- Пять пули бегай, пять самураи умирай. Ой, как хорошо!
Он погладил кожух пулемета.
- Один коса косит, а трава ложится много. Хорошая машинка.
Бойцы закрыли чехлом пулемет и пошли спать.
ГЛАВА 21
Владивосток переживал напряженные дни. Белоказачьи банды атамана Калмыкова рвались в город. Приморская область была объявлена на военном положении. Вся владивостокская партийная организация, многочисленные союзы рабочей молодежи встали под ружье. Под стенами Владивостока закипело сражение.
Блокированный город голодал. Начались эпидемии сыпного и брюшного тифов. Росло недовольство малодушных.
Все эти напряженные дни Суханов не покидал здания Совета. Беспрерывно трещали телефоны. Шло переформирование отрядов Красной гвардии. Объединяли рабочих, плохо знавших военное дело, с солдатами-фронтовиками.
В распахнутое окно ворвались крики. Суханов встал, пошатнулся. Голова кружилась. Он выпил стакан морковного чая, подошел к окну. Словно в тумане, мелькнул плакат: "Братья! Советская власть хлеба не даст! Выбирайте: или хлеб и Соединенные Штаты, или голодная смерть и советская власть". Колыхались хоругви "Союза русского народа", мелькали вымпелы бойскаутов. Вызывающе неслось: "Боже царя храни!.." Впереди, окруженный священниками, вышагивал протоиерей в черной рясе и с нагрудным золотым крестом.
Толпа сгрудилась у здания Совета.
Суханов вышел на балкон.
- Хлеба! Мяса! Сахару! - бесновалась толпа.
- Бей! - прозвучал чей-то истерический голос.
Камень просвистел над головой. Суханов крепче сжал перила чугунной решетки, подался всем телом вперед.
- Хлеба, мяса, сахару нет. Ваши хозяева блокировали Владивосток.
Протоиерей поднял над головой крест, благословляя толпу.
- Передайте власть городской думе! - крикнул он.
Зазвенели осколки стекол, раздавались револьверные выстрелы.
Красногвардейцы залегли было в цепь, но Суханов приказал охране вернуться в казарму. Он вызвал по телефону пожарные дружины.
Через несколько минут прибыли пожарные. По толпе ударили упругие струи ледяной воды из брандспойтов.
- Убива-а-а-ют!.. - завопил протоиерей и побежал, путаясь в длиннополой рясе.
Из задних рядов выбрался низенький толстяк с пышными бакенбардами. В руках его сверкал "смит-вессон".
- Гос-па-а-ада пожарные, от имени жителей города предлагаю прекратить разбой!
Седоусый пожарник в сверкающей медной каске весело крикнул:
- Никакого разбоя нет. Пожар всегда заливают водой.
- Гос-па-ада пожарные, взываю к вашему благоразумию! Иначе мы откроем огонь…
- Ах, вот как! - обозлился седоусый пожарный и скомандовал: - На насосах, охладите нахалюгу струйкой атмосфер в пять!
Струя ударила в грудь толстяка, сбила с ног. От ворот, где толпились красногвардейцы, грохнул смех. Ленька Клест, вложив два пальца в рот, пронзительно свистнул.
Барыньки, лавочники, хлеботорговцы, портовая шпана, мужчины с офицерской выправкой в пальто и цилиндрах, бросая плакаты и флаги, стали разбегаться.
Площадь опустела. На мостовой сверкали иконы, ярко отсвечивали обмытые водой хоругви. Ветерок раздувал брошенные трехцветные флаги.
Суханов вызвал Тихона Ожогина. Тихон щелкнул каблуками, замер с рукой у козырька.
- Соберите церковное добро. Отвезите протоиерею.
- Слушаюсь!..
* * *
Фрол Гордеевич устало потянулся, замкнул в железный ящик модель ручной гранаты, вышел из своей каморки, остановился около станка, за которым работала Наташа.
У Наташи была неприятность: сломался резец. Ругая себя за оплошность, девушка склонилась к фрезеру, заплакала.
- Козла, язви тя, запустила? Будь внимательнее…
- Дядя Фрол, я же не нарочно…
- Знаю! За оборотами надо следить: тише едешь, дальше будешь.
- А я вовсе и не согласна, - встряхнув головой, упрямо возразила Наташа. - Кто тихо едет, тот всегда бывает позади.
Фрол Гордеевич озадаченно посмотрел на девушку.
- Токарь, как и музыкант, должен слух иметь. Запел станок не ту песню, выключай, по-новому настраивай.
Старый мастер вернулся в каморку, принес новенький резец. Через несколько минут Наташа доточила деталь. Фрол Гордеевич осмотрел корпус новой ручной гранаты, проверил щупом зазоры.
- Ну, девка, руки у тебя золотые.
Прозвучал гудок. Рабочий день закончился.
- Дядя Фрол, домой пойдем? Тетя Катя баню топит.
Фрол Гордеевич ударил себя ладонью по лбу.
- Суббота? Вот это здорово! Быстро неделя пролетела!
Наташа забросила за плечо карабин. После высадки японского десанта оружие из арсенала было роздано рабочим.
- Будет вам и другая баня. Тетя Катя приахалась, поджидаючи вас, - сказала Наташа.
- Приахалась, как будто я здесь мазурку откалываю!
Старик выколотил из трубочки пепел, сунул ее в карман кожаной куртки.
- Пошли, Натка!
Выйдя на улицу, Фрол Гордеевич полной грудью вдохнул свежего воздуха. Десять дней не выходил он из своей каморки: изобретал новую гранату.
Уже распустились клены и липы. Цвели каштаны. Старик с усилием подпрыгнул, сломал ветку липы, понюхал.
- Ох, и ладно пахнет!
На Светланской улице было не по-обычному оживленно. За плечами у рабочих, закончивших смену, висели винтовки, берданки, охотничьи ружья, на ремнях - самодельные патронташи.
Казалось, все чего-то ждут, какая-то еще неотчетливая тревога слышалась в голосах людей.
Вдруг со стороны Сайфунской улицы показались два японских бронеавтомобиля. Их охраняли мотоциклисты.
- Дорогу генералу Отани! - размахивая пистолетом, по-русски закричал один из мотоциклистов, японский офицер.
Прохожие сгрудились на мостовой, рассматривая бронеавтомобили.
На броневых башнях приоткрылись люки, пулеметы зловеще уставились на людей.
Прохожие шарахнулись в стороны.
Шадрин в этот час с конногвардейцами возвращался с вокзала. Он отправлял вагоны и паровозы в тыл.
- Долой интервентов! - многоголосо неслось со стороны Светланской улицы. Выкрики множились, росли.
Шадрин ударил коня шпорами. Осадил жеребца перед офицером, все еще размахивающим пистолетом.
- Я начальник гарнизона! В чем дело?
- Анархия! - злобно закричал офицер. - Полное безвластие, нас не пропускают.
- Не горячитесь! Сейчас разберемся, - сказал Шадрин. Он приподнялся на стременах, вскинул руку с растопыренными пальцами, прогремел во всю мощь своей октавы:
- Тихо-о о-о-о! Спокойно, товарищи! Это наши гости.
Все стихло.
К Шадрину подошел Фрол Гордеевич. Запрокинув седую голову, показал пальцем на японского офицера.
- Мы вот их благородию объясняли, но он, волчья сыть, слушать не хочет. Гляди, Родион, пулеметы нацелены! Хороши, язви тя, гости, так и норовят пулю в лоб всадить. Здесь яблоку упасть негде, а он броневиком прет…
Японцы не рискнули двигаться сквозь плотно сжатую вооруженную толпу. Бронированные автомобили дали задний ход, свернули на Китайскую улицу и пустынными переулками двинулись к дворцу адмирала Корсакова, отстраненному Советом за измену и бежавшему в Токио.
Какая-то женщина сорвала с головы красную косынку и, размахивая ею, запела:
Мы разрушим вконец
Твой роскошный дворец
И оставим лишь пепел от трона…
Песню подхватили:
И порфиру твою
Мы отымем в бою
И разрежем ее на знамена…
На следующий день, в воскресенье, интервенты устроили под стенами Владивостокской крепости маневры. Моряки с развернутыми знаменами маршировали по улицам. Гремели корабельные орудия. Снаряды рвались где-то в сопках, заросших лесом.
Совет призвал рабочих к выдержке и спокойствию. Провокация сорвалась.
ГЛАВА 22
В этой сложной обстановке начала работать согласительная комиссия. Японскую делегацию возглавлял генерал-лейтенант Отани, русскую - Костров.
Костров нервничал. Японцы вели себя, как захватчики. Они признавали только силу оружия. Правительство же и Ленин требовали: не допустить военного столкновения.
В здание Совета прибыл князь Отани.
- Позвольте узнать ваш чин? - спросил он по-японски Кострова.
- Я шахтер!
Отани отшатнулся.
- Неужели Москва не имеет генералов, которым можно было бы доверить столь важное дело, как переговоры с доверенными божественного микадо?
Черные глаза князя Отани из-под опухших век, лишенных ресниц, смотрели угрожающе.
- Наши генералы заняты более важным делом, - спокойно ответил Костров. - Совсем недавно они разбили под Псковом и Нарвой армию Вильгельма, а сейчас в Поволжье ликвидируют контрреволюционный мятеж.
Отани, брезгливо поджав губы, сел. Маркиз Мицубиси что-то тихо сказал ему. Отани поднялся и, указав рукой на портрет Ленина в ореховой раме, выкрикнул какое-то слово. Переводчик объяснил:
- Убрать!
- Что убрать? Не понимаю, - как можно спокойнее отозвался Костров.
- Их сиятельство князь Отани, - пояснил переводчик, - сказали, что они здесь, в этой комнате, не могут думать, пока не будет убрана эта картинка.
- Какая картинка? Это портрет главы Советского правительства Ленина.
Теряя самообладание, Шадрин отбросил кресло. Костров требовательно глянул на него.
- Власть в Приморье принадлежит правительству России. Портрет нашего председателя Совнаркома снят не будет! - решительно заявил Костров.
Прошло несколько томительных минут. Маркиз Мицубиси вполголоса переговаривался с Отани. Любезная улыбка рассекла его неподвижное лицо. Он заговорил мягко, вкрадчиво:
- Вы, господа, не поняли сиятельного князя Отани. Генерал не требовал снять портрет главы московского правительства, я прошу записать это в протокол. Их сиятельство поразил красный фон. В Японии красное является монополией женщин и детей. Мужчина, а тем более государственный деятель на красном фоне - это нам непонятно.
- Здесь русская земля и русские порядки, - мрачно прогудел Шадрин. - Надо их уважать!
- Я согласен с вами, господа, но их сиятельство впервые в России и многое ему еще не ясно.
После оглашения ряда документов устроили перерыв. В буфете Мицубиси взял Кострова под локоть и увлек его на балкон.
- Не обижайтесь, Богдан Дмитриевич! Разрешите вас так называть. Князь по-своему прав, он солдат, а значит, прямолинеен и прост. Цвет вишни - любимый у японцев, но военные его отвергают. Япония - своеобразная страна. Приемля все новое, что дает цивилизация, она продолжает свято хранить старинные обычаи и традиции. Князь Отани приверженец старины. Он живет в крохотном домике. В Токио он не пользуется автомобилем, выезжает на коляске рикши. Обедает в старинном ресторане, в котором едят палочками, сидя на ковре за низеньким, столиком… Вы еще не знаете нашу страну, а жить в дружбе можно, только хорошо зная и понимая друг друга…
Из-за роговой оправы очков на Кострова смотрели холодные немигающие глаза, смотрели враждебно.
Мицубиси стиснул пальцами подлокотники кресла, откинулся на спинку.
- Нам бы хотелось, чтобы русские власти ликвидировали деятельность социалистических групп, угрожающих безопасности, миру и спокойствию в Корее и Китае.
Костров улыбнулся.
- Мы запретили деятельность всяких социалистических групп, - скупым жестом он подчеркнул последние слова. - Нас за это ругают меньшевики, эсеры, кадеты… Особенно неистовствуют анархисты.
- О нет, это не то!
- Тогда я вас не понимаю.
- Вы шутите, Богдан Дмитриевич. Я бы хотел, чтобы вы точнее выразились. Знаете, если хочешь познать истину, учит японский мудрец Дайко-Сюнтай, начинай с себя…
Костров поглядел на часы.
- Кстати, где вы учились русскому языку? - спросил он.
- Я закончил в Петербурге юридический факультет. Россия - моя вторая родина!
Перерыв закончился.
Князь Отани заговорил о японских претензиях на тихоокеанское побережье, о тесноте на островах Японии, о капиталах, которые Япония могла бы использовать для помощи Советской республике в разработке естественных богатств.
Переводчик, сухощавый японец в сером костюме, почтительно стоял за креслам генерала, переводил, стараясь передавать все интонации своего шефа.
- Когда уйдут из тихоокеанских бухт ваши корабли? - неожиданно спросил Суханов. - Мы требуем, чтобы ваши корабли отошли в свои воды.
- Требуете? - Отани сжал мясистый кулак. - Вы смеетесь, господин мэр? Мы не можем вернуться к себе прежде, чем не восстановим должный порядок в России. Войска, которые находятся во Владивостоке, являются лишь частью тех, которые в скором времени должны приступить к обезвреживанию анархистских элементов, мешающих нормальной жизни не только русского народа, но и сопредельных с ним государств.
Придерживая рукой волочащийся палаш в серебряных ножнах, Отани подошел к карте и заговорил так, словно командовал войсками. Переводчик, как тень, последовал за ним.
- Мне нелегко говорить о том, что решил божественный микадо. Будь я волен поступать по своему усмотрению, я охотно был бы сговорчивее, но воля императора для меня закон. Я солдат и знаю только один язык - язык артиллерии. Ваша армия вот на этой территории, - князь небрежно очертил круг на карте от Владивостока до Байкала, - должна быть разоружена. Комиссии из японских офицеров, мною назначенных, примут от нее оружие.
Шадрин ответил твердо:
- Оружия мы не сдадим.
Его поддержал Суханов:
- Это ультиматум, а не условия для дружественных переговоров.
На лице Мицубиси скользнула и сейчас же погасла улыбка.
- Вы, господин мэр, преувеличиваете. Меч не всегда карает, нередко он является залогом большой дружбы. Разве плохо содружество таких держав, как Россия и Япония? Мы рекомендовали бы сдать оружие, опереться на плечо дружественной державы. Без нашей помощи вам не выдержать натиск реакционной Европы и заокеанской республики. Кто другой, кроме истинного друга, может так рисковать жизнью своих подданных, как это совершает наш божественный император?
- Такие условия, господин полковник, для нас неприемлемы, - заговорил Костров. - Выполнение ваших требований не что иное, как передача власти японскому командованию.
- Неправда, господин посол! - возразил Отани. - Ваши солдаты убивают японских подданных. Я вынужден защищать жизнь и имущество подданных божественного императора. Сами судите, что же мне остается делать? Пусть простит меня добрый русский народ, но его неблагоразумные дети первыми обнажили меч.
- Я протестую против такого заявления, - возразил Суханов.
Коричневые, а золотых кольцах пальцы Мицубиси протянулись к меньшевистской газете "Далекая окраина". Он прочел сообщение о нападении русских красногвардейцев на японскую контору "Исидо" и якобы совершенном ими убийстве Мацмая.
- Ложь! - отрезал Суханов. - Следствием установлено, что убил Мацмая японский подданный Цукуи, известный ронин.
- Цукуи в списках консульства японских подданных не числится.
Мицубиси спрятал в портфель газету и выжидающе забарабанил пальцами по столу.
Костров взял слово для официального заявления:
- Ультиматума генерала Отани мы принять не можем. Требование о предоставлении японскому командованию свободы действий, о восстановлении офицеров царской армии в их прежних званиях, о свободе белогвардейских солдат, выступающих против революционных войск, выполнено не будет. Правительство РСФСР не может взять на себя ответственность за порядок и спокойствие на Дальнем Востоке, за жизнь японских солдат, если свобода действий остается за японским командованием.
Ему отвечал Мицубиси:
- Интересы России, а не Японии требуют, чтобы японская армия помогла установить заслон в Приморье против нашествия исконных врагов наших дружественных стран. Будьте благоразумны, туман нельзя рассеять веером, и, если жажда сжигает рот, не пейте воды из кувшина грабителя. Я мог бы, господин посол, подсказать хорошее решение вопроса - объявите дальневосточные области независимыми от Европейской России. В этом случае мы бы гарантировали экономическую, торговую и военную помощь нашей родины. Мы не возражаем, если и представители большевиков войдут в правительство Дальневосточной республики. Коалиционное правительство, что может быть надежнее, устойчивее?
- Мы считаем такую постановку вопроса оскорбительной. Правительство РСФСР избрано народом, и не нам с вами решать этот вопрос. Ваши соображения прошу адресовать в Кремль, главе Советского правительства.
Отани поднялся с кресла.
- Вы должны, господин посол, согласиться на наши условия, - угрожающе проговорил он. - Если вы этого сейчас же не сделаете, то Владивосток и его крепостные сооружения будут превращены в груду развалин. Убийство японских подданных удостоверено городской управой, и отвечает за это московское правительство. Решайте немедленно, если вы человек благоразумный, иначе адмирал Хиракиру Като прикажет крейсерам открыть огонь.
Костров надел фуражку.
- Я подумаю о некоторых вариантах ваших предложений. Через три дня будет наш ответ.
- Город, князь, можно разрушить, - прогудел Шадрин, - но землю, на которой он стоит, уничтожить нельзя.
ГЛАВА 23
Маркиз Мицубиси проснулся, посмотрел на часы в футляре из орехового дерева с затейливыми инкрустациями. Холеная рука с наманикюренными ногтями протянулась к кнопке электрического звонка.
Слуга опустил шторы, тщательно расправил их, чтобы ни один луч солнца не беспокоил маркиза.
После ванны, массажа и завтрака маркиз сел за письменный стол, пододвинул к себе лист плотной бумаги. Он старательно выводил русские буквы.
"Его превосходительству, особо доверенному послу Российской Советской Федеративной Социалистической Республики генерал-комиссару господину Кострову.
Уважаемый господин посол!
На днях я покидаю пределы гостеприимной России, дружбу с которой я всегда ценил как высшее проявление особого расположения к русскому народу. Перед отъездом мне бы хотелось видеть Вас, чей ум и твердое сердце решат благоприятный исход переговоров. Мне бы хотелось высказать Вам лично благодарность и пожать Вашу руку. Россия и Япония - два великих государства, решающие судьбу всех народов. Взаимное уважение полномочных послов этих держав подтвердит лишний раз дружбу наших народов. В 19 часов 45 минут местного времени ожидаю Вас, господин особо доверенный посол, в своей резиденции. Примите мое искреннее расположение к Вам и русскому народу и глубокое уважение к России.
Маркиз Мицубиси".
Перечитав письмо, Мицубиси ухмыльнулся: лесть такое же оружие в руках дипломата, как меч в руках воина.
Вдруг раздались сильные взрывы. Они следовали один за другим. Мицубиси вышел на балкон. Над Амурским заливом поднимались столбы черного дыма. Даже корпуса броненосца "Ивами" нельзя было разглядеть в плотной мгле.
- Русские матросы взорвали форты береговой обороны, - доложил дежурный офицер.
- Какая дикость!