Конев вернулся в штаб фронта в Касню. На душе было неспокойно. Начальник штаба фронта генерал Соколовский тут же подал донесения авиационной и агентурной разведки: противник, прикрываясь вялыми действиями на фронте своей обороны, производит активную перегруппировку в своём тылу; установлен подход к фронту новых частей, в том числе танковых и моторизованных, в частности, в районе Духовщины на стыке 19‑й и 16‑й армий, в районе Задня - Кардымово и на левом крыле 20‑й армии. Армейская и дивизионная разведка подтверждала эти данные.
В ту же ночь штаб подготовил директиву для командармов: активизировать непрерывную боевую работу всех видов разведки на всех участках; действовать сильными разведотрядами, главным образом ночью; держать противника в постоянном напряжении, проникать в его тыл, дезорганизовывать работу штабов; уточнить группировку противника, стыки подразделений, резервы перед фронтом армий.
Конев–мемуарист очень деликатен. Нет в его книгах попытки перевоевать какое–то сражение или бой задним числом и навязчивой идеи поиска виновных. Вот и здесь он словно бы мимоходом говорит о создании прочной обороны с выводом войск в резерв. Что это означало? А означало это то, что войска обучались маневру отступления, отходу на резервные позиции. Второе: как бы ни было тяжело на передовой, но командиры частей и соединений получили приказ комфронта создавать собственные резервы, и резервы создавались. Вскоре это поможет некоторым дивизиям и полкам вырваться из окружения с минимальными потерями, более успешно действовать во время обороны и в момент прорыва.
Имел некоторый резерв и командующий: дивизии, которые были особенно ослаблены и нуждались в пополнении и вооружении, он приказал вывести во второй эшелон и пополнять их по мере поступления из тылов маршевых подразделений. Вооружали их тем, что поступало из оружейных и артмастерских, а также передавали новую технику, винтовки и автоматы, выделенные Ставкой для оснащения и усиления Западного фронта. Основные грузы, обещанные фронту - пушки, гаубицы, миномёты, грузовики, пулемёты, автоматы, винтовки, гранаты и бутылки с КС, - как говорят военные, с прибытием задерживались.
Поскольку новой техники и вооружения поступало мало, Конев приказал отремонтировать и поставить в строй всю покалеченную, но вывезенную с поля боя технику, особенно танки и артиллерийские орудия, миномёты. Ремонтировалось и стрелковое вооружение. Особенно не хватало пулемётов - чтобы перекрыть надёжным огнём особенно беспокойные и опасные участки обороны.
Конев: "Несмотря на принятые меры, плотность обороны и в противотанковом отношении, и в артиллерийском была явно слабой. Ощущался острый недостаток стрелкового вооружения".
В конце семидесятых годов в одной из деревень, входившей в 41‑м году в Смоленскую область, мне удалось отыскать бывшего старшину, воевавшего под Вязьмой и попавшего там в плен. Ефим Трифонович Половой осенью 41‑го года призывался уже на четвёртую войну. Сейчас бы такого назвали профессиональным солдатом. Таковым он по существу и был. На призывной пункт он прибыл в форме, в которой полгода назад прибыл из Западной Белоруссии. Затем, когда из запасного полка их маршевый батальон прибыл на передовую, он, кроме кадровых офицеров, командиров рот, был единственным, кто имел военную форму. Возможно, именно поэтому ему дали винтовку. Большинство были вооружены винтовками старого образца, по три–четыре винтовки на отделение, из них половина учебные, с рассверленными патронниками. Когда стали приближаться к передовой, всем выдали по тридцать патронов, даже тем, у кого не было винтовок, и по три запала для гранат образца 1914 года. "Когда те запалы раздавали, - вспоминал Ефим Трифонович, - я спросил: а где же, мол, гранаты? Там, сказали, на передовой, там и гранаты, и винтовки, и пулемёты. На передовой, сказали, всё получите. Получили…" А получил Ефим Трифонович 8 октября 1941 года контузию и осколок в бедро размером с ладонь, который ему вытащили уже в лагерном лазарете. Чудом выжил в плену. Вернулся в свою родную деревню и всю жизнь вспоминал свой единственный бой под Вязьмой, который начался утром на рассвете 8 октября и закончился для него около полудня того же дня.
За неделю до немецкого наступления начальник Генерального штаба маршал Шапошников позвонил по "Бодо":
Шапошников: - В связи с переходом вас к временной обороне Верховный Главнокомандующий считает необходимым взять от вас в свой резерв две дивизии. Дивизии должны быть достаточно укомплектованы и с артиллерией. Какие дивизии вы можете выделить?
Конев: - Докладываю: ни одной дивизии укомплектованной нет. Все дивизии, выведенные в резерв, слишком малочисленны. Укомплектование ещё не прибыло. Могу выполнить через пять дней по прибытии пополнения.
Шапошников: - Кто командует этими дивизиями? В какой численности эти дивизии и какие номера этих дивизий?
Конев: - Могу выделить с большим ущербом для фронта 64‑ю СД и 1‑ю МСД. 1‑й командует Герой Советского Союза Лизюков, 64‑й - полковник Грязнев. Прошу взамен этого 10‑ю ТД не расформировывать, а сформировать и сделать её мотострелковой дивизией".
Шапошников попросил охарактеризовать выделяемые дивизии: численный состав стрелковых полков и танкового полка 1‑й мотострелковой дивизии. Как оказалось, он насчитывал 45 танков, правда, все танки старых образцов.
Любопытная деталь. Во–первых, диалог начальника Генштаба и комфронта демонстрирует проблему, которая в первый период войны буквально по рукам и ногам связывала командный состав Красной армии, - несамостоятельность в принятии тех или иных решений, полное отсутствие командирской инициативы. Шапошников действует как офицер по особым поручениям Верховного Главнокомандующего. Ни больше ни меньше. И во–вторых, Конев, хорошо понимая ситуацию и то, что отказать он не может, пытается затянуть сроки передачи дивизий. Можно предположить, что он ожидал: немцы ударят раньше, чем истечёт пятидневный срок. Затем, когда его дипломатия не удалась, делает ещё одну попытку хоть что–то выторговать: оставить ему 10‑ю танковую, пополнить её и реорганизовать в мотострелковую.
Но в разговоре с маршалом Шапошниковым Конев отступает до определённого рубежа. Более того, несколько дней назад со смутной душой возвратившийся из Ставки, где ожидал иного, более конкретного разговора о предстоящих боях, комфронта обрушивает поток информации на начальника Генерального штаба в надежде на то, что отреагирует хотя бы он, профессиональный военный.
Шапошников: - Я считаю, что вы мало выделили стрелковых дивизий, можно выделить больше. Какую, кроме 64‑й, можете дать в резерв Ставки?
Конев: - Из стрелковых дивизий выделить больше никого не могу, так как все остальные дивизии исключительно малочисленные. Прошу утвердить названные мною 1‑ю МСД и 64‑ю дивизии. У нас это лучшие дивизии. И они дрались крепко. Всё, что могу сделать для их укомплектования, сделаю из внутренних ресурсов, но чего–либо значительного из людского пополнения наскрести не смогу. Ваши указания - побольше выделить резервов - сейчас выполнить не сумею. Армии занимают широкие фронты, плохо укомплектованы, имеют недостатки пулемётного и артиллерийского вооружения; на ряде участков фронт обороны вытянут в линию, не имея вторых эшелонов в полках и дивизиях. Есть полки, имеющие численность 130–200 человек. Ваши указания приму к исполнению и всё, что позволит обстановка, вытяну в резерв. Докладываю, что положение 22‑й армии немного улучшилось, но ещё стабильность не достигнута. Поэтому резервы на правом фланге иметь крайне необходимо, но сейчас создать их не имею возможности. Сегодня приказал 243‑ю стрелковую дивизию 29‑й армии, находящуюся в армейском резерве, ввести в бой на направлении Ивашков на участке 22‑й армии с тем, чтобы ликвидировать группу противника, переправившуюся на восточный берег реки Западная Двина. Прошу ускорить присылку нам пополнения. Повторяю, что фронт у нас очень жидкий. Всё".
Беспокоило Конева и ещё одно довольно серьёзное обстоятельство. Армии Резервного фронта частично стояли слева, южнее Ельни, прикрывая район Спас - Деменска и Кирова по оси Варшавского шоссе. Взаимодействие с южным соседом было слабое. Успокаивало то, что значительная часть войск Резервного фронта стояла вторым эшелоном в затылок его дивизиям. Позже выяснится, что это не так…
Немцы атаковали 2 октября на рассвете. День "Т" начался мощной артподготовкой. Затем в наступление пошли танки и лёгкая бронетехника с пехотой. В небе повисла штурмовая и бомбардировочная авиация. Сразу по нескольким командным пунктам, в том числе и по месту расположения штаба Западного фронта, были нанесены бомбо–штурмовые удары. Связь с некоторыми частями и соединениями нарушилась и не была восстановлена уже никогда, вплоть до окончательного их разгрома.
Вопреки ожиданиям, противник ударил в наименее защищённое место - в стык 30‑й и 19‑й армий. Вторым эшелоном, надёжно прикрывая стык, все эти дни напряжённо готовилась к обороне недавно сформированная 49‑я армия генерал–лейтенанта И. Г. Захаркина - полнокровные кадровые дивизии. Но буквально накануне начала операции "Тайфун" по приказу Генштаба армия почти в полном составе была снята с обустроенных и пристрелянных позиций и начала грузиться в эшелоны для отправки на юг, в район Харькова.
3‑я танковая группа Гота ударила из района севернее Духовщины и совместно с пехотными дивизиями 9‑й полевой армии Штрауса повела наступление на Сычёвку, явно угрожая правому, внезапно оказавшемуся открытым флангу 19‑й армии Лукина. Танковый клин начал охватывать Вязьму с севера, а затем, оттеснив и частично смяв войска 30‑й армии Хоменко, и с северо–востока.
Исследователи вяземской катастрофы 1941 года говорят о том, что в полосе прорыва шириной до 16 километров, где стояла 162‑я стрелковая дивизия и примыкавшие к ней - справа полк соседней 242‑й стрелковой дивизии 30‑й армии и слева полк 244‑й стрелковой дивизии 19‑й армии, - удар наносила группировка, состоявшая из восьми дивизий.
Одновременно были атакованы порядки Резервного фронта на участке, прилегающем к Варшавскому шоссе. 4‑я танковая группа при поддержке пехотных частей 4‑й полевой армии, прорвав оборону войск маршала Будённого, вышла на шоссе. Часть сил ринулась к Юхнову, а часть начала загибать основание клина в сторону Спас - Деменска, охватывая Вязьму и всю группировку находившихся здесь войск с юга и юго–востока. Возникла реальная угроза окружения основных сил Западного и Резервного фронтов. Немецкий историк Пауль Карель в одной из своих книг, посвящённых походу Гитлера на Москву, об этом наступлении не без восхищения сказал: "Это был, наверное, самый выверенный план за всё время войны, и всё в нём работало как часы".
С атакованных участков командармы сообщали о прорыве и попытках латания брешей резервами и усиленным огнём артиллерии. С каждым часом положение становилось всё хуже.
19‑я армия. Лукин сообщает о том, что обозначился прорыв на его правом фланге, на стыке с 30‑й армией. Принял меры по воспрещению охвата своего правого крыла, оказавшегося оголённым. Перебрасывает резервные части и артиллерию со слабо атакованных участков. "Связи с 30‑й армией не имею".
30‑я армия. Хоменко докладывает: противник силою до двух пехотных полков при поддержке большого количества танков и до 120 самолётов прорвал оборону 162‑й и 242‑й стрелковых дивизий. Полки дерутся изолированно. Противник наносит бомбовые удары по городу Белый и железнодорожной станции Канютино. "Прошу помочь авиацией фронта".
В 18.00 три группы пикирующих бомбардировщиков по 14–16 машин нанесли удар по командному пункту Конева в Касне. В налёте также участвовали бомбардировщики Ю-88, ими было сброшено несколько тяжёлых бомб весом 1 000 кг. Одной из таких бомб разнесло в щепки здание, в котором располагались оперативный отдел управления ВВС фронта и шифровальное отделение. Десятки убитых и раненых. Среди погибших 20 офицеров штаба, из них три полковника.
3 октября по приказу Конева Лукин и Ершаков (20‑я армия) контратаковали частью своих сил на Сафоново и Красный Холм.
16‑я армия. Рокоссовский докладывает о том, что его дивизии продолжают удерживать район Минского шоссе. Противник контратакован и отброшен на исходные. "Перед фронтом армии противник имел свыше двух пд в первом и до восьми пд и двух тд во втором эшелонах".
Рокоссовский твердил об этих танковых и пехотных дивизиях второго эшелона из сводки в сводку, и это сбивало с толку штаб. Главный же удар противник развивал севернее автострады, в районе Холм - Жирковского. На фронте 16‑й армии немцы лишь демонстрировали наступление, сковывая силы с расчетом, что противник не осмелится ослабить этот участок и перебросить силы в район прорыва. В своих мемуарах маршал Рокоссовский довольно сдержанно рассказывает об этих боях. Основное место в воспоминаниях о вяземской истории занимают описания того, как управление 16‑й армии, получив приказ Конева, плутало по окрестностям Вязьмы, потом едва не попало под огонь немецких танков в самой Вязьме, а потом с боями пробивалось к Можайску.
Сведения, поступавшие от командармов, складывались в довольно противоречивую картину. Наметился явный прорыв в направлении на Белый и станцию Канютино. Но одновременно Рокоссовский настаивает на том, что вдоль Минского шоссе противник накопил во втором эшелоне огромное количество войск, и их состав и конфигурация построения свидетельствуют в пользу того, что это и есть главная ударная группировка.
Противоречивость сведений, неясность ситуации, а также, возможно, нерешительность комфронта способствовали тому, что вскоре поправлять положение оказалось почти невозможным.
Фронтовые резервы по–прежнему находились в районах сосредоточения близ Вязьмы.
Утром 3 октября в 5.00 в штабы 19‑й и 30‑й армий ушёл приказ, согласно которому объединённая группировка этих двух армий, стык которых проломило бронированное копьё "Тайфуна", должна была произвести частичную перегруппировку и контратаковать прорвавшегося противника. Основная роль в намечавшемся контрударе возлагалась на фронтовой резерв, сведённый в объединённую группировку. Командование этой группировкой Конев возложил на своего заместителя генерал–лейтенанта И. В. Болдина.
Ударная группа состояла из одной стрелковой, одной кавалерийской и одной мотострелковой дивизии (69 танков), а также трёх танковых бригад, в которых насчитывалось 172 танка. Удар оперативной группы генерала Болдина должны были поддерживать войска 30‑й армии.
Из донесений генерала Болдина, сохранившихся в архиве Министерства обороны РФ, видно, что наше командование, к сожалению, даже к исходу 3 октября не имело представления, насколько серьёзная угроза нависла над войсками и судьбой фронта. Болдин доносил в штаб фронта о "танковых группах силами 15 и 40 танков", прорвавших оборону 30‑й армии и вышедших в район севернее Вязьмы. Реальность была в стократ (в буквальном смысле этого слова и этого числа) страшнее.
Части оперативной группы Болдина не смогли сосредоточиться для согласованного удара, а потому, выдвигаясь навстречу противнику, вступали в бой по мере соприкосновения с ним, то есть по частям, разрозненно. К тому же опергруппа не располагала достаточным количеством противотанковой и зенитной артиллерии. Действовать пришлось одновременно на двух направлениях.
Немецкая разведка быстро определила состав и положение оперативной группы генерала Болдина. 4 октября на боевые порядки контратакующих частей обрушил всю свою мощь 8‑й авиакорпус группы армий "Центр".
Тем временем генерал Лукин храбро и стойко отражал новые и новые атаки на своём фронте. Против него действовало до семи пехотных дивизий при поддержке 150 танков. Пока противнику не удалось пробить или опрокинуть порядки его дивизий. 5 октября 19‑я армия продолжала удерживать свои рубежи к северу от Минского шоссе.
В этот же день, 4 октября, с южного крыла пришло известие, смысл которого потряс всех офицеров штаба Западного фронта: противник, частично смяв и рассеяв, а частично оттеснив войска 33‑й и 43‑й армий Резервного фронта, сделал глубокий прорыв в районе Спас - Деменск - Ельня.
И. С. Конев: "Прорыв противника в этом направлении создал исключительно трудную обстановку и для 24‑й и 43‑й армий Резервного фронта, и для Западного фронта. Наши 20‑я, 16‑я, 19‑я армии оказались под угрозой охвата с обоих флангов. В такое же положение попадала 32‑я армия Резервного фронта. Обозначилась угроза выхода крупной танковой группировки противника с юга со стороны Резервного фронта в район Вязьмы в тыл войскам Западного фронта и с севера из района Холм - Жирковского".
И. С. Конев: "В связи с создавшимся положением я 4 октября доложил Сталину об обстановке на Западном фронте и о прорыве обороны на участке Резервного фронта в районе Спас - Деменска, а также об угрозе выхода крупной группировки противника в тыл войскам 19‑й, 16‑й и 20‑й армий Западного фронта со стороны Холм - Жирковского. Сталин выслушал меня, но не принял никакого решения. Связь по ВЧ оборвалась, и разговор прекратился. Я тут же связался по "Бодо" с начальником Генерального штаба маршалом Шапошниковым и более подробно доложил ему о прорыве на Западном фронте в направлении Холм - Жирковский и о том, что особо угрожающее положение создалось на участке Резервного фронта. Я просил разрешения отвести войска нашего фронта на Гжатский оборонительный рубеж. Шапошников выслушал доклад и сказал, что доложит Ставке. Однако решения Ставки в тот день не последовало. Тогда командование фронта приняло решение об отводе войск на Гжатский оборонительный рубеж, которое 5 октября было утверждено Ставкой. В соответствии с этим мы дали указание об организации отхода войскам 30‑й, 19‑й, 16‑й и 20‑й армий".
Фразу Конева по поводу того, что Сталин выслушал его тревожный доклад, "но не принял никакого решения", историки потом интерпретировали как растерянность Верховного.
Что ж, возможно, Сталин на какое–то время растерялся. Но, как теперь стало известно, Сталин тут же позвонил Жукову в Ленинград:
- У меня к Вам только один вопрос, - сказал Верховный, - не можете ли сесть на самолет и приехать в Москву. Ввиду осложнения на левом крыле Резервного фронта в районе Юхнова Ставка хотела бы с Вами посоветоваться о необходимых мерах.
Директиву на отвод войск Конев получил только в ночь с 5‑го на 6‑е октября. Почти сутки Ставка думала, что предпринимать! А время - даже часы и минуты - работало в тот период не на Красную армию. Той же директивой Западному фронту передавались 31‑я и 32‑я армии. Но теперь они были не в помощь Военному совету фронта, теперь, когда предстояло отводить, снимать с позиций из–под носа, из–под огня противника, дивизии и отводить их под непрерывным обстрелом артиллерии, они были только обузой.
И. С. Конев: "Ставка, к сожалению, с большим опозданием подчинила Западному фронту 31‑ю и 32‑ю армии Резервного фронта. Будь это сделано до начала сражения, мы могли бы их использовать в качестве второго эшелона… "
Выполняя приказ, войска фронта, главным образом 19‑я и 20‑я армии, не имея сильного нажима наступающего противника с фронта, прикрывав свои фланги, начали последовательно отходить от рубежа к рубежу. Первый промежуточный рубеж был намечен на Днепре, где были подготовлены позиции Резервным фронтом.