Горобец, который на протяжении всего разговора продолжал стоять у окна, устало присел на стул и покрасневшими от бессонной ночи глазами посмотрел на майора: чувствовалось, что истекшие двое суток и особенно прошедшая ночь изрядно его вымотали.
- Вот что, Николай Петрович, передай в госпиталь, если агент очнется и заговорит - пусть будят меня немедленно. А сейчас нам с тобой надо отдохнуть хотя бы пару часиков. Иди, майор!
- Слушаюсь, товарищ подполковник!
Приложение 3.1/4.1
ОПЕРАТИВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
Спецсообщение по "ВЧ"
Управлениям контрразведки "Смерш" фронтов и военных округов.
Из агентурных источников стало известно, что руководством спецслужб гитлеровской Германии (6-м управлением РСХА и военной разведкой абвер в его составе) резко активизирована работа по проведению терактов против высших руководителей Советского государства - в том числе против Верховного главнокомандующего Вооруженных сил СССР маршала И. В. Сталина.
3 октября с. г. в 21 час находящийся на Красной площади г. Москвы человек, одетый в форму майора Красной Армии, открыл огонь из двух пистолетов по выехавшей из Спасских ворот Кремля правительственной машине. Автомобиль был бронированным, и находящийся внутри нарком и член Государственного Комитета Обороны А. И. Микоян не пострадал. Охрана Кремля и Красной площади вступила в огневой контакт с террористом, который подорвал себя гранатой и, не приходя в сознание, скончался на месте. При убитом обнаружены безупречно изготовленные фиктивные документы офицера военной комендатуры Кремля майора Зубова Н. Ф., которые позволили ему беспрепятственно миновать все посты охраны и находиться в момент покушения у Спасских ворот. Есть данные о подготовке и возможной попытке проведения в период октября - ноября с. г. теракта в отношении Председателя ГКО И. В. Сталина.
Москва, ГУКР ("Смерш")
Шифротелеграмма
Смоленск, Горобцу.
На запрос №… от 04.10.44
Сообщаем установочные данные по задержанным немецким агентам-парашютистам:
1) Раскольников Петр Ильич, 1915 г. р., бывш. военнослужащий Кр. Армии, рядовой, бывш. член ВЛКСМ;
2) Ярыгин Иван Иванович, 1909 г. р., бывш. военнослужащий Кр. Армии, рядовой, беспартийный;
3) Зотов Фома Константинович (убит при задержании), 1893 г. р., из белоэмигрантов, бывш. поручик-белогвардеец, старший абвергруппы.
Проходили учебу в Кенигсбергской разведшколе абвера. Раскольников П. И. и Зотов Ф. К., кроме того, прошли спецподготовку на базе "Фриденталь" под руководством штурмбаннфюрера СС Скорцени О.
В связи с тем, что диверсионное подразделение Скорцени во Фридентале представляет для нас существенный интерес, Раскольникова П. И. направить в распоряжение ГУКР ("Смерш") в г. Москву спецрейсом самолета не позднее завтрашнего дня. Соответствующие указания полковнику Зорину А. И., командиру базирующегося на аэродроме г. Смоленска 386-го полка военно-транспортной авиации, отданы.
Принять меры к исполнению. Об исполнении доложить.
Москва, Барышников.
Приложение 4.2
ОПЕРАТИВНАЯ ИНФОРМАЦИЯ
Шифротелеграмма
Москва, Барышникову.
Сообщаем, что 06.10.44. Раскольников П. И. при встрече им вражеского десанта в р-не г. Смоленска (по указанию органов контрразведки "Смерш") убит в результате боестолкновения.
Смоленск, Горобец.
ГЛАВА 5
Яковлев Александр Николаевич, агент абвера (агентурная кличка Крот)
6 октября 1944 г., Смоленская область.
…Я проснулся внезапно, словно кто-то невидимый разбудил меня: уже давно натренировался спать ровно столько, на сколько давал себе внутреннюю установку. Вот и сейчас: очнулся точно через два часа, как и планировал, хотя перед этим устал смертельно - шесть часов без остановки почти бежал по ночному лесу, уходя от засады смершевцев на той злополучной поляне. Скорее всего, из моих парней никто не уцелел: перед вылетом на задание как старший я просматривал их личные дела и твердо знал - рассчитывать на прощение чекистов им не приходится…
Конечно, я понятия не имел, что случилось с той тройкой агентов, которая должна была нас встретить, и не мог точно сказать, кто же нас предал: они или "утечка" информации шла издалека, из разведцентра абвера.
Передвигаясь в темпе марш-броска по ночному лесу и анализируя известные мне скудные факты, я пришел к выводу, что, скорее всего, контрразведчики из "Смерша" "взяли" именно тех, кто обеспечивал нашу выброску. А уж "расколоть" их на допросе было делом техники, и вот что теперь имеем: шестерка моих десантников скорее всего уничтожена, а за мной будет организована в ближайшие часы (или уже идет) настоящая охота. Обо мне чекисты-смершевцы наверняка уже знали: во-первых, мой парашют, вероятно, нашли. Во-вторых, кто-то из окруженной группы мог быть захвачен живьем и допрошен, поэтому мои приметы им тоже могут быть известны. Но не более! О конечной цели задания для группы было известно только мне как командиру - старшему "шестерки", - не считая, разумеется, тех, кто нас послал; а моего имени, настоящего или даже фиктивного, никто из агентов-парашютистов знать не мог. По установленным в разведшколах абвера правилам, всем курсантам и сотрудникам присваивались новые, вымышленные имена - а в фиктивные документы старшего лейтенанта Красной Армии, выданные мне перед заброской, заглядывали лишь те, кто мне их изготовил и вручил…
Так что у "Смерша" на меня почти ничего не было, однако приуменьшать опасность не следовало - советская контрразведка работать умела! Что я мог ей противопоставить? Опыт, накопленный за две предыдущие заброски, и надежные документы, которыми меня снабдили на той стороне. Кроме того, перед вылетом Скорцени сообщил одному мне адрес глубоко законспирированной явки в Смоленске, приказав использовать ее только в критической ситуации. Как раз сейчас такая ситуация наступила, тем более мне требовалась связь, которую я мог получить только на явочной квартире. Но предстояло еще добраться до города, причем окольными путями и с соблюдением максимальных мер предосторожности. Потому еще в начале ночного перехода я присыпал следы специальной смесью, чтобы сбить с толку служебно-разыскных собак. Передвигался я быстро, почти бегом, но старался ступать на опавшую листву и траву, не оставляя отпечатков сапог на сырой земле и глине, - света луны, пусть слабого и тусклого, мне хватало. Когда уже в девятом часу утра рассвело и я почувствовал, что смертельно устал, - решил сделать двухчасовой привал для отдыха и восстановления сил. Конечно, две таблетки сильного стимулятора "фенамин", которым меня снабдили немцы для использования в подобных ситуациях, взбодрили бы еще на целый день. Но организм и природу не обманешь - все эти препараты помогают на какое-то время, а потом усталость все равно возьмет свое! Ну а кроме того, добираясь до Смоленска окольными путями, я планировал выйти к крупной узловой железнодорожной станции: до нее было еще километров двадцать. Я рассчитал время так, чтобы выйти к станции ближе к вечеру, когда стемнеет, а сейчас мне лучше и безопаснее было переждать какое-то время здесь, в глухом лесу. Свое теперешнее местоположение я определил с достаточной точностью по крупномасштабной карте района, зная координаты места десантирования, направление по компасу своего ночного перехода, время в пути и примерную скорость движения.
Место для двухчасового отдыха я выбрал сухое, благо дождя не было, да еще, чтобы не простудиться, настелил на уже холодную в это время года землю побольше еловых веток. Одет я был неплохо: теплая пара нижнего белья, плотные полушерстяные офицерские брюки-галифе и гимнастерка, сапоги с теплыми портянками, армейская телогрейка и сверху маскхалат, на голове пилотка. Разумеется, все обмундирование и снаряжение у меня было советское, как говорится, до последней нитки. При мне имелась армейская плащ-палатка и аккуратно свернутая и притороченная сбоку к вещмешку офицерская шинель. В армейском вещмешке хранился сухой паек на двое-трое суток, при мне был пистолет "ТТ", личные документы, крупномасштабная карта района и самые необходимые предметы: компас, нож, фляжка с водой и тому подобное… Вот так я и десантировался с самолета, имея при себе лишь самое необходимое, а что касается остального - оружия, припасов и взрывчатки, то все это осталось в упаковках-тюках грузовых парашютов, то есть попало в руки чекистов. На еловые ветки я постелил плащ-палатку и лег, накрывшись сверху шинелью: постель получилась вполне сносная.
Когда после пробуждения я прислушался, ничего подозрительного не уловил: кругом стояла лесная тишина, лишь ветер шумел в верхушках деревьев, да еще где-то вдалеке постукивал дятел. Я осмотрелся вокруг, потом резко встал и энергично поработал руками, несколько раз присел, попрыгал на месте - все-таки немного замерз, пока спал. Сейчас бы чайку погорячее! Но костер разводить не решился, опасно, да и времени нет, надо было двигать дальше. Для внутреннего "сугрева" позволил себе пару маленьких глотков спирта из небольшой плоской фляжки, которую носил в кармане телогрейки. Потом, на скорую руку, позавтракал банкой мясных консервов - американской тушенкой ("второй фронт", как ее в шутку прозвали солдаты Красной Армии), закусил галетами. Все продукты были американского или советского производства, как положено офицеру Красной Армии: в таких делах нет мелочей, все важно. В Варшавской разведшколе абвера, где я преподавал курсантам ряд дисциплин - в том числе спецкурс "Маскировка и конспирация в советском тылу", я обращал внимание именно на мелкие, казалось бы, незначительные детали. Вот характерный пример: в июне этого года агент-парашютист абвера, которого я хорошо знал как опытного разведчика, был заброшен в советскую прифронтовую полосу для сбора разведданных. Во время обычного досмотра и проверки документов комендантский патруль ("Кстати, очень бдительный!") обратил внимание на его папиросы "Казбек": на пачке стоял небольшой свежий штампик минского ресторана. Но ведь Минск тогда еще находился под немецкой оккупацией! Естественно, агента тут же взяли, а об этой истории мы узнали из радиоперехвата переговоров контрразведчиков из "Смерша". Вот что значит для разведчика пренебрежение, казалось бы, "мелочами"!
Позавтракав, я выпил несколько глотков воды из второй фляги, побольше, которую хранил в вещмешке. Потом осмотрел себя в карманном зеркальце и остался доволен: вид нормальный, только щетина начала чуть проступать - что вполне соответствовало моей легенде командированного офицера-фронтовика. В соответствии с моими фиктивными документами я уже двое суток находился в пути, добираясь в Смоленск с одного из участков 1-го Прибалтийского фронта. Соответственно, вид должен был иметь слегка помятый и "примятый" жесткими вагонными полками, а также в меру небритый и усталый. Когда этой весной я возвращался к немцам после второй заброски и находился уже в прифронтовой полосе, то случайно стал свидетелем очень характерной сцены - это к вопросу о внешнем виде. Так вот, на моих глазах на контрольно-пропускном пункте энкавэдэшники задержали двух сержантов, в числе других солдат идущих с передовой в тыл, - видимо, их часть отводили на отдых и переформирование. Солдаты имели крайне измотанный и усталый вид, были худы - а эти двое выглядели упитанно и свежо, хоть сейчас на парад! Не знаю, кем они были на самом деле и было ли их задержание оправданным, но случай очень характерный. До сих пор я двигался ночью по глухим лесным массивам: дальше пойдут населенные места, да и время наступало дневное. Значит, надо было переодеться: я снял с себя выпачканный в грязи маскхалат (в темноте не обошлось без падений) и телогрейку, а взамен надел офицерскую шинель с полевыми погонами старшего лейтенанта. Пилотку на голове заменил более подходящей в моем положении офицерской фуражкой: аккуратно уложенная, она находилась на дне вещмешка. Телогрейку с пилоткой сунул внутрь маскхалата и завязал узлом - предварительно положив внутрь тяжелый камень, который нашел тут же, рядом с ямой, доверху наполненной дождевой водой. В нее я и закинул ненужный мне теперь узел, который почти сразу ушел на дно - только пузыри еще долго показывались на поверхности. Здесь же вымыл от грязи сапоги, а также почистился небольшой одежной щеткой: в довершение экипировки подпоясался поверх шинели кожаным офицерским ремнем с портупеей и кобурой, куда вложил пистолет "ТТ". Перед уходом затолкал под дерн пустую банку из-под тушенки и обертку от галет, аккуратно раскинул по округе ветки, на которых спал, - ничто не должно указывать на недавнее присутствие здесь человека. На прощание окинул взглядом место привала: не заметив ни малейших признаков моей двухчасовой стоянки, посыпал вокруг спецсредством (антисобакином), потом закинул вещмешок через плечо и двинулся дальше.
До крупной узловой железнодорожной станции, куда пролегал мой теперешний маршрут, было еще километров двадцать. На этом пересечении стальных магистралей, нам это было известно, скапливалось до десятка воинских эшелонов западного и восточного направлении, останавливались пассажирские поезда и санитарные составы с ранеными: в общем, место было весьма оживленное. Там легко можно было затеряться среди военных и попасть в один из проходящих в сторону Смоленска поездов. За мои документы советского офицера - старшего лейтенанта, которыми меня снабдили в немецком разведцентре, я был абсолютно спокоен - фактически они были настоящими. История этих документов была мне доподлинно известна: неделю назад на одном из участков 1-го Прибалтийского фронта немецкие разведчики, получившие задание взять "языка", довольно далеко углубились в тылы Красной Армии. При попытке захватить советского офицера они встретили ожесточенное сопротивление и убили его. Труп спрятали, как указали в рапорте - весьма надежно, а документы убитого старлея взяли с собой. Теперь этим старшим лейтенантом был я, имея при себе полный комплект необходимых бумаг и справок, в которых были переклеены фотографии, что немцы умели делать превосходно, да еще слегка подкорректированы даты убытия из воинской части в командировку в Смоленск. Итак, согласно офицерскому удостоверению личности, теперь я был Лемешев Николай Николаевич, русский, 1918 года рождения, командир стрелковой роты, член партии. Я направлялся в город Смоленск "для выполнения задания командования" (эта стандартная фраза была написана в моем командировочном предписании), при себе имел продовольственный аттестат, расчетную и вещевую книжки командира Красной Армии, справку из госпиталя, где "лежал" с тяжелой контузией в сентябре-месяце сего года. При мне был даже свежий номер советской дивизионной многотиражки - газеты "За Родину!", где на первой полосе красовалась моя фотография. Кому могло прийти в голову, что газета фальшивая и отпечатана в одном экземпляре?
Вся моя теперь уже не существующая группа агентов-парашютистов по плану операции должна была передвигаться от места десантирования до конечной точки скрытно, лесами. Мы не должны были вступать ни в какие контакты: ни с местным населением, ни тем более с военными. Но для надежности все были экипированы в советскую военную форму и имели соответствующие документы на случай непредвиденных обстоятельств. Вот теперь такие обстоятельства, по крайней мере для меня, наступили: необходимо было действовать "под прикрытием", превратиться в советского офицера, по воле начальства командированного с фронта в Смоленск. Где-то в глубине души, еще до выброски с самолета, я почему-то был готов к подобному развитию событий (предчувствие?) и теперь бодро двигался по лесу - днем это было значительно легче, и за два часа прошел километров десять, то есть половину пути. Начал моросить мелкий осенний дождик, и я накинул плащ-палатку, натянув на фуражку капюшон. Сейчас я подошел ближе к жилью - до ближайшей деревни Крюково, судя по карте, было не более десяти километров. Но лес продолжался глухой и нехоженый, никаких признаков человеческого присутствия я пока не замечал. Для меня это было очень хорошее обстоятельство: в лесах, по которым прокатилась война и где шли бои, осталось много мин и прочей гадости. Сейчас, в дневное время, я бы заметил любую растяжку, а вот ночью имел все шансы подорваться.
Так я шел еще часа полтора, потом лес начал редеть, а дождик прекратился: небо очистилось от облаков, выглянуло солнце, и даже природа, казалось, повеселела. Ну а у меня на душе было пасмурно - слишком туманной была моя дальнейшая перспектива. Вскоре я вышел на опушку, и передо мной открылась широкая панорама: впереди расстилался, шириной не менее полукилометра, скошенный луг, а за ним проходила узкая шоссейная дорога. Правее, на холме в трех-четырех километрах, виднелась небольшая деревенька (Сосновка, как определил я по карте). Отсюда до узловой железнодорожной станции было рукой подать, я даже различал отдаленные гудки паровозов, доносимые порывами ветра. По-прежнему на своем пути я не встретил ни одной живой души, но это было в лесу, а сейчас вдалеке, на шоссе, виднелись одинокие пешеходы, изредка проносились автомашины - надо было снова возвращаться в лоно цивилизации. Хотя, если честно, в глухом лесу мне было гораздо спокойнее! Но сколько времени можно отсиживаться в смоленских лесах и болотах, да еще в преддверии суровой русской зимы? Короче, как ни крути - надо было как-то вливаться в эту враждебную мне действительность, причем сделать это незаметно и раствориться в ней без следа, чтоб никакой ниточки или зацепки для чекистов из "Смерша"! Шоссейная дорога вела прямо на железнодорожную станцию, но просто так выйти из леса и направиться туда по шоссе было нельзя. Наверняка перед станцией есть стационарный контрольно-пропускной пункт НКВД, где ведется круглосуточное дежурство. Одинокий пешеход-офицер вызовет законное подозрение и массу различных вопросов: кто и откуда? Как здесь оказался? Тем более мое появление в этом месте никоим образом не стыкуется с разработанной для меня легендой командированного старшего лейтенанта, которому здесь не место. Если поймать попутную автомашину, это тоже ничего не даст - таким же образом энкавэдэшники проверяют автомобили и всех пассажиров. Притом я не сомневался: смершевцы разослали на все посты (и не только) ориентировки по розыску немецкого агента-парашютиста, который скрылся от них ночью, - то есть меня. Значит, все проверки будут многократно ужесточены! Поэтому я скрытно двигался вдоль опушки, не выходя из леса, еще минут сорок.