Далеко не все боеприпасы врага снаряжались такой взрывчаткой, которую можно было уверенно, без риска, выплавлять. К примеру, белые кристаллы с таким вроде бы убаюкивающим наименованием - "флегматизированный гексаген" - оказались предельно коварными. При небольшом толчке, минимальном трении этот, хоть и "флегматизированный", гексаген тут же взрывался.
Но ведь им-то как раз и наполнялись кумулятивные снаряды и мины! Как же опасно и тяжело было тогда работать: разряжать, а потом и резать металлические детали, подготавливая образцы для выставки… А еще сложнее - готовить к показу капсюльные втулки, капсюли-детонаторы, в которых самые чувствительные виды взрывчатых веществ. Все это представляло особый интерес для специалистов.
…Попов проводил эксперимент: пробовал подрывать заряд нового взрывчатого вещества под водой. Поместил заряд на дно высокого цилиндра, сверху наполнил его водой, подключил цилиндр к сети и замкнул. После взрыва тут же записал свои наблюдения. Поместил новый заряд, снова взорвал и… неожиданно сверху в подвал быстро спустился адъютант Воронова.
- Что вы тут делаете?
- Эксперимент провожу, - невозмутимо отозвался Попов.
- Приказываю немедленно прекратить! У начальника артиллерии идет совещание… Присутствует маршал Жуков… А тут то и дело со стола документы слетают и свет гаснет.
…Понадобилось как-то Борошневу разрезать полуметровую пороховую шашку из заряда реактивного снаряда. Начал он ее пилить, она от сильного трения воспламенилась. Из канала хлынули пороховые газы, и шашка, словно небольшая ракета, вылетела через открытое окно во двор. Шлепнулась она на землю, завыла, как сирена, подпрыгнула и снова полетела.
Борошнев выскочил за ней следом и кинулся вдогонку. Шашка опять завыла и вырвалась буквально из-под рук. Краем глаза Борошнев уловил, что почти во всех окнах, выходящих во двор, стоят зрители. Показалось даже, что из окна Яковлева ему грозят рукой… Но вот наконец удалось настичь вопящую беглянку, прижать ее, забросать землей.
Борошнев, весь в поту, вернулся в подвал и вскоре был вызван к Снитко, от которого получил нагоняй.
- Соскучились по звуковым эффектам? - ядовито осведомился генерал. - Или забыли такую элементарную вещь, что хоть водой надо бы ее поливать, и тогда никакого воспламенения не произошло бы? А может, голова закружилась от рискованных поездок и уникальных находок?
Борошнев покаянно воспринял этот упрек, понимая всю его справедливость. А генерал удовлетворился, видно, его сокрушенным видом и, сменив гнев на милость, заговорил о новой партии трофейных боеприпасов и о том, что с ними, как обычно, необходимы осторожность, точный расчет и смекалка.
Ну, что ж, новая - так новая! Порядок работы - известный. Вывинчивается взрыватель, капсюльная втулка. Потом выплавляется тротил или извлекается иная взрывчатка, убирается и пороховой заряд. Вот теперь можно резать, готовить макет, а все "извлечения" - изучать "по интересам".
Взрыватели, конечно, - к Салазко. Взрывчатку - Клюеву и Мещерякову. А корпуса и металлические детали направлялись в каплинскую лабораторию.
Пороха - ему, Борошневу, в его лабораторию. Там обе Екатерины живо определят, что это за типы и составы порохов. Правда, доставались эти определения нелегко!
…Кто-то толкнул Катю в бок. Она вздрогнула, открыла глаза. Сидевшая рядом девушка в темной косынке и такой же спецовке сердито буркнула:
- В электричке, как в мамкиной люльке, укачиваешься. Я тебя третий раз бужу. Гляди - опять сумку выронила…
- Ой, надо же! - спохватилась Катя, быстро нагнувшись за сумкой. - Шутка ли - тут и паспорт, и служебный пропуск, и хлеба немного для мамы.
- Держись, - приободрила соседка. - Я вот две смены у станка отстояла, и ничего!
- Да, да, спасибо, - кивнула ей Катя, а про себя подумала: "Я тоже целые сутки в лаборатории крутилась… Как-то там тезке моей сейчас приходится?"
Когда шли сложные, длительные анализы, девушки работали в пороховой лаборатории по двадцать четыре часа: сутки - одна, потом сутки - другая. Особенно тяжело бывало в начале ночи - глаза слипались, руки наливались усталостью. Тогда, чтобы пересилить дрему, нещадно плескали в лицо ледяной водой. На какое-то время становилось полегче. Но следующая волна сна захлестывала уже утром, по дороге к дому. Младшая Катя жила в Мытищах, а старшая - в Лосиноостровской. И в электричках их непременно смаривало.
Выходных дней в НИГ не было. По воскресеньям Алексей Игнатьевич приглашал всех - как он шутил - для разгрузки, чистить во дворе трофейные орудия: и новые, только что доставленные с фронта, и те, что уже стали "заслуженными экспонатами" их выставки, такой интересной и популярной.
На этих воскресниках все члены НИГ отвлекались от своих основных, чисто профессиональных дел. Кате нравилось работать на свежем воздухе, забывая о душноватой, насыщенной "ароматами" горящего пороха атмосфере лаборатории. Она ловко карабкалась по стволам орудии - даром, что ли, была в своем химическом техникуме лучшей гимнасткой? Пропитанной керосином тряпкой оттирала пятна ржавчины и наблюдала, как работают другие.
Вот старшая Катя, подружка дорогая… Как аккуратно и быстренько она все делает - залюбоваться можно! И всякое поручение выполняет только так. Недаром и Борошнев, и Клюев ею не нахвалятся!
А неподалеку - степенный майор Каплин, Николаи Семенович. Этот словно продолжает свои металлографические исследования: потрет-потрет, а потом приглядывается, чуть ли не принюхивается к поверхности металла…
Коля Попов и Коля Мещеряков - те шутят, друг друга подзуживают. Но в шутки непременно вставляют какие-то специальные термины, трудно в них Кате разобраться… А ребятам, видно, смешно очень - ишь как заливаются!
Посмотрела Катя дальше и быстренько голубые свои глаза к орудийному стволу опустила. Дальше работал капитан Салазко, весьма редкий гость на подобных воскресниках. То он в командировки уезжал - не так, правда, часто, как их начальник капитан Борошнев, то, судя по всему, принимался за неизвестные остальным, видно очень опасные, исследования.
Когда Катя пыталась представить себе, чем же занимался в такие дни Салазко, у нее начинало чаще биться сердце и пересыхало в горле, будто ей самой приходилось подвергаться смертельному риску. Не иначе - по душе пришелся младшей Кате этот быстрый, легкий на ногу, такой серьезный капитан, с пышной шевелюрой и пристальным взглядом серых глаз!
Ей правилось и звучное его имя - Георгий, и как его ласково называли друзья: Юра, Юрочка… Нравилось, как он почтительно, но без подобострастия, относится к Клюеву, как умеет спорить с ним, отстаивая свою точку зрения - пару раз Кате доводилось слышать отрывки таких разговоров.
Но во всем этом она не то что лучшей своей подруге - себе самой не признавалась. Старалась только в мыслях образумиться: люди они, мол, такие разные.
А главное - ведь война идет! Столько бед и горя вокруг, столько дел и невзгод. Так можно ли о чем-то мечтать?
Воскресенья сменялись буднями, и вновь девушки принимались за исследования образцов вражеских порохов. Если появилась новая партия, значит, вернулся из очередной своей поездки в действующую армию Борошнев, привез какие-то новинки, снаряды и целые выстрелы. Катя вприпрыжку летела с пятого этажа в знаменитый подвал и отбирала там небольшие порции порохов для анализов, для определения состава. Очень ей хотелось послушать рассказы начальника про командировочные эпизоды, про обстановку близ передовой. Но не всегда это удавалось! А чаще всего, завидев свою лаборантку, Борошнев обрывал свой рассказ.
Вот и опять не успела Катя к борошневскому импровизированному отчету и спросила с обидой:
- Товарищ капитан, почему вы нам ничего не рассказываете про ваши поездки? Мы же ваши сотрудницы!
- Честное слово, поездки самые обычные, - попытался оправдаться Борошнев. - Приезжаю, мне объясняют, где найти склад, я туда добираюсь, ищу новинки и уезжаю с ними обратно. Вот и все.
- Ну да-а!.. - недоверчиво протянула Катя. - Это же - без подробностей, а они-то, наверное, самые интересные?
- Что вы, Екатерина Александровна! - воскликнул Борошнев. (Он, смущая своих молоденьких лаборанток, называл их не иначе как по имени и отчеству.) - Поверьте мне, абсолютно все неинтересно. Дорожные тяготы, грязь, всякие - ну, бытовые, так сказать, - затруднения… Уверяю вас, романтики никакой нет.
- Раз так, - попробовала Катя осуществить свою давнюю затею, - то в следующую вашу поездку возьмите меня с собой. Пожалуйста, товарищ капитан, Владимир Алексеевич, ну возьмите! Должна же я хоть разик побывать в прифронтовой полосе? А то сидим безвылазно на своем этаже.
- И не просите. Это невозможно, - отрезал Борошнев.
- Почему? Я ведь сильная, не смотрите, что маленькая. И вы же сами сказали: никаких нет опасностей, спокойно и обычно. А трудностей я не боюсь.
- Да не женское это дело…
- Женщины вон вовсю воюют! И снайперы, и летчицы, и партизанки… А вы меня даже до командировки не допускаете.
- Зачем она вам?
- Хочу узнать и увидеть, как достаются те самые пороха, что потом к нам в лабораторию попадают. По-моему, это не каприз.
- Ну, вот что, - не выдержал Борошнев. - Я не сам себе командировки намечаю. Меня в них направляет Алексей Игнатьевич Клюев, У него и проситесь! Но учтите - если он поинтересуется моим мнением, я - против.
Огорченной поднялась Катя на свой пятый этаж. Впрочем, другого она и не ожидала… Решила с огорчения попить чаю - хорошо хоть взрывчатники снабдили добытым где-то сахарином. Ну а в качестве заварки старшая Катя навезла из своей Лосинки насушенных листьев смородины. Ничего получилось - духовито! Для заварки вместо чайника у девушек была приспособлена большая колба…
Холодно и голодно жилось членам НИГ в их родимом подвале. Да-да, и жилось, ибо прямо там стояли их железные койки. От неимоверного напряжения, от нехватки питания часто приходилось маяться головными болями… Но ведь они - химики, черт побери! Неужто не смогут помочь себе? И вот Клюев, Мещеряков, Попов путем очень сложного синтеза смогли получить из вражеского толуола - смертоносной взрывчатки -…сахарин! Он стал существенным добавлением к их скудным пайкам: сорока граммам крупы, пяти граммам жиров, какому-то непонятному клейкому суфле, дававшемуся помимо карточек…
Не раз они шутили между собой - вот бы сделать химический анализ этого продукта, да все руки не доходили. А никогда не унывающий Мещеряков изрекал каждый раз свою знаменитую формулировку: "Обед был схвачен!"
Хлеб по карточкам получали на Солянке. Там же можно было отовариться толикой крупы. К этому добавляли кто что найдет и варили в фарфоровых стаканах, ставя их на асбестовые сетки.
Не раз поднимался в лабораторию к девушкам и Алексей Игнатьевич Клюев со своим небольшим мешочком крупы. Все знали, что из пайка он оставляет себе самую малость, а основное стремится отправить жене и детям.
Ставил Клюев стакан с кашей на плитку и садился мудрствовать над бесконечными записями. Погружался в них настолько, что не слышал, как его "обед" начинал пыхтеть и шипеть. Спохватывался лишь тогда, когда девушки со всех ног кидались снимать с огня "убежавшую" кашу. Потом, ковыряя в стакане ложкой, Клюев шутливо ворчал:
- Нет у моих сотрудников никакого подхалимажа! У начальства каша горит, а они посторонними делами занимаются, вовремя выключить не могут…
Сколько раз случалось двум Катям - и это если не было круглосуточных анализов - выбираться из лаборатории лишь к полночи. В метро порой не было тока, и девушки вместе с другими, такими же поздними пассажирами спускались на полотно и шли по шпалам до станции "Комсомольская", а там уже садились на электричку.
Когда наступали холода, навьючивали на себя все, что можно было, - эстетические проблемы их не тревожили. Гораздо хуже переносили слякоть: путной обуви не было, а заболеть они себе не позволяли. Младшая Катя сообразила в каблуки своих стареньких бот натолкать резиновые пробки - получалось, будто в ботах нормальные туфли. И ведь в таком виде ухитрялась - опять же, если не было срочных заданий, - ходить в театры!
Кто-то из служащих академии доставал билеты, и девушки побывали на многих операх и балетах Большого, пересмотрели тогдашний репертуар Художественного. Великие мастера искусств, тоже наверняка и усталые, и несытые, не жалели сил и старания, чтобы воодушевить людей, добавить им бодрости и надежды.
Настал однажды день, когда образцы порохов вручил девушкам не Борошнев, а сам Клюев.
- Будьте очень внимательны при анализе, - строго сказал он. - Пороха эти - американские. Поставляют их нам союзники. Во время приемки - никаких казусов, а спустя некоторое время, при стрельбе, начинаются всякие ЧП.
- Известно хоть, какого характера эти ЧП? - спросила старшая Катя. - Чего ждать от них?
- Минометчики жалуются… Судя по всему, чрезмерно нарастает давление в стволе. Можно легко представить, какими неприятностями это грозит, - объяснил Клюев. Помолчал и добавил: - Порохами американскими заинтересовался и хорошо вам известный специалист, Тишунин Иван Васильевич.
Девушки переглянулись. Тишунина они, конечно, знали и даже в занятиях использовали работы этого крупнейшего знатока порохов.
- Результаты ваших анализов и к нему пойдут. Так что вы уж постарайтесь, - заключил Клюев.
Вот когда длительный скрупулезный анализ вели обе Кати вместе. И уже за полночь уловили они весьма характерные изменения американского пороха.
- Смотри, он становится каким-то стеклообразным!
- Запиши, при какой температуре.
- Теперь, если на него попадет струя раскаленных газов воспламенителя, он же раздробится на мелкие частички! От этого и возрастает давление, да еще как… Даже ствол может разорвать.
Другой вид американского пороха, рассчитанного на применение в стрелковом оружии, тоже оказался с подвохом: из-за скачков давления пороховые газы повреждали гильзы, угрожали самому стрелку, прорываясь назад через затвор. Не лучшим был и третий образец пороха, присланного союзниками для использования в реактивных снарядах "катюш". Горел он так неровно и скверно, что мог привести к взрыву снарядов не только в полете, но даже и во время пуска.
Клюев похвалил лаборанток за глубокий, тщательный анализ.
- Вы, девчата, молодцы! Руководство арткома просило передать вам большую благодарность, - сказал он девушкам. - И от профессора Тишунина - особо. Теперь ясно, что с порохами союзников надо ухо держать востро. Его можно будет пускать только на добавки к нашему. Да, многие неприятности предотвратили ваши анализы…
- Я вот что хочу спросить, - по-школьному подняла руку младшая Катя. - Поспорили мы тут! Она говорит, что у американцев, видно, очень небрежно идет технологический процесс производства. И из-за этого, мол, потом происходят всякие неполадки. А я считаю по-другому. Своим-то войскам они, наверно, пороха другого качества поставляют! А то, что для нас, выходит, тяп-ляп изготовляют. Это же вредительством можно назвать!
- Ишь ты, как рассудила… - усмехнулся Клюев. - Они же - наши союзники, стало быть, заинтересованы в успехе наших действий против фашистов! Но, с другой стороны, известно, что еще до войны многие американские и английские фирмы сотрудничали с гитлеровскими. Может, и ныне потихоньку продолжают эти постыдные дела… А если так, то немудрены случаи саботажа и вредительства при выполнении наших заказов. Словом, обе можете оказаться правыми…
…После таких трудных дней стоило ли удивляться тому, что засыпала Катя в электричке? Но домой всегда добиралась нормально, успокаивала маму, которая уже начинала нервничать.
Катя очень любила рассказывать ей, как они работают, как друг другу помогают, как и по ночам по спят - следят за ходом анализов, не обращая внимания на то, что холодно и голодно. Мама так хорошо слушала, участливо качала головой, расспрашивала, если что было непонятно… А однажды, улыбнувшись, даже сказала:
- Рассказываешь ты мне, а я думаю: там, у вас, пожалуй, уже можно вполне коммунизм открывать.
В минуты отдыха, после напряженной разрядки, члены НИГ частенько пели.
- Еду-еду, еду к ней, - затягивал тенорком Мещеряков, подражая полюбившемуся всем Лемешеву. И Клюев охотно подпевал:
- Еду к любушке своей…
Пел Мещеряков "Калитку", старательно выводил:
- Ми-ла-я, ты услы-ышь ме-ня…
С ним соперничал Попов, хорошо освоивший репертуар модного до войны Козина. Особенно часто напевал он "Нищего" на слова Беранже и "Мой костер в тумане светит…". А то гремела под низкими сводами родная, артиллерийская:
- Из многих тысяч батарей за слезы наших матерей, за нашу Родину огонь, огонь!
Не раз они до хрипоты спорили о поэзии. Примирял всех Попов, отлично ее знавший. И он же побеждал любого за шахматной доской: помимо природной сообразительности, умения аналитично мыслить, он обладал и солидным знанием шахматной теории.
Именно для него Клюев подобрал однажды особое задание. Поручил разобраться с вражескими сигнальными патронами и прочими пиротехническими средствами.
Оказались они предельно капризными. Кроме того, после многих подсчетов и сопоставлений выяснилось, что имеется немалое количество различных образцов. И немудрено - ведь тридцать пять немецких фирм поставляли вермахту свою продукцию. Какая из них что именно давала? Какой конструкции? Какого качества? Что можно почерпнуть у врага? Какие "изюминки" стоит использовать в отечественной пиротехнике?
Любой пиропатрон, любая сигнальная ракета могли оказаться с подвохом, доставить весьма неприятный и ощутимый сюрприз. А сколько их было, небольших, маленьких, совсем крохотульных! Разбирать их, анализировать Попову приходилось так же скрупулезно и рискованно, как Салазко, - каверзные взрыватели из трофейных боеприпасов. Ведь чуть что - и вспышка! Мало-мальски неосторожное движение - и взрыв, пусть и миниатюрный, но все-таки взрыв… Попов управился с продукцией всех тридцати пяти фирм, не посрамил чести НИГ. И уже в сорок третьем году группой был издан очередной справочник - на сей раз по пиротехническим средствам армии для лучшего управления войсками.
Сколько же таких справочников, наставлений, пособий выпускалось арткомом по материалам НИГ во время войны! Невзрачные, маленькие, напечатанные на плохой бумаге, они вооружали наших бойцов знанием и умением, давали возможность не только защищаться от оружия врага, но и самим использовать его в бою.
Заданий было все больше и больше, и группа понемногу разрасталась. В этом усиленно помогал начальник научно-исследовательского отдела академии Николай Авксентьевич Филиппович, занимавшийся штатами и время от времени подсказывавший Клюеву: ищите себе химика-аналитика, ищите прибориста, препаратора…
Появились в группе фотографы-металловеды, обзавелись даже своей кубовщицей: ведь все в больших количествах требовалась дистиллированная вода. Одним словом, в группе уже насчитывалось около сорока человек.