- по вымытым (!) стеклам и свежевыкрашенным (!!!) рамам и кабинкам.
Даже запах теперь здесь витал - отнюдь не сортирный. Такой запах вполне подошел бы для новенькой квартирки сказочных молодоженов. Чистотой пахло, свежестью и только что законченным, любовно сделанным ремонтом.
- И сколько же ты тут мудохался? - тоскливо глянул на часы Колдин. Небось, подъем скоро… Не понял. Даже часа не прошло. Часы встали, что ли?
- Ты сказал: чтоб чисто было, и я сделал, - осторожно проговорил Маргус. - Плохо, да?
- А краску-то ты где откопал, чмо ты дюралевое? - продолжал горевать Цунь.
- Там, в "загашнике". Под тряпками нашел. Я подумал - окна тоже покрасить хорошо, они совсем некрасивые стали, - оправдывался бедный киборг. - А очки не горят. Я сколько ни пробовал - никак.
- А как ты пробовал? - начал приходить в себя Колдин, - Покажи!
- Вот, смотри… - склонился над унитазом Ауриньш. - Как ты сказал…
Он сыпанул на мокрый фаянс пригоршню кирпичного порошка и принялся стремительно растирать его тряпкой, свернутой тугим жгутом. Впрочем, "стремительно" - не то слово. Рука киборга двигалась с такой скоростью, что казалась размытой. Запахло горелым.
- Вот, - остановился Маргус, - тряпка гореть начинает, а очки - нет. Только в одном месте чуть-чуть оплавилось, и все. Я не знаю, как сделать…
- Ладно, угомонись, - вздохнул Цунь. - И так сойдет…
Маргус выбросил обугленную тряпку в мусорный ящик с кривоватой надписью "Make me empty", ополоснул унитаз, вмиг засиявший снежной белизной и осторожно спросил:
- Сергей… А почему ты рассердился?
- Почему, почему… По кочану, блин! Ты что - не врубаешься?!
- Нет… Не врубаюсь.
- Ну ёптыть, Маргус!.. Сейчас дежурный глянет на твой сортир и на мой умывальник, и что? Задерет меня по самые помидоры! Скажет: чтоб так же было! Да я же сдохну в этом умывальнике… - всхлипнул Цунь от жалости к себе.
- А ты разве так не сможешь? - искренне удивился Маргус.
- Да я же не железный, как некоторые! - Цунь уже готов был дать в морду этому недоумку.
- Ну… если разрешишь, я могу тебе помочь, - нерешительно предложил Ауриньш, - Это не будет являться нарушением дисциплины?
- Не будет являться, - быстро успокоился Цунь. - Ладно, уговорил. Короче, смотри, что тут сделать надо…
Полчаса спустя Цунь скромно, но с достоинством доложил дежурному по роте о том, что порядок на вверенных объектах наведен.
- Че-го?! - оторопел от такой наглости дежурный. - Ты? Мне? Хочешь сказать? Что уже все отхерачили?!
- Так точно, товарищ сержант, - ответствовал Колдин тоном Курчатова, докладывающего Сталину о создании атомной бомбы. - Все сделано, разрешите представить?
- Ах ты, мой хороший! - расплылся в каннибальской улыбке сержант. - Ну, идем, солнышко, идем… - и, облизываясь, дежурный проследовал в санузел, предвкушая скорую расправу над оборзевшей салажней. Цунь скромно шагал следом - а что такого, ничего особенного, ну, навели порядок, подумаешь…
Из санузла сержант выплыл с отвисшей челюстью и воззрился на дневальных растерянным взглядом.
- Ну ни хера себе вы гиганты! - наконец, выдохнул он.
Колдин скромно сиял. Ауриньш соображал: хвалит их дежурный, или наоборот?
- Так, я не понял - почему порядок не наводится? - возник из коридора старшина, страдающий ранней бессонницей.
- Да уже навели, в общем, - быстро вышел сержант из ступора. - Я проверил: кое-где еще недостатки устранят, а так - ничо, потянет.
- Д-да? - язвительно глянул на него Фомин. Дескать, добр ты больно, сержант, дешевый авторитет хочешь заработать у желторотиков…
С этой мыслью он шагнул в туалет. Да там ее и оставил. Но все же самообладание у Фомы было, чего говорить.
- Ну что, студенты - будем считать, реабилитировались, - снисходительно изрек он. - Бардака еще много оставили, но вообще стараетесь, вижу.
- Так требую же! - весело возмутился дежурный. Дескать, успех подчиненного - в первую очередь заслуга командира.
- А как же, - тонко ухмыльнулся Фомин. - У успеха отцов до фига, знаем… Ауриньш!
- Я! - вытянулся Маргус.
- Первый раз в наряде?
- Так точно.
- Внеочередное увольнение тебе от меня, молодец.
- Ну дык ёптыть, моя же школа, товарищ старшина! - нагло встрял Цунь. Каким-то образом он уже начал просекать, что скромность и карьера - понятия несовместимые.
- А тебе еще надо наряд до конца дотащить без залетов, понятно? Ладно, если до смены все у вас будет нормально - оба в субботу в город пойдете. Завтра перед строем объявим.
И, не сговариваясь, чумазые и пованивающие тем, чем должны пованивать дневальные после уборки сортира, парни вытянулись и гаркнули искренне и вдохновенно:
- Служим! Советскому! Союзу!
Глава 5. Кабальеро
Надо представлять себе, что такое увольнение для первокурсника девятой роты. По уставу разрешается отпускать в увольнение одновременно не более трети личного состава подразделения. В роте четыре курса. Вопрос: кто больше нуждается в увольнении? Старшекурсник, которому и… ну, скажем, в библиотеку сходить надо - для курсовой работы материал подобрать, и невесту присмотреть пора - выпуск не за горами, и к относительно вольной офицерской жизни пора уже помаленьку привыкать, да и вообще - он что, в свое время в казарме не насиделся? Или балбес-первокурсник, который в город ходит только для того, чтобы в пельменной пожрать до отвала (будто его, паразита, в училище не кормят!), да по своей лопоухости попасться патрулю с нарушением формы одежды или с кружкой пива в тощей лапке - обеспечив тем самым командира внеплановым клистиром?
Поэтому в увольнение заслуженно ходят преимущественно старшекурсники, отдавая желторотикам на растерзание свой ужин - они и тому несказанно рады. Словом, легче представить бомжа в "Кадиллаке", чем первокурсника девятой роты в увольнении.
Можно себе представить, как готовились Цунь с Маргусом к этому событию. "Войну и мир" читали? Сборы Наташи Ростовой на первый бал помните? Так вот ерунда эти сборы по сравнению с подготовкой первокурсника к увольнению.
…До построения увольняемых еще полчаса, а два счастливчика уже тихо сияют, не смея присесть, дабы не помять парадных брюк, отутюженных до фанерной твердости. Цунь одолжил у кого только можно кучу значков, расторговав свое масло на две недели вперед, и самодовольно косился на грудь, увешанную наградами, почти как у генсека-бровеносца. Китель Маргуса был девственно чист.
- Ну, ты ваще, Марик! - критически оглядел его Колдин. - Что, ни одного значка найти не смог?
- А зачем? - не понял Ауриньш. - Мне еще ничего не давали.
- Уй, да ладно! Офигенно честный, что ли? - поморщился Цунь. - На вот, хоть моего "разника" нацепи! - он великодушно достал из тумбочки свой знак парашютиста со скромной единичкой на подвеске (себе он уже привинтил почетный знак "парашютист-отличник" с накладной цифрой "50", одолженный у Мамонта за две пайки масла и воскресные яйца).
- Я еще не прыгал, так нельзя, - скромно отверг Маргус щедрый дар.
- Да фигня какая, прыгнешь еще! А то что такое: десантник - и без знака!
- У меня в военном билете этот знак не записан, - заупрямился Ауриньш. - Патруль может проверить, и будет нехорошо.
- Уф-ф, ну ты и артист! - покачал головой Колдин. - Ладно, фиг с тобой. Ну хоть комсомольский значок прикрути, елки!
- Я же не комсомолец! - удивился Маргус.
- Да кого колышет: комсомолец - не комсомолец! - рассердился Цунь. - Главное, чтоб значок был - без него вообще в город не выпустят!
Поразмыслив, Ауриньш пришел к выводу, что комсомольский значок на форме - это не отличительный знак приверженца политической организации, а элемент формы одежды. Или свидетельство лояльности властям. В любом случае, отказываться было нецелесообразно, и Колдин сноровисто продырявил новенький китель Маргуса.
- Ну вот, - удовлетворенно похлопал он его по груди, украшенной алым флажком с профилем Дедушки Ленина. - Хоть немного на человека похож стал!
Пройдя недолгую, но несколько унизительную процедуру инструктажа у дежурного по училищу ("Правую штанину задрать! Показать носки!"), Колдин с Ауриньшем наконец вышли в город.
- Ну что, Марик, - Цунь жадно озирался по сторонам. - Пошли?!
- А куда? - Маргус невозмутимо оглядывал улицу.
- "Куда-куда"! На волю! В пампасы! - терпкий пьянящий воздух свободы уже начал гулять в крови, словно бокал шампанского. - В ДОФ пойдем!
- А что это?
- Дом офицеров, - авторитетно разъяснил Колдин, - на танцы. Все туда ходят. Полтинник есть?
- Что есть?
- Пятьдесят копеек, на билет.
- Нет, - немного растерялся Ауриньш, - мне не давали…
- Разводят халявщиков в вашем институте, - сварливо проворчал Цунь. - Ладно, пошли. Помни мою доброту! - и он подкинул на ладони рупь, неведомо как уцелевший от буфета.
Дом офицеров стоял на углу улицы Подбельского - "Подбелки", Рязанского Бродвея и Арбата. Это в столицах дома офицеров располагаются скромно, без претензий. А Рязань в первую очередь знаменита своими офицерами, как Хохлома - ложками, или Иваново - невестами: четыре военных училища в городе! Естественно, Дом офицеров являлся одним из самых престижных заведений города и располагался в самом престижном месте.
Солидное здание постройки прошлого века было выкрашено классической светлой охрой. И архитектура, и интерьер Дома призваны были служить утверждению о незыблемости традиций славного российского офицерства: мрамор широких ступеней лестницы с красной ковровой дорожкой, прижатой к ним блестящими латунными прутьями; тяжелый бархат портьер; тусклое сияние массивных латунных ручек на могучих дверях, вызывающих в памяти Верещагинские "Врата Тамерлана"; антикварная люстра, отражающаяся в натертом паркете…
Живую ноту современности вносили во все это строгое великолепие разухабистая музыка, обычная для дешевых ресторанов, да базарная толкотня перед окошком кассы.
- Очень много людей, - озабоченно проговорил Маргус, когда они подошли к кассе. - Может быть, придем сюда в другой раз?
- Ты что, больной? Когда он еще будет, этот другой раз! Стой здесь и никуда не сваливай, - строго напутствовал его Цунь, и шустрым вьюном ввинтился в толпу.
Выросший под жарким азиатским солнцем, в гомоне и суете восточных базаров, он в любой толкучке чувствовал себя как рыба в воде. Через пять минут он выбрался наружу - помятый, встрепанный, но торжествующий.
- Держи! - протянул он билет Ауриньшу. - Учись, салага, пока я жив!
В танцевальном зале не то что яблоку - горошине было негде упасть. Основным фоном цветовой гаммы зала служила унылая зелень парадных мундиров, разбавленная яркими мазками разноцветных погон и петлиц, легкомысленных платьиц девчонок. Правда, многих посетительниц назвать девчонками можно было лишь с очень большой натяжкой - ох, далеко не первый год посещали они этот памятник архитектуры в надежде подцепить мужа-офицерика. И посему приветственно подмигивали томящимся у стенки начальникам патрулей, отлично помня этих строгих капитанов и майоров еще юными розовощекими курсантиками. Начальники патрулей делали вид, что поглощены службой, и подавляли ностальгические вздохи.
- Марик, смотри - телки! - восхищенно выдохнул Цунь. - Живые!
- Где? - завертел Ауриньш белобрысой головой, словно перископом. - Здесь нет телок, только девушки…
- А я про кого говорю? - начал нетерпеливо притоптывать Колдин. - Айда! - и он решительно потащил Маргуса к ближайшей стайке девчонок, скромно топтавшихся у стены и постреливавших взглядами по сторонам.
- Девчонки, привет! - бодро подкатил к ним Цунь с бородатой шуточкой. - Вам сережки не нужны?
Девчонки, однако, на нее купились.
- А что за сережки? - живо заинтересовались они - эпоха тотального дефицита, что вы хотите.
- Один - я, а второй Сережка - вот он, тоже вот такой пацан!
Девчонки покатились. Спустя минуту парни уже были взяты на абордаж мертвой бульдожьей хваткой - словно по заказу объявили белый танец, и Серегу прицепила к себе дородная розовощекая блондинка, мечта Кустодиева. Маргус достался низенькой грудастой брюнетке - она уверенно проталкивала его сквозь толпу танцующих и преданно смотрела ему в лицо, словно боровичок из травы: тебя Сережа зовут? а меня Лариса, ах, не Сережа, ну он прикольщик, а как тебя? Маргус? ой, а ты откуда? из Риги? ой, ну я так и подумала, мне блондины ваще нравятся так, я сразу подумала ты прибалт, ты на артиста одного похож, уф-ф, тут так душно, у меня аж смотри, как сердце бьется, - деловито прижала она ладонь Маргуса к своему могучему бюсту.
- Есть небольшая тахикардия, - спокойно отозвался Маргус, мягко отнимая руку. - Но не страшно, вам только курить не надо - вредно…
- Ой, да ладно! Кто сейчас не курит? У вас в Риге ваще все девчонки дымят, я туда за шмотками ездила, что - не видела? Ой, музыка уже кончилась, чего такие короткие песни гоняют, мы еще потанцуем, да, Марик?
- Спасибо, - Маргус вежливо проводил ее на место. - Благодарю вас.
- Дорогие гости, внимание! - разнесся вдруг с эстрады бодрый голос молодящейся тетеньки-массовика. - А сейчас мы проведем конкурс! Победитель в этом конкурсе получит вот этот зам-мечательный приз! - и она торжествующе продемонстрировала кремовый торт размером с том энциклопедии.
Вожделеющий гул разнесся по залу. Еще бы. Не верьте хвастливым россказням курсантов о том, какие они отпетые пьяницы - на самом деле больше всего курсант любит пожрать, а уж если дело касается сладкого - тут уж он… ну, пусть не Родину продаст, но на многое способен, на многое. А что вы хотите - организмы молодые, здоровые, растущие, постоянные дикие нагрузки - энергии требуется, как реактивному истребителю, а углеводов в армейском рационе - строго по норме.
- Этот приз получит пара, которая лучше всех исполнит… Танго! - провозгласила тетенька, не сумев полностью скрыть в голосе злорадные нотки.
Гул толпы мгновенно стал возмущенно-разочарованным. Ну не падлы, а? Нашли танцоров.
- Ну же, товарищи! - ярмарочным голосом зазывала массовичка. - Смелее! Смотрите, какой замечательный приз! - все у нее шло по плану, у заразы.
Из казны Дома офицеров положено выделять средства на такие вот мероприятия. Сотрудниками Дома покупается на казенные деньги шикарный торт, объявляется невыполнимое задание, и за отсутствием желающих принять участие в конкурсе приз остается организаторам. И по окончании танцев уверенно съедается под чаек или что-нибудь покрепче: не пропадать же добру. Если же вдруг появляется дерзкий претендент на приз, то претендент этот, как правило, оказывается пьяненьким, и только по этой причине решившимся на столь безрассудный поступок. Его тут же с удовольствием сцапывает патруль - а как же, им тоже план выполнять надо. Беспроигрышная лотерея, короче говоря.
- У-у, с-сволочи! - страдальчески шмыгнул носом Цунь. - Издеваются над людьми! Блин, хотела же меня маманя в детстве на танцы отдать - чего я уперся, ишак отвязанный…
Окружающие высказывались примерно в том же духе.
- Сергей, а почему никто не выходит? - невинно поинтересовался Маргус, оглядываясь по сторонам. - Мне кажется, этот приз хотели бы получить многие…
- Марик, паразит такой, хоть ты не издевайся! - возмутился Цунь. - Иди, да спляши, раз такой умный! Маргус Лиепа…
- Сергей, почему ты так нервничаешь? - недоуменно проговорил Маргус. - Если ты этот приз так хочешь, я могу его взять.
- Э-э, Марик, ну тебя на фиг! - встревожился Цунь. - Ты что, чокнулся - четыре патруля в зале! Повяжут в момент и смыться не успеешь!
- Зачем повяжут? - не понял Маргус. - Она же сама предлагает?
- Так танцевать же надо, деловая колбаса! Танго! Ты хоть слово такое слышал?!
- Да, я слышал. Я по телевизору видел один раз. Я смогу, - Ауриньш уже не смотрел на Серегу, а внимательно оглядывался вокруг.
- Вот, - остановился он на ком-то прицельным взглядом. - Мне кажется, она подойдет, антропометрия хорошая…
Мягко, но непреклонно раздвигая плечом толпу, он направился к неприметной девчонке в черном платьице, одиноко скучавшей у колонны. Серега глянул на нее - и аж затосковал от жалости. Маргус, козел ты электронный, что ж ты делаешь, а? Девчонку и так судьба обидела: такая страшненькая, что даже поддатые солдаты на нее не клюют, так еще и ты над ней поиздеваться решил. И ведь хрен остановишь гада - у него там уже какая-то программа врубилась!
Маргус между тем приблизился к девушке и, вытянувшись перед ней в струнку, уронил в поклоне свою гладко причесанную белобрысую башку. Сказать, что девчонка растерялась - значит, ничего не сказать. Опешила, обомлела, вспыхнула, бедная - аж глаза слезами набухли, отшатнулась было смыться, да куда там: все уже это дело заметили, мигом расступились и стоят, гады, заржать готовые. А Маргус все стоит - стройный, элегантный, как графин: прибалт - он и есть прибалт, недаром только им и доверяют у нас в кино эсэсовцев да иностранцев играть. И девчонка перед ним вздохнуть не смеет - нет, ну как же ее угораздило такой страшненькой-то уродиться? Разве только что волосы у нее шикарные - вороные, тяжелые, конским хвостом схвачены, да фигурка, в общем, ничего - стройненькая такая, тонконогая. И тут она с Маргусом взглядом встретилась - и будто отключилась: чуть улыбнулась, ресницы опустила (да они у нее какие длинные, оказывается!) и в самом настоящем реверансе присела! Тут уж все притихли и быстренько к стенам оттянулись, чтобы им простор дать - для маневра, значит.
Маргус уверенно, словно только этим всю жизнь и занимался, вывел девушку в центр зала. И они замерли в классической позе - стройные, легкие. Сама меньше всего ожидавшая такого развития событий массовичка ткнула пухлым пальчиком в клавишу магнитофона. Запись оказалась на удивление хорошей: чисто и сильно вступил старомодный оркестр и его звукам мгновенно откликнулись тела танцоров.
То, что происходило дальше - трудно передать словами. Исчез гарнизонный зал с аляповатой лепниной на потолке. Пропала эстрада с пошленькой группой и накрашенной солисткой. Улетучился неистребимый казарменный запах, исходящий от десятков разгоряченных тел. В зале воцарилась аргентинская ночь - знойная, страстная, с шумом океанского прибоя и шелестом пальмовых листьев. И королевской парой этой ночи были эти ребята - бог ты мой, как же они танцевали! Лед и пламень - ни убавить, ни прибавить. Сдержанно-холодный, с отточенными, властными движениями белокурый Ауриньш, пожираемый изнутри синим огнем еле сдерживаемой страсти. И - порхающая вокруг него угольной тропической бабочкой, обжигающая его черным пламенем девчонка с ледяным сердцем, в самый последний момент властно не позволяющая пересечь ему последнюю, самую тонкую грань страсти. Зал ошеломленно смотрел на них, и было совершенно ясно - научиться так танцевать - невозможно, как невозможно научиться у птиц летать, для этого надо самому родиться птицей.