- Генерал-фельдмаршал Рихтгофен отдал приказ: асы в плен не сдаются, они горят или разбиваются. Но дело не только в приказе. Как выясняется, Голлингер и Реб тайно враждовали между собой из-за наград.
- Ясно… Продолжайте опрос.
- Пленный рассказывает: в начале мая его сорок вторая истребительная эскадрилья стояла в Крыму и находилась в резерве главного командования. В конце месяца она перебазировалась в район Брянска, а потом - Глазуновки, где в рощах и оврагах укрыто много немецкой пехоты и танков.
- Узнайте, переводчик, что видел пленный под Брянском, какие там работы ведет противник?
- Вблизи аэродрома, в лесу, Голлингер наблюдал, как саперные батальоны строили большой концлагерь. Обер-лейтенант беседовал с саперами, они сказали ему: "Сам "фюрер" приказал строить. В лагере будут содержаться русские армии, попавшие в котел под Курском".
- Как бы не сварился в этом котле сам Гитлер, - усмехнулся подполковник. - Но лагерь… Это любопытная деталь…
Гайдуков спрятал блокнот с записями. Кое-что из рассказов летчика могло пригодиться. Он взялся за фуражку.
- Разрешите откланяться, спешу в авиаполк, - сказал офицерам и вышел из штаба.
Гайдуков попал на аэродром в тот момент, когда большинство истребителей находилось на заправке и дозарядке. На опушке леса царило оживление.
Летчики были радостно возбуждены, говорили громко, энергично жестикулируя. Отовсюду слышалось:
- Сбили…
- Расстреляли…
- Заставили хейнкелей сбросить бомбы в реку.
Уже третий час гремело воздушное сражение. Подбитые юнкерсы срезали крыльями придорожные вербы. В полях валялись искореженные останки дорнье и мессершмиттов. Сгорели и разбились десятки самолетов со свастикой и черными крестами, а генерал-фельдмаршал Рихтгофен поднимал в воздух все новые стаи пикировщиков. С ними вступили в бой краснозвездные "ястребки". И резервные фашистские эскадры не могли разрушить и сжечь русский город.
Гайдуков торжествовал.
Курск оставался по-прежнему неприступной крепостью.
Гайдукова окликнули.
- Белов! Я к тебе, дорогой… Ну, как дела? Рассказывай.
- Бьем гитлеровцев! Истребитель мой - как штык, ни одной царапины. Напарник - орел. Сегодня сбили с ним четыре самолета. Поздравь Березко, он к высокой награде представлен.
- Поздравляю! Я уверен, старший лейтенант станет автором статьи… - хитро прищурился Гайдуков.
- Сбить самолет могу, а вот статью написать… - Березко развел руками.
- Поможем тебе. - Белов дружески похлопал по плечу напарника. - Будем живы - напишем, Гриша!
Вечером, побывав в штабе воздушной армии, Гайдуков торопил в пути шофера:
- Ковинько, жми, наверстывай! Надо сдать срочный материал в номер. Десять часов гремело небо, и вот мы везем в редакцию весть о победе!
- Сколько ж самолетов на Курск налетало?
- Семьсот семьдесят.
- А сбили?
- Сто шестьдесят!
- Ого! Это срубили… - И впервые в поездке осторожный Ковинько мчался со всей скоростью.
Ветер врывался в кабину и освежал горячий лоб. Гайдуков мысленно верстал полосу: "Очерк Белова "Победа в Курском небе" - это подвал… На две колонки станет статья Березко, а там пойдут рассказы других летчиков… Есть полоса!"
Далеко на юге вспыхивали зарницы. Там медленно двигались грозовые тучи.
11
"Вот он, разбитый полустанок, и главная примета - под насыпью обгорелый паровоз. Здесь надо встать!" И как только шофер затормозил на повороте, майор Солонько спрыгнул с машины.
Гремя на ухабах, тяжелый грузовик потащил за собой хвост коричневой пыли.
Дмитрий стоял на опушке леса, раздумывая о том, по какой дороге идти. "Если будешь держаться железнодорожной ветки, то сделаешь лишних километров пять, - вспомнил он наставление Гайдукова, когда тот объяснял ему дорогу в корпункте. - Шагай смело по лесной тропинке, десять минут ходьбы - и ты в редакции!"
Вечерело. Тихо шумели вековые дубы, раскинув под облаками шатры темной, сочной зелени. За насыпью опускалось солнце. Над хлебами в густом разливе багрянца резвились ласточки.
Дмитрий полюбовался закатом, вошел в лес. С молодого дубка вспорхнула горлица, скрылась в листве. Дмитрий прислушался: "Ага, движок заработал!" - и невольно ускорил шаг.
Солонько не раз приходилось идти в лесу на этот булькающий звук. И всегда сердце билось сильней, чаще. И совсем неожиданно на какой-нибудь полянке или просеке показывался "дом на колесах", как в шутку называли корреспонденты редакционный поезд.
Дмитрий любил то кипучее время, когда в редакцию съезжались журналисты. С разных концов огромного фронта друзья привозили новости, высказывали догадки о дальнейшем ходе войны, спорили.
И у каждого журналиста оказывался свой новый герой. В любом купе можно было услышать фронтовую поговорку, рассказ о необыкновенном подвиге. Постепенно волна новостей спадала. Корреспонденты уединялись, плотно закрывали двери. В вагоне вспыхивала перестрелка пишущих машинок.
Шагая по лесной тропинке, Дмитрий с тревогой думал о Вере. Она совсем перестала писать. Его последние письма к ней остались без ответа. Что ж случилось? Он не видел ее несколько месяцев, а чувство не ослабло, оно укрепилось. Когда-то зимней ночью, ощутив еще неясное волнение, он бродил возле теплушки, прислушиваясь к голосу Веры. Тогда он говорил себе: "Все пройдет, завтра фронт!" А на фронте она снилась ему, и, просыпаясь, Дмитрий вспоминал ее глаза и тяжелые золотистые косы…
Тропинка вывела Солонько на поляну. В сумерках замаскированные ветками вагоны казались огромными шалашами. Часовой окликнул Дмитрия. Приблизившись, он сказал:
- Проходите, товарищ майор, я вас вначале не узнал…
Из жилого вагона вышла Наташа и, увидев Солонько, остановилась:
- Вы у нас редкий гость, Дмитрий Андреевич!
- Я фронтовая перелетная птица, - пожимая руку девушки, пошутил Дмитрий.
- И одна из ранних, - продолжала она.
- Выходит, "к месту своего назначения", как любит подчеркивать наш уважаемый секретарь редакции Ветров, я прибыл первым?
- Я сказала: "одна из ранних", вас опередил Бобрышев.
- Он в вагоне?
- Нет, на хуторе. В поезде мы не живем, только работаем. Солнце накаляет вагон, и ночью в купе не заснешь - жаровня. А на хуторе сараи, свежее сено. Сейм… Это близко от редакции.
- А где редактор?
- Тарасова срочно вызвали в Политуправление, он недавно уехал.
- Вы не скажете, в котором часу завтра редакционное совещание?
- Назначено на двенадцать.
- Послушайте, Наташа, мне надо отпечатать срочный материал. Я хочу сдать его и быть свободным. Вы не очень заняты?
- Если это необходимо, я отложу другую работу.
- Хорошо! Я зайду в жилой вагон, и через десять минут начнем печатать.
Дмитрий вошел в машбюро, гладко выбритый, в новой летней форме. Он положил на спинку кресла пилотку и, подойдя к окну, раскрыл блокнот.
- Скоро совсем стемнеет. Лучше опустить шторы и включить электрический свет, - посоветовала Наташа. Она вынула из ящичка стопку бумаги и мельком взглянула на Солонько. - Вы загорели…
- Все время на воздухе… в поле.
- Вы, кажется, были с Катей Сенцовой в одной части, - придвигаясь к столику, заметила Наташа. - Почему она не приехала с вами?
Дмитрий понял, что это не случайный вопрос. С Катей он продолжительное время находился в командировке, жил в одной землянке. Катя готовила обеды. Приезжали Гайдуков с Грачевым… Нет, это серьезные ребята, они понимают фронтовую обстановку. А вот Седлецкий, тот мог почесать язычок… Перелистывая блокнот, Солонько сказал:
- Видимо, какие-то дела задержали ее в Свободе. - Он опустился в кресло и посмотрел Наташе в глаза. - Давайте-ка я вам продиктую рассказы бойцов о том, как они защищали Сталинград. Это полоса о самых замечательных людях.
- Слушаю вас.
Дмитрий заметил в глазах Наташи дружеское сочувствие и теплоту. Ему хотелось спросить о Вере, но он сказал:
- Ну что ж, начнем…
Солонько продиктовал статьи и после машинки вычитал их. Дверь отодвинулась, вошел подполковник Ветров, как всегда на ходу поправляя очки.
- А-а, здесь Дмитрий Андреевич, с приездом! Вы уже успели отпечатать груду материала!
- Полоса о традициях сталинградской гвардии готова.
- Посылая вам телеграмму, редактор тревожился: срок жесткий, а задание серьезное. Но вы работяга! Я немедленно прочту полосу и зашлю в набор. - Ветров разложил на кресле свои объемистые папки, принялся рыться в газетных вырезках. - Завтра совещание, надо подготовиться… Чертовски занят, а то б я вас проводил на хутор.
- Я все-таки думаю обосноваться в купе.
- Не советую, жарища! Зайдите в механический цех, там сейчас старшина Войцеховский, он вам укажет хату, будете жить вместе с Бобрышевым.
В механическом цехе, наклонясь над тисками, старшина Войцеховский старательно шлифовал какую-то серебристую вещицу. Издали она показалась Дмитрию чайной ложечкой. Он подошел к верстаку, но увлеченный работой старшина ничего не замечал и не слышал. Насвистывая веселый мотив, Войцеховский разжал тиски и, неожиданно для Солонько, ловко покрутил зеркальную блесну.
- Хороша душа…
- Не думал я, что вы мастер на такие штуки, - любуясь игрой блесны, проговорил Дмитрий.
Войцеховский оглянулся и, смутясь, зажал в кулак блесну.
- Здравия желаю, товарищ майор… В свободное время… любимым делом занимаюсь…
- Эх, старшина, - вздохнул Дмитрий. - Я тоже большой любитель…
- Да ну? - заинтересовался Войцеховский. - И вы, товарищ майор, спиннингист?
- Еще какой заядлый. Вернее - был…
- А где ж рыбачили?
- На дарницком лугу, под Киевом… Ловил я на Желтом Ковтуне, над ним всегда кружились чайки с криком: чьи-вы… А рядом Небереж, суровое озеро, прячется в лозах. Шагу не ступишь - сразу глубина. Вода холодная, ключевая. Посредине луга раскинулось Святище… Я любил озеро Орики. Это было мое заветное… Осенью там берега мятой пахнут…
- Ой мамочка! - вырвалось у старшины. Его глаза повеселели. Он потоптался на месте, словно готовясь взмахнуть спиннингом. - Это ж мои коренные места! Каждая ямка проверена. Бывало, выйдешь на луг, - мечтательно продолжал он, - трава густая, по самый пояс, кругом цветы… Жаворонки вьются, так и звенят над тобой… Подойдешь к озеру, а вода - чище слезы. - Войцеховский покрутил блесну. - Играет? Экспериментальная!
- Интересно испытать.
- А за чем остановка? Надо встать на зорьке и сходить на Сейм.
- Вы здесь пробовали ловить?
- Иногда рыбачу на ранней зорьке. Выскочу на часок - и домой! Типографское хозяйство большое, работы много, а механик один. Там гайку заменить, там болт, деталь новую выточить, линотип наладить… Я ж токарь, слесарь, фрезеровщик. Бог механики!
- А блесны давно делаете?
- Что там блесны! Я до войны снабжал удилищами и катушками многих любителей спиннинга. Моя работа славилась… Да мы совсем заговорились, товарищ майор, - спохватился Войцеховский. - Надо же проводить вас на хуторок.
После яркого электрического света ночной лес показался особенно густым и непроходимым. Войцеховский и Солонько шли ощупью, опасаясь наткнуться на колючий боярышник. Но постепенно они привыкли к темноте и стали различать тропку. В лесу было тихо, душно. Изредка перекликались сычи. На полянке старшина закурил, поравнялся с Дмитрием.
- Вы, товарищ майор, не подумайте, что Войцеховский всю жизнь только и занимался блеснами да спиннинговыми катушками. Я пятнадцать лет проработал в типографии. Вносил рационализаторские предложения, премии получал. В Киеве два инженера судили-рядили, неделю ломали головы: как же установить двадцатитонную ротацию в вагоне?
- Махина!
- На таких ротациях газета "Правда" печатается. Да, так вот инженеры… Получилась у них осечка. Написали они заключение: "Установить ротацию невозможно". А я, техник, подумал крепко и давай мудрить. Чертежей семь набросал, все заново переделывал, и неожиданно осенила меня одна мысль… Помчался я к инженерам, показал расчеты. Ухватились они за мою идею. Верно, говорят, если по такому принципу перенести моторную группу, то ротация поместится. И началась работа… Некогда было ни поспать, ни поесть. Зато благодарность получили от Военного Совета, ценные подарки.
- Молодец старшина, вот тебе и спиннинговые катушки!
- Оно так получается, от малого к большому шел… - Войцеховский остановился, затоптал окурок. - Чтоб пожара не наделать, а то еще трава вспыхнет. Сушь…
Лес заметно поредел. Открылось небо с яркой россыпью звезд. Впереди что-то забелело. Дмитрий приостановился.
- Не разберу, вода или песок?
- Вышли к Сейму, товарищ майор.
Река неторопливо подмывала берег. Словно от сонной лени ее разминали тихо шумящие волны. У разрушенной мельницы в воде дрожали отраженные звезды. В камышах плакала выпь. На бугре Дмитрий заметил очертание избы.
- Сюда, товарищ майор, за мной! - командовал старшина, поднимаясь по крутой тропке. - Быстро прошли! - И, громко звякнув щеколдой, он толкнул дверь.
В сенях висел большой бредень. На полу, в полосе света, темными блинами лежали сложенные в стопу вентеря. Из избы струился запах ухи.
Из-за стола вскочил Бобрышев.
- Дед Егор! Хозяюшка! Приехал мой лучший товарищ, Дмитрий Солонько! Присаживайся к нам, дружище, ты с дороги, надо подкрепиться!
Дед Егор подвинулся, хозяйка засуетилась, нарезала хлеба.
- Ушицы попробуй, это ж пища богов! - придвигая к Дмитрию миску, басил Бобрышев. - Что, хороша?
- Янтарная, наваристая… вкусно!
- У нашей хозяюшки золотые руки.
- Кушайте на здоровье, - добавляя в миски ухи, приговаривала польщенная старуха хозяйка. - Чем богаты, тем и рады. Тетрадий Гречанович! Посветите мне в погребе, - обратилась она к Войцеховскому. - Я кислого молока достану.
Бобрышев улыбнулся.
- Хозяюшка, не Тетрадий Гречанович, а Триадий Ричардович.
- Я и говорю - Тетрадий Гречанович!
- Ничего, - сказал старшина, увеличивая в лампе язычок огня. - В какой бы я хате ни остановился, всегда слышу - Тетрадий Гречанович. Я уже привык.
После ужина майоры вышли на крыльцо.
- Давай посидим на ступеньках, воздухом подышим, - предложил Бобрышев. - Посвежело… Хоть бы дождик пыль прибил.
Дмитрий молча сошел с крыльца. Вдыхая на полную грудь воздух, он следил, как на молодой месяц наплывали быстрые тучки. За плетнем шумел темный сад.
Неожиданно окно соседней избы налилось желтым светом.
- Маскируйся! - раздался на улице чей-то властный голос. - Туши свет!
И в тот же миг Дмитрий увидел озабоченное лицо Веры. В окне мелькнули и вместе с полосой света исчезли ее косы.
"Как мимолетное виденье", - подумал он про себя и вздохнул.
- Ты не вздыхай. Этот случай так не пройдет. Часовой доложит и кому-то крепко влетит. Хорошо, что поблизости не было юнкерса.
- Да, хорошо… - рассеянно отвечал Дмитрий.
- Ты редакционные новости знаешь? Тебя Гайдуков проинформировал? - пересаживаясь на нижнюю ступеньку, быстро спросил Бобрышев. - Ну, что ж молчишь? Все ясно. Поэт презренными оргвопросами, конечно, не интересуется!
- Мне все известно… В редакции полностью укомплектованы штаты. Ты возглавляешь отдел фронтовой жизни. Я и Седлецкий остались спецкорреспондентами. У руля информации стоит наш неутомимый Грачев. По-моему, все правильно!
- Ты, Дмитрий, главное забыл… С нами новая сила, подполковник Синчило!
- Оказывается, ты мастер на рифмованные дифирамбы…
- Это слова Седлецкого. Он любит создавать новому начальству рекламу.
- Вот лукавый царедворец!
- Он уже заезжал в редакцию. Вокруг начальства петушком ходил. Хвастался каждому встречному и поперечному, что подполковник Синчило давний почитатель его стихов.
- А чего добивался Седлецкий?
- Он исподтишка вел атаку, хотел занять место Гайдукова.
- Странно… Мне Виктор говорил, что он сам предлагал Седлецкому поменяться ролями. Но Семен отказался.
- Надо знать характер Семена Степановича. В ту минуту в корпункте находились девушки, а Седлецкий любит пустить пыль в глаза. "Я в окопах сижу, я под обстрелом, но в тыл не собираюсь!" Уверяю тебя, ему каждую ночь снится должность Гайдукова. Поэт и драматург Седлецкий - представитель редакции на КП штаба фронта! Звучит, а?
- Еще бы! - усмехнулся Дмитрий, подвигаясь на краешек скамейки. - Да, между прочим: подполковник Синчило - это ведь бывший редактор армейской газеты?
- Ты его знаешь?
- Я все думал: очень знакомая фамилия. Сейчас вспомнил…
- Может, и бывший редактор… Но все равно: подполковник - никудышный газетчик.
- Как же он к нам попал?
- Пошел на повышение.
- Здорово!
- У него в отделе кадров есть могучая рука. Вот она и подсаживает его…
На крыльцо вышел старшина. Потушив окурок, он сказал:
- Постель приготовлена, можно ложиться спать.
- Пойдем, Дмитрий, пора… - заторопился Бобрышев.
- Вот что, дорогой Тетрадий Гречанович! - входя в хату, улыбнулся Дмитрий. - Если доверишь мне спиннинг, я встану чуть свет и схожу на рыбалку.
- Пожалуйста. Блесны у меня наготове. Дед Егор пойдет вентеря трусить, места покажет. Есть подходящее озеро, Волчье называется.
При слове "озеро" клевавший носом дед Егор встрепенулся.
- Сведу и покажу. - Он достал кисет, принялся скручивать цигарку. - Там крупная щука есть… Окунь - как лапоть…
- Ты иди ложись, окунь… - снимая с мужа пиджак, - сказала хозяйка.
"Надо самому не проспать, дед не разбудит, мы засиделись", - кладя под подушку коробку с блеснами, подумал Дмитрий.
Но он ошибся. Дед разбудил его еще до зари, прошептав над ухом:
- Пошли, а то клёв прозеваем.
Дмитрий проворно оделся. Сунув в карман коробку с блеснами, он взял спиннинг и вышел во двор. После дождя было свежо. Начинался рассвет. Хутор спал тихим сном. В соседней избе темнело плотно завешенное окно. "Вера еще спит", - подумал Дмитрий.
В сенях долго топтался дед.
Наконец он вышел на крыльцо с веслом и корзиной в руках.
- Беда, зажигалку потерял… - Дед направился к сараю, спустил с привязи лохматого пса. - Бобик не тронет, - издали предупредил хозяин. - Он такой, хоть в цирк отдавай, сто сот стоит, пес-рыбак.
Бобик подбежал к Дмитрию и, лизнув руку, завилял хвостом.
- Пошел, пес, пошел! - закрывая калитку, отталкивал дед Егор ласкавшуюся дворняжку. - Приучил тебя Тетрадий Гречанович к этой крутилке.
- К спиннингу?
- Я его по-своему называю. Хорошая штука… Крутилка. - Дед положил на плечо весло, свернул на едва заметную тропку.
Дмитрий молча шагал за старым рыбаком. Занималась заря. Синеватая дымка плавала над некошеным лугом. Вскоре подошли к Сейму. Взошло солнце. Кругом засияла и заискрилась мокрая трава. Дед Егор вытащил из камышовых зарослей лодку и, постукивая деревянным совком, вычерпал воду.
- Садись, начальник, поехали!
Дмитрий оттолкнулся ногой от берега. Дед ловко взмахнул веслом. Лодка, тихо шурша, заскользила по белым и желтым кувшинкам. Переплыв через затон, дед направил ее в узкий залив.
- Здесь мы сойдем, - сказал он, подгоняя лодку к песчаной косе. - Приехали…