- Был далеко - на востоке, - объяснила стоявшая сзади Клава. - Но недавно вместе со своей частью промахнул мимо нас: даже не смог заглянуть. Написал потом, что воюет под Ленинградом. И Павлуша - тоже под Ленинградом, на фронте…
Борошневу стало так тяжело - просто невыносимо.
- Я прямо с дороги, пойду сниму шинель, умоюсь.
Он вышел, осторожно затворив дверь. Постоял немного, приходя в себя. К нему подошли офицеры, как видно остановившиеся в их доме.
- Ты из Москвы, капитал? - спросил один из них. - Ну, садись, расскажи, как там, что слышно. А союзнички наши доблестные - все обещаниями отделываются насчет второго фронта? Да ты садись, закуривай…
- Союзники тянут по-прежнему! Еще в июле этого года опубликовали заверение - непременно, мол, в сорок втором будет открыт в Европе второй фронт. Но пока этим заверением и ограничились…
Скрипнула дверь. Борошнев обернулся и глазам своим не поверил: на пороге комнаты, держась за дверной косяк, стояла мать.
- Что ты? Зачем поднялась? - вскочил он.
- Ничего, ничего, Володенька… Тебя долго нет, я и решила посмотреть… - сказала мать с расстановкой. - А ты уж совсем взрослый стал. Вот и куришь… Не надо, сыночек!
Три дня пробыл Борошнев дома. И все три дня мать от него не отходила. Пыталась почистить его шинель. Расспрашивала о службе - не очень ли опасная. Даже грустно пошутила: когда же он женится, неужели весь свой век в бобылях проходит.
Сестра диву давалась, глядя на мать. Надо же, встала, на боли не жалуется… А под конец затеяла мама готовку, из остатков муки напекла своему старшенькому "калиток" с картошкой и завернула гостинец в чистую салфетку.
- Это, Володенька, тебе на дорогу. Она ведь у тебя дальняя! Кто же тебя попотчует?
Борошнев дрожащими руками сунул мамино угощение в полевую сумку.
Он ехал обратно, немного обнадеженный. Ведь поднялась все-таки, получше себя почувствовала… Может, обойдется? Даже знаменитые врачи порой ошибаются с диагнозами, а простому фельдшеру - немудрено!
Но вскоре дошло до него горестное письмо сестры. Оказывается, слегла снова мама почти тут же после его отъезда и больше уже не встала. Пошел Борошнев снова к Снитко проситься в действующую армию.
- Опять? - нахмурился тот. - Все ваши рапорты мне уже основательно надоели!
В тот день Снитко казался особенно мрачным и раздраженным.
- Враг навис над Сталинградом, рвется на Кавказ, - сказал он. - Жуков доложил в Ставку, что фронту остро не хватает снарядов. Вы понимаете, что в этих условиях наша деятельность имеет особый смысл, особую важность?
- Так точно, понимаю, товарищ генерал!
- А раз понимаете, отправляйтесь на Западный фронт, к Коневу, в Малоярославец. Задачу вам поставит Клюев.
И вот тут-то важная деятельность Борошнева, о которой внушительно говорил недавно Снитко, чуть было не оборвалась…
К вечеру разыскал его порученец начальника артснабжения.
- Вы разминирование закончили? Еще нет? Ну, тогда управятся сами. Генерал распорядился доставить вас в истребительно-противотанковый полк: у них интересные трофеи.
…Целый день полк отражал натиск фашистских танков. До двадцати черных машин с крестами осталось догорать перед огневыми позициями артиллеристов. Одна из них чуть было не ворвалась на батарею с фланга. Точным выстрелом она разбила ближнее орудие, но уцелевший заряжающий успел швырнуть ей под гусеницу противотанковую гранату.
Когда бой закончился, к застывшему танку подошел командир батареи. В сердцах он даже пнул его ногой.
- Ишь гад… орудие разбил! Где я теперь недостающее возьму?
- Товарищ капитан, - вкрадчиво сказал командир отделения разведки. - Ту атаку немецких танков какие-то пушки поддерживали. А потом их "катюши" накрыли. И остались пушки на нейтралке… Может, какая-нибудь из них нам сгодится?
- А ты глядел? Можно вытащить? - усомнился капитан.
- Почему же нельзя? Как раз стемнело. Мы аккуратненько, вручную, и перекатим. После "катюш" около них точно никого нет, можно ручаться!
Сказано - сделано. И на батарее очутились две вражеские пушки, Правда, одна из них от немилосердного реактивного снаряда основательно пострадала, зато другая была в полном порядке.
- Вот ее мы и зачислим в штат батареи! - воскликнул обрадованный капитан. - Снаряды к ней можно раз добыть?
- А как же? Непременно! На их огневой!
- Порядок. А поврежденную отдадим трофейщикам. Думаю, они ею заинтересуются. Пушечки-то не совсем обычные…
Борошнев оглядел подбитое орудие и сразу обратил внимание на его странную конструкцию. Ствол был не с цилиндрическим каналом, как обычно, а с коническим: шире у казенника и уже - у дульного среза.
- Интересно, интересно, - бормотал он. - А что, и выстрелы к ней имеются?
- Раздобыли и выстрелы, - горделиво улыбнулся командир батареи. - У меня ребята хваткие! Понадобится - и черта из-под земли приволокут.
- Вот только покалечена она, - посетовал Борошнев. - Нет полного впечатления…
- Хотите, мы вам и целую покажем?
- А есть? - обрадовался Борошнев. - Так отдайте ее мне! Ее обязательно надо увезти!
- Есть-то есть, - замялся капитан, - Да я ее в штат батареи включил: у нас как раз одного орудия не хватает.
- Ну, это не довод… Пушка - весьма интересная, ее надо показать и командующему фронтом и даже в Москве Даю честное слово, похлопочу в штабе армии, чтобы вам недостающую предоставили. А уж эту я, с вашего позволения, все-таки заберу.
Прикатили целехонькую пушку, принесли все, что имелись, выстрелы - набралось два ящика. Осмотрел Борошнев и их - очень интересные были снаряды: подкалиберные, противотанковые, со стальными выступами у начала и у конца…"Ну да, конечно! В казенной части эти выступы почти распрямлены, а по мере движения снаряда они все больше и больше обжимаются до калибра орудия, и это плотное примыкание снаряда к стенкам ствола увеличивает начальную скорость полета при вылете", - сообразил Борошнев.
Зарядил он пушку, навел на ближний холм, выстрелил - и убедился, что скорость полета снаряда действительно высока. Когда пушку доставили в штаб армии, вокруг нее так и замелькали артвооруженцы, офицеры штаба. Водитель тягача и лейтенант, сопровождавший орудие, одетые в обмундирование первого срока, выглядели именинниками - вот какое диво доставили из родного полка!
Появился и начальник артснабжения армии.
- А где же инженер из арткома, который на днях мне представлялся?
- Он тут, товарищ генерал, - доложил один из офицеров штаба, показывая на Борошнева.
- Ох, ну и вид у вас! - поморщился генерал. Как же я покажу вас командующему фронтом? Вот огневики с передовой, так хоть на парад, а вы…
- У них было во что переодеться, товарищ генерал, объяснил офицер. - А этот военинженер, как вы приказали, трое суток занимался разминированием.
- Ну что с вами поделаешь!.. Садитесь в машину поехали.
Проехав километра два, оказались в расположении командующего фронтом.
К машине подошли командующий армией Иван Степанович Конев, одетый в кожаную куртку, без знаков отличия, и член Военного совета фронта Николай Александрович Булганин, в аккуратной генеральской шинели.
Начальник артвооружения доложил. Конев и Булганин внимательно оглядели пушку.
- Какой же у нее калибр? - поинтересовался Булганин.
- У казенной части - семьдесят пять миллиметров, у дульного среза - пятьдесят пять, - отрапортовал Борошнев.
- Погодите, погодите, - припомнил Булганин, - У меня есть памятка о немецкой семидесятипятимиллиметровой пушке. Не эта ли самая? - И попросил адъютанта: - Ну-ка, принесите памятку.
Когда Борошнев увидел памятку, невольно улыбнулся, как же, выпущена арткомом, родной группой! Но в ней говорилось об обычной пушке с цилиндрическим каналом ствола, а эта была с коническим.
Конев попросил открыть затвор, глянул в ствол.
- Да, эта пушка новая…
- А какой тут порох в боеприпасах? - живо спросил Булганин.
Борошнев взял выстрел с подкалиберным снарядом и ударил им по стволу ближней березы. Все невольно отшатнулись. А Борошнев спокойно свернул снаряд набок, вынул его из дульца и высыпал из гильзы пороховые трубочки заряда.
- Понятно, это "макаронный" порох, - щегольнул осведомленностью Булганин.
- Что ж, все ясно! Отправить пушку в Москву, в распоряжение Главного артиллерийского управления, - приказал Конев.
Вот что предшествовало утреннему разговору Клюева со Снитко. Разговору, о котором поведал он потом своей группе.
- Итак, почему такая пушка вообще появилась и откуда? - рассуждал Клюев. - Насколько мне известно, вскоре после окончания первой мировой войны где-то на Западе был запатентован проект противотанковой пушки со вроде бы меняющим калибр снарядом. Автор - не то голландец, не то бельгиец. Когда в сороковом году произошла Дюнкеркская катастрофа и англичане, французы, бельгийцы улепетывали, спасаясь от фашистов, через Ла-Манш, бросая всю свою технику и оружие, в одном из срочно улетавших самолетов был и этот изобретатель. Так вот он каким-то странным образом вывалился из самолета и, как вы понимаете, бесследно пропал. А вскоре у немцев появилась подобная пушка…
Осмотреть необычное орудие и боеприпасы к нему действительно захотели многие. И конструкторы, и наркомы - Устинов и Ванников, и командование артиллерии. Особенно придирчиво исследовал орудие начальник Главного артиллерийского управления Яковлев.
- Было ли что-нибудь известно об этой пушке раньше? - обратился он к генералам арткома. - И, не получив ответа, сердито заключил: - Значит, неизвестно. Плохо работаете, плохо изучаете зарубежную литературу. Наверное, только немецкую смотрите, английскую, французскую. А вот, к примеру, шведскую или швейцарскую? Не мог же какой-нибудь мелкий сотрудник, незначительный специалист, хоть как-нибудь да не проговориться?
В это время послышались легкие удары палочкой по стволу пушки: это дал о себе знать начальник артиллерии Воронов.
- Погоди, Николай Дмитриевич, не кипятись. Мы Василием Гавриловичем Грабиным ее испытаем, изучим.
И все облегченно вздохнули, задвигались. Ну, если caм Воронов и такой замечательный конструктор орудий, как Грабин, возьмутся за эту пушку - значит, результат будет быстро!
Снитко рассказал потом членам группы о результатах этих испытаний.
- Пушка действительно весьма необычная. К тому же - очень и очень сложная в производстве. Имеет ли смысл создавать нечто подобное? Нет, не имеет. Тем более что станочный парк наших заводов здорово изношен - ведь круглыми сутками идет работа для фронта! Одна переброска заводов на восток чего стоила!.. Только крупных предприятий было перевезено более двух с половиной тысяч! Даже американский журнал "Лайф" называет это "одной из величайших саг в истории человечества". И в таких условиях начать производство абсолютно нового орудия, да еще повышенной сложности? Наши противотанковые пушки конструкции Василия Гавриловича Грабина - и пятидесятимиллиметровая, и сотка - намного проще в производстве и эффективнее в бою. Как они щелкают хваленые немецкие танки. Но за то, что добыли секретную пушку, быстро распознали ее конструкцию и боеприпасы, - честь вам и хвала! - При этом Снитко по очереди посмотрел на Клюева, Борошнева, Мещерякова и Попова, словно отмечая вклад каждого. - Сейчас, конечно, не начало прошлогодней зимы, когда в конце боев под Москвой для артиллерии была установлена совершенно ничтожная норма - по одному-два снаряда на каждое орудие в сутки. Но и ныне положение крайне напряженное.
Попов понял - нужно спешить с подкалиберным снарядом. Ему довелось разряжать как раз те снаряды, которые Борошнев привез вместе с пушкой-новинкой. Суть их конструкции была в сердечнике, необычайно твердом и увесистом, который должен пробивать танковую броню. Когда такой сердечник показали Снитко и он легким движением приподнял его, рука генерала задержалась.
- Ого, какой тяжелый! Из чего же он? Определили?
…Лаборатория капитана Каплина, специалиста-металловеда группы, тоже была собрана, как говорится, с бору по сосенке. С помощью все того же Рябикова достали шлифовальные и полировальные станки: расщедрились на автозаводе. Металломикроскопы отыскались среди оставшегося в академии оборудования и приборов. А специальные объективы для фотосъемки структур металлов никак не находились! И опять выручил Рябиков - сообразил позвонить в Политехнический музей.
- Взаймы просим, для фронта, для победы, честной слово, вернем, - торжественно обещал он. - В целости я сохранности…
И Николай Каплин именно в Политехническом получил долгожданные объективы.
В лаборатории у него - на четвертом этаже, с окнами на Москву-реку - работали всезнающие, рассудительные женщины: Антонина Николаевна Лопухина и Анна Ильинична Соколова, можно сказать, профессоры металловедческих анализов и экспертиз. Они были под стать своему начальнику: Каплин и сам отличался степенностью, обстоятельностью, педантизмом в работе. Некрупные глаза его казались всегда прищуренными, словно он постоянно вглядывался в некие микро- и макроструктуры, в невидимые другим срезы металлов.
Бронебойньй подкалиберный снаряд Каплин исследовал дотошно, проникая в него и открывая там нечто неведомое, точно жюльверновский капитан Немо на своем "Наутилусе" проникал в океанские глубины.
"Так-так, а какая у него головка? - рассматривая снаряд, спрашивал он себя. - Из чего она? Очень уж легкая и непрочная… Из алюминия, ясно. Конечно, при ударе о танковую броню она разрушается. Ага, вот чем броня пробивается - сердечником. Его и надо распилить, потом - отшлифовать и установить состав…"
Такого рода заказы для группы Клюева выполнялись на Московском автомобильном заводе. Работал завод напряженно: днем и ночью гнал для фронта автомашины и автоматы, но в металлургическом отделе пошли навстречу Каплину и согласились делать для артиллеристов разрезы различных образцов.
Вот и этот необычно тяжелый сердечник был аккуратно разрезан. После тщательного металлографического обследования, подкрепленного химическим анализом, Каплин наконец уяснил: такая высокая твердость и большой удельный вес соответствуют карбиду вольфрама. Это заключение Клюев немедленно передал и в артком, и в Главное артиллерийское управление.
Но помимо письменного заключения пришлось давать и устные объяснения, когда их выставку вместе с уже хороню знакомыми им наркомами - Ванниковым и Устиновым, с их высоким артиллерийским начальством - Вороновым и Яковлевым посетил Николай Алексеевич Вознесенский, первый заместитель Председателя Совнаркома СССР, член Государственного Комитета Обороны.
Человек этот, одетый в скромный костюм, производил впечатление рядового жителя русской деревни. Но впечатление это вмиг исчезало, как только Николай Алексеевич начинал говорить или задавать вопросы.
Дойдя до подкалиберного снаряда, Вознесенский поинтересовался:
- Не тот ли это противотанковый снаряд, что пробивает броню?
- Так точно, бронебойный, - доложил Яковлев.
- Ясно, ясно… В виде катушки он, понимаю: это чтобы максимально его облегчить и тем самым обеспечить высокую начальную скорость. А пробивает, значит, вот этой сердцевиной. Каков же ее состав?
- Карбид вольфрама.
- Позвольте, - оживился Вознесенский, - ведь у немцев своего вольфрама нет! Откуда же они черпают это стратегическое сырье? Давайте сообразим. Могут, конечно, получать из Испании, от своего союзника Франко. Могут и от другого своего союзника - Японии, из оккупированного японцами Китая. Но подобное снабжение - не очень-то надежное. - Вознесенский о чем-то задумался, но тут же снова заговорил: - А вот у нас свои, отечественные источники вольфрама и молибдена есть. Богатейшие! Так что нам в кратчайшие сроки надлежит освоить эти катушки. - Он пощелкал пальцем по сердечнику. - Есть и заводы, которым мы поручим их выпуск. У немцев благодаря захватам пока производство на подъеме. Но уже сейчас во многом это - инерция. А за нею наступит и спад. Неминуемо наступит! - И повторил раздумчиво: - Стало быть, Испания или Китай. Или то и другое совместно. Что ж, надо принимать меры…
После его ухода Воронов не мог скрыть восхищения.
- Вот голова! Как быстро во всем разобрался, все уяснил… А знает сколько! И ведь абсолютно штатский человек!
Началось создание советского бронебойного снаряда. Попов - самый молодой, скорый на ногу - получил от Снитко и Клюева приказание: как только будут готовы чертежи, или разрезы, или результаты химических анализов, немедленно отвозить их на завод.
Прошло совсем немного времени, и Попов в самом обычном вещмешке - с такими ходили почти все военные и все гражданские - повез с завода первые образцы отечественных подкалиберных снарядов для испытаний и стрельб. Он вез их, горделиво поглядывая на прохожих улыбаясь и прислушиваясь к тому, как тихонько позвякивали они в такт его шагам.
"Знал бы кто-нибудь, - думалось Попову, - что там брякает в моем "сидоре". Вот бы удивились! Да нет, никому и в голову прийти не может…"
И вот уже большими партиями начали отправляться подкалиберные в действующие армии, к ожидавшим их пушкарям. Пришлись они как нельзя кстати. Фашисты, стремясь удержать ускользавшую у них инициативу, бросали в сражения большое количество мощных танков и самоходных орудий. Но даже такая "малышка", как пятидесятимиллиметровая пушка системы Грабина, своим подкалиберным снарядом с расстояния в один километр просаживала бортовую броню хваленых немецких танков, а с семисот метров - и такого бронированного чудовища, как "королевский тигр". Подпуская же к себе танки поближе до полукилометра, наши огневики пробивали и лобовую броню фашистских танков.
Осенью сорок второго страшное по напряжению и кровопролитию сражение развернулось в Сталинграде. Гитлеровское командование подтягивало туда все новые войска. Следом за шестой армией Паулюса продвигались отряды эсэсовцев, разделенные на "айнзатцгруппен" - "специальные истребительные отряды", которые по заданию Гитлера занимались уничтожением населения. Одетые в черную форму, на грузовиках, врывались они в деревни и города, где тут же начинались расправы над мирным на селением. "Черные вороны" - так прозвали эсэсовцев в народе.
Фашистское командование перебросило под Сталинград для восполнения огромных потерь группы армии "Б" десятки дивизий из состава группы армий "А", которая действовала на кавказском направлении. В результате - и на территории Кавказа врагу никак не удавалось добиться перелома.
Осатаневший от непрерывных неудач Гитлер сместил прежнего командующего группой армий "А" генерал-фельдмаршала Листа и немедленно назначил на его место… себя. Тут же он отдал приказ: во что бы то ни стало наступать на Туапсе, захватить Черноморское побережье.
Как же была нужна нам помощь и поддержка союзников! Раз до сих пор тянули с открытием второго фронта в Европе, то хоть бы исправно присылали обещанные танки и самолеты, орудия и боеприпасы. Но нет, и тут медлили, вынуждая "этих упорствующих русских" оплачивать большой кровью их стойкость. Англичане, например, с июля по ноябрь сорок второго года поставили всего четыре сотни самолетов вместо обещанной тысячи и вполовину меньше танков.