- Докладчик, рассуждая здесь о месте литератора в армейском строю, пытался утверждать, что я - поэт Седлецкий - стараюсь заглушить молодые голоса, отбить у начинающих авторов охоту к творчеству. Что я будто бы барин и, находясь в армии, не работаю, как говорят пулеметчики, "на полную железку". Но даже подполковнику Ветрову, обладателю столь подвижной фамилии, трудно угнаться сразу за двумя зайцами!
Синчило ухмыльнулся, но сейчас же принял строгое выражение.
- Я не рекламирую своей работы с начинающими поэтами, она у меня протекает порой незаметно, как подземный ручей. - Седлецкий сделал плавный жест, словно провожая невидимую волну. - Я хочу привести один пример, но самый яркий и убедительный… В гвардейской армии есть одаренный начинающий поэт Геннадий Крупчаткин. Не смотрите на меня с иронией, товарищ Солонько, я говорил, что вам придется краснеть, - вспыхнул Седлецкий. - Так вот… Приезжает Дмитрий Солонько в часть, где служит Геннадий Крупчаткин. Начинающий поэт обрадовался, он получит на месте квалифицированную консультацию, ему дадут ценные советы… Но увы! - Седлецкий грустно улыбнулся. - Я недавно встречал Крупчаткина… Что и говорить, помог Дмитрий Солонько начинающему поэту… Он его срезал под корень. Солонько сказал: "Ваши стихи далеки от поэзии так же, как переводная картинка от настоящей живописи. Вы поверили в свои поэтические способности, а их нет у вас…"
- А если это правда? Так почему же ее не высказать прямо? Человек займется другим, более полезным делом.
- Товарищ Грачев, кто выступает - вы или я? - нахмурился Седлецкий.
- Простите, а какой это Крупчаткин? Не его ли стихи печатались у нас в армейской газете? - заинтересовался Синчило.
- Конечно, его.
- Помню. Хорошие были стихи.
- Он очень способный поэт. А видите, что получается? В редакции Дмитрия Солонько многие знают как покровителя молодых талантов, а на самом деле он бесцеремонно расправляется с ними, убивает в них всякое желание писать. Где бы ни находился спецкор, ему нельзя зазнаваться. Надо всегда помнить, что ты представитель редакции! - на высокой ноте закончил свое выступление Седлецкий.
Вдали послышался тихий гул. Он быстро нарастал.
Низко над лесом проплыли связные самолеты, пошли на посадку.
- Не Тарасов ли прилетел?
- Может быть, и он.
- Странно… Пришло звено "кукурузников"…
- Это за листовками.
- Их забирают обычно утром или вечером.
- Что-то случилось.
- Тише, давайте послушаем!
Дмитрий подошел к столику, разговоры прекратились.
- Семен Седлецкий свою работу с начинающими поэтами образно сравнил с подземным ручьем, - очень спокойно сказал Солонько. - Но беда в том, что этот ручей так и не пробивается на поверхность.
- Правильно! - раздались голоса.
- Правда, Семен Седлецкий, - продолжал Дмитрий, - попытался представить нам как могучий родник поэзии творчество Крупчаткина. Подполковник Синчило печатал стихи этого автора в армейской газете, но он, очевидно, не знал, что тридцать одна строка принадлежит Седлецкому и только девять перу Крупчаткина.
- Это ложь, чепуха! - раздраженно воскликнул Седлецкий. - Надо знать стихи Крупчаткина…
- Последнее время этот автор заваливает нашу редакцию стихами, - сказал Ветров. - Он присылает их пачками.
- Давайте прочтем хоть одно стихотворение, - предложил Дмитрий.
- Надо прочесть!
- Пусть найдут стихи!
- Зачем? И так все ясно! - запротестовал Седлецкий.
- Читать - и никаких гвоздей! - настаивали Грачев с Бобрышевым.
- Я сейчас схожу в отдел писем, принесу… - Ветров вскочил, побежал по тропинке.
- Продолжайте, Дмитрий… - Синчило запнулся.
- Андреевич, - подсказал Грачев.
- Семен Степанович кричит: ложь, чепуха! - Солонько пристально посмотрел в глаза Седлецкому. - Но знает, что он неправ. Крупчаткин показывал мне авторский вариант стихов и вырезку из газеты. Ночь и день. Это литературная мистификация.
С шумом раздвигая ветки бузины, на поляну вышел Ветров. В руках он держал синюю тетрадь.
- Разрешите прочесть? - Ветров перелистывал тетрадь. - Я, право, не знаю, на каком стихотворении остановиться.
- Выбирайте любое!
Ветров открыл тетрадку наугад. Чтоб лучше слышать, Синчило приложил ладонь к уху.
- Песня про коня! - Ветров поправил очки и прочитал:
Что ты, конь ретивый,
Словно кот игривый,
Смирно не стоишь?
Потрясаешь гривой,
Нарушаешь тишь,
Гей, шуми, камыш!..
Взрыв смеха заглушил чтение.
Синчило с удивлением смотрел на Седлецкого, словно видел его впервые. На щеках Семена выступили багровые пятна, он покусывал нижнюю губу.
- Как видите, мы привели Седлецкому один пример… Но самый яркий и убедительный… - Дмитрий неожиданно замолчал, устремил взгляд на тропинку.
Из лесу вышел полковник Тарасов. Он шел резким шагом, лицо его было озабочено. Синчило и Ветров поспешили навстречу. Полковник положил фуражку на столик, выступил вперед.
- Чрезвычайной важности обстоятельства заставляют нас прервать редакционное совещание… Товарищи военные журналисты, боевые друзья! Ставка Верховного Главнокомандования специальной телеграммой предупредила войска нашего фронта: враг приготовился к атаке и может начать наступление.
Слушая полковника, Дмитрий подумал: "Может быть, сегодня ночью или завтра на рассвете начнется то грозное, чего мы так долго ждали".
- Гитлер надеется на "тигры", "фердинанды", "пантеры", "Фокке-Вульфы". Знайте и помните, друзья! - звучал голос Тарасова. - На Курском выступе мы создали мощную линию обороны. К ней подтянуты крупные резервы. Наши войска вооружены новыми пушками, артиллерией с реактивными снарядами, модернизированными самолетами. Урал дал в руки бойцов сокрушительные бронебойные снаряды. - Полковник достал из кармана блокнот, раскрыл его. - Через тридцать минут в армию вылетит первая группа корреспондентов. Вечером - вторая. Солонько и Сенцова, вы летите к Курбатову, в гвардейский корпус. Грачев! В артиллерийскую истребительную бригаду…
Дальше Дмитрий не слушал. Он мысленно занялся сборами в дорогу. В этот раз он решил не брать с собой даже портфеля. Ничего лишнего, только записную книжку и карандаш. Кто-то потрепал его по плечу.
Он оглянулся.
- Ну, брат… вот тебе и сюрприз!
- Ты, Бобрышев, пока остаешься, приглашай товарищей на обед.
- Все это так… Но без тебя, главного рыбака, как без жениха на свадьбе…
- Я прошу всех отъезжающих, вернее, улетающих, - поправился Тарасов, - в первый же день битвы показать в своих статьях удачные приемы борьбы с новой техникой гитлеровцев.
После короткого напутствия редактора Солонько поспешил на хутор.
- Рыбка готова! Заливная, с томатом… - встретил в сенях Дмитрия Войцеховский.
- Я сейчас улетаю. Будете обедать без меня.
- Поймать такую рыбу и даже не попробовать! - всплеснула старуха руками, когда Дмитрий вошел в хату.
- Приказ - ничего не поделаешь… - сочувственно вздохнул, хозяин.
- До свиданья, дед Егор! Будьте здоровы, хозяюшка! Ну, а с тобой, старшина, мы еще на многих озерах рыбку половим. От Сейма до Рейна! - И, распрощавшись, Дмитрий вышел во двор.
Окно в соседней хате было по-прежнему плотно завешено плащ-палаткой. "Где же Вера? Так и не удастся ее повидать. Она не знает, что я улетаю. А может быть, ей все равно…" Он звякнул щеколдой, но так и не закрыл калитку.
Вера поднялась со скамейки, пошла навстречу.
- Вы… на меня сердитесь? - Она остановилась, опустила голову. - Я хочу вам все объяснить… Я поверила одной выдумке… Так не сердитесь?
- Я? За что? Нет.
- Правда? - Она заглянула ему в лицо. - Я верила, что вы хороший.
Из соседней хаты вышла Катя Сенцова, одетая в синий комбинезон. В руках она держала чемоданчик и "лейку". Катя искоса посмотрела на Дмитрия и, поздоровавшись с Верой, прошла мимо.
На другом конце хутора показался Гуренко с Грачевым.
- Мне пора…
- Я провожу вас, хотите? - сказала решительно Вера.
- Конечно, хочу!
Они вышли на луг. В тени, у самого леса, виднелись самолеты. Летчики уже опробовали моторы.
- Скажите мне что-нибудь на прощанье. Я так долго не слышала вашего голоса.
- Мы должны встретиться, Вера!
- В тяжелую минуту помните обо мне. Я всегда с вами.
- Вы никогда не откажетесь от своих слов?
- Я? Нет!
Послышался топот ног. Торопливо докуривая сигаретки, Гуренко с Грачевым спешили к самолету.
"Я всегда с вами", - вспомнил Дмитрий слова Веры, когда "кукурузник", подпрыгивая, побежал по земле. Дмитрий посмотрел вниз. Вдали белело платье Веры. Вот оно мелькнуло и скрылось в кустах. Под плоскостью выросла изба деда Егора. Тень от самолета скользнула над лугом, упала на воду. Засверкал широкий плёс. Самолет пролетел над затоном. Дмитрий узнал отмель, и ручей, и песчаный берег, на который дед Егор выбросил щуку. Он оглянулся. На буграх еще маячил хуторок, но уже дальние избы и овины сливались с полосой леса.
13
Есет Байкодамов сидит у входа в землянку и рассматривает на конверте почтовые штемпеля. Долго странствовало письмо. Зойка написала его в начале марта, а получил в июле. И хотя все вести давно устарели, они волнуют Есета. Его школьные друзья Шурка и Ленька поступили в авиационное училище, а он и не знал, даже не поздравил товарищей!
"Недавно со мной произошел такой случай, - уже в третий раз перечитывает он одни и те же строчки, - меня чуть не съели волки. Не улыбайся, Есет, это не шутка! Мама сильно болела, и вот я поехала в село покупать продукты. В метель, с тяжелой ношей я возвращалась на станцию. Мне показалось, что между сугробами мелькают какие-то зеленые светлячки. Я удивилась и ускорила шаг. Светлячки приближались. В поле темнело. Я осмотрелась. Вижу, вокруг, словно свечи, мерцают уже зеленые огоньки. Совсем неожиданно вспыхнули яркие фары, и зеленые огоньки исчезли. Грузовая машина шла на станцию. Меня подобрали. В кузове, когда я рассказала о том, что видела, женщины ахнули:
- Тебя, дочка, звери могли растерзать.
- Это ж волчья стая!
И тогда я испугалась".
"Бедная Зойка…" - Есет кладет на колени письмо, смотрит на тлеющий закат.
Вдали взлетает вражеская ракета. И брызги зеленых огней кажутся Байкодамову волчьими глазами.
Он перелистывает страницы письма, находит то место, где Зойка пишет о нем:
"Когда в школе узнали, что ты награжден орденом Красной Звезды, то все обрадовались и решили на комсомольском собрании прочесть твои письма к товарищам. Это был незабываемый вечер. Ты так хорошо описал подвиги прославленных разведчиков Синенко, Брагонина, Коренихи, все слушали с большим вниманием. А когда Ленька читал о том, как пробираются разведчики через линию фронта и как они действуют в тылу врага, многие плакали. Есет! Наша комсомольская организация гордится тобой. Ты - герой, не боишься никаких трудностей. Мы будем равняться на тебя!"
"Нет, Зойка, я далеко не герой, равняться на меня не следует…" - качает головой Байкодамов. На душе у него осадок горечи, чувство неудовлетворенности и тревоги.
Четыре вылазки кончились неудачно. Разведчикам не помогла ни дымовая завеса, ни смелый бросок через колючую проволоку с помощью плащ-палаток, ни внезапный налет на пулеметное гнездо. Не смогли они бесшумно проделать проходы в проволочных заграждениях. Едва потемнеют овраги и гряду высот окутают сумерки, противник устраивает засады, усиленно освещает местность ракетами. Малейший шорох, подозрительный куст в нейтральной зоне вызывают огневые налеты.
- Разведка - это терпение, - ободряя гвардейцев, часто говорит лейтенант Синенко.
"Все это правильно, - про себя рассуждает Байкодамов. - Но только и терпению приходит конец. Стыдно после ночных поисков возвращаться с пустыми руками".
Похудел и осунулся Брагонин. У Коренихи под глазами появилась синева. Не играет Солбиев с Прохоровым в домино… Забыты шахматы. Хмурый Абашидзе точит кинжал и тянет без конца одну и ту же песню.
- О чем поешь?
- Понимаешь… на Кавказе молодая лошадка бегает по горам…
- И долго она будет бегать?
- Пока "языка" не поймаю, - не глядя на Байкодамова, отвечает Абашидзе. И снова поет и точит.
Байкодамов слышит, как скрипят деревянные ступеньки. Не оборачиваясь, он знает - это поднимается Корениха, а за ним не идет, а взлетает по лесенке бывший матрос торгового флота - Жигалко.
- Ты что, Есет-кисет, нос повесил?
- Я? Нет… А вам, Остап Корнеевич, привет от комсомольцев.
- Привет? - удивляется Корениха. - От каких комсомольцев?
- Я написал о вас своим школьным друзьям…
- Наверное, так расписал, дай боже!
- Разведчик Корениха скользит, как легкая тень. Он невидимка!
- Ты брось, Жигалко…
- Остап Корнеевич, так о вас в газете было сказано.
- Было, да сплыло… Я вчера, знаешь, какого сраму натерпелся? Начальник штаба корпуса генерал Черников сказал: "Вот он, Корениха, парторг разведчиков, полюбуйтесь, вся грудь в орденах и медалях, а контрольного пленного достать не может". А в блиндаже, кроме Черникова, и комкор и начальник политотдела армии полковник Ковальчук. Я стою и краснею. Полковник говорит: "Враг может каждую минуту перейти в наступление. А вы, Корениха, парторг да еще разведчик…" И тогда я шагнул вперед, взял под козырек и сказал: "Будет язык, приведем контрольного пленного. Это говорит парторг Корениха, кавалер четырех орденов. Так и будет!" Генерал Курбатов похвалил: "Вот это речь гвардейца-разведчика!" - Корениха достает карманное зеркальце и завернутую в тряпочку жженую пробку. - Ну, хлопцы, теперь так: пойдем в разведку - или голова в кустах, или фриц в руках! Не подведете?
- Не подведем!
- Так вот… - Корениха садится на землю, мажет жженой пробкой лицо и руки. - Вроде как трубочист… так оно незаметней…
- Скоро в разведку, надо и мне загримироваться. Разрешите, Остап Корнеевич, вашей пробочкой воспользоваться.
- Бери и зеркальце.
- Хорошо Байкодамову, к нему густой загар пристает… Слышь, Есет, ты черней спелой вишни, а нам с Остапом Корнеевичем без этой пробки не обойтись. - Рассматривая в зеркальце свое лицо, Жигалко вздыхает: - Если строго разобраться, то вчера из-за пустяка сорвалась разведка. Не мы виноваты - саперы.
- Немцы новинку применили.
- Какая там новинка, Есет, чепуха! Мы действовали неосмотрительно. Сами себя в лапти обули. Я этого сапера хотел за руку схватить, я с ним рядом лежал, да не успел. Перерезал он ножницами вместе с колючей проволокой гладкую, стальную, натянутую, как струна. Эх, мать честная! Как пошла она извиваться, шуметь. Затрезвонило проволочное заграждение. Тут немцы дали нам пить…
- Как же сапер не подумал?
- Перерезал он, Есет, нечаянно… Да нам от этого не легче… Мелочь разведку сорвала, - снимая сапоги и надевая парусиновые ботинки на веревочной подошве, кряхтит Жигалко.
- В разведке надо соблюдать одно золотое правило, оно всегда приносит успех, - замечает Корениха.
- Какое? - допытывается Байкодамов.
- Не делать того, чего ожидает противник.
- Я, Остап Корнеевич, вспоминаю многие вылазки: на Северном Донце, на Дону, под Сталинградом. Помните станицу Сиротскую, как мы в шугу на лодке Дон переплыли? По веревочной лестнице на скалу взобрались, часового сняли?
- Помню такой случай…
- Трудно там было, а на Курской дуге тяжелей… Куда разведчики ни ткнутся, всюду стена. Но мы ее все равно проломим! - И Жигалко, туго зашнуровывая ботинки, приговаривает: - Парусиновые, на веревочной подошве, но зато бесшумные. Пусть я буду не франт…
Уже при ярких звездах возвращается с НП лейтенант Синенко. С ним старший сержант Брагонин, солдаты Прохоров и Солбиев. Синенко спускается в землянку, зажигает свечу. Его молча окружают разведчики. Лейтенант достает из планшетки карту и, разгладив ее широкой ладонью, говорит:
- На переднем крае у противника появились новые сапы. Это сигнал: жди наступления! Внезапный удар - козырный туз гитлеровцев. Этот сильный козырь надо ликвидировать. Есть на войне большая тайна - день и час атаки. Мы, рядовые разведчики, сможем ее разгадать, если проникнем в расположение врага и захватим пленных. - Синенко снял с плеч маскировочную сетку, похожую на зеленую тину, бросил ее на скамейку. - Позавчера отличились полковые разведчики, вчера дивизионные, а мы, корпусные… - Он резко взмахнул рукой, встал. - Сегодня я наблюдал за районом наших действий и выбрал для вылазки одно подходящее место. Вы знаете высотку, которую называют Огурцом? Взглянем на карту… Вот она! Видите? - Синенко мизинцем обвел высотку. - Немного левее Огурца я заметил крутой изгиб в проволочном заграждении немцев. Днем он хорошо просматривается противником, а ночью при любом освещении остается в тени. - И лейтенант принимается подробно объяснять план внезапного нападения на гарнизон вражеского дзота.
В полночь разведчики лежали на нейтральной полосе у проволочного заграждения. У Байкодамова чуткий слух, острое зрение. Ночью он видит, как кошка, передвигается бесшумно, незаметно. И совсем не случайно лейтенант Синенко поручил ему снять часового у дзота. Абашидзе дал Есету свой острый кинжал. Сжимая костяную рукоять, Есет думает: "Вся колючая проволока заминирована. Немало на ней висячих "игрушек". Если попадешься в лапки этой "елочки", то она тебя разукрасит…"
Минеры уже проделали проходы, но в двух метрах от проволочного заграждения снова обнаружены мины.
"В темноте действуют ребята, а как ловко вывинчивают взрыватели", - восхищается работой минеров Есет.
На мгновение он забывает о минерах. В памяти возникает Зойка. Он отчетливо видит ее широко открытые, немного удивленные глаза, милый вздернутый носик и на правой щеке - родинку.
Вспыхивают, рассыпаются над рощами ракеты. Сухими ветками висит в небе свинцовый дымок. Вдоль линии фронта взлетают огненные шары: то густо-красные, то бледно-желтые. Их отблеск скользит по гребням укрепленных высоток и тает в низинах. Теперь Есет видит только одно молчаливое поле, освещенное вспышками света. Он насторожен, он плотно прильнул к земле, весь превратился в слух.
В наступившей темноте кто-то кладет ему на голову руку. Есет привык к этому условному сигналу, он быстро ползет по-пластунски вперед.
Еще секунда - и засвистят ракеты. Байкодамов ныряет в черную ямину, за ним скатываются на дно воронки Корениха и Абашидзе. Есет, чуть приподняв голову, искоса смотрит в небо, там уже сверкают предательские каскады огней.
"Может быть, заметили нас?" - мелькает у Есета мысль.
Но гитлеровцы не открывают огня. Над воронкой плывут дымки ракет, небо темнеет.