* * *
Уэсселс, дрожа от озноба, чувствуя тошноту и головокружение, шел через плац. Трескотня ружей, давно уже стихшая, все еще отдавалась в его ушах. Теперь в форте были слышны только стоны раненых.
Вокруг него солдаты молча подбирали мертвых индейцев, уносили к бараку и там складывали у стены, как поленницы дров. Многие несли раненых детей, вели раненых женщин, но раненых было меньше, чем убитых; груда мертвецов у стены барака все росла, и казалось, им конца не будет. С берега ручья приносили все новые и новые трупы.
Уэсселс зашел в лазарет, где доктор Клэнси, хирург форта Робинсон, пытался починить раздробленные кости и развороченные мышцы. Маленький плешивый врач натянул брюки поверх нижнего белья, но остался в домашних туфлях; руки и одежда его были в крови; тут же стояла бутылка виски. Всюду лежали индейцы с застывшими, искаженными лицами; почти все мужчины молчали, дети плакали от боли и пережитого страха, женщины всхлипывали и тихо стонали.
- Пьянством тут не поможешь, - сказал Уэсселс.
- Пьянством? - доктор взглянул на Уэсселса и повернулся к нему спиной.
- Я сказал, пьянством тут не поможешь!
- Отвяжитесь, Уэсселс, - сказал доктор.
- Молчать!
Поток брани, непристойной, язвительной, сорвался с губ доктора. Уэсселс постоял, слушая, потом вышел.
Он увидел фургон, возвращающийся в форт. Фургон был послан к реке по следам индейцев, чтобы подобрать убитых. Уэсселс подошел и стал смотреть, как вытаскивают замерзшие трупы.
Войдя в офицерскую столовую, Уэсселс увидел лейтенанта Аллена; тот сидел у стола, положив голову на руки, и плакал.
- Это никуда не годится! - сказал Уэсселс. Аллен не двинулся.
- А, чтоб вас! Будьте же мужчиной! - крикнул Уэсселс. - Вы офицер, чорт вас возьми, а не школьник! Встать!
Аллен медленно поднялся. - Да, сэр…
- Идите к себе, - спокойно сказал Уэсселс. - Идите спать. Выспитесь хорошенько.
- Да, сэр, - прошептал Аллен,
- К утру все пройдет.
- Да, сэр…
Уэсселс сел за стол, закурил сигару и мрачно уставился в пространство. Со двора, с холода, вошел Врум, топая ногами и стягивая перчатки; он старался держаться прямо, расправив широкие плечи, но Уэсселсу он показался пузырем, из которого выпустили воздух.
- Я встретил Аллена, - осторожно заметил Врум, искоса глядя на УрДхелса. Он взял предложенную капитаном сигару и подсел к столу.
- Чорт, - сказал он.
- Сколько? - спросил его Уэсселс, не уточняя вопроса, но зная, что будет понят.
- Пока шестьдесят один, - ровным голосом ответил Врум. - Все время подвозят трупы с реки. Из раненых тоже, вероятно, умрет несколько человек.
- Шестьдесят один, - повторил Уэсселс. Врум неторопливо выпускал клубы дыма.
- Отчего они не могли поехать обратно? - пробормотал Уэсселс.
Врум продолжал курить.
- Шестьдесят один, - снова сказал Уэсселс, как будто стараясь запечатлеть эту цифру в своем мозгу.
- Большинство - женщины, - проговорил Врум. Помолчав, Уэсселс сказал: - У сбежавших есть ружья.
Нам придется отправиться за ними завтра и вернуть их.
- Очевидно. Если только они не перемрут или не замерзнут, пока мы доберемся до них.
- Все равно, мы должны отправиться завтра утром.
- Очевидно.
- Вам лучше остаться здесь, - добавил Уэсселс. - Я возьму с собой Бекстера.
- Пожалуйста, - пожал плечами Врум.
Они еще посидели, молча попыхивая сигарами. Наконец, Врум сказал: - Пошли спать?
- Нет еще, я должен составить рапорт.
Он написал рапорт, пошел к себе, выпил пинту виски и попытался заснуть. Но сна не было. Он лежал на кровати одетый, и в темноте перед ним вставали картины, слишком много картин, слишком ясных. Сна не было. Он накинул теплую куртку и, спотыкаясь, побрел к двери, а картины плыли перед ним; он вышел во двор, на холод, но пот так и лил с него.
Фургон возвращался с реки с новым грузом убитых. Уэсселс остановился и смотрел, как солдаты скидывают трупы, держа их за голову и ноги. Он вдруг услышал свой вопрос:
- Сколько?
Уэсселс прошел мимо желтых окон лазарета, и это подействовало на него удручающе, как воспоминание о заунывных похоронных песнях индейцев. Он почувствовал острую жажду деятельности, любого рода деятельности.
Ему встретился лейтенант Бекстер; тот сказал:
- Не могу спать, сэр. Я пытался, но…
- Да…
- Из штаба ничего нет?
- Пока нет… Я только что послал рапорт.
- В газеты попадет?
- Вероятно, - сказал Уэсселс. - В газеты все может попасть.
- Вам, должно быть, пришлось упомянуть мое имя, сэр?
Уэсселс кивнул; впервые в жизни он невольно подумал о бесчисленных наслоениях в человеческой душе. Он не стал углублять эту мысль; он боялся даже представить себе цепь событий, которые могут разыграться, если имя Бекстера будет связано с резней.
- Я был вынужден, - сказал он.
Бекстер несколько раз кивнул головой; у него был вид испуганного ребенка, и он старался не смотреть в сторону барака.
- Сколько у нас? - спросил Уэсселс. Он почти надеялся, что их потери хоть отчасти уравновесят число убитых индейцев. Жертв было уже так много, что большее число павших солдат могло скорее ослабить, чем усилить тягостное впечатление.
- Один, - ответил Бекстер.
- Один?
- Только один, Парди. Выстрелом в сердце, возле барака.
- Только один, - изумленно повторил Уэсселс.
- Не могу уснуть, - жалобно сказал Бекстер. - Господи, я так устал, а уснуть не могу.
- Но должны быть раненые, - настаивал Уэсселс, Солдаты выгружали из фургона последние трупы шайенов. - Должны быть раненые, - повторил он. - Они напали на нас, у них были ружья.
- Пятеро, сэр. Очень худо Смиту и Иверетсу. Не пошли сразу в лазарет, побежали к реке, истекая кровью… - Он продолжал скороговоркой, захлебываясь подробностями.
- А-а, замолчите! - со вздохом сказал Уэсселс. - Простите, сэр.
- Ладно… я сам прошу извинить меня. - Я думал…
- Ничего, ничего, - сказал Уэсселс.
Бекстер беспокойно топтался на месте, дергаясь, пожимаясь. Уэсселс почувствовал, что холод начинает пробирать его. Он сказал Бекстеру: - Мы можем и сейчас отправиться за ними.
- Я думал, утром…
- Мы можем начать готовиться и сейчас, - сказал Уэсселс.
* * *
На рассвете эскадрон Уэсселса и неполный эскадрон Бекстера двинулись по следу, ведшему вдоль речки. Уэсселс ехал впереди вместе с разведчиком-сиу и Роулендом; Бекстер замыкал колонну. Усталые солдаты зябли; они часами ехали в угрюмом молчании.
За несколько миль от форта они увидели воина Собаки, наполовину вмерзшего в лед. У него были три пулевых раны, одна из них в голову; казалось просто невероятным, как он мог уйти так далеко. Они спешились, зарыли его, потом сделали привал и поели. После этого они отправились дальше.
В одном месте кровавые отпечатки трех пар ног уходили в сторону от главной тропы. Они двинулись по этому следу и ехали около трех миль сосновым лесом, пока их не остановил ружейный выстрел; у одного из кавалеристов бессильно повисла раздробленная рука. Тогда они спешились и поползли вперед, ведя ожесточенный огонь. Ружье отвечало упорно и размеренно, и они провели так около двух часов, всаживая пули в лесную чащу.
Наконец, ружье умолкло; они поползли вперед, приостановились, еще приблизились.
- Вероятно, вышли патроны, - сказал Уэсселс, поднимаясь на ноги. Солдаты последовали за ним. Индеец был мертв, в него попало по меньшей мере с десяток пуль.
Ружье оказалось под ним, а позади него лежали две женщины - два замерзших трупа. Должно быть, увидев, что скво умирают, индеец свернул с главного следа, чтобы остаться с ними до конца.
Один из сержантов показал на раны шайена: - Живучие, - прошептал он.
Вечером, когда разбили лагерь, пошел снег, легкий, пушистый снег, не густой, но след шайенов замело. Утром, развернувшись на обоих берегах реки, отряд проехал несколько миль, пытаясь отыскать след. Поиски оказались безуспешными и в тот и на следующий день; а затем внезапно наступила оттепель, как это часто бывает в середине зимы на северо-западе Америки. Снег, осевший и ноздреватый, быстро таял; земля размякла, копыта лошадей увязали в грязи, и солнце светило так ласково и тепло, как в начале лета. Отряд, спустившись с гор, ехал по волнистой равнине; Уэсселс вел его к границе Вайоминга.
На пути им попался одинокий домик ранчеро, окруженный загоном для скота; из трубы вился голубой дымок.
Уэсселс первым подъехал к домику и вызвал хозяина. Тот вышел, улыбаясь, вытирая руки грязным полотенцем; за его ноги цеплялись двое белоголовых ребят.
- Здорово, военный, - кивнул он.
Его жена, высокая, голубоглазая женщина, вышла с двумя ведрами и направилась к колодцу.
- Хороша погодка, - осклабился хозяин.
- Совсем лето, - поддакнул Уэсселс. Ему трудно было говорить.
- Не запомню такой погоды среди зимы. Из форта Робинсон, военный?
Уэсселс молча кивнул.
- А как там наверху? Ненастье?
- Холодно, - сказал Уэсселс.
- Да и у нас еще вчера было холодно.
- Вы не видели индейцев поблизости? - спросил Уэсселс напрямик.
- Парень, который пасет мое стадо, видел кого-то к югу отсюда. Он говорит, что прямо глядеть страшно.
- Индейцев?
- Может, и индейцев. Говорит, что глаза бы его не глядели. А он трезвый был, мистер. Говорит…
- Ладно, ладно, - резко оборвал его Уэсселс. - Сколько их было?
- Да вы не горячитесь, мистер, - сказал ранчеро. - Я-то ведь не видел. Пастух говорил, что…
- Сколько? - гаркнул Уэсселс.
- Ладно, военный, пусть будет по-вашему. Он говорит - около двадцати. Может, больше, а может, меньше.
- Пешие?
- Пешие, мистер, пешие.
* * *
Отряд двинулся на юг, по мягкой земле прерий. Кавалеристы гнали лошадей с холодным бешенством, охваченные неудержимым желанием уничтожать, чтобы искупить уничтожение. Они пересекли границу Вайоминга, выбрались на старую шайенскую дорогу, ведущую к Черным Холмам, и к вечеру увидели бревенчатую почтовую станцию. Там они получили более точные сведения. Два ранчеро, возвращаясь с пастбища после полудня, видели шествие страшных призраков, словно вышедших из преисподней.
Уэсселс слушал и кивал головой. Кавалеристы, остановившись, начали было отпускать подпруги. Уэсселс дослушал до конца и вскочил в седло. Было что-то зловещее в том, как кавалеристы снова молча подтягивали подпруги и садились на коней.
Они заметили свет шайенского костра, отъехав всего лишь на пять миль от станции. Теперь Уэсселс не видел надобности торопиться; он чувствовал, что это конец погони, а также конец многого другого. Отряд медленно ехал вперед; копыта лошадей ступали почти беззвучно по размякшей земле.
Все же шайены, видимо, слышали их приближение. Когда отряд подъехал к костру из сухого бизоньего навоза, уже никого не было. Уэсселс и солдаты ждали, а разведчик-сиу отправился вперед, согнувшись над следом; немного спустя он вернулся.
- Где они? - спросил Уэсселс.
- Вон там, в бизоньей яме.
Уэсселс был очень спокоен. Он чувствовал себя старым, измученным, и ему больше всего на свете хотелось спать. Он подозвал Бекстера и с расстановкой сказал ему: - Мы окружим их, возьмем в кольцо, ясно? Разведите людей по местам, пусть там и спят. Грязь? Наплевать на грязь. Разведите по местам, пусть там и спят. Поставьте цепь из двадцати патрульных, но только позади солдат; я не желаю, чтобы они перестреляли друг друга. И пусть лошадей отведут подальше. Вы можете оставить свою лошадь при себе, и я свою оставлю, но остальных пусть расседлают и отведут подальше. Понятно?
Бекстер кивнул. Уэсселс засыпал стоя. Как только шайены были окружены, он разостлал одеяло, лег, положив голову на седло, и сейчас же заснул.
Уэсселс проснулся перед рассветом и, опираясь локтем на подложенное под голову седло, смотрел на восходящее солнце. Постепенно, по мере того, как серый утренний туман поднимался, все яснее вырисовывался пологий склон бизоньего овражка; где-то там, в грязи, притаилось десятка два шайенов; но так обманчив был мирный покой пейзажа, что Уэсселс уже спрашивал себя, не пустую ли яму они окружили.
Вдали, на изгибе волнистой равнины, он видел противоположный край оцепления, - черные фигурки часовых, патрулирующих свои участки, смутные очертания спящих солдат. Трудно было предположить, чтобы кто-нибудь мог пробраться через эту двойную цепь.
Он встал и расправил сведенные мышцы. Было очень тепло, скорее похоже на раннюю осень, чем на зиму. Он шел мимо спящих людей до тех пор, пока не отыскал горниста, - минуту спустя раздались звонкие звуки побудки.
И все еще бизоний овражек не подавал никаких признаков жизни. Пока люди ели неразогретый завтрак, Уэсселс разыскал разведчика-сиу и спросил его:
- Ты уверен, чорт тебя дери, что они там?
Разведчик пожал плечами: - След привел туда, никто оттуда не выходил.
- Мы будем наступать со всех сторон, - сказал Уэсселс Бекстеру.
- А это не рискованно?
- Прикажите людям целиться ниже. Земля слишком мягка, чтобы задержать пулю.
- Вы не думаете, что следовало бы поговорить с ними?
- Поговорить с ними?
- Метис здесь.
- Да они же не хотят сдаваться, - сказал Уэсселс. - Они хотят умереть, - они ничего другого не желают.
- Все-таки, для рапорта, сэр?
Уэсселс задумчиво ковырял грязь носком сапога. Потом кивнул:
- Я поговорю с ними.
Он пошел вперед вместе с Роулендом, который трусил, отнюдь не скрывая своего страха, и твердил: - Вы делаете глупость, уверяю вас, вы делаете глупость.
- Окликни их, - сказал Уэсселс.
Роуленд покачал головой, пополз вперед и крикнул что-то на чужом, певучем, заунывном языке. Он крикнул, выждал и крикнул снова. Уэсселс вздрогнул, когда на краю ямы встал во весь рост индеец; это было словно явление мертвеца: высокий, костлявый, полуголый призрак, он, пошатываясь, смотрел на Уэсселса, и в его взгляде не было ни ненависти, ни даже скорби, а только угрюмое недоумение.
Уэсселсу не пришлось объяснять Роуленду, что передать индейцам, или ждать, пока метис переведет замирающие слова воина Собаки. Когда Роуленд вернулся, Уэсселс постоял в нерешимости, и на этот раз пуля, пущенная из овражка, взрыла землю у его ног.
Уэсселс сделал движение, чтобы бежать, но солдаты приняли выстрел за сигнал к атаке. Он остался стоять на месте, ожидая их приближения и как будто не замечая трескотни выстрелов из ямы. Едва он повернулся, чтобы стать во главе своих солдат, как почувствовал резкий, обжигающий удар в голову и упал лицом в грязь. Пока он безуспешно пытался встать на ноги, подбежали два кавалериста и отнесли его к тому месту, где осталось его одеяло. Ему перевязывали рану на голове, а он лежал неподвижно, раскинув ноги, с закрытыми глазами. Атака была отбита, Бекстер стоял подле него и то и дело спрашивал, серьезно ли он ранен.
- Нет, нет! Чорт побери! Возвращайтесь к вашим солдатам, лейтенант!
- Атаковать еще раз?
- Какие потери?
- У нас двое убито и семь ранено.
- Продолжайте огонь, - сказал Уэсселс. - Прикажите целиться ниже. Земля мягкая.
* * *
Стрельба продолжалась весь день, и взрытая пулями грязь образовала насыпь вокруг бизоньего овражка; перед вечером солдаты стали подползать все ближе и ближе, непрерывно стреляя. Мало-помалу ответный огонь ослабевал и, наконец, прекратился.
Солнце спустилось низко, а солдаты все еще вели огонь. Наконец, уже в сумерках, перед самым закатом, пропела труба и стрельба смолкла.
И тогда сразу на необозримой равнине настала непостижимая, жуткая тишина. Ястреб, стремительно спустившись с высоты, низко пролетел над бизоньим овражком и снова взмыл в небо.
Прошло несколько минут; солнце почти касалось горизонта, и поперек огненного диска тянулось одно курчавое облако.
Тогда поднялся Бекстер и вслед за ним остальные, один за другим, без сигнала, пока все сто пятьдесят человек не встали на ноги; мерными шагами, настороженно, они направились к овражку, крепко сжимая в руках карабины.
Но и теперь ничто не нарушило тишину.
Они обступили край овражка тесным кольцом. С минуту они постояли в молчании, потом кольцо распалось, - солдаты отворачивались и отходили прочь.
Подошел Уэсселс, поддерживаемый под руки. Солдаты расступились, а он остановился на краю ямы, глядя вниз, на тела двадцати двух мужчин и женщин. И пока он стоял там, солнце зашло, подул легкий ветер и тихая, тихая ночь спустилась над прериями.
* * *
Несколько месяцев назад, в октябре, племя шайенов - сто пятьдесят мужчин, женщин и детей во главе с Маленьким Волком - исчезли для капитана Мэррея, для генерала Крука, для Карла Шурца и для всего мира. Они уходили все дальше и дальше на север, обрывая свой след на дне мелких рек, борясь со снегом и радуясь его белому покрову, и увидели, наконец, вставшие перед ними стеной зеленые горбатые плечи гор.
Они скрылись в Черных Холмах, как лисица в своей норе. Забираясь все глубже и глубже, они искали нужное им место и, наконец, нашли его - длинную лесистую долину между крутыми склонами гор, смыкавшимися с обоих концов ее, и отрезанную от остального мира. Здесь был приют и убежище, пастбище для их измученных лошадей, жирные медведи, олени, искавшие убежища в той же долине, что и люди, дикие утки, прилетавшие из ледяных просторов Канады, кролики, белки, - щедрый, плодоносный край, по которому они так тосковали.
Они начали заново строить свою жизнь. Дни превращались в недели, недели в месяцы, начался снегопад. Их типи занесло сугробами, и память о долгом походе с боями отступала все дальше и дальше. Снежные стены и снежные горы защищали их; рождались дети, матери кормили их грудью, дети постарше, играя в снегу и кроша его в порошок, забывали красную пыль, которая тоже рассыпалась порошком, забывали голод, лихорадку и зловещие существа в негнущихся рубашках, представляющие цивилизацию.
Но многие не могли забыть, ибо триста жителей шайенской деревни, связанные между собой узами родства, были одной большой семьей; и теперь в племени Маленького Волка братья ждали сестер, родители - детей, дети - матерей и отцов.
Они ждали, а старый вождь, Маленький Волк, бережно храня свой запас табаку, посасывал трубку и тревожно смотрел на охранявшие их снежные сугробы. Весна откроет горы для мира, и тогда огромная сеть снова будет стягиваться вокруг них. С первым дыханием весны он приказал сворачивать типи и готовиться к походу. Куда, он и сам не знал, но ему казалось, что они найдут приют и безопасность где-нибудь на севере, в Канаде, куда Сидящий Бык увел племя сиу.
Они вышли из-за гор и двинулись на северо-восток, к Паудер-Ривер. И там, недалеко от Паудер-Ривер, они встретили разведчика-сиу из отряда Кларка, по имени Красный Боевой Убор. И там, через посредство сиу, говорившего с запинкой на непривычном шайенском языке, решение Карла Шурца дошло до Маленького Волка.