легонько звякнув, скользнул на место. А сейчас только согнуть палец и… я повелеваю жизнью и смертью!
- Бельгийский браунинг, - объявил Хольт, - калибра 6,35. По сравнению с этими пушками - игрушечка. Но хорош!
- Если нравится, - сказал Вольцов, - возьми его себе. - Он побежал наверх за чучелом куропатки и поставил его на каминную полку, на фоне блестящих клинкерных плиток.
Звонок. У порога стояли Гомулка и Земцкий. Хольт повел их к Вольцову. Вольцов сунул в рукоятку "вальтера" магазинную коробку. "Входите!" Он поднял пистолет и нажал курок. Выстрел грохнул с силою взрыва ручной гранаты. Пуля отскочила от каминной полки и рикошетом ударила в большую вазу, стоявшую в каком-нибудь метре от Гомулки. Сразу в нос ударил едкий запах пороха. Осколки вазы разлетелись над самой головой у Гомулки, но тот и бровью не повел.
- Мой тирольский штуцер разнес бы ваш клинкер вдребезги, - заметил он.
Вольцов поставил пистолет на предохранитель и положил его на курительный столик. - Ну, брат, и нервы у тебя, как я посмотрю! - сказал он. - Да и вообще неплохая закалка.
- Опупели вы тут! - пискнул Земцкий. - Садите из пистолетов почем зря, с вами без глаз останешься.
Вольцов принес бутылку красного вина.
- Раз уж вы здесь, будьте гостями! - Бутылка пошла по рукам.
- Ты перед всем классом нанес оскорбление Феттеру, - начал Земцкий. - Он говорит, что родителей он себе не выбирал, к тому же они его бьют смертным боем. Но родовая честь ему дороже всего на свете. Видали? Я сказал ему, что, если он не будет с тобой драться, все сочтут его трусом.
- Пусть не валяет дурака! - сказал Хольт.
- Бокс ему не с руки, так он, знаешь, что выдумал: вы будете драться на ножах!
Вольцов рассмеялся.
- Это не его идея! Он стащил ее у Карла Мая.
- Битье, видишь ли, ему осточертело. Отец его только вчера плеткой исполосовал. Он хочет твоей кровью омыть честь своего рода.
Гомулка улыбнулся.
- Что ж, Гильберт принимает вызов, - сказал Хольт. - Мы согласны на встречу в шесть часов у Скалы Ворона. Скажи только Феттеру, что у Гильберта это вырвалось невзначай, под горячую руку. По-моему, такого извинения достаточно. Поножовщина - это уж слишком!
- Нет, нет! - запротестовал Вольцов, - Он еще скажет, что я испугался!
- Над Феттером издеваются все, кому не лень, - рассудительно заметил Гомулка. - Он и озверел. Дома он козел отпущения. Вы понятия не имеете, что там творится. Я знаю наверняка - он ваших объяснений не примет.
- Не примет - не надо, - равнодушно сказал Вольцов. - А теперь проваливайте. Мне не до вас.
Друзья разгрузили последний ящик. Вся комната была завалена военным снаряжением. Один чемодан оказался набит патронами различных калибров, а под конец Вольцов обнаружил сигары - чуть ли не двадцать пять ящиков ароматных сигар. Нашелся и отцовский бумажник; в нем было триста марок с небольшим.
Вольцов опять поиграл "вальтером" и о чем-то задумался, склонив голову набок.
- Я тут обмозговал эту историю с Мейснером. Ведь это ему я обязан тем, что должен вытягиваться в струнку перед каждым шарфюрером. Он давно заслужил хорошую взбучку. Я согласен тебе помочь, но с этим надо спешить - ровно через неделю его забреют. Я встретил штаммфюрера Вурма, они с Бартом возглавляют нашу команду по сбору урожая. Напляшемся мы с ними! Так вот Мейснеру на той неделе являться.
- Когда мы вернемся, будет слишком поздно, - озабоченно сказал Хольт, - ищи тогда ветра в поле!
- Уж не собираешься ли ты все три недели торчать в деревне?
- А ты?
- Я смотаюсь!
- Куда? - спросил Хольт.
- В этом вся заковыка! Во всяком случае, здесь меня не будет до самого призыва.
Хольт задумался.
- Далеко ты не уйдешь. Теперь не то, что когда-то. - Но тут перед ним предстали одинокие горы, дикий безлюдный ландшафт, неоглядные леса… Пещера! - Я знаю одно местечко, - продолжал он внезапно охрипшим голосом. - Настоящий тайник! - И он рассказал Гильберту свое недавнее приключение.
- Пошли наверх, - предложил Вольцов. Он раскопал у себя топографические карты окрестностей. - Во всяком случае, это не Фострауэр, Фострауэр я знаю как свои пять пальцев… Ну-ка, покажи, как ты шел!
Хольт стал рассматривать карту.
- Вот я где проходил… через эти две деревни… Потом взял на север, обогнул какую-то нескончаемую гору, а потом двинул на западо-северо-запад и опять на север…
- Ты зашел куда дальше, чем думаешь. Фострауэр совсем в другом направлении. Видно, ты обошел гору Широкую и забрел еще дальше… В тех местах до черта каменоломен… Вот, очевидно, ты где побывал, в окрестностях Каленберга… подальше Брухшпице… Это не меньше тридцати километров отсюда…
- На обратном пути я поднажал, а все же топал часов семь…
Вольцов сидел на кровати и дымил сигарой.
- Несколько лет назад я побывал в тех краях… Там и правда ни души не встретишь. Кругом ни деревушки, одни леса. Говорят, в незапамятные времена там были рудники. Если бы кто-нибудь здесь знал о пещере, я был бы в курсе так или иначе. - Он задумчиво заходил по комнате. - Сейчас у нас июль. Август, сентябрь… Нам до черта всякой всячины придется тащить с собой!
Хольт стоял у окна. Сердце у него екнуло. Но он представил себе леса, облака, горы… ночные биваки у костра, звездный небосвод… Свобода, независимость… большое увлекательное приключение!
Вольцов опять засел за карту.
- Дорогу можно сильно сократить, если двинуться вверх по реке… пройти на лодке через Шварцбрунн. Это было бы удобно и в отношении поклажи… лодку потащим бечевой… В ближайшие же дни наведаемся в пещеру, идет?
- До вторника успеем покончить со всеми приготовлениями, - отвечал Хольт. Он уже считал это приключение делом решенным. - Потом отправимся на сельскохозяйственные работы. Что ни говори, это самый простой способ отсюда смотаться. А там дня через три улизнем, потихоньку вернемся сюда, разделаемся с Мейснером - и поминай как звали! - Все казалось ему теперь проще простого.
У Вольцова, однако, были свои соображения.
- Эту штуку с Мейснером надо хорошенько обдумать. Сам знаешь: нападение на фюрера гитлерюгенда… Может плохо для нас кончиться.
- Надо, чтобы он знал, за что мы его вздули, - потребовал Хольт.
- Полегче! - сказал Вольцов. - Это еще затрудняет дело.
- А твой дядя? - спросил Хольт. - В случае чего он нас не выручит?
- Ерунду ты городишь! Дядя Ганс в партии с тридцатого года. Да и какой немецкий офицер это потерпит? Нет, надеяться мы можем только на себя!
- Хорошо бы вытянуть у него какую-нибудь бумажку, - сказал Хольт, - признание, представляющее для него опасность, на случай, если он захочет донести.
Вольцов опять задумался:
- Идея неплохая. Надо ее обмозговать.
Они принялись готовиться к встрече у Скалы Ворона и к ночному походу в пещеру. Уложили пистолеты, патроны, карманные фонари, карту, хлеб и две банки мясных консервов. Каждый захватил с собой скатанную плащ-палатку.
Скала Ворона находилась в окрестностях города, за Бисмарковой горой. Они долго шли мимо садов и огородов.
- Нам понадобятся ружья, - сказал Вольцов. - Из пистолета и зайца не убьешь, не говоря уж о кабане… Хоть бы малокалиберку… Моя сломалась… У Зеппа есть! Кроме того, у него тирольский штуцер одиннадцатого калибра, если не больше. Пули он сам отливает из свинца, у него есть форма, а гильзы заряжает черным порохом. Вонища невообразимая, а грохот - как от средневековой кулеврины. Но зато со ста метров убивает любую дичь.
- Зеппа неплохо бы взять с собой. Ему школа тоже осточертела.
Скала Ворона представляла собой причудливое нагромождение базальтовых глыб. В лучах заходящего солнца она отбрасывала тень до ближнего леса.
Гомулка поздоровался с ними. Феттер и Земцкий держались поодаль.
- Есть дело, Зепп, - сказал ему Вольцов, - не уходи после этого балагана.
Земцкий официальным тоном доложил, что Феттер не согласен на мировую. Он хочет драться.
Гомулка отметил на лужайке круг. Вольцов сбросил с себя рубашку и бриджи, снял сапоги и остался босиком и в одних трусах.
- Неужто вы… и в самом деле? - спросил Гомулка с внезапной серьезностью.
Вольцов ступил в круг.
Феттер тоже остался в одних трусах.
- Дурак ты набитый, как я погляжу, - накинулся на него Хольт. - Ну, пеняй на себя…
- Будешь ругаться - я и тебя вызову, - огрызнулся Феттер. Зубы его стучали. Войдя в круг, он подозрительно покосился на Вольцова - тот спокойно стоял и ждал. Вольцов был на голову выше, на его руках, плечах и груди вздувались крепкие мускулы. По сравнению с его атлетическим сложением розовое тело Феттера казалось дряблым и расплывшимся.
Гомулка протянул Феттеру охотничий нож, какие носят члены гитлерюгенда. Такой же нож он вручил Вольцову.
- Станьте в круг и отвернитесь друг от друга!
- А кто потащит труп Феттера домой? - спросил Земцкий. - Хоть я и секундант, но я же не обязан…
- Заткнись! - прикрикнул на него Гомулка. - Когда я скажу: "Начали!" - повернитесь друг к другу и приступайте, не дожидаясь новой команды. Побежденным считается вышедший из круга. Иначе драку продолжать до выхода из строя одного из противников. Полностью команда гласит: "Внимание!.. Готово… Начали…" Итак, слушайте команду. Внимание… готово…
- Я защищаю свою родовую честь! - крикнул Феттер отчаянным голосом. Он был бел как полотно, колени его дрожали.
- Да уймись ты наконец! - взъелся Вольцов. - Зепп, подавай сигнал!
Хольт видел, что Вольцов еле сдерживается.
- Начали! - скомандовал Гомулка.