Полковник удивился: "Где, - спрашивает, - научился говорить по-немецки?" - "В школе, - отвечаю, - а сейчас совершенствуюсь в произношении слов". - "Похвально, похвально, молодой человек. Об угоне автомашины с электростанции ты что-нибудь знаешь?" - "Это у Шиманского? Как же, знаю. Его жена, моя соседка, рассказывала, что шоферы украли у ее мужа на электростанции автомашину, уехали на ней в лес, машину сожгли и удрали. Вы вызовите Шиманского и допросите его, он все знает". - "Ну, а Бориса Качана ты тоже знаешь?" - "Знаю, - говорю, - хорошо, вместе с ним до седьмого класса, учился. До войны мы с ним занимались еще в кружке по боксу". - "Когда ты его видел в последний раз?" - "Точно, - говорю, - не помню; недели две назад видел его на улице".
Полковник сказал, что я должен помочь гестапо в поимке Качана. Я согласился. (Бориса-то ведь давно уж нет в городе.) Ну, с тем меня и отпустили…
12 мая. Очевидно, об уходе Бориса в лес стало известно гестапо. Меня оставили в покое. Я снова веду "безобидный" образ жизни "свободного художника".
12 июня. Все рухнуло! Кто-то предал Лазовского и другого партийного руководителя - Долгалова. Оба арестованы…
13 июня. Что делать? Надо бежать к партизанам. Теперь я точно знаю, что на Палике действует отряд Дяди Коли. К нему недавно присоединились со своими людьми Большаков и Аникушин. Там должен быть и Борис. Надо во что бы то ни стало установить с ними связь…
20 июля. Наконец-то! Сегодня сбылось мое желание! Утром через связную Веру Вербицкую меня вызывали в отряд. Я встретился с начальником штаба отряда Большаковым и с начальником разведки Рудаком. Они подробно расспросили меня о моих делах в городе. Рудак особенно интересовался моей работой под видом "свободного художника", а потом сказал: "Попытайся пробраться в военный городок Ледище. По некоторым нашим данным, там скрыта фашистская разведывательная школа. Надо уточнить".
Сейчас у меня из головы не выходит это важное задание. Проникнуть в военный городок - не шутка. Но надо этого добиться любой ценой. Ведь теперь я не просто подпольщик, но и разведчик партизанского отряда!
23 июля. Неудача. Я взял с собой ящичек с принадлежностями для рисования, мольберт и пошел прямо к военному городку. Но часовой даже и близко не подпустил меня к воротам. Как попасть в Ледище - ума не приложу…
25 июля. Опять неудача. Сегодня пошел к городку во второй раз. Приблизившись к часовому, стал говорить ему, нарочно коверкая немецкие слова: "Я. Никс. Я. Никс. Гут".
Часовой заинтересовался. Вызвал караульного начальника. Через переводчика я объяснил ему: "Я художник; пришел рисовать портреты за сигареты или хлеб". - "Убирайся, собака!" - заорал он на меня. Да еще дал пинка. Так я и вернулся ни с чем.
5 августа. Задание выполнено! Я только что из военного городка. Когда пошел туда в третий раз, сказал, что меня прислал "полковник Миллер". Он, дескать, уехал на фронт и пообещал забрать меня после войны с собой в Германию. Удивительно, но эта выдумка подействовала. Караульный начальник (другой) доложил обо мне по команде. Меня впустили в городок, привели к майору. "Кто такой?" - спрашивает. "Я. Никс. Гут", - отвечаю. Эсэсовцы загоготали и тут же прозвали меня "Яниксгутом". Они не подозревали, что я понимаю по-немецки, и разговаривали при мне свободно.
С разрешения майора я три дня рисовал портреты солдат. За это время все выведал, что надо.
7 августа. Ходил в отряд, доложил Рудаку: разведывательная школа находится не в Ледищах, а в другом военном городке - Печах. Возглавляет ее полковник Нивеллингер. Про этого полковника солдаты говорили…".
На этом записи Николая обрываются.
"Разведывательная школа в Печах. Безусловно, это та самая, о которой я слышал в Москве, - подумал я. - Ну что ж, у Нивеллингера разведывательная школа, а у Дяди Коли такие замечательные разведчики, как Володя Рудак, Борис Качан, Николай Капшай, Артур Ржеуцкий…
Посмотрим, кто кого!".
Глава пятая. Павел Антонович
Вышло так: ночью мы приняли очередную партию парашютистов с самолета, в том числе моего ординарца Колю Антошечкина, а утром из-за Березины к нам прибыл уполномоченный Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии Павел Антонович Жукович.
От партизан мне уже было известно, что Жукович частенько бывал в бригаде Дяди Коли. Он оказывал помощь не только комиссару и командиру, а и начальнику штаба бригады и командирам отрядов. Он находил время побеседовать не только с руководителями, но и с партизанами. Многих из них он знал в лицо и называл по имени.
Так было и в этот раз. Как только Павел Антонович появился в бригаде, его обступили партизаны и начались взаимные приветствия и расспросы. Увидав Бориса, Николая и Артура (которые всегда держались вместе), Жукович подошел к ним и стал интересоваться положением в Борисове, где он работал до войны. Потом обратился к десантникам, стоявшим несколько поодаль.
- А вы что же, товарищи москвичи, стоите в стороне? Подходите сюда, расскажите нам о столице.
Знакомясь с новичками, Павел Антонович спрашивал, воевали ли они с гитлеровцами, какими военными специальностями владеют, интересовался самочувствием, подбадривал дружеской шуткой.
- Значит, вашего полку прибыло? - улыбаясь, спросил он Лопатина, когда тот представил ему меня. И тут же пошутил - Теперь ваша разведка загремит на всю Белоруссию!
Павел Антонович произвел на меня очень сильное впечатление. С виду ему можно было дать лет сорок. Выше среднего роста, с энергичным выразительным лицом - высокий крутой лоб, проницательные карие глаза, тонкие губы, - он представлялся мне олицетворением ума, воли, храбрости и жизнерадостности.
- Хороших ребят привезли, нужных, - сказал он, обращаясь ко мне. - В каждый бы отряд по такому специалисту подрывного дела, как этот ваш богатырь Петр Иванович!
Продолжая беседовать, мы двинулись к штабу.
- Давайте-ка посидим, покурим вот под этой сосенкой, - предложил Жукович. - Уж очень погодка хороша!
Утро действительно было чудесное. Легкая пелена тумана все больше редела, пока не растаяла совсем. Над нами показалось чистое, будто вымытое, лазоревое небо. Весеннее солнце ласкало своим теплом молодую поросль травы. На деревьях и в густом кустарнике слышался веселый птичий пересвист. Картина была исключительно мирной, и как-то не верилось, что где-то рядом, вот на такой же мирной земле бушует война. Но о ней вдруг напомнил прерывистый гул вражеского самолета. Сначала он доносился издалека, потом - все ближе, явственней и, наконец, перешел в оглушительный рев, и вот прямо над нашими головами из-за вершин деревьев скользнул двухфюзеляжный "фокке-вульф".
- Эх, опоганила весеннее небо, проклятая рама! - воскликнул Большаков.
- Все нашего брата, партизана, ищет, - спокойно сказал Рудак.
- Поищет-поищет, да и улетит, - с деланным равнодушием проговорил Лопатин.
Но самолет появился снова. На этот раз он сделал над нами несколько кругов и на последнем заходе прошил лес длинной пулеметной очередью.
- Заметил, видно, холера, - сказал Жукович. - Не выносит фашистский стервятник мирного отдыха добрых людей. - И, повернувшись ко мне, спросил: - Ну как, вошли вы в курс боевой жизни бригады?
- Так точно, Павел Антонович.
- С чего же думаете начать?
Я в общих чертах доложил наши с Рудаком наметки в отношении разведшколы Нивеллингера, рассказал о планах захвата штабных офицеров под Минском, о намерении проникнуть в войсковые центры противника в самом Минске.
- А не многовато ли для начала? - пряча улыбку, спросил Жукович и метнул на меня лукавый взгляд.
Мы и сами говорили об этом, - вставил Лопатин.
- Оно, конечно, хорошо бы побольше, да силенок-то хватит ли? - Павел Антонович пристально посмотрел на всех нас по очереди и продолжил: - Ну, не будем сейчас вдаваться в детали. Мысль о переключении главного внимания бригадной разведки на Минск, во всяком случае, правильна. Надо смелее устанавливать там контакт с советскими людьми. Особенно с теми, кто вынужден работать в штабах и канцеляриях гитлеровцев.
Жукович сделал паузу, которой воспользовался Лопатин.
- По-моему, нельзя ослаблять внимания и к Борисову, - сказал он.
- Это верно, - поддержал его Павел Антонович. - Борисов забывать нельзя. И, кстати, вот что. Ваши данные, - обратился он к Рудаку, - относительно усиленной переброски в сторону фронта эшелонов с танками, самоходной артиллерией и войсками подтверждаются данными разведок других отрядов. Мною получено указание Центрального штаба партизанского движения усилить наблюдение за этими перевозками. Так что сейчас необходимо сосредоточить максимум внимания на выполнении этой задачи. Я бы просил вас, - снова повернулся Жукович ко мне, - в первую очередь заняться этим вопросом.
- Видно, назревают большие дела на белорусском направлении, - задумчиво промолвил Большаков.
- И не только на белорусском, - загадочно поправил его Павел Антонович.
Между командирами и Жуковичем завязалась оживленная беседа об общей обстановке на фронтах, а у меня из головы не выходили железнодорожные перевозки. "Как я выпустил их из виду? А ведь мне Рудак говорил об этом", - корил я себя. И знакомое чувство недовольства собой закипало на сердце.
- А свой план вы по мере сил старайтесь реализовать, - сказал, прощаясь со мной, Жукович. - Скажу больше: решительнее проникайте в Минск, ищите подходы к самому гаулейтеру, имперскому комиссару фон Кубе. Уничтожение этого главного палача белорусского народа, личного друга Гитлера, - большое политическое дело. Им занимаются уже многие партизанские отряды. Смело включайтесь в это дело и вы с Рудаком. Но, - Жукович улыбнулся, - не забывайте и малых, будничных дел.
Павел Антонович отлично, видимо, понимал мое душевное состояние в те минуты.
Боевые соратники
Дня через два мы с Володей провожали молодых разведчиков в Борисов. Они должны были собрать, сколько возможно, более полные данные о железнодорожных перевозках противника, а заодно поручить своим связным прощупать подходы к разведывательной школе, к штабу борисовского гарнизона и к некоторым другим объектам.
Николая Капшая мы хотели на этот раз задержать в лагере и дать ему, единственному в бригаде владеющему в какой-то мере графикой, другое важное и срочное поручение: изготовление печатей и штампов. Когда я сказал об этом Николаю, он растерялся.
- Вы… отстраняете меня от разведки? Не доверяете?
Я посоветовал ему не говорить глупостей и стал разъяснять особенную важность и срочность того задания, которое ему предлагалось. Но было видно, что это его нисколько не интересует. Выслушав меня, он спросил:
- Вы пошлете Бориса и Артура без меня?
Я обозлился:
- А что, боишься, что они без тебя дороги не найдут?
- Не в этом дело…
- А в чем же?
- Лучше, когда мы ходим втроем.
- Почему?
Николай замялся. Лицо его выражало напряжение, он поджал губы и молча переминался с ноги на ногу, не решаясь, видимо, начать откровенный разговор. Я понял, что он опасается, как бы не скомпрометировать Бориса и Артура. Рудак, видно, не зря меня предупреждал об особенной щепетильности Николая.
- Говори прямо: боишься, что без тебя твои товарищи не справятся с заданием? - старался я вызвать его на откровенность.
- Нет, что вы! Задание они выполнят, но дело в том… Борис, понимаете, имеет один недостаток… Он любит выходить из города с огоньком.
- С каким огоньком?
- Ну… когда мы выходим из Борисова, ему обязательно хочется уничтожить одного-двух фрицев, а на худой конец хотя бы парочку полицаев.
- И как же вы это делаете?
- Обычно мы покидаем город ночью, когда по улицам ходят только патрули да подгулявшие гитлеровцы и полицаи. Их легко подкараулить и ухлопать. Но без шума это, как правило, не обходится. На выстрелы сбегаются патрули, а иногда появляется и целое подразделение… Начинается преследование, и бывает так, что мы еле ноги уносим. Когда мы успеваем убить пару-тройку фашистов, Борис обычно торжествует: "Не зря сходили в город!". Он страсть как не любит ходить по глухим улочкам, и мне всегда приходится его сдерживать.
- Ну, а огоньком ты тоже увлекаешься?
- Был грех, - Николай опустил голову, покраснел. - Только после одного неприятного разговора с Дядей Колей в присутствии Павла Антоновича я и сам отказался от огонька и Бориса отговариваю.
- А как Артур?
- Да тоже любит с огоньком. И вообще-лучше, когда мы ходим на задание вместе.
Этот наш разговор я передал Лопатину.
- Знаю, - отрывисто бросил он. - Любит Борис показать лихачество. Вот что: когда будете отправлять группу на задание, скажите мне. А Николая не держите. Пусть втроем идут. Мне недавно говорили, что у нас тут есть один паренек, Александров по фамилии, он, кажется, бывший гравер. Вот его и приспособьте для того дела.
Через час перед штабной землянкой выстроились Борис, Артур и Николай. Из землянки вышел Лопатин.
- Ну, хлопцы, задание получили? - спросил он.
- Так точно, товарищ комбриг! - четко отрапортовал Борис, как видно чувствовавший себя именинником.
- Ну, а как насчет огонька? Опять будете шалить?
- Что вы, товарищ комбриг! Мы давно уже отказались от этого, - заверил Николай, бросив смущенный взгляд в мою сторону.
- А почему в последний, раз вернулись с пустыми дисками?
- А это… Это мы по батяну… по аисту, значит, - выпалил Артур и надвинул свою кепчонку почти на самые глаза.
- Так вот: приказываю по возвращении с задания отчитаться передо мной лично за каждый израсходованный патрон. Запомните: мы требуем от вас не молодечества, а умения пройти скрытно, проявить максимум выдержки и находчивости, собрать нужные сведения и неслышно уйти. Понятно?
- Так точно, - ответил Борис, стараясь не смотреть на комбрига.
- Понятно, товарищ комбриг! - отчеканил Артур, сдвинув кепку на затылок.
- От и гарно. Ну, в добрый час, хлопчики. Желаю удачи, - уже другим, мягким голосом закончил Лопатин.
Глава шестая. Разведчица Финская
Вечерело. Оставив в лесу своих боевых друзей - группу боевого прикрытия во главе с Иваном Автушенко, - Галина Финская взвалила на плечи вязанку дров и под видом местной жительницы смело вышла на дорогу, ведущую в поселок Колодищи. Надо было успеть проникнуть в поселок до наступления комендантского часа.
От усталости у Гали подкашивались ноги, но об отдыхе и думать было нельзя.
Сколько партизанских троп-дорожек исходила эта славная патриотка за двадцать два месяца своей партизанской жизни! Сколько совершила дальних переходов, сколько раз рисковала собой - счета нет!
Осенью 1941 года Финская связалась с минскими подпольщицами Марией Осиповой, Надеждой Кутес, Мариной Молокович и другими и с их помощью вывозила из Минска для партизан оружие, медикаменты, боеприпасы. Ночью всякое движение мирных жителей по городу запрещалось под страхом смерти; значит, вывозить оружие можно было только днем. Но как? По Минску весь день слонялись гитлеровцы и полицаи. Иногда они устраивали на улицах облавы, хватали советских людей без разбора. А при выезде из города каждую подводу тщательно проверяли постовые.
И вот подпольщица Осипова и партизанская разведчица Финская разрабатывают и осуществляют дерзкий план. Они укладывают оружие на дно повозки, сверху навьючивают толстый слой сена, по сену расстилают постель, а на нее ложится Мария, укрытая до глаз теплым одеялом. В передке повозки - Финская. В таком виде подвода с оружием двигается прямо по главной улице города в сторону Уручье - Колодищи.
Всякий раз, когда Галю останавливали патрули или часовые заставы, она кричала им по-немецки:
- Не подходите, не подходите, пан! Я тифозную везу, больную!
Немцы пятились от повозки, бранились и приказывали немедля убираться ко всем чертям.
Однажды Мария Осипова действительно заболела, и Гале пришлось вывозить из Минска оружие без "тифозной", что уже было совсем опасно. Уложив в сани винтовки и патроны и прикрыв их, как обычно, сеном, Финская выехала со двора и вскоре очутилась на центральной Советской улице. За два квартала от окраины Галю окликнули два полицая. Один из них тут же схватил под уздцы Воронка, а другой направился к саням.
- А ну, вылазь! Чего везешь? - строго спросил он Галю.
Было похоже на то, что полицаи переворошат все сено. Что делать? Галя дернула вожжи, и ее Воронок бросился с места в карьер. Полицаи отлетели от саней, но кинулись вслед и, размахивая руками, кричали "стой!". К счастью разведчицы, у полицаев не было оружия. Видимо, они возвращались с дежурства. Галя уже успокоилась, но, глянув вперед, вспомнила, что ей грозит другое испытание - застава. Если часовые смотрели вдоль улицы, они, безусловно, заметили, как разведчица удирала от полицаев, и, конечно, попытаются остановить ее для тщательного обыска. Положение казалось безвыходным. Застава уже была совсем рядом, а Финская все еще ничего не могла придумать. Да и полицаи продолжали гнаться за ней…
Неожиданно из последнего перед заставой переулка на Советскую улицу вылетела тройка взмыленных лошадей. В выездных санях сидели пьяные немецкие офицеры. Увидав раскрасневшуюся Галю и гнавшихся за ее санями полицаев, офицеры не разобрались, в чем дело, и стали громко смеяться над своими холуями. Галю они подбадривали криками:
- Гут! Гут, фрау!
Полицаи стали отставать, а офицерская тройка мчалась рядом с санями Гали. Так они и подскакали к заставе. Один из часовых кинулся к Галиному возку, намереваясь остановить ее лошадь. Галя собрала все свое мужество и, повернувшись к офицерам, звонко, весело, задорно рассмеялась, приговаривая: "Гут, пане, гут, пане…".
Обман удался. Как и рассчитывала Финская, часовой вообразил, что ей покровительствуют офицеры, тем более, что они тоже весело смеялись и кричали: "Гут, фрау!". Отскочив в сторону, часовой тоже стал смеяться и кричать: "Гут, фрау!..".
Выехав из города вместе с офицерами, Галя на первом же повороте свернула в сторону и скрылась.