- Мне не нравится ваш тон! - сказал Люмис. Мысли его приняли новое направление. Рано или поздно все эти любимчики обязательно являются к нему и затевают скандал. Дондоло зарвался. Пора его осадить.
- Мне не нравится ваш тон, сержант. И не вам указывать мне, все равно или не все равно то, что я говорю. Да, да, не вам мне указывать. Я достаточно наслушался жалоб на плохое питание, так что вы, видно, не в первый раз делали дела с этим французом, а может быть и другие французы производили впечатление на ваше сердце и ваш карман.
Люмис увидел, что попал в цель. - Хватит валять дурака, - сказал он.
- Да, хватит валять дурака! - подтвердил Дондоло. Его черные блестящие глазки сузились, губы были крепко сжаты, все лицо выражало наглое презрение. - Хотите вы мне помочь, капитан, или не хотите?
- Помочь вам?!
- Ну, да. Я никому зла не желаю.
Люмис медленно, словно в крайнем изумлении покачал головой. - Вы начинаете меня интересовать, Дондоло. С чего вы взяли, что я собираюсь помешать свершиться правосудию? Вот воинский устав, здесь все написано. За один ваш намек я мог бы предать вас военному суду.
- Я же сказал, хватит валять дурака, сэр, - заявил Дондоло, не повышая голоса. - Предать военному суду! Очень хорошо. Но когда меня будут судить, я обо всем расскажу, можете не сомневаться.
- О чем же вы расскажете, сержант?
- Вы что думаете, я тут один такими делами занимаюсь? Да когда я первый раз всерьез говорил с этим французом, - фамилия ему Сурир, вы, может, его знаете? - он на вас сослался. Сказал, что ведет дела только с порядочными людьми. - Дондоло усмехнулся. - Я тоже с первым встречным не вступаю в знакомство. Потом я еще справился у Лорда, главного механика. Лорд сказал, что на бензин пишут заявки в двойном размере и что часть бензина не доходит до нашего гаража - по дороге исчезает. А вы говорите - с чего я взял.
У Люмиса засосало под ложечкой.
Дондоло старался понять, какое действие возымели его слова. Он сделал рискованный ход и не был уверен, оправдался ли этот риск. Он знал только то, что слышал от Лорда, и помнил, что Люмис имеет какое-то отношение к заявкам на горючее.
- Я никому не желаю зла, сэр, - сказал Дондоло. - Я только думаю, что нам следует держаться друг за друга.
В эту минуту Люмис горько пожалел о том, что попал в Париж. В Париже все жили на широкую ногу. Более или менее приличный обед в ресторане стоил столько, сколько он получал за неделю; вино было недоступно, а на красивые вещички, которые можно было бы купить в магазинах и послать домой из Парижа, и вовсе ни у кого нехватало денег. Выходило, что без приработка не обойтись. Он не знал, как устраиваются другие; Уиллоуби, тот как будто не стесняется в средствах. Нельзя же вечно одолжаться. Стоило ли выигрывать войну, если человек как был бедняком, так и остался? А сделки с бензином сходили так гладко!
Конечно, есть много доводов, чтобы заглушить совесть. Но если вспомнить, чему тебя учили в школе, - а истории, которые рассказывают малым детям, не так уж глупы, - станет ясно, что от совести все равно не уйти.
С отчаянием в голосе Люмис сказал: - Я не знаю, что тут можно сделать.
Дондоло встал с места. Все в порядке. Ларри и Саверио, да благословит их бог, не лишатся отца.
- Не тревожьтесь, капитан, - сказал он бодро. - Вдвоем мы с вами все уладим.
Его фамильярный тон резнул Люмиса, но утешение было ему нужно.
- Если бы еще не явилась полиция! - сказал он.
- А помните, как Торп вам испортил вечеринку в Шато Валер? - Дондоло наклонился близко к Люмису. - Спятил он, это все знают. Понять не могу, почему на него еще в Нормандии не надели смирительную рубашку, - ворвался в офицерскую компанию и к лейтенанту Иетсу пристал, и всех расстроил. А с тех пор все время чудит. Воображает, что за ним следят. Его опасно оставлять на свободе.
- Ну, хорошо, - его поместят в госпиталь. А военная полиция?
- Ведь они чьи показания слышали? Мои. А Торпу кто поверит, пока врачи будут изучать, скольких у него винтиков нехватает?
- Не нравится мне это, - сказал Люмис. - Не нравится.
- Чего же вам нужно? - сказал Дондоло брезгливо. - Вы уж решайте, сэр. Если не сделаете так, Торп будет у меня камнем на шее, да и у вас тоже. Вы меня понимаете.
Люмис закрыл томик воинского устава. - Я напишу донесение, - сказал он.
* * *
Бинг устроился в пустом доме рядом с командным пунктом капитана Троя. Там было три комнаты на первом этаже - лучшую он занял для допроса пленных, в другой Дондоло стал на страже, третья оставалась пустой.
Бинг скоро покончил с допросом двух немецких солдат Они недавно были причислены к фольксгренадерам и сбились с дороги во время отступления; они не знали почти ничего, кроме номера своей роты, номера дивизии и фамилии своего лейтенанта, который сбежал первым. Они были еще более угнетены, чем остальные пленные из таких частей; говорили, что война проиграна, и чем скорей она кончится, тем лучше.
Шийл явился забрать этих двух солдат из-под охраны Дондоло. После этого Бинг вызвал старшую из двух женщин…
В соседней комнате Дондоло разглядывал Леони. Его не отпугнул ее жалкий костюм; то, что она была грязна и нечесана, ровно ничего не значило.
Леони отлично понимала, чего хочет от нее этот американец; Геллештиль иногда смотрел на нее вот таким же взглядом, словно она отдана в его полное распоряжение. Она отодвинулась подальше от солдата; взгляд ее выражал мольбу, но и страх тоже - это-то и заставило Дондоло перейти к действию.
Он загнал ее в угол, методически и не торопясь, потом схватил за плечи и прижал к стене. Она закричала.
- Молчать! - зашипел он.
Но было слишком поздно. Бинг уже вбежал в комнату. Позади Бинга Дондоло увидел старуху, которая говорила что-то непонятное. Женщин в известном возрасте следовало бы убивать, они уже ни на что не годятся.
Дондоло вызывающе оглянулся на Бинга, и в эту минуту девушка вырвалась. Она была проворна, как кошка. Дондоло видел, как она промелькнула мимо, услышал, как хлопнула входная дверь, как девушка сбежала по лестнице, потом выскочила на улицу - и все стихло.
Капли пота выступили у него на лбу. Он хрипло засмеялся и пригладил волосы.
- Вам это так не пройдет, - сказал Бинг. Губы у него побелели.
- А что вы мне можете сделать? - сказал Дондоло. - Ничего не может быть хуже места, где я сейчас нахожусь. В военно-полицейской тюрьме и то лучше.
* * *
Бинг не скрывал своих намерений. Он наспех поужинал вместе с Дондоло и за столом объявил ему, что нынче же вечером пойдет к Люмису с донесением.
- Я не хочу делать это за вашей спиной. Если желаете итти со мной вместе, - пожалуйста.
Дондоло взял остывшую сморщенную сосиску и задумчиво помахал ею перед глазами. Потом сунул ее в рот, откусил кусок, пожевал и выплюнул кожу.
- Что такое? Может, вы хотите навещать меня в кутузке?
- Нет, - спокойно сказал Бинг, - я хочу, чтобы вас вздернули.
Дондоло откинулся на спинку стула.
- Да что вы, - ответил он также спокойно, - а еще считаете себя образованным человеком. Не знаю, когда придет такое время, но когда оно придет, и вас со всеми вашими отправят куда следует, я тоже с радостью вас вздерну и переломаю вам все кости.
Бинг знал, что он так и сделает, дай ему волю.
- Как Торпу?
- Ничего я Торпу не сделал. Ровно ничего. Зарубите это себе на носу.
- Ну, идем? - спросил Бинг.
- Отчего же не пойти, - любезно ответил Дондоло. Он даже распахнул дверь перед Бингом, когда они выходили из столовой.
Они застали Люмиса одного в комнате раскладывающим пасьянс. Он собрал колоду.
- Очень хорошо, что вы зашли ко мне, ребята!
- Мы вовсе не в гости, сэр, - сказал Бинг. - Я хочу сделать донесение.
- Отдайте честь как следует! - сказал Люмис. - Я и не думал, что вы пришли в гости.
Он щелкнул колодой и, переводя глаза с Бинга на Дондоло и обратно, выслушал рассказ о покушении Дондоло на Леони. Какие пустяки! Так, значит, старуха разволновалась!.. В военное время старухам и полагается волноваться.
- Имеете что-нибудь добавить? - спросил он Дондоло.
Дондоло покосился на него с хитрой улыбкой на тонких губах.
- Да что ж, сэр! - сказал он. - Конечно, я к ней пристал. Что же тут такого?
- Это покушение на изнасилование, - сказал Бинг. Дондоло взглянул на Бинга с холодной ненавистью.
- Я не знал, что эта дамочка так нужна сержанту Бингу. Чего же он мне не сказал? Я бы мог и подождать.
Люмис опять начал раскладывать карты. - Вы понимаете, Бинг, что такое обвинение является не совсем обычным. Может быть, вы теперь облегчили душу и согласитесь, чтобы я не давал делу хода.
- Я настаиваю на том, чтобы обвинению был дан ход, - сказал Бинг. - Если б это был кто-нибудь другой, я бы взял свои слова обратно. Но не для этого человека. Не после того, что было сделано с Торпом. Ведь это Дондоло уличил Торпа - по официальной версии?
Люмис чуть было не спросил: что вы хотите этим сказать - "по официальной версии"? Но закусил губу и, отвернувшись от света, еще раз обдумал этот вопрос. Ему вспомнилась та девушка в Париже. Он понимал Дондоло, но почему с ним всегда выходят какие-то неприятности?
- Знаете, - сказал Люмис Бингу, - вам придется разыскать эту девушку - ведь у меня только ваше заявление против Дондоло.
Но тут вмешался Дондоло. С цинизмом, сбившим с толку Люмиса, он сказал: - Вы забываете, сэр, я же сознался!
- Ах, да, да - вы сознались. - Потом, повернувшись к ним обоим, закричал: - Чего вы от меня хотите?
- Чтобы вы дали ход обвинению! - настаивал Бинг.
- Мне все равно, - сказал Дондоло, глядя прямо в лицо Люмису. Господи, думал он, ну и туго же он соображает…
Люмис наконец понял. Это разрешало все его затруднения.
На минуту он обеспокоился - Дондоло уж чересчур явно дал понять, чего хочет. Ну, что ж, может быть, Бинг тоже непрочь отделаться от Дондоло.
- Хорошо! - сказал он. - Капрал Дондоло, вам объявляется строгий выговор. Вы будете отчислены из этой части и отосланы на приемный пункт пополнения. Завтра я дам об этом приказ.
Люмис взглянул на Бинга. Если Бингу этого мало, то можно обернуть дело так, что и Бингу не поздоровится. Но Бинг казался довольным. "Пункт пополнения" для него означал, что Дондоло очень скоро превратится в пехотинца.
Бинг забыл о том, о чем хорошо помнил Дондоло: по своей квалификации он сержант-повар и в самом худшем случае его отошлют на кухню в какую-нибудь другую часть. Дондоло имел основания надеяться на большее: он был уверен, что его долгий опыт службы в армии поможет ему устроиться на теплое местечко в глубоком тылу или даже вернуться в Штаты. Столько всякой гнили развелось в армии - стоит только принюхаться. В армии порядки в конце концов почти те же, что и дома, в Десятом городском районе, и ничего не может случиться с человеком, который умеет припугнуть кого надо.
А Бинг, радовался Дондоло, попрежнему будет ездить с опасными заданиями, и другой простофиля будет возить его - уже не Дондоло, слава богу. И где-нибудь уже отлита пуля с именем Бинга на ней. Дондоло надеялся, что эта пуля - крупного калибра.
"Демократия" Фарршиа
Девитту не хотелось ссориться с Фарришем. Людей надо принимать такими, какие они есть; не всякий материал поддается переделке; нельзя сказать, чтобы полковник вообще стремился переделывать людей; он не считал себя для этого ни достаточно совершенным, ни достаточно авторитетным. Но когда он видел, что человек заблуждается и что его заблуждение может повредить делу, за которое этот человек отвечает, он пытался по возможности тактично образумить его.
Время для применения этого метода к Фарришу было неподходящее. Девитт беседовал с ним в последний раз в Рамбуйе, но с тех пор не терял его из вида. Фарриш, который прошел всю Францию в авангарде наступающих войск, первым почувствовал, как движение замедлилось. Теперь он застрял, не доходя Метца. У него был определенный план: быстро обойти город и окружить его, как разлившаяся река окружает остров, прежде чем скрыть его под своими волнами. Но наступление захлебнулось - подвело снабжение, и танки пришлось отвести назад за отсутствием горючего.
За собою Фарриш не чувствовал никакой вины.
- Может быть, вы перерасходовали довольствие, - вслух размышлял Девитт. - Ведь это задача по технике снабжения: столько-то людей и материальной части на столько-то миль. С цифрами не поспоришь.
Фарриш, принимавший Девитта в своем прицепе, вышел из-под горячего душа, огромный, распаренный и красный, и облачился в голубой купальный халат. - Хотите? - предложил он гостю. - Пользуйтесь, пока вода не остыла.
- Спасибо, с удовольствием, - отвечал Девитт. - Жилье у меня в Вердене вполне приличное, но водопровод какой-то допотопный.
- Полотенца вон там! - Фарриш указал на шкафчик возле кровати. - Кто говорит, что я спорю с цифрами? Цифры мне, мой милый, известны, с цифрами у меня все в порядке. Но мне противно, - понимаете, противно, - он шлепнул себя по голой ляжке, - что нужно посылать солдат в атаку на эти германские дзоты, когда я знаю, что с легкостью мог бы взять фрицев голодом, если бы мой бензин не распродали на улицах Парижа. Да, да, не говорите, что я ошибаюсь! Каррузерс был в Париже и своими глазами видел. И другие видели.
- Что? - прокричал Девитт. Струя воды, падавшая ему на спину, заглушала голос Фарриша.
- Продали! - крикнул Фарриш. - Иуды проклятые! Пусть вся кровь, какую я вынужден пролить, падет на их голову.
Девитт завернул кран и стал растирать себе грудь.
- А вы толстеете, - сказал Фарриш. - Сидячую жизнь ведете, мой милый. Я вот все время двигаюсь… сейчас, впрочем, все больше назад.
Девитт кряхтя нагнулся, чтобы вытереть ноги. - Доживите до моих лет, - сказал он, - тогда не будете хвастаться.
- За одну неделю мне два раза пришлось отвести мой КП, - сказал Фарриш. - Что-то здесь нужно сделать, и я это сделаю.
- Что же вы можете сделать? - спросил Девитт. - Разве что вывернуть наизнанку самую природу американцев?
Девитт помолчал, потом добавил: - А чего вы в сущности хотите? Чего вы добиваетесь?
Фарриш поднял брови: - Я как-то об этом не думал.
- Не уклоняйтесь от этого вопроса… генерал! - Никогда еще в разговоре с Фарришем Девитт не величал его генералом. Фарриш понял, что это значит.
- Хорошо! - вздохнул он. - Я вам скажу. Я много чего насмотрелся, и много думал, и много чего узнал. Нам нужна чистка. Нам нужно избавиться от нежелательных элементов - от жуликов, политиков, от всех этих господ, у которых всегда наготове тысячи доводов и возражений. У нас в армии чересчур много демократии, это не годится. Из-за этого мы теряем людей.
- Что же такое, по-вашему, демократия?
- А вот то самое, что я сказал: много говорят, мало делают, пускаются в политику, подсиживают друг друга, крадут мой бензин. Войну нужно вести твердой рукой…
Он заметил неодобрительный взгляд Девитта.
- Ничего не поделаешь, мой милый. Когда война кончится, пусть опять занимаются кто чем хочет - политики политикой, жулики мошенничеством. А сейчас нужно брать пример с нашего противника, хоть, может, это и неприятно. Да если бы у них в армии украли десятую часть того бензина, который наши распродали в Париже, они бы сто человек поставили к стенке, и правильно сделали бы. Сам я чист как стеклышко, и вы тоже, и еще есть много таких людей. Давайте объединимся и вычистим эти конюшни!
- Идея заманчивая, - сказал Девитт. - Но вы, конечно, знаете, как это называется.
- Называйте как хотите. Лишь бы был толк.
- А толку-то как раз и нет, - резко сказал Девитт. - Вы просто не знаете фактов. А у меня стол полон документов - захваченных документов и приказов, показаний пленных. Вы говорите - у нас коррупция, продают, покупают. Думаете, у немцев не то же самое? Сплошные политиканы и карьеристы, и в армии и вне ее. Фашизм - самая продажная система в мире, потому Гитлер и завел ее у себя.
- Я не говорил, что нам нужен фашизм, - сказал Фарриш, старательно подбирая слова. - Чтобы война закончилась победой, ее должны вести военные. "Армия граждан"… Ну, ясно, она состоит из граждан, а то из кого же? Но руководить ею должны военные, согласно военным законам, и по- военному - железным… железной…
- Железным кулаком?
- Вот-вот. Железным кулаком.
- Когда-то мы сочинили вам листовку. Вы помните, что в ней было написано?
- А как же! Она мне понравилась. Четвертое июля! Вот за это мы и воюем - за сильную Америку, чистую Америку, такую, которой можно гордиться!
- И за равенство перед законом?
- Конечно… только закон должны представлять мы. Нам нужна военная каста…
- А демократия?
- Разумеется. Но демократия должна быть как щит - сверкающая, крепкая, такая демократия, за которую каждый с гордостью пойдет воевать.
- Государство состоит не только из военных. Вы бы не продвинулись ни на милю, если бы не труд тысяч людей; вы никогда их не видели, никогда о них не слышали, но если они не работают заодно с вами, вы - ничто. У нас, как бы это сказать, индустриальное общество. То, что вы предлагаете, годилось, может быть, для Средних веков…
- В истории я слаб. Я - всего только командир дивизии. У меня пятнадцать тысяч людей, большинство из них я не знаю ни в лицо, ни по имени. Но я их заставляю действовать заодно, так? Я даже посылаю их умирать, а этого никто не требует от тех, о ком вы говорите!
- Я все же думаю, что из ваших планов ничего не выйдет. - Девитт говорил медленно, подчеркивая каждое слово. - Мы, как-никак, американцы. Мы не такой народ.
- Народ! - фыркнул Фарриш. - Народ распродает мой бензин. А я вот думаю, мой милый, не отстали ли вы от жизни?
Девитт уехал к себе в Верден. По дороге он думал: хорошо, что удалось хотя бы принять горячий душ.
Один другого стоит
Лемлейн сидел, запершись с Уиллоуби, в кабинете военного коменданта.
- Я вашу игру насквозь вижу, - сказал Уиллоуби. - И не думайте, что это вам так сойдет.
- Какую игру? - невинно удивился Лемлейн.
- Что вы там наплели генералу? - Уиллоуби сердито ездил на своем вертящемся кресле из стороны в сторону. - Генерал по доброте своей разрешил вам обращаться к нему в известных случаях. Не советую пользоваться этим разрешением.
Лемлейн развел руками: - Помилуйте, сэр, это само собой разумеется.
- Сотрудничество так сотрудничество, понятно? Можете как угодно укреплять тут в Креммене свои позиции, я не возражаю, но только под моим контролем. Никаких фокусов у меня за спиной!
- Не будет, - заверил его Лемлейн. - Я знаю свое место.
Уиллоуби узнал цитату из речи Фарриша и внимательно посмотрел на Лемлейна, стараясь определить, что кроется под этой серой оболочкой.
- По правде сказать, сэр, - с расстановкой проговорил Лемлейн, - довольно трудно не навлечь на себя ваше недовольство, постоянно подвергаясь всякого рода нажимам. Мы - побежденные, и наше дело - повиноваться, но как быть, если попадаешь в сферу противоречивых интересов?
- Слушаться нужно меня, - раздраженно заявил Уиллоуби. - Что еще там за нажимы?