Полковник басовито прокашлялся, и сразу же, несмотря на неофициальность обстановки, все замолчали, повернув головы к командиру полка. Полковник поднялся и, сжав тяжелой ладонью хрупкую рюмку, сказал:
- Товарищи, разрешите от имени командования еще раз пожелать одному из лучших офицеров дивизии счастливого пути и, как говорится, успехов в учебе и личной жизни. Казалось бы, совсем недавно мы, командиры среднего поколения, которые были, по сути, подростками в военные годы, принимали части и соединения из рук тех, кто командовал ими в военные годы. Разумеется, мы благодарны им и не забываем. Вот, к примеру, бывший командир нашего полка гвардии полковник Чуркин…
- Иван Сергеевич, - подсказал кто-то из офицеров.
- Так точно, Иван Сергеевич, - согласился полковник. - Так вот, живет он у нас в городке, как говорится, на заслуженной пенсии. Но мы, сами знаете, на все торжественные вечера непременно приглашаем его в президиум, на почетное место, понятно - нет? Так что не забываем, не забываем… Да. Но вот что хочу сказать. Не за горами то время, когда и нам придется передавать командование в ваши руки, товарищи офицеры. - Командир повернулся к капитану. - И как знать, может быть, ты, Константин, закончив академию, вернешься в родную дивизию, в свой полк. И это очень хорошо, товарищи, хорошо и правильно! А посему я предлагаю тост за вечное движение жизни. За преемственность. За дружбу офицеров разных поколений!
Гости чокнулись, выпили. Полковник под одобрительный говорок сел на место. Поднялся Константин. Дождавшись, когда стихнет шум за столом, заговорил с привычной легкостью, порою смахивающей на легкомыслие.
- Мне отлично известно, что я счастливчик, а потому я, при всем желании не могу сочувствовать неудачникам. Моя собственная жизнь дает мне право на эти слова. Отец мой погиб на фронте, когда я только-только должен был родиться, мать умерла через три года. Я вырос в детдоме. Мне было труднее, чем многим другим, но я знал свою цель и шел к ней напролом. Прошу извинить, что слишком часто употребляю местоимение "я", но мы - офицеры, и наши боевые приказы не знают иной формы, кроме "я решил". Так за решения, которые мы принимаем!
Когда шум, вызванный тостом, улегся и гости вновь занялись закуской, кто-то спросил:
- А где контроль. Костя?
- Какой контроль?
- Контроль за решениями, которые мы принимаем?
- Жизнь, - решительно ответил Костя. - Жизнь - самый суровый поверяющий. Она сама отбрасывает негодные решения.
- Значит, контроль вне человека?
Константин не успел ответить, потому что полковник отвлек его вопросом:
- Твой отец в котором погиб, Костя?
- В сорок четвертом. Кстати, мне напомнили сегодня об этом, - он повернулся к жене. - Люба, где открытка?
Люба поднялась, порылась на отодвинутом в совсем уж неподходящее место письменном столе, нашла открытку и протянула ее полковнику. Командир прочитал, пустил по рукам.
- Странное послание. И без подписи.
- Нет, закорючка стоит. Видишь?
- А почерк-то - женский. Учти, Люба.
- Где это - Подбедня?
- Может, розыгрыш?
- Нет, не розыгрыш, - сказал Константин, получив наконец-таки открытку и еще раз перечитав ее. - Когда мне в детдоме отцовский орден вручали, помню, разговор был насчет станции Подбедня.
- Какой орден?
- Отечественной войны, - ответил капитан. - Люба, где орден?
- Может, в папиной коробке? - неуверенно сказала Люба. - Посмотри в кухне, на полке. Круглая такая коробка, из-под конфет.
В маленькой кухне возле заставленного посудой стола сидел отец Любы и плакал. Сопел, всхлипывал, но не утирал слез, которые стекали по его худым, изрезанным морщинами щекам.
- Что с вами, Илья Иванович? - с испугом спросил Константин, войдя в кухню. - Вам плохо?
- Лук режу, - улыбнулся сквозь слезы старик. - Люба велела луку нарезать, а он, понимаешь, больно вредный оказался.
- А почему к столу не идете? - спросил Константин, открывая дверцы настенного шкафчика. - Неудобно получается, Илья Иванович.
- Ты уж прости, Костя. Не к лицу я молодой компании. Перво-наперво - не пью. Второ-навторо - острого не ем. Только испорчу вам весь праздник. К тому же - полковник там.
- Ну и что? - Константин выставлял на стол различные кухонные предметы и разговаривал через плечо. - Съест он вас, что ли, полковник?
- Да что ты, Костя, - махнул рукой старик. - Я их смолоду пугаюсь. И полковников, и генералов. Я и лейтенантов-то робел всю дорогу. А с живым полковником, может, всего раз в жизни и разговаривал. Когда орден получал. Ты чего ищешь-то?
- Орден отцовский, - ответил Константин. - Люба сказала, что в коробке из-под конфет, а где эта чертова коробка?.. Ага, вот она.
Константин вытащил круглую жестяную коробку из-под леденцов и, сдвинув посуду, вытряхнул из нее содержимое. Множество памятных медалей на старых колодках, орден Отечественной войны и несколько выцветших фотографий тридцатилетней давности.
- Вот он.
- Это не он, - не согласился старик. - Этот - второй степени. А у твоего бати - первой, - он достал из ящика стола красную коробку. - Я его отдельно храню.
- Спасибо, Илья Иванович. - Константин взял коробку. - Уберите все здесь, ладно?
И вышел из кухни. А Илья Иванович принялся складывать в жестяную коробку солдатские, памятные и юбилейные медали. Делал он это неторопливо, разглядывая каждую медаль в отдельности. Порою качал головой, порою грустно улыбался чему-то. Последней он взял со стола фотографию с оторванным уголком. На ней были видны два солдата в сдвинутых на затылок зимних шапках с автоматами на груди. Позы и улыбки их были неестественно напряжены, потому что солдаты явно позировали фронтовому фотографу. Фоном для снимка служили руины какой-то немецкой крепости. Возможно, то был Кенигсберг. Несмотря на давний срок и потрепанность, в одном из солдат можно было узнать молодого Илью Ивановича.
Орден Отечествеиной войны первой степени лежал на широкой ладони командира полка.
- Весомая вещь, - сказал полковник, уважительно взвешивая орден. - Маленькая, а весомая.
В комнату бочком проскользнул Илья Иванович с тарелкой нарезанного лука. Поставил на краешек стола, хотел было тотчас же выйти, но полковник заметил его:
- Илья Иванович, куда это вы? За стол просим, за стол. Ребята, место ветерану Великой Отечественной.
Гости задвигались, освобождая место. Кто-то уступил стул, кто-то принес тарелку, вилку, рюмку. И тотчас же щедрая офицерская рука потянулась к этой рюмке с бутылкой водки.
- Отставить, - негромко сказал полковник. - Боржомчику можно вам, Илья Иванович?
- Если без градусов, - робко уточнил старик.
- Без градусов, - полковник сам налил боржоми - Ну, чего сыну пожелаете?
- Сыну?.. - Илья Иванович неуверенно улыбнулся. - Оно конечно, оно так. - И встал. Рука дрожала, боржоми проливался на стол. - В большую дорогу провожают тебя, Константин. Да. На учебу. Потом в большие начальники выйдешь. Так ты, это, ты о солдате не забывай. Начальник, он солдатами держится, каких бы званьев ни достиг. А солдаты - тобой. Нету у них никого, окромя начальников. Никого нету. И пожаловаться некому.
Помолчал, выпил боржоми и, шаркая ногами, вышел. И все молчали. Полковник встал.
- За отцов, - негромко сказал он. - Павших и еще живых.
Все встали, стараясь поменьше шуметь. Выпили.
- Когда ты, капитан, на отцовской могиле в последний раз был? - не глядя, спросил полковник, аккуратно поставив рюмку.
- Так я ведь, в сущности, и не знал, где эта могила. Впервые из открытки выяснил. Теперь надо будет как-нибудь съездить. В отпуск. Или на каникулы.
- Тебе когда в академию являться?
- Ровно через десять дней.
- Тогда зачем тянуть? Святое это дело - отцовской могиле поклониться. Особенно перед таким рубежом, как академия. Понятно - нет?
Капитан не ответил. Он уложил орден в красную коробочку и, закрыв крышку, забарабанил по ней пальцами.
Но стука его пальцев по коробочке мы не услышали, потому что в этот момент зазвучал лязг винтовок, взятых к ноге в три приема. И голос:
- Взвод, смирно! Равнение на середину! Слушай перекличку. Рядовой Абрамов!
- Я!
- Рядовой Бесымбаев!
- Я!
В узком коридоре дощатого барака с запылившимися стеклами и двумя рядами трехъярусных нар был выстроен взвод маршевого батальона. Места было немного, и командиру взвода младшему лейтенанту Суслину, одетому в аккуратную гимнастерку с белоснежным подворотничком, приходилось вжиматься в проход между нарами. А во главе взвода стоял степенный усатый помкомвзвода старший сержант Гарбузенко и хрипло выкрикивал фамилии личного состава.
- Рядовой Гусев!
- Я! - отозвался высокий тощий солдат.
- Пат без Паташона, - негромко, но внятно произнес стоявший в строю ефрейтор Виктор Святкин: худой, как все, но не как все разговорчивый. На его потрепанной гимнастерке с двумя полосками за ранения выделялся новенький орден Красной Звезды.
- Рядовой Глебов! - продолжал Гарбузенко.
- Я!
- Иван Четвертый, - пояснил Святкин. - Но не Грозный.
- Рядовой Кодеридзе!
- Я!
- Абрек, - сказал Святкин.
- Рядовой Лавкин!
- Я!
- Калуга, - произнес Святкин, и стало понятно, что во взводе у каждого есть прозвище и что автор прозвищ ефрейтор Святкин.
- Младший сержант Сайко!
- Я, - отозвался рослый сержант, стоявший на правом фланге.
- Ванька Первый, - уважительно отметил Святкин.
- Ефрейтор Святкин!
- Я! - гаркнул Святкин. И добавил:
- Можно просто - Сват.
- Рядовой Хабанеев!
- Я!
- Хабанера, - отметил Святкин.
- Отставить! - крикнул Суслин и, ткнув пальцем в Святкина, приказал:
- Ефрейтор Сват… то есть Святкин, выйти из строя!
Святкин сделал два шага и повернулся лицом к шеренге.
- Товарищи бойцы! - сердито сказал Суслин, грозно сведя полудетские брови. - Сегодня я принял второй взвод. Командир батальона лично мне поставил задачу: в кратчайший срок подготовить взвод истребителей танков. И что же я вижу на первом построении? На первом построении я нахожу исключительную расхлябанность и разгильдяйство!
- Я думал, вам интересно будет прозвища узнать, - простодушно пояснил Святкин.
- Ефрейтор Святкин, два наряда вне очереди!
- За что же, товарищ младший лейтенант? - искренне удивился Святкин. - Я же, так сказать, в порядке ознакомления с личным составом вверенного вам взвода истребителей танков.
- Три наряда! - распалясь, крикнул Суслин.
- Есть три наряда, - согласился Святкин. - Но только на кухне.
- Четыре наряда за разговорчики!..
- А вот это уж дудки, - улыбнулся Святкин. - Только три. Четыре Устав внутренней службы не позволяет. Вы - взводный, я - ефрейтор. Больше трех нарядов у вас прав нет, товарищ младший лейтенант. Вот если на кухню…
Суслин был явно озадачен. По шеренге пробежал смешок.
- Отставить смех! - крикнул Суслин. - Командир батальона поставил задачу, чтобы второй взвод истребителей танков стал примером для всего маршевого батальона. Примером во всем. В боевой подготовке. В дисциплине. В ношении формы. И я хочу, чтобы вы знали с первого же дня: в боевой подготовке не будет никаких поблажек. Напротив. Трудности и еще раз трудности! Будут внезапные тревоги. Ночные броски. "Тяжело в ученье - легко в бою!" Знаете, кто это сказал?
- Так точно! - радостно рявкнул Святкин. - Генералиссимус Суворов!
- Какой еще "иссимус"? - удивленно спросил Суслин.
- Звание, - принялся простодушно объяснять Святкин. - Бывают генерал-майоры, генерал-лейтенанты, генерал-полковники, а Суворов был генерал-иссимусом.
Строй радостно рассмеялся.
- Отставить смех! - крикнул Суслин. - Слушай задачу сегодняшних занятий по…
Но тут раздался голос дневального, стоявшего возле дверей:
- Смирно!
В казарму вошел командир батальона, немолодой капитан, еще не оправившийся от ранения, а потому - с палочкой.
Суслин бросился навстречу, расталкивая строй собственных подчиненных:
- Товарищ капитан… Да пропустите же меня!.. Товарищ капитан, второй взвод первой роты вверенного вам батальона построен для полевых занятий. Командир взвода младший лейтенант Суслин!
- Отставить полевые занятия, - устало сказал комбат. - Взвод - на разгрузку капусты.
- Что?..
- На разгрузку капусты, - терпеливо повторил капитан. - Слава Богу, хоть капусту дали.
- Есть на разгрузку капусты, - упавшим голосом сказал Суслин.
- Гарбузенко, выводите личный состав.
- Напра-во, - сказал помкомвзвода. - Не в ногу на выход шагом марш!..
Сломав строй и вдоволь потолкавшись в узком проходе, солдаты выходили из казармы.
- Товарищ капитан, разрешите обратиться? - спросил Суслин, когда они остались вдвоем в опустевшей казарме.
Командир батальона оглядел его с ног до головы, вздохнул:
- Больно уж вы аккуратный какой-то, лейтенант. Какой-то слишком уставной, что ли.
- Не понял, товарищ капитан.
- Хоть бы гимнастерку укоротили, - с досадой сказал капитан. - Или козырек на фуражке пальца на два обрезали.
- Так ведь не положено, товарищ капитан.
- Это точно, что не положено, - еще раз вздохнул комбат. - Ну, что у вас?
- Относительно ефрейтора Святкина, - сказал Суслин, почему-то понизив голос. - Недисциплинирован. Дерзок. Такой может весь взвод разложить. Настоятельно прошу перевести его от меня, товарищ капитан.
- Святкин - фронтовик, - помолчав, сказал комбат. - В последнем бою подбил два танка, за что в госпитале ему вручили орден. А вообще сложной он судьбы человек. Из беспризорников. Что нельзя не учитывать. Рекомендую найти подход. Из взвода Святкина убирать не будем. Ясно?
Суслин кивнул.
- У вас в школе было прозвище, лейтенант?
- Никак нет.
- Теперь будет, - обнадежил капитан, - Святкин постарается. Отправляйтесь за взводом и возглавьте работу по разгрузке капусты. А то они там сожрут половину. Хлопцы без витаминов отощали.
Вытянувшись в цепочку, взвод выгружал капусту с платформы, стоявшей на запасном пути. Солдаты перебрасывали друг другу кочаны, сопровождая работу шутками, смехом и звучным хрустом капустных листьев.
Младший лейтенант Суслин выгружал капусту вместе со всеми. Сейчас он не чувствовал себя их командиром, а всего лишь одним из сорока молодых, азартно трудившихся парней.
- Лови!
- Принимаю!..
Ловя кочан, Суслин оглянулся и увидел…
…как командир отделения сержант Мятников, стоявший на платфюрме, выбрав из кучи два больших кочана, перебросил их через противоположный борт.
- В чем дело, сержант Мятников? - грозно крикнул Суслин, подбегая к платформе. - Почему разбазариваете продовольствие?
- Я ничего не разбазариваю, - хмуро пояснил Мятников. - Я просто отдал два кочана.
- Кому отдали? - запальчиво наседал Суслин. - Кому, спрашиваю?
И оглянулся.
На путях стояла худенькая девочка лет двенадцати в большом солдатском ватнике и сапогах. Сунув кочаны в мешок, она собралась было бежать, но бдительный Суслин остановил ее:
- Девочка, стой!..
Девочка остановилась, с испугом глядя на лейтенанта.
Взвод тут же бросил работу. Солдаты смотрели на командира серьезно, ожидая и проверяя одновременно, и младший лейтенант уловил это.
- Почему здесь посторонние? - спросил он, но уже без прежнего металла в голосе.
- Она не посторонняя, - серьезно пояснил Мятников. - Она - сирота. Отец погиб на фронте, а мать тут умерла.
Младший лейтенант молчал, не зная, как следует поступить в подобной ситуации, поскольку в уставе никаких указаний на этот счет не содержалось.
- Иди, Наташа, иди, - тихо сказал Мятников девочке. - Не бойся, дядя шутит.
Девочка кивнула и пошла по железнодорожным путям. А Суслин стоял у платформы молча и смотрел вслед расхитителю, уносившему "казенное продовольствие" на глазах всего взвода.
- Взвод, приступить к работе! - послышался за его спиной голос старшего сержанта Гарбузенко.
И сразу же вновь раздались звучные удары тугих кочанов, смех и веселая перебранка работавших солдат. А Суслин по-прежнему смотрел вслед уходившей девочке…
…И возник шумный школьный класс.
Ученики десятого класса рассаживались по партам после большой перемены, дожевывая завтраки, доставая книжки, тетради, готовальни.
На последней парте Игорь Суслин и красивый юноша с уже пробившимися усиками сцепили руки, и по тому, как третий мальчик, перегнувшись, разбил рукопожатие ребром ладони, стало понятно, что ребята о чем-то поспорили.
Игорь выбрался из-за парты и прошел к доске, где стояла хрупкая большеглазая девочка с толстой косой и стирала тряпкой написанные мелом предложения.
Игорь подошел вплотную и положил руку на ее плечо. Она не сбросила руки, только вопросительно улыбнулась. Игорь медленно провел рукой вниз по натянутому платью, дошел до груди и вдруг сжал ее в ладони. Стиснул на глазах у всего класса. И отшатнулся, ожидая удара.
Но удара не последовало. Девушка просто смотрела ему в глаза. Молча и очень серьезно. И под этим взглядом Игорь опустил голову, поняв вдруг, что ударил-то - он…
Младший лейтенант Суслин по-прежнему стоял возле железнодорожной платформы с капустой и смотрел….
…как азартно и весело перекидывают друг другу кочаны солдаты его взвода.
Он смотрел, но ничего не слышал. Ни шуток, ни смеха. Он слышал сейчас только самого себя, свой собственный голос.
"- Как же мне тогда стало стыдно, Кимка! И стыд этот не прошел до сих пор. Если я когда-нибудь увижу тебя, милая моя Кимка, я попрошу прощения. Только, наверно, я не увижу тебя. Я даже не знаю, где ты теперь, Кима Вилленстович?.."
Суслин все еще стоял возле заметно опустевшей платформы, слушая самого себя…
- Что это командир наш, вроде как офонарел? - спросил Святкин, ловко принимая очередной кочан, и вздохнул:
- Все-таки, ребята, он не того…
- Задумался человек, - добродушно отозвался Сайко. - Тебе это, конечно, не очень понятно… Кстати, Сват, ты ему прозвище придумал?
- Суслик. - Помедлив секунду, убежденно сказал Святкин. -Младший лейтенант Суслик. Звучит?
- Что-то не похож он на суслика, - усомнился Сайко.
- Не скажи, Ваня, - усмехнулся Святкин. - Есть в нем что-то от грызуна. Въедливость этакая.
- Тише, - с укоризной сказал Сайко. - Услышит.
Но Суслин не слышал этого разговора. Он смотрел на солдат по-прежнему отсутствующим взглядом, вслушиваясь в собственный голос:
"- Ты помнишь, Кимка, когда мы принимали тебя в комсомол, то все допытывались, почему у тебя иностранное имя? А ты объяснила нам, что папа назвал тебя так в честь Коммунистического Интернационала Молодежи. Только женского рода. И сейчас мне кажется… Нет, я знаю, что люблю тебя, Кимка, мой Коммунистический Интернационал Молодежи женского рода…"
- Амба! - веселый крик Святкина прервал размышления Игоря. - Хана, кореши!..
К Суслину подошел как всегда неторопливый Гарбузенко:
- Товарищ младший лейтенант, взвод закончил разгрузку капусты.
Игорь оглянулся.
Перед ним стояла пустая платформа.