Старушка ничего толком не поняла: Андрей так и не решился сказать ей правду.
Нетерпеливо он ходил взад и вперед по дощатой платформе.
Первым прибежал Кузя с тем самым потертым чемоданчиком, в котором таскал в школу учебники, тетради и завернутый в старую газету завтрак. По определенным дням оттуда извлекалась блестевшая никелем труба: Кузя ходил на сыгровку прямо с занятий.
- Ты и инструмент свой захватил?
- Чудак! Собрал кое-что по мелочи. Мыло, зубную щетку и подобное.
Пришел Ника Черных, немного погодя появились Родин и Копалкин. Не хватало одного Валентина.
Наконец прибежал и он, весь мокрый от пота.
- Чего запаздываешь? - накинулись на него.
- Отцепитесь! Я уже первый бой выдержал. Батя так вопил, наверное в Москве слышно.
Мягко скользя по рельсам, подкатила электричка.
- Садись, ребята!
- Погодите, а билеты?
- Какие там билеты, время военное! - уверенно бросил Бобров.
…Площадь перед районным военным комиссариатом чернела морем голов. Несмотря на сильную жару, жители Подмосковья, любящие надеть летом легкую безрукавку с широким вырезом ворота, с апреля до ноября ходившие без головного убора, сегодня надели плотные пиджаки, до бровей натянули круглые, с пуговкой кепки. Многие поверх пиджаков надели ремни, и это придавало штатским людям подтянутый, молодцеватый вид.
Увидев столько народа, ребята слегка оробели.
- Неужели придется стоять в очереди? - встревожился Родин.
Бобров уверенно сказал:
- Не придется. А ну, построиться!
Построив ребят парами, он скомандовал:
- За мной!
- Вы куда, пацаны? - остановил их у ворот дежурный с красной повязкой.
- К районному военкому, комсомольцы! - по-венному отрапортовал Бобров и грозно нахмурил брови. - Чего стали? Проходи быстрей!
- Проходите, - сорванным голосом просипел дежурный, - вторая дверь направо.
В помещении военкомата не протолкнешься. Повсюду сидели и стояли люди различных профессий и возрастов. Из комнаты в комнату сновали военные с малиновыми петлицами.
Андрей остановил командира с двумя кубиками. Рассеянно выслушав ребят, он устало махнул рукой:
- Идите вон туда, к столам. Там и запишут.
Ребята стали в очередь. Им выдали небольшие анкеты, листки бумаги для заявления.
- Заявление пишите на имя райвоенкома полковника Горохова, - сказал работник военкомата.
- Андрей, а Андрей! - зашептал Игорь Копалкин. - А "военный" через два эн пишется?
Заполнив анкетку и написав заявление, Андрей подошел к столу. Плечистый, рослый дядя с усталым, бледным лицом поднял красные веки.
- Больно уж молод ты, парень.
- Мне семнадцать исполнилось…
- Когда?
- Двенадцатого июня.
- Десять дней назад? Юнец совсем!
- Ведь семнадцатилетних берут. Правда?
- Берут, - раздраженно проговорил работник военкомата. - Скорей бы пропустить всех вас и самому пойти. Давай паспорт…
Андрей достал новенький паспорт. Сотрудник внимательно проглядел документ. Проверил прописку и бросил паспорт в ящик, стоящий около стола. Андрей заметил, что ящик набит доверху паспортами. Новенький паспорт Андрея затерялся среди множества других.
На улице ребят зачислили в роту, и все они попалив первый взвод, а Кузе коварная судьба уготовила второй. Никакие просьбы и уговоры не помогли. Начальство, рябой, белесый старший лейтенант Быков, отказал наотрез. Командир батальона, щеголеватый, затянутый ремнями капитан Гарин, в ответ на настойчивую просьбу гаркнул:
- Кругом! Шагом марш!
На Кузю было жалко смотреть. Он вздыхал, кляня Быкова на чем свет стоит.
В полдень всех повели в столовую. Обед Андрею не понравился, особенно борщ. Капусту Андрей не любил с детства. Кроме того, старшина все время торопил - приходилось обжигаться.
Маленький Игорь Копалкин робко попросил добавки, его поддержал Бобров.
- Теперь и воевать можно! - благодушно бурчал Валька, уписав две порции.
После обеда рота Быкова отправилась на ночевку. Молодцеватый краснощекий старшина-сверхсрочник критически оглядел отряд.
- А ну, воинство, выше голову! Запевай! - И старшина первый затянул старую солдатскую песню времен гражданской войны:
Слушай, товарищ,
Война началася!
Бросай свое дело,
В поход собирайся.
Добровольцы дружно подхватили припев. Песню знали все. Одни - из тех, кто старше, - сами певали ее в отрядах Чапаева, Щорса, Буденного, Котовского, другие слышали ее от отцов, по радио.
Смело мы в бой пойдем
За власть Советов
И как один умрем
В борьбе за это.
Боевая песня гремела на тихих улочках районного центра, лилась широкой рекой - в ней чувствовались сила, смелость, упорство, неукротимая воля к победе.
Тверже, четче стал шаг, свежее лица бойцов. Все приободрились. подтянулись.
На ночлег ребятам отвели школу-десятилетку. Красное кирпичное четырехэтажное здание было сплошь забито людьми. Наспех сколачивались двухэтажные нары.
Командир взвода Бельский, черноусый моложавый запасник, подозвал Андрея:
- Курганов!
- Я!
- Бери народ, ступай во двор набивать матрацы.
- Есть!
- Поворачиваться не умеешь! - рассердился Бельский. - Наряд получить захотел?
- Товарищ командир, нас еще не обучали.
- Вот как? Ну, не робей - научим.
Во дворе, набивая матрац отходами ваты - целая гора ее громоздилась у ворот, - Андрей сказал Родину:
- Не нравится мне наш командир, грубый какой-то.
- Это усатый-то? Ничего, обтерпимся, привыкнем.
Втащив наверх матрацы, ребята улеглись на нары. Лежали молча.
"Что-то сейчас дома?" - подумал Андрей. К сердцу подкатила волна грусти.
Очевидно, такое же чувство испытывали все. Бобров курил, Петя Родин лежал с закрытыми глазами и потемневшими, подмокшими ресницами. Игорь Копалкин читал засаленный пухлый журнал. Андрей присмотрелся: взгляд Игоря был устремлен поверх страниц, куда-то вдаль.
Дома, подумал Андрей, сейчас только и разговоров, что о нем. Он ясно представил заплаканные глаза матери, ее прерывистый всхлипывающий голос. Вспомнилось, как она всякий раз беспокоилась, когда отправляла его в пионерский лагерь, как волновалась однажды, когда Андрей, не предупредив родителей, поехал к товарищу в Москву. Да, мама, вероятно, плачет. Нехорошо он сделал, что не подождал ее. А вдруг больше не придется свидеться? Эта мысль обожгла душу. Андрей приподнялся с матраца и явственно услышал чей-то приглушенный плач.
Андрей осторожно слез с нар и прошел к уткнувшемуся в матрац человеку. Кузя, отчаянный Кузя, лихая сорвиголовушка, Кузя, гроза всех окрестных садов, плакал!
- Кузя! Что с тобой?
Смущенный тем, что товарищ увидел его слабость, Кузя оторвал от подушки взлохмаченную голову.
- Со мной? Ничего, а что?
- Ты плакал…
- Я?! Да ты что, опух, что ли? Я один случай смешной вспомнил. Со смеху чуть не лопнул. Знаешь, я раз завязал нашему коту глаза…
- Разговорчики! Не положено! - раздался сердитый голос. - Отдыхать надо, а не кошкам глаза завязывать!
- Командир идет, - шепнул Андрей. - А ты, Кузя, все-таки слезы вытри. Разве можно так смеяться - до слез?
Кузя посмотрел на товарища долгим грустным взглядом и, заикаясь, сказал:
- Уж очень мамку жаль. Старая она у меня, больная. Васька на Дальнем Востоке служит… одна она осталась…
Андрей попытался неуклюже обнять товарища, но тот обрел уже прежний тон:
- Ладно, ладно! Нежности телячьи… Иди спать и мне не мешай! Тоже герой - на войну идет, а рассопливился!
Усмехнувшись, Андрей взъерошил Кузины жесткие, как пакля, кудри и направился к своему месту.
Утром после завтрака строем направились в лагерь. Солнце ярко светило, в траве сновали кузнечики, ползали муравьи, шуршали ящерицы, гудели пчелы и шмели.
Ребята повеселели. От вчерашней хандры не осталось и следа.
Рота, бодро отбивая шаг, вошла в белевший стройными рядами палаток лагерь.
Здесь, на полянке, окруженные толпой добровольцев, трудились парикмахеры. Они необыкновенно быстро орудовали никелированными машинками, обстригая наголо головы клиентов.
Ребята попятились.
- А что, стричься обязательно? - спросил Андрей старшину.
- А ты думал как? Вот гляди - седьмой год служу. - И старшина провел ладонью по гладко выбритому сизому затылку.
- Не дам! - решительно сказал Бобров.
Его поддержал маленький Копалкин;
- Мы не за этим сюда шли!
- Эх, юнцы! - снисходительно пробасил старшина. - Знаете, что такое воинская дисциплина? А ну, шагом марш стричься!
- Не пойду! - упорствовал Бобров.
- Оставь, Валька! Раз надо - пойдем.
Андрей первым уселся в широкое кресло.
- Ай, какие волосы! - с татарским акцентом запел парикмахер, приглаживая волнистый чуб Андрея. - Даже жалко стричь!
Машинка, расчищая себе дорогу, заметалась по голове.
Каштановый витой чуб беспомощно свалился на землю - чужой, ненужный. Парикмахер толкнул ногой груду черных, каштановых, русых волос и весело крикнул:
- Готов! Следующий, пожалуйста!
Ребята собрались у палатки, посмотрели друг на друга и захохотали.
- Валька, ты на дыню похож, голова вся в шишках!
- Ты на себя посмотри, черт лопоухий!
- Андрей, держись бодрей, девчатам не показывайся: в обморок упадут!
Особенно смешным стал маленький Игорь. Спасаясь от града насмешек, он выскочил из палатки и едва не сбил с ног низкорослого паренька.
- Ты чего летишь сломя голову?
- А ты не вертись под ногами, мелкота! - заворчал паренек и вдруг воскликнул - Игорь!
- Кузя! Ну и разделали тебя!
Кузя вошел в палатку и огляделся.
- Вот это да! Вас, ребята, узнать нельзя!
- А ты кто такой? - нахмурился Бобров, - Мы тебя не знаем, проваливай!
Посмеявшись, присели на скамейку.
- А ведь я к вам по делу, - заторопился Кузя. - Сейчас, слышал, набирают людей в отдельную разведывательную роту. На особые задания… Пошли, а?
Ребята переглянулись.
Бобров и Андрей вскочили. Родин подтянул ремень, он носил его поверх пиджака.
- Пошли быстрей, - сказал Бобров, - а то мест не хватит.
Глава четвертая
Переход
Добровольцы выстроились на утоптанной спортивной площадке. Вдоль шеренги ходил широкогрудый, плотный подполковник. Он внимательно, оценивающе приглядывался к людям, подолгу разговаривал с некоторыми, задавал вопросы. Кое-кому подполковник приказывал отойти в сторону - это, как выяснилось позже, были будущие разведчики. С чувством явного превосходства поглядывали они на остававшихся в строю товарищей.
Подполковник подошел к Боброву. Не говоря ни слова, он указал Боброву группу будущих разведчиков. Обрадованный, Валентин, печатая шаг, вышел из строя и едва не бегом бросился к тем, кто стоял в стороне.
- Вы какого года рождения? - обратился подполковник к Родину.
- Тысяча девятьсот двадцать третьего! - четко ответил Петя. - Мы все из одного класса, просим не отказать.
"Молодец! - подумал Андрей. - Здорово придумал. Он ведь дважды оставался на второй год, самый старший в классе, теперь подполковник подумает, что и мы…"
- Ну, ступай, - мягко проговорил командир, - и ты тоже.
Родин и Курганов подбежали к Боброву. Он стиснул их в объятиях:
- Живем, ребятки!
Андрей посмотрел на шеренгу. Подполковник о чем-то говорил с Кузнецовым, видимо отказывал ему. Кузя отчаянно жестикулировал. Донесся смех, подполковник махнул рукой, и взволнованный Кузнецов очутился среди друзей.
- Ф-фу… напугал! - задыхаясь от бега и волнения, сказал он. - Насилу уговорил… А Копалка, бедняга, погорел ростом не вышел.
Отбор подходил к концу, когда к ребятам-разведчикам наконец присоединился Копалкин.
- Игорь, друг, какими судьбами?
- Обманул я его, - радостно улыбнулся Копалкин: - снова зашел вперед и стал на фланге, а у парня одного кепку попросил, для маскировки, значит. Он и не узнал.
- Ловко!
Вскоре к отобранным разведчикам подошел старшина:
- Рота, равняйсь! Смирно!! Напра-во, шагом марш!
К вечеру следующего дня подразделение прибыло на вокзал. Гремел оркестр. Добровольцы выстроились на перроне. Возник короткий митинг. Говорил секретарь райкома партии, говорил командир отряда.
Неожиданно Андрей увидел на дощатой трибуне Панова. Вовка выступал с речью.
- Панов ораторствует, внимание!
- Новоявленный Цицерон!
- Мы все как один пойдем защищать родину! - уверенно бросал Панов. - Все как один преградим путь фашизму!
Вовке долго аплодировали. Ополченцы стали прощаться с провожающими.
- Давайте хоть напишем всем своим, - предложил Андрей.
Его грызла тоска. Кругом он видел поцелуи, рукопожатия, тихие слезы. Женщины заглядывали в родные лица, словно стараясь насмотреться на мужей, братьев, сыновей. Дети напряженно смотрели снизу вверх на отцов, и только малолетние несмышленыши весело бегали по платформе.
Неожиданно Андрей увидел свою бабушку. Старушка бежала к нему задыхаясь. Мгновенно Андрей бросился к ней, обнял, прижался головой к ее груди.
- Успела, слава тебе, господи! Андрюшенька, как же это?.. Ну, да что говорить! Вот мама тебе собрала посылочку… Ларочка, дай-ка!
Только теперь Андрей увидел Лару. Розовая от смущения, она протянула ему небольшой сверток.
- Ты? Как же вы узнали? Как нашли?
- Ларочка, Лара узнала… Если бы не она, не повидались бы…
- Пиши мне, Андрюша, обязательно, слышишь? - Лара крепко стиснула руку Андрея.
Подошла электричка, началась погрузка в вагоны. Кто-то на платформе взахлеб заплакал. Рядом горько рыдала пожилая женщина, обнимая высокого растерянного парня.
- Ничего, голубушка, - сказала бабушка, - вернется. Побьет врагов и вернется.
Женщина заплакала еще сильнее, а старушка обняла внука и скороговоркой зашептала:
- Только ты, Андрюша, поберегись… там пули - они резвые, вмиг пронижут, голову зря не подставляй… - И громко добавила: - Смотрите, ребятки, не позорьте нашу Ильинку, воюйте честно!
Андрей попрощался с бабушкой и держал Лару за руку до тех пор, пока поезд не тронулся. В последний момент Лара быстро обняла его.
Электропоезд шел без остановок. За окном мелькали перелески, угадывались во мраке очертания домов и причудливых подмосковных дачек, иногда светлячком вспыхивал голубой маскировочный огонек на будке стрелочника, и снова все тонуло в ночи.
- Ребята, Ильинка!
Добровольцы бросились к окнам. Мимо проплыл переезд, базарные постройки, ларьки, быстро пронеслась продолговатая платформа. Людей на станции почти не было.
- Вот и всё! - глухо произнес Бобров. - Попрощались с родной сторонкой.
- Мне все казалось, мать придет нас встретить, - вздохнул Копалкин.
- "Придет, придет"! Откуда ей знать, когда мы едем? Военная тайна!
Последние домики Ильинского остались позади, а Андрей все стоял у окна, всматриваясь в даль, прижимаясь к холодному стеклу пылающей щекой. К горлу подкатывал комок, глаза увлажнились.
Через час электропоезд остановился. Москва! Добровольцы вышли из вагона, построились.
Огромный город тонул во мраке. Откуда-то из-за высокого прямоугольника здания Наркомзема выплывала луна, проливая потоки голубоватого света. Москва выглядела по-новому, необычно. События истекших суток уже в корне изменили ее жизнь. Улицы, еще вчера ярко освещенные, вспыхивающие разноцветными огнями реклам, погрузились в темноту. Это было необычно, ново, таинственно. Казалось, город спал, но это только казалось. На мостовой, у подъездов, на бульварах толпились люди. Все покинули свои дома и вышли на улицы, собирались группами, возбужденно переговаривались. Людям было страшно сидеть в своих уютных квартирах, и они старались не оставаться в одиночестве.
Добровольцы, построившись в колонну, шли по городу. Они шли всю ночь, и всю ночь город не спал. Несколько раз они останавливались, отдыхали. У подъездов женщины ставили на табуретки ведра воды и поили бойцов. Некоторые женщины предлагали молоко, совали хлеб, яйца, консервы.
Москва провожала на фронт своих сынов и, как заботливая мать, не спала всю ночь, стараясь помочь им, чем было возможно.
Рота остановилась на Гоголевском бульваре. Быков объявил, что привал будет коротким, не больше десяти минут. Добровольцы разбрелись по бульвару, валились на скамейки, рассаживались на бровке тротуара, а то и прямо на земле.
- А вы, ребята, заходьте прямо на газончик, на травку, - приглашал горбатенький сухой старичок, - травка чистенькая, каждый день поливал да подстригал.
- А вы, дедушка, кто? - спросил Родин.
- Садовник.
Родин покрутил головой и сказал Андрею:
- Еще вчера небось охранял свои газоны, а сегодня - мни траву сколько хочешь.
Эх, сынок, вчера мирная жизнь была, а сегодня вы солдаты, вам и отдых потребен.
Солдаты! Это слово было знакомо Андрею только по книгам. Сейчас оно приобретало новый смысл.
"Солдаты! Мы - солдаты!"