Но если я сказал, что люди молились ночь напролет, садились на корабли, бежали в горы, – это не значит, что весь мир был охвачен ужасом из-за появления звезды. На самом деле привычка и рутина по-прежнему правили миром: не считая разговоров в свободное время и ночных созерцаний космической пришелицы, девять человек из десяти жили обычной жизнью. Во всех городах магазины, за исключением одного-двух там или сям, открывались и закрывались в положенное время; врачи и гробовщики усердно занимались своим делом, рабочие трудились на фабриках, солдаты маршировали, ученики впитывали знания, влюбленные искали встреч, воры прятались и убегали, политики планировали интриги. Типографские машины грохотали по ночам, печатая газеты, и многие священники то одной, то другой Церкви отказывались открывать храмы, чтобы не поощрять того, что они считали неразумной паникой. Газеты напоминали об уроке тысячного года: тогда ведь тоже ожидали конца света, но напугавшая всех звезда оказалась вовсе не звездой, а лишь газом, кометой; да и будь она даже звездой, все равно не смогла бы столкнуться с Землей. Таких прецедентов еще не было. Повсюду царил здравый смысл – презрительный, насмешливый, склонный требовать строгих мер против упрямых паникеров. Вечером, в семь пятнадцать по Гринвичу, звезда максимально сблизится с Юпитером. Тогда и выяснится, какой оборот примет дело. Грозное предостережение великого математика многие считали не более чем искусной саморекламой. В конце концов здравый смысл, немного разгоряченный спором, отправился спать, чем продемонстрировал незыблемость своих убеждений. Варварство и невежество, пресытившись новостями, также вернулись к обычному ночному времяпрепровождению, а животный мир, за исключением воющих собак, и вовсе проигнорировал незнакомую звезду.
Тем не менее, когда космическая пришелица, которая казалась не больше, чем была предыдущей ночью, снова взошла над Европой, правда, на час позже, многие скептически настроенные люди продолжали бодрствовать, наблюдая за ней, чтобы высмеять великого математика и своими глазами убедиться, что опасность уже миновала.
Но вскоре насмешки стихли: звезда росла. Она росла с угрожающим постоянством, с каждым часом неотвратимо приближалась к полуночному зениту и становилась все больше и больше, все ярче и ярче, пока не превратила ночь в день. Если бы звезда двигалась не по кривой траектории, а прямо к Земле, и если бы она не потеряла скорость под влиянием притяжения Юпитера, на преодоление разделяющей нас бездны у нее ушел бы один день, а так ей потребовалось пять дней, чтобы приблизиться к нашей планете. Когда следующей ночью звезда взошла над Англией, она была размером с треть лунного диска и оттепель усилилась. А когда ее увидели над Америкой, она почти сравнялась величиной с Луной, в отличие от которой слепила так, что на нее было больно смотреть, да вдобавок обдавала ЖАРОМ. И там, где всходила звезда, начинал дуть горячий ветер, а в Виргинии, Бразилии и в долине реки Святого Лаврентия она, пульсируя, блестела сквозь черную пелену грозовых туч, сверкающих фиолетовыми молниями и посыпающих землю небывалым градом. В Манитобе оттепель привела к опустошительным наводнениям. В горах по всему миру начали таять снега и льды, реки, берущие начало на возвышенностях, разлились, стали бурными и мутными, и вскоре, набрав силу в верховьях, безудержным потоком устремились вниз, сметая все на своем пути, вбирая в себя деревья, трупы людей и животных. Вода поднималась с неизменным постоянством, озаренная призрачным блеском, и наконец вышла из берегов и хлынула вслед за удирающим от этой стихии населением речных долин.
На побережье Аргентины и дальше в сторону Южной Атлантики приливы были выше, чем когда-либо на памяти людей, и зачастую гигантские штормы гнали воду на много миль вглубь материка, затопляя целые города. За ночь зной стал таким невыносимым, что восход солнца казался приближением тени. По всей Америке, от Северного полярного круга до мыса Горн, прокатились землетрясения, вызывая оползни в горах, покрывая землю глубокими трещинами, превращая дома и стены в развалины. И когда в Андах рухнула половина содрогавшегося в мучительных конвульсиях вулкана Котопахи, текучая лава взметнулась вверх и пролилась на землю таким широким и быстрым потоком, что в один день достигла моря.
А звезда в сопровождении бледной на ее фоне Луны продвигалась над Тихим океаном, шлейфом волоча за собой яростные грозы и растущую приливную волну, которая, пенясь, тяжело катилась за ней, захлестывая на своем пути один остров за другим, безжалостно смывая людей. И потом эта адская стена ревущей воды в пятьдесят футов высотой, озаренная ослепительным светом, гонимая раскаленным ветром, с голодным воем обрушилась на азиатское побережье и ринулась вглубь материка по равнинам Китая. Какое-то время звезда, которая была теперь ярче, больше и жарче, чем Солнце в зените, с беспощадной яростью изливала свое сияние на обширные области густонаселенной земли, на города и поселки, пагоды и сады, дороги и необозримые пахоты, на миллионы лишившихся сна людей, в беспомощном страхе глядящих в добела раскаленное небо. А потом раздался все нарастающий рокот неотвратимо надвигающейся громады воды. И так той ночью было повсеместно: задыхаясь, с трудом передвигая ватные от жары ноги, люди тщетно пытались бежать куда глаза глядят, но по пятам за ними гналась стремительная белая стена воды. Итог этой гонки был предрешен – смерть.
Ослепительно-белая над Китаем, огромная звезда буквально испепеляла его своим сиянием, но над Японией, Явой и всеми островами Восточной Азии она казалась тусклым огненным шаром, затененная паром, дымом и пеплом извергающихся вулканов, которые таким своеобразным салютом приветствовали ее приход. Воздух над бурлящими потоками лавы представлял собой взвесь горячих газов и пепла, Земля содрогалась и гудела от беспрерывных толчков сейсмической бури. Вскоре начали таять вечные снега Тибета и Гималаев, по бесчисленным углубляющимся руслам, которые постепенно сходились вместе, вода хлынула на равнины Бирмы и Индостана. В индийских джунглях спутанные кроны деревьев пылали в тысяче мест, а в кипящей у основания стволов жиже плыли темные предметы, казавшиеся живыми в свете кроваво-красных языков пламени. В слепом ужасе многочисленные людские толпы устремились по широким водным дорогам к последней надежде человечества – к открытому морю.
Звезда с ужасающей быстротой становилась все больше, все жарче, все ярче. В тропических поясах океан перестал фосфоресцировать, и пар призрачным вихрем клубился над темными, вздымающимися валами, на которых чернели едва заметные крапинки гонимых бурей кораблей.
А потом случилось чудо. Тем, кто в Европе ожидал восхода звезды, показалось, что Земля перестала вращаться. В тысяче открытых мест – на возвышенностях и на плоскогорьях – тщетно всматривались в небо люди, убежавшие туда, спасаясь от наводнения, рушащихся домов и горных оползней. В томительной неопределенности час проходил за часом, а звезда не появлялась. Зато вновь можно было видеть знакомые старые созвездия, с которыми многие попрощались навсегда. В Англии стояла жара, но небо было ясное. Несмотря на то, что Земля беспрестанно содрогалась, в тропиках уже просвечивали сквозь пелену пара Сириус, Капелла и Альдебаран. Когда же огромная новая звезда наконец взошла – почти на десять часов позже, чем прежде, – вместе с ней поднялось и Солнце, а в центре ее белой сердцевины виднелся черный диск.
Над Азией звезда начала замедлять свое движение, потом, над Индией, свет ее вдруг потускнел, словно она спряталась под вуалью. Той ночью вся индийская равнина, от устья Инда и до устья Ганга, представляла собой неглубокое сверкающее озеро, над которым поднимались храмы и дворцы, курганы и холмы, усеянные людьми, казавшимися издалека маленькими черными точками. На всех минаретах также теснились люди, гроздями свисавшие с парапетов; когда жара и страх вконец одолевали их, они падали один за другим в мутную воду. Земля стенала. И вдруг на это горнило отчаяния набежала тень, подул холодный ветер и в охлажденном воздухе стали собираться тучи. Люди, в ужасе взиравшие на звезду и уже почти ослепшие от ее сияния, увидели, как на огненный шар наползает черный диск. Это Луна проходила между звездой и Землей. Воспользовавшись передышкой, люди вознесли мольбы к Богу, и в ответ на востоке со странной, необъяснимой быстротой вынырнуло Солнце. А потом звезда, Солнце и Луна вместе помчались по небу.
Те, кто наблюдал за восходом звезды в Европе, увидели, как она поднялась почти одновременно с Солнцем; какое-то время оба светила стремительно неслись по небу, затем их движение замедлилось, и наконец они остановились, слившись в одно сияющее пламя в зените. Луна больше не затеняла звезду, исчезнув из виду в ярком свечении небес. И хотя большинство уцелевших смотрели на небо в мрачном отупении, порожденном голодом, усталостью, жарой и отчаянием, все же нашлись люди, сумевшие постичь смысл этих знамений. Звезда и Земля максимально сблизились, немного прошли рядом, после чего космическая пришелица начала удаляться – все быстрее и быстрее в своем безудержном полете к Солнцу.
Потом, застя небо, сгустились тучи, грозы окутали мир плотной пеленой, сотканной из дождя и молний; на землю обрушились такие ливни, каких люди не видели никогда прежде, а там, где вулканы извергали красное пламя к балдахину туч, с неба устремлялись вниз потоки грязи. Повсюду вода отступала с равнин, оставляя покрытые илом руины, и земля, как берег моря после шторма, была усеяна всевозможным мусором и мертвыми телами своих детей – людей и животных. Вода уходила долго, много дней, по пути размывая почву, снося деревья и дома, наваливая гигантские дамбы и вырывая глубокие овраги в сельской местности. На смену дням звезды и зноя пришли дни мрака. Все это время и в течение еще многих недель и месяцев продолжались непрерывные землетрясения.
Но звезда уже прошла мимо, и люди, гонимые голодом, понемногу собирались с мужеством и возвращались в свои разрушенные города, к сожженным амбарам и залитым водой полям. Те немногие суда, которым удалось спастись от бурь, подошли к берегу, поврежденные и потрепанные, осторожно замеряя лотом глубину среди новых ориентиров и отмелей некогда знакомых портов. А когда бури утихли, люди заметили, что погода теперь повсеместно жарче, чем была раньше. Солнце стало больше. Луна съежилась до трети своей прежней величины, а продолжительность смены ее фаз увеличилась до восьмидесяти дней.
Здесь не будет рассказано о новых братских отношениях между людьми; о спасении законов, книг и машин; о странной перемене, произошедшей с Исландией, Гренландией и побережьем Баффинова залива, где приплывшие туда некоторое время спустя моряки с удивлением обнаружили такие цветущие, благодатные земли, что с трудом могли поверить своим глазам. Не будет здесь рассказано и о том, как, спасаясь от зноя, люди мигрировали на север и на юг, поближе к полюсам. Эта история повествует лишь о появлении и пути следования звезды.
Марсианские астрономы – ибо на Марсе тоже есть астрономы, хоть и не похожие на нас, – естественно, проявили к столь необычным явлениям повышенный интерес. Конечно, они рассматривали их со своей точки зрения. "Принимая во внимание величину и температуру метательного снаряда, пущенного через нашу Солнечную систему к Солнцу, можно только удивляться, какой незначительный урон был причинен Земле, в непосредственной близости от которой он прошел. Все известные нам очертания континентов и водных пространств остались прежними, и фактически единственным заметным последствием стало значительное уменьшение белых пятен (предположительно – замерзшей воды) на земных полюсах", – отметил в своем анализе один из марсианских астрономов.
Это лишний раз подтверждает, насколько ничтожной может показаться крупнейшая из катастроф человечества с расстояния в несколько миллионов миль.
Ги де Мопассан
Покойница
Я любил ее безгранично, безоглядно. Почему люди влюбляются? Разве не странно, когда окружающий мир вдруг перестает существовать, когда лишь одно создание приковывает взгляд, питает мысли и чувства, когда сердце снедаемо только одним желанием и на устах трепещет всего одно имя. Имя, которое, как вода, бьющая из источника, поднимается из омута переполненной до краев души и выплескивается в словах, заставляя повторять его вновь и вновь, шептать без устали, повсюду, как чудотворную молитву.
Я никому не рассказывал об этом. Любовь всегда уникальна и всегда одинакова. Мне посчастливилось встретить свою единственную и полюбить. Вот и все. Она окружила меня нежностью. Год я наслаждался ее объятиями, прикосновениями, взглядами, шелестом платья, звуками голоса… Она полностью завладела мной, пленила меня, погрузила в блаженное забытье, и я уже не осознавал, день на дворе или ночь, жив я или умер и где нахожусь – дома или на чужбине.
А потом она умерла. От чего? Не знаю.
Однажды, дождливой ночью, она пришла насквозь промокшая и вскоре начала кашлять. Кашель не прекращался целую неделю и окончательно подкосил ее, она слегла.
Что случилось? И это мне не известно.
Доктора осматривали ее, что-то записывали и уходили. Она послушно пила микстуры, которые они назначали. Руки ее обжигали, такими были горячими, на пышущем жаром лбу блестели бисеринки пота, в лучистых глазах затаилась грусть. Я говорил с ней, и она что-то мне отвечала. О чем шла речь? Понятия не имею. Я все забыл – все, все. Она умерла. Помню только ее последний вздох, слабый, еле различимый. Больше ничего. Сиделка воскликнула: "Ох!" – и я сразу понял, все понял!
Сознание мое затуманилось, я уже был не способен что-либо воспринимать. Совершенно не способен. Затем увидел священника, услышал, как он сказал: "Ваша любовница". Это прозвучало оскорбительно. Но ведь она умерла, никто не имел права ее оскорблять. Я прогнал его. Пришел другой, сделал все, что требовалось, и был очень добр. Я плакал, когда он заговорил о ней.
Мне давали множество советов по поводу похорон. Я с трудом улавливал суть.
Но хорошо помню гроб и удары молотка, когда заколачивали крышку. О, боже!
Мою возлюбленную закопают, спрячут от меня. Ее! В этой яме!
Пришли несколько человек, наши друзья. Мы не увиделись. Я убежал.
Потом долго бродил по улицам. Как попал домой, не представляю.
А на следующий день отправился в путешествие.
Вчера я вернулся в Париж.
Моя комната… наша комната, наша кровать, квартира, дом – все было пропитано тем, что остается живым от умершего. Безмерная скорбь захлестнула меня с новой силой, я начал задыхаться и, не сумев открыть окно, устремился к выходу. Мне было невмоготу находиться среди ее вещей, в замкнутом пространстве, огороженном стенами, которые еще хранили память о ней, скрывая в каждой незримой трещинке тысячи атомов ее тела, ее дыхания. Я схватил шляпу, не помышляя ни о чем, кроме спасения, и, уже подходя к двери, обратил внимание на большое зеркало в прихожей. Это она повесила его там, поскольку всегда оглядывала себя с головы до пят перед уходом, чтобы каждая деталь соответствовала ее безупречному вкусу и все, от обуви до прически, выглядело идеально.
Я замер перед зеркалом. Она так часто смотрелась в него, что, вероятно, в нем должен был остаться ее отраженный лик.
Я стоял, трепеща, впиваясь глазами в зеркальную гладь, бездонную, бесстрастную, но вобравшую в себя ее образ, который словно бы оживал под моим воспламененным взглядом, и в этот момент мы вместе обладали ею. Мне показалось, что я влюблен в саму эту отражающую поверхность: я прикоснулся к ней, но она была холодна. О, воспоминания, воспоминания! Безжалостное зеркало, испепеляющее, живое, пугающее, вновь возродило мои страдания. Счастливы те, чьи сердца подобны зеркалам, кто способен забывать запечатленные образы, как только они исчезают из поля зрения, стирая память обо всем, что было дорого, чем хотелось упиваться ежеминутно, что дарило счастье привязанности и любви! Боже, какие муки!
Я выбежал из дома и, сам того не осознавая, направился к кладбищу. Вот и ее могила – обычная, с мраморным крестом, на котором высечены простые слова: "Она любила, была любима и умерла".
А где-то там, внизу, покоилось ее прекрасное тело и… разлагалось. Что может быть ужаснее?! Я зарыдал, припав лицом к земле.
Прошло немало времени, прежде чем я заметил, что уже наступил вечер. В тот же миг, словно отклик на потаенные чаяния страдающего любовника, мной овладело странное, безумное желание: я захотел провести ночь подле нее, последнюю ночь на ее могиле. Но меня увидят, прогонят. Как быть?
Я решил прибегнуть к уловке – поднялся, сделав вид, что ухожу, и побрел по городу мертвых, удивляясь, до чего же он мал в сравнении с городами живых, хотя ведь почивших намного больше, чем ныне здравствующих. У меня не было какой-то конкретной цели, я просто шел куда глаза глядят и размышлял о бренности бытия.
Мы строим высокие дома, мостим дороги, дабы хватило места для четырех поколений, единовременно живущих на земле, вкушающих ее плоды, утоляющих жажду водой из ее источников и вином, что даруют ее виноградники. А всем поколениям мертвых, всему роду человеческому – тем, кто обитал здесь до нас, – не нужно почти ничего, разве что толика почвы! Земля принимает их, время стирает из памяти. Прощайте!
Неожиданно я пересек границу кладбища и очутился на заброшенной территории, где старые могилы уже сровнялись с землей, а кресты покосились или рассыпались в прах. Видимо, вскоре тут начнут хоронить новых покойников. Окружающий ландшафт оживляли кусты шиповника и высокие строгие кипарисы – пышный скорбный сад, взращенный на человеческих останках.
Поблизости никого не было. Взобравшись на раскидистое дерево, я полностью скрылся в его тенистых ветвях.
Теперь требовалось затаиться и ждать, что я и сделал, ухватившись за ствол, как утопающий за обломок затонувшего корабля.
Когда стало темно – совсем темно, – я покинул свое убежище и, крадучись, стараясь ступать как можно тише, чтобы не потревожить мертвецов, вернулся на кладбище.
Я все шел и шел. Но никак не мог отыскать место ее захоронения! Сколько я ни всматривался в темноту, сколько ни бродил, раскинув руки, ударяясь о надгробия ладонями, ногами, коленями, грудью и даже головой, все было тщетно. Как слепец, я ощупывал камни, кресты, металлические решетки, венки из стекла и увядшие цветы. Водя по буквам кончиками пальцев, пытался прочесть имена усопших. Ох уж этот мрак! Кромешный мрак! Мне никогда не найти ее!
Ночь была абсолютно безлунная. Ну что за ночь! И тут, на узкой тропинке между двумя рядами могил, я ощутил гнетущий безотчетный ужас. Могилы, могилы, могилы! Справа, слева, впереди, позади – повсюду одни могилы! У меня подкосились ноги, и я присел на чье-то надгробие, не в силах идти дальше.
В тишине было отчетливо слышно, как бьется мое сердце. Но мне показалось, что я уловил еще что-то. Что? Пугающий, отвратительный, еле различимый звук. Может, он раздавался только у меня в голове, идущей кругом во мраке ночи, или доносился из-под земли, из сакральной обители мертвецов? Я попробовал оглядеться, но в непроницаемой темноте это было абсолютно бессмысленно.
Сколько времени я пробыл там? Не знаю. Страх сковал меня, пригвоздив к месту. Во власти леденящего ужаса я готов был завыть, даже умереть.